1 Письмо 1839 года. Речь идет об а. М. Щепкиной и Каткове.

Достоевский начал вплотную работать над "Братьями Карамазовыми" в 1878 году, но процесс становления замысла, кристаллизации тем романа начался раньше. А. С. Долинин относит это начало к 1877-му и отчасти даже к 1876 году 1. Между тем в 1875 году в "Вестнике Европы" печаталось продолжение биографии Белинского, написанной А. Пыпиным на основе еще не изданной его переписки. В седьмой главе биографии (февральский номер "Вестника Европы") процитировано письмо Белинского к Боткину от 8 сентября 1841 года и процитированы именно приведенные только что строки, напоминающие "возвращение билета" 2. В 1870-х годах Достоевский думал о Белинском, писал о нем в "Дневнике писателя" 1873 и 1877 годов. Надо полагать, что он не прошел мимо биографии Пыпина. Быть может, творческая память Достоевского вобрала в себя формулировки Белинского и донесла их до монолога Ивана Карамазова. Тождества здесь, конечно, нет. Для Белинского главный вопрос судьба большинства, "меньших братии"; для Достоевского - нравственная невозможность купить всеобщую гармонию ценою страданий хотя бы одного человека.

1 См.: Долинин А. С. Последние романы Достоевского. М.-Л., 1963, с. 235 и далее.

2 См.: Пыпин А. Белинский В. Г. Опыт биографии. - "Вестник Европы", 1875, № 2, с. 617.

Дело не только в отдельных параллелях. Атмосфера переписки с Бакуниным в целом - атмосфера любви-ненависти, обнаженных признаний и облекающихся плотью жизни идей, отношений страстных, изменчивых - содержала начала, впоследствии исследованные Достоевским.

От духовной жизни кружка Станкевича и в особенности от писем Белинского прослеживается движение к Толстому и Достоевскому, двум вершинам русского и мирового романа. Это закономерно. Белинский как критик и историк литературы впервые сформулировал принципы русского реализма. Но Белинский был критиком особого масштаба и особых предвидений именно потому, что одновременно в нем шла не отраженная в печати, огромная, страшно трудная работа осознания не только социальных и нравственных задач, но и психологических форм нового, действительного человека.

МЕМУАРЫ

Литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и "мыслей" ведет прямой разговор о человеке. Она подобна поэзии открытым и настойчивым присутствием автора. Промежуточным жанрам, ускользавшим от канонов и правил, издавна присуща экспериментальная смелость и широта, непринужденное и интимное отношение к читателю. Острая их диалектика - в сочетании этой свободы выражения с несвободой вымысла, ограниченного действительно бывшим.

Типология мемуаров многообразна - от "Исповеди" Руссо с ее предельным самораскрытием человека до хроникально-политических воспоминаний мадам де Сталь ("Десять лет изгнания"), которые начинаются фразой: "Я решилась рассказать обстоятельства моего десятилетнего изгнания не для того, чтобы занимать общество собой".

Иногда лишь самая тонкая грань отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа. Имена действующих лиц заменены другими - эта условность сразу же переключает произведение в другой ряд, обеспечивая пишущему право на вымысел. Для этого Стендалю достаточно было назвать Анри Брюларом героя своей автобиографии или Достоевскому ввести в "Записки из Мертвого дома" фигуру рассказчика, человека, отбывающего каторгу за убийство жены. По соображениям цензурным Достоевский не мог в "Записках" вести рассказ от лица петрашевца. Но каковы бы ни были внешнее причины замены рассказчика, в результате оказывалось уже невозможным подходить к "Запискам из Мертвого дома" с требованиями и критериями фактической точности (в "Записках" Достоевский нередко от нее отклоняется во имя своего писательского замысла). Горький в трилогии сохранил свое имя, но "Детство", "В людях", "Мои университеты" он сам называл "повестями", несмотря на их автобиографическую достоверность. Эти произведения полностью расположены на путях художественного творчества Горького.

Наряду с мемуарными произведениями, смежными с повестью или романом, существуют и принципиально иные. В них - при неизбежных общих связях с тем или другим литературным направлением - резко выражена специфика жанра, его особые цели и возможности. О трех таких произведениях я буду здесь говорить. Это "Мемуары" Сен-Симона, "Исповедь" Руссо, "Былое и думы" Герцена. Это произведения в высшей степени отмеченные мемуарной спецификой и очень разные - не только потому, что в них нашли отражение разные исторические эпохи, но и по своей структуре и своим познавательным задачам. Сен-Симон создатель мощного потока социально-моральных портретов, "характеров" своих современников. Руссо обращен к "внутреннему человеку", Герцен - к человеку в его диалектически-историческом качестве. Каждая из этих книг была одновременно историческим и "человеческим" документом, высоким созданием словесного искусства, новой ступенью познания действительности и человека.

1

О "Мемуарах" герцога Сен-Симона существует обширная литература, эта удивительная книга изучалась с разных точек зрения - как исторический источник, как памятник эпохи, как художественное произведение. В пределах же настоящей работы "Мемуары" рассматриваются только в плане проблем понимания и изображения характера.

Сент-Бёв назвал Сен-Симона соглядатаем своего века 1. Уникальное произведение мировой мемуарной литературы, его воспоминания в разных изданиях насчитывают от двадцати до сорока с лишним томов; 2 они охватывают период от начала 90-х годов XVII века до 1723 года (последнее двадцатипятилетие царствования Людовика XIV и период регентства). После смерти Сен-Симона в 1755 году правительство Людовика XV, опасаясь разоблачений, конфисковало эту гигантскую рукопись (вместе с другими документами Сен-Симона). Около семидесяти пяти лет рукопись пролежала под спудом в архиве министерства иностранных дел и впервые, если не считать отдельных извлечений, в относительно полном виде была опубликована в 1829-1830 годах. Мемуары Сен-Симона оказались, таким образом, звеном, изъятым из историографического и литературного ряда своего времени 3.

1 Sainte-Beuve C.-A. Causeries du lundi, v. 3. Paris, 1851, p. 213.

2 На русском языке существует двухтомное издание избранных фрагментов в переводе И. М. Гревса (Сен-Симон. Мемуары. М.-Л., 1934-1936). Там, где это возможно, цитирую по этому изданию (в тексте, с указанием тома и страницы), позволяя себе здесь, как и в следующих главах, отдельные уточнения согласно французскому подлиннику. В остальных случаях переводы сделаны мною по изданию: Saint-Simon. Memoires. "Bibliotheque de la Pleiade", 1-7 v. Paris, 1953-1961.

3 Судьба их в этом смысле отчасти напоминает судьбу "Былого и дум". В течение десятилетий величайшее произведение Герцена в России оставалось под запретом и было известно сравнительно узкому кругу читателей.

Считалось прежде, что мемуары Сен-Симона представляют собой нечто вроде дневника, который он вел изо дня в день и который на старости лет окончательно обработал. Эту концепцию подсказал потомству сам Сен-Симон своим утверждением, что уже с 1694 года он начал вести систематические мемуарные записи. Свидетельствует об этом и сохранившееся письмо Сен-Симона 1699 года к аббату ордена траппистов Ранее: Сен-Симон просит своего духовного наставника ознакомиться с фрагментами мемуаров, над которыми он работает втайне от всех. Далее, однако, теряются следы этих первоначальных записей. Во всяком случае, среди гигантского рукописного наследия Сен-Симона 1 их обнаружить не удалось. В результате тщательных разысканий французские историки восстановили примерно картину создания "Мемуаров".

В 1729 году Сен-Симон получил копию многотомной рукописи дневника Данжо, придворного, который в течение многих лет бездумно и скрупулезно изображал день за днем жизнь двора Людовика XIV. Эту рукопись Сен-Симон снабдил своими замечаниями и "добавлениями" - иногда краткими, иногда разрастающимися в обширные экскурсы; 2 в своей совокупности они образуют своего рода первую редакцию "Мемуаров". Работа Сен-Симона над дневником Данжо продолжалась почти десять лет. По-видимому, в 1739 году (64-х лет от роду) он приступил к окончательной редакции "Мемуаров" и завершил ее около 1750 года.

1 277 переплетенных томов, папок и портфелей с документами. Среди них одиннадцать рукописных томов, содержащих окончательный текст "Мемуаров".

2 Journal du M. de Dangeau... avec les additions inedites du duc de Saint-Simon, Paris, 1854-1860, 19 vol.

В процессе этого труда Сен-Симон использовал огромнее количество заготовленных им материалов - свои прибавления к дневнику Данжо (быть может, и свои собственные, позднее утраченные дневниковые записи), свои записки и трактаты, касавшиеся разных исторических, генеалогических, политических вопросов, дипломатические бумаги, исторические разыскания, письма, извлечения из мемуаров современников или из копий церемониймейстерских реестров со всеми деталями этикета и придворной иерархии и многое другое. Память и воображение Сен-Симона переплавили эту документальную массу в неповторимый мир непосредственно увиденного.

Сен-Симон полемизировал с Данжо и издевался над его благолепием, но дневник Данжо он весьма широко использовал, извлекая из него множество фактов и общую хронологическую схему событий 1. Вместе с легендой о том, что "Мемуары" Сен-Симона создавались как дневник, по горячим следам событий, пала и легенда о литературном дилетантизме Сен-Симона. Считалось, что этот большой барин не удостаивал править и отделывать то, что он набросал со всей аристократической небрежностью. Он писал "спустя рукава бессмертные страницы" - сказал о Сен-Симоне Шатобриан. Сам Сен-Симон подал повод для подобных суждений в "Заключении" к своим "Мемуарам": "Чтобы хорошо исправить то, что написано, надо уметь хорошо писать; но из этой книги ясно, что претендовать на это я не могу" (II, 422). Сенсимоновская аффектация небрежности, подхваченная романтиками, не выдержала испытания научной критикой. Позднейшие исследования показали, что перегруженный, трудный стиль Сен-Симона - не порождение аристократического дилетантизма, а сознательное орудие больших художественных задач, что Сен-Симон упорно работал над текстом своих "Мемуаров". Об этом свидетельствует хотя бы сопоставление "Прибавлений" к дневнику Данжо с окончательными редакциями изложения тех же эпизодов. Свое повествование Сен-Симон сжимает и расширяет, заостряет и смягчает, он изменяет оценки (иногда и факты), он ищет и находит другие слова - как всякий художник, работающий над черновиком.

1 Творческая история "Мемуаров" Сен-Симона освещена в ряде исследований. См.: Cheruel A. Saint-Simon considere) comme historien de Louis XIV, ch. 9; Сoirau1t Yves. Les "Additions" de Saint-Simon au "Journal" de Dangeau. Perspectives sur la genese des "Memoires". Paris, 1965; Coirault Yves. L'optique de Saint-Simon. Paris, 1965, p. 479-482.

Первоначально "Мемуары" Сен-Симона были восприняты главным образом как памятник эпохи и как исторический источник. Академическая историография судила и осуждала автора по своим законам. А. Шерюэль, редактор первого научного издания "Мемуаров", отдавая дань Сен-Симону-художнику, подробно показывает, как бурные страсти Сен-Симона, его аристократические предрассудки и политические интересы деформируют историческую действительность. Постепенно, однако, другая точка зрения завоевывает умы. Сен-Симон - великий писатель, имеющий право на субъективное видение мира, даже на деформацию отдельных фактов во имя высшей правды, поэтической и исторической. Начало этому направлению в оценке Сен-Симона положил в 1850-х годах Сент-Бёв, глава романтической критики (в 50-х годах уже несколько запоздалой). Сен-Симон у Сент-Бёва - создатель огромного и неповторимого мира, гиперболичный, метафорический, рассматривающий жизнь в увеличительное стекло. Сент-Бёв сравнил Сен-Симона с Рубенсом и Шекспиром, назвал его "Тацитом, несущимся во весь опор". "Любая эпоха, - писал Сент-Бёв в 1856 году, - у которой нет своего Сен-Симона, сначала кажется пустынной, и безмолвной, и бесцветной; что-то в ней есть нежилое" 1.

В том же духе выступил Тэн. Он писал, что страстность Сен-Симона "лишает его стиль всякой стыдливости. Умеренность, литературный вкус, красноречие, благородство - все унесено и утоплено... Кухня, конюшня, кладовая, ремесло каменщиков, зверинец, публичный дом - отовсюду он заимствует свои выражения. Он резок, тривиален и лепит свои фигуры из грязи. Оставаясь вельможей, - он народен; его великолепие все совмещает. Пусть буржуа очищают свой стиль, осторожно в качестве людей, покорных Академии; он стиль свой готов вывалять в канаве, как человек, презирающий свою одежду и считающий, что он выше всяких пятен..." 2

В дальнейшем Сен-Симона сопоставляли с великими писателями разных веков, особенно упорно с Бальзаком 3. Ла Варанд в своей книге "Герцог де Сен-Симон и его человеческая комедия" предложил следующий взаимосвязанный ряд: Рабле, Сен-Симон, Бальзак, Пруст. Другой исследователь утверждает, что "этот феодальный герцог - современник Золя". В той же связи автор упоминает и о Толстом 4. Герберт де Лей, автор монографии "Марсель Пруст и герцог де Сен-Симон", отметил: "Сен-Симон в изображении критики наших дней - это Сен-Симон отчасти прустианский. В критических работах, посвященных Прусту, фраза о Сен-Симоне стала необходимой; точно так же - после выхода романа "В поисках утраченного времени" - в работах о Сен-Симоне обязательна фраза по поводу Пруста" 5.

1 Sainte-Beuve C.-A. Causeries du lundi, v. 15. Paris, 1862, p. 424.

2 Taine H. Essais de critique et d'histoire. Paris, 1887, p. 240- 241, 245.

3 См.: Breton A. La "Comedie humaine" de Saint-Simon. Paris, 1914; De la Varende J. Monsieur le duc de Saint-Simon et sa comedie humaine. Paris, 1955.

4 Sarolea Charles. In: Duc de Saint-Simon. La cour de Louis XIV. Paris, 1911, p. 20.

5 Ley Herbert. Marcel Proust et le duc de Saint-Simon. Londres, 1966, p. 122.

Сен-Симон - Шекспир, Рабле, Бальзак, Золя, Толстой, Пруст... Подобные сопоставления творческих методов могут быть в своем роде плодотворны и интересны, но они требуют осторожности. Иначе исчезает различие между XVII-XVIII веком и XIX или XX, различие между романом и мемуарами. Тем самым стерта познавательная специфика произведения и потеряно его место в истории понимания и изображения человека.

Сен-Симон бесспорно был великим художником, но произведение его не роман. Специфика Сен-Симона в том, что он писал о действительно бывшем, укладывая его в схемы - религиозные, политические, эстетические, - заданные ему эпохой, а действительно бывшее, воспринятое с неимоверной силой зрения, взрывало эти схемы, одновременно черпая в них свою структуру.

Сен-Симон писал свои "Мемуары" в 1740-х годах, после Монтескье, рядом с Вольтером, оставаясь притом человеком конца царствования Людовика XIV. Но и для этой эпохи Сен-Симон архаичен. В нем явственно выражено доклассическое, барочное начало, органически связанное с идеологией Сен-Симона. Среди раболепной знати двора Людовика XIV Сен-Симон лелеял утопию аристократической монархии, чья пирамида увенчивается королем, окруженным советниками - герцогами и пэрами. Сен-Симон до ярости враждебен нивелирующей политике короля, буржуазным реформам Кольбера и Лувуа,- всему, в чем он видел господство чиновников, выходцев из подлой буржуазии и незаконных отпрысков Людовика, которых тот предпочитал своим законным, поскольку их величие было делом его произвола. Но идеология Сен-Симона не была порождением феодальной Фронды, потрясавшей Францию в конце 40-х - начале 50-х годов XVII века. Сен-Симон фанатически культивировал свое герцогское достоинство, несмотря на то, а вернее, именно потому, что он был потомком захудалого дворянского рода, сыном фаворита Людовика XIII, пожалованного титулом герцога и пэра Франции. По своей социальной природе Сен-Симон принадлежал к новой знати. Жалованный пэр - как он мог хотеть, чтобы короли не делали герцогов? Но он хотел, чтобы за созданными ими людьми короли признавали некое абсолютное, метафизическое и независимое от них достоинство. То есть он хотел невозможного.

Сен-Симон был путаным политиком, но противоречивость исходных позиций много дала ему как "соглядатаю своего века". Оп всегда в оппозиции и ко всему беспощаден - к деспотизму короля, к произволу министров и чиновников, к претензиям буржуазного парламента, к процветанию новой знати и к подобострастию старой, не умеющей блюсти свою честь.

Сен-Симон ориентируется на времена Людовика XIII, благодетеля Сен-Симонов, на симпатии и антипатии своего отца, после смерти Людовика XIII навсегда удалившегося от двора. Из сурового родительского дома Сен-Симон вынёс чистоту нравов (столь странную в условиях Версаля), религиозный и моральный ригоризм и до конца сохранившуюся архаичность литературных навыков и вкусов. Архаичность имеет свою диалектику: она одновременно означает и свободу от господствующих канонов и правил. У больших художников из нее вырастают открытия нового, предвосхищения будущего. Так было и с Сен-Симоном.

Тэн подчеркивает, что архаическая загроможденность, кажущаяся сумбурность сенсимоновского стиля - факт не только эмоциональный, но и интеллектуальный; Сен-Симон слишком многое хочет сразу сказать и слишком точно объяснить сказанное: "Никто не схватывает с такой быстротой и столько предметов сразу; вот почему его стилю свойственны страстные сокращения, пояснительные идеи, в качестве дополнения пристегнутые к основной фразе, сдавленные малым пространством, как бы унесенные вихрем вместе со всем прочим... Он начинает, другая идея вырывается наружу, оба потока скрещиваются, он их не разделяет и предоставляет им течь в одном канале. Отсюда эти растрепанные фразы, эти переплетения, эти идеи, напяленные набекрень и торчащие во все стороны, этот колючий стиль, который весь топорщится неожиданными пристройками, своего рода дикая чаща, где сухие, абстрактные идеи, скрещиваясь с цветущими метафорами, нагромождаются, душат друг друга и душат читателя" 1.