Лекция 16-я Дееспособность физических лиц

В то время как личный статут не играет никакой роли при коллизии норм о правоспособности физических лиц, он при коллизии норм о дееспособности физических лиц мог бы неограниченно господствовать, если бы ему не становились поперек дороги требования уверенности гражданского оборота. При столкновении норм о дееспособности два соображения тянут в разные стороны: одно говорит, что дееспособность лица должна всегда и везде обсуждаться по одному и тому же законодательству; другое говорит, что по одному и тому же законодательству должно обсуждаться и все правоотношение в целом. При столкновении физических сил можно построить параллелограмм, по диагонали которого направляется равнодействующая; в праве такого среднего направления нет, и приходится на отдельных правоотношениях взвешивать, каким из двух соображений можно пожертвовать при выборе компетентной нормы.

Нормы о дееспособности, т.е. об условиях, которые нужны для того, чтобы лицо могло совершать юридические действия или сделки между живыми, - эти нормы вызываются к жизни необходимостью ограждать известные категории лиц от последствий их собственного неведения, легкомыслия или неопытности. Малолетние и несовершеннолетние; дети под родительскою властью; лица, отданные под опеку как умалишенные или расточители; по многим законодательствам замужние женщины – таковы те категории лиц, которые ограничиваются в своей дееспособности, так что за них или рядом с ними должны действовать другие лица, родители, опекуны, попечители, мужья. В нормах, ограничивающих или отрицающих вовсе дееспособность лиц известных категорий, отражается попечение законодателя о них самих и об их близких. Само собою разумеется, что такое попечение может достигать своей цели, только когда оно распространяется на людей, длительно связанных с данным правопорядком, т.е. на проданных или на лиц, имеющих в стране свой домициль. Распространять же это попечение на иностранцев, которые находятся в стране только временно, или которые только владеют имуществами в стране, а сами в ней не находятся, и распространять, в то время как их личный статут находит такое попечение прямо излишним, было бы иной раз прямо бессмысленно; что сказала бы, например, русская женщина, привыкшая к полной самостоятельности в своих имущественных распоряжениях, если бы во Франции она не могла ничего купить или выдать доверенность без согласия своего мужа? Прежде всего, судить о том, когда наступает умственная зрелость у людей, и нуждаются ли они в попечении, может с большим основанием только отечественный законодатель, а не иностранный; а затем, попечительное вмешательство в отношения лиц, которые длительно со страной не связаны, или вносило бы только путаницу в эти отношения, или не имело бы никаких реальных последствий. Поэтому только разумно, чтобы все ограничения дееспособности, которые основаны на законе, действующем в той стране, где совершается сделка, но которые не основаны на личном статуте, не принимались во внимание; так, если русская девушка не может вступить в брак ранее 16 лет, то нет никакого основания ограничивать у нас в этом праве испанку, которая по своему личному статуту дееспособна в этом отношении уже [в] 12 лет. Понятно, далее, почему законы, в которых выражается попечение об известных категориях подданных, не теряют своей силы для сделок, заключенных за границей, и всюду сопутствуют лицам, ограниченным в дееспособности; если бы этого не было, стоило бы только малолетнего увезти в страну, где возраст для совершеннолетия наступает раньше, чтобы фактически упразднить существующую над ним опеку, заставить его подписать документ, в котором содержится распоряжение всем его имуществом, и затем представить этот документ на родине, чтобы, быть может, вконец обобрать его. Понятно поэтому, почему, если наш соотечественник ограничен в своей дееспособности, то и сделки, совершенные им за границей, должны считаться у нас также недействительными, как если бы они совершены были дома.

Таковы те соображения, которые, как это отлично выяснил Бар, при коллизии норм о дееспособности тянут в сторону, благоприятную для господства личного статута. Но как только вопрос ставится не о сделках наших соотечественников за границей, а о сделках, заключенных в нашей стране иностранцами и рассчитанных на то, чтобы иметь юридические последствия у нас, так тотчас же начинают тянуть в противоположную сторону соображения другого порядка. Если в нашей стране попечение о недееспособных поставлено в зависимость от определенных фактических условий, то во имя чего станем мы опекать иностранцев в зависимости от каких-то других условий, давать им большую защиту, оказывать им большее внимание, чем собственным подданным? Если у нас 17-летний вправе уже самостоятельно избрать себе попечителя, и, следовательно, фактически уже может распоряжаться своим имуществом, то почему мы обязаны оказывать большее попечение 20-летнему французу, который постоянно живет у нас, и не позволять ему избрать себе попечителя, а считать его малолетним вплоть до 21 года? Или с какой стати станем мы 23-летгнего австрийца считать у нас малолетним и ограждать его от последствий его легкомыслия так же, как наших 10-летних ребят? Впрочем, от чего бы, с другой стороны, и не оказывать иностранцам такой, с нашей точки зрения, излишней заботливости, если от этого нет ущерба для наших подданных? Но дело в том, что такие недееспособные по своему личному статуту иностранцы могут вступать у нас в сделки с нашими соотечественниками, которые, быть может, и не подозревают, что их контрагенты по своему отечественному законодательству недееспособны; у нас могут оказать кредит 22-летнему австрийцу без ведома его опекуна или замужней француженке бес согласия ее мужа, в полном неведении, что этого нельзя сделать по австрийскому или французскому кодексу, и в результате наш соотечественник может не получить своих денег обратно. Следовательно, последствием того, что мы будем считаться с иностранными нормами о дееспособности, может быть подчас ущерб для наших соотечественников, т.е. для всего гражданского оборота нашей страны. Это соображение тянет в обратную сторону – оно побуждает не считаться с личным статутом иностранцев для сделок, которые должны иметь последствия у нас же, и обязывает признавать иностранцев дееспособными, хотя бы им недоставало дееспособности по их отечественному законодательству, если только они дееспособны с точки зрения наших законов.

Чтобы не впасть в методологическую ошибку, мы должны ясно расчленить вопросы, какому из двух противоположных соображений следует давать перевес, когда в нашем законодательстве нет готовой коллизионной нормы? И какие коллизионные нормы существуют на этот счет в положительных законодательствах? Лет 20 тому назад Бар, так прекрасно объяснивший рациональность решения по личному статуту, и сторонник того, чтобы личный статут господствовал, утверждал, что на европейском материке существует обычное право, в силу которого иностранец считается недееспособным в том государстве, где он совершает сделку, если он недееспособен по своему личному статуту, и хотя бы по законам территории он был дееспособен. Доказательств того, что такое обычное право существует, Бар, однако, не приводил, если не считать нескольких ссылок на труды писателей статутариев. Во всяком случае, он рекомендовал его как норму для решения коллизий, исходя из того, что при заключении более важных сделок большею частью нетрудно навести справки о том, какие нормы о дееспособности установлены в отечественном законодательстве иностранца; он полагал, что для гражданского оборота между лицами, принадлежащими к государствам, границы которых легко переезжать, более целесообразно держаться всегда личного статута, чем безусловно применять к иностранцам те нормы о дееспособности, которые существуют в стране, где заключается сделка. Оставим пока в стороне вопрос о том, что лучше, и посмотрим, какие коллизионные нормы встречаются в действительности.

Бар сам должен был констатировать в континентальных гражданских кодексах своего времени то, что он называет реакцией против наблюденного им обычного права, - что ради обеспечения гражданского оборота в стране и для защиты туземцев от опасности, что их контрагент-иностранец окажется по своему личному статуту недееспособным и будет оспаривать собственную сделку, - многие гражданские кодексы не признают иностранца недееспособным, если он недееспособен только по своему личному статуту. Так, прусское уложение 1794 г. постановляло, что хотя личные свойства и полномочия иностранца и обсуждаются по lex loci actus, но когда иностранец заключает сделку в стране, его дееспособность должна обсуждаться по тому из законодательств, которое более благоприятно тому, чтобы сделка признавалось действительной. То же постановляет и теперь японское уложение 1890 г. (favor negotii). Саксонское уложение 1863 г. прямо постановляло, что раз дело идет об обязанности, вытекающей из действий иностранца в стране, его дееспособность должна обсуждаться по туземным законам. То же постановлял германский вексельный устав 1848 г., швейцарский федеральный закон 1881 г., кодексы нескольких швейцарских кантонов и др. Бар осуждал это отступление от чистого принципа личного статута, находя, что в своей заботе об уверенности гражданского оборота законы, объявляющие недееспособного иностранца дееспособным, заходят дальше своей цели, потому что решение, постановленное на этом основании против иностранца, не может быть признано в его отечестве, и в результате для международного гражданского оборота должно наступать не спокойствие, а смятение. Писатель выражал надежду, что в будущем примут средний принцип, усвоенный новою французскою судебною практикою. Однако новейшее из гражданских законодательств – германское уложение 1896 г., не последовало за французскою практикой, а, как мы сейчас увидим, решительно провозгласило, что личный статут иностранца не применяется к обсуждению его дееспособности, когда это было бы противно интересам гражданского оборота.

Я уже много цитировал ст. 3 французского кодекса; она говорит, что французские законы о дееспособности управляют французами, даже когда они находятся за границей, но она ничего не говорит о том, по какому статуту определяется дееспособность иностранцев, находящихся во Франции. Молчание законодателя породило между юристами контроверзу. Писатели первой половины XIX в. держались того мнения, что иностранец не может во Франции при своих сношениях с французами ссылаться на свой личный статут о дееспособности; вновь возникающее правоотношение находится под властью господствующих в стране французских законов, а потому иностранец, желающий пользоваться гражданскими правами наравне с французами, должен обладать одинаковой с ними дееспособностью по французским законам. Отсюда, если он в своем отечестве совершеннолетний в 20 лет, то во Франции он еще малолетний, и обратно, если он в своем отечестве малолетний до 25 лет, а во Франции действует по достижении 21 года, то он не вправе защищаться ссылкою на свою недееспособность. Последующие писатели встали на другую точку зрения. Во Франции, - находили они, - дееспособность иностранца обсуждается по его отечественному закону, но только до тех пор, пока [это] не связано с ущербом для частных интересов того француза, с которым иностранец заключил договор. Если иностранец выдал французу денежное обязательство, он не вправе потом уклониться от платежа ссылкой на то, что хотя ему и есть 21 год, но по своему личному статуту он еще несовершеннолетний. Ведь обыкновенно француз не может знать, что говорит отечественный закон его контрагента-иностранца, и если бы это столь естественное неведение могло быть для француза источником ущерба, это отразилось бы на торговле и общественном кредите; следовательно, общественный интерес требует того же, что и частный интерес француза, вступающего в сделку с иностранцем. В это воззрение писатель 50-х гг. Демоломб внес некоторую поправку: конечно, француз не должен тереть ущерба, оттого что его контрагент – иностранец, но только нужно, чтобы он сам не сделал никакой неосторожности, не обнаружил легкомыслия. Когда сделка заключена о предметах, необходимых для жизни, например, иностранцу проданы жизненные припасы, сдана квартира, то хотя бы он и оказался по своему личному статуту малолетним, сделка остается в силе, потому что кредитора француза нельзя упрекать в том, что он вступил в такую повседневную сделку; но когда дело идет о более важных сделках, например, продажа недвижимости, заем, - от француза можно требовать большей осмотрительности. На эту точку зрения встала и судебная практика. В 1859 г. мексиканец, не достигший 25 лет от роду, выдал в Париже вексель на 60000 франков и купил у ювелира бриллиантов на 95000 франков; его опекун стал оспаривать обе сделки. Суд нашел, что по векселю можно не платить, потому что векселя выдаются не каждый день, и кредитор должен был навести более точную справку, а за бриллианты суд приказал уплатить, потому что ювелир не обязан справляться о личности своего покупателя. В современной литературе, у сторонников персональности права, преобладает еще более благоприятная для иностранцев точка зрения: дееспособность иностранца, – говорят они, - должна всегда обсуждаться по его национальному закону, если только он не обманул француза относительно своей национальности. Этих писателей мало трогает то обстоятельство, что частный интерес француза может пострадать оттого, что к его должнику-иностранцу применят его личный статут; каждый серьезный деловой человек обязан справлять о юридическом положении своего контрагента; если он не может собрать о нем всех сведений, пускай не вступает с ним в сделку; если он был неосмотрителен, то пусть он несет последствия так же, как если б он вступил в договор с недееспособным французом. Такое решение вопроса соответствует и общественному интересу: если б иностранец не мог вообще защищаться ссылкой на свою недееспособность, это могло бы вызвать такое же отношение и к французам за границей. Но если иностранец скрыл свою национальность, чтобы ввести добросовестного француза в заблуждение, то он не вправе оспаривать силу своего обязательства, и не потому, что уничтожение обязательства было бы убыточно для француза, а потому что это было бы поощрением обмана. Таким образом, в конце концов, во Франции вопрос о том, применяется ли личный статут иностранца или французский закон о дееспособности, решается в каждом отдельном случае судом, в зависимости от конкретных обстоятельств дела. Иначе при отсутствии твердой коллизионной нормы в законе, не может и быть.

Германское уложение избавляет гражданский оборот от той неуверенности, которую вносит в гражданский оборот свобода судейской оценки фактических условий дела. В ст. 7 закона о введении в действие гражданского уложения содержится полная коллизионная норма, в силу которой дееспособность лица обсуждается по законам государства, которому оно принадлежит. Это норма не только касается немцев, но и иностранцев, и применяется независимо от того, где заключена сделка, - в Германии ли, в отечестве ли иностранца, или в третьем государстве, - в принципе дееспособность обсуждается по личному статуту. Из этой принципиальной нормы закон делает исключение в интересах уверенности гражданского оборота: «Если иностранец совершает в Германии сделку, для которой недееспособен или ограничен в дееспособности, то для этой сделки он считается дееспособным, если по германским законам он считался бы дееспособным». Следовательно, 22-летний голландец или австриец признается в Германии дееспособным. Это неполная коллизионная норма, которая не может быть по аналогии применена к сделкам, совершенные немцем за границей или иностранцем в третьем государстве: закон заботится о спокойствии гражданского оборота в Германии, а не в других странах. Для применения этой нормы нужно, чтобы сделка была заключена в Германии, а недостаточно, чтобы иностранец прислал свое обязательство из-за границы, или чтобы он выслал его из Германии немцу, находящемуся за границей. А затем, раз сделка заключена в Германии, уже безразлично, выдано ли обязательство немцу или иностранцу, верил ли контрагент в существование дееспособности иностранца или знал, что у него ее нет по его личному статуту; закон одинаково защищает и иностранцев во имя уверенности гражданского оборота. Однако из этой нормы, составляющей исключение из принципа, по которому дееспособность определяется личным статутом, закон делает обратное исключение для сделок семейственного или наследственного права и для сделок о недвижимостях, лежащих за границей; при всех сделках этих родов дееспособность всегда обсуждается только по личному статуту; так что, например, для заключения договора, для признания ребенка, для отречения от наследства, для совершения закладной на имение, находящееся за границей, иностранец должен быть дееспособным по своему личному статуту, но если, например, недееспособный иностранец запродал в Германии свое заграничное имение, то по такому личному обязательству он будет ответствен, если только он был дееспособен по германским законам, и с него присудят вознаграждение за убытки.

О России много говорить не приходится. В законе у нас нет коллизионной нормы о том, каким законом определяется дееспособность иностранца; ст. 882 т. IX Свода законов говорит, правда, что иностранцы как лично, так и по имуществу их подлежат действию российских законов и пользуются их защитой и покровительством, но это не коллизионная норма, а только признание равноправия иностранцев. Нет в законах и коллизионной нормы для случаев столкновения общих законов Империи с законами прибалтийскими, польскими и бессарабскими. Но сенатская практика держится принципа, что дееспособность определяется по личному статуту; для иностранцев это закон государства, которого они подданные, для русских подданных – закон постоянного места жительства. На вопрос же о том, как обсуждается дееспособность иностранца, когда применение личного статута должно отразиться на силе его сделки, заключенной в России, мы общего ответа в сенатской практике не находим. Зато у нас есть прямая норма для вексельной дееспособности в новом вексельном уставе.

До сих пор я говорил о законодательствах, которые при коллизии норм о дееспособности находят решение в личном статуте. Теперь я перейду к рассмотрению английского права, о котором еще лет пятьдесят тому назад говорили, как о чем-то резко противоположном континентальным законодательствам: говорили, что в нем дееспособность определяется не личным статутом, т.е. lex domicilii, а по закону страны, где совершается сделка, lex loci actus, т.е. не признавались иные соображения, кроме устойчивости гражданского оборота. В настоящее время английское право уже не то, чем оно было в середине XIX в., но что оно постановляет в действительности, т может быть формулировано только приблизительно. В вопросе о статусе английская юриспруденция в лице самого крупного своего представителя, Дайси, остановилась на воззрениях Вехтера: она не отделяет конкретных прав от право- и дееспособности, а знает только свойства личности и их последствия; она приняла также учение Савиньи о запретительных законах и итальянской школы о публичном порядке. Дайси утверждает, что сомнительно, усвоили ли английские суды какой-либо твердый принцип в вопросе о том, какой закон компетентен для определения статуса лица; в последние годы они не раз признавали, что состояние лица должно определяться по lex domicilii, но столь же часто это принцип подвергался таким ограничениям и исключениям, которые в сущности его уничтожали. Одно для Дайси бесспорно: английское право не признает статуса, который основан на иностранном законе, принадлежащем к категории законов, неизвестных в Англии, или на законе уголовном. Так, не говоря уже о том, что в Англии не может иметь юридических последствий статус, основанный на рабстве, на полигамии, на ограничениях по религиозным основаниям, на монашеском обете, на приговоре иностранного уголовного суда, - не будет иметь последствий в этой стране ни усыновление, ни объявление лица расточителем, потому что это институты, английскому праву неизвестные: усыновленный за границей не может наследовать в Англии даже после иностранца, иностранец-расточитель может в Англии свободно распоряжаться своим имуществом; иностранный монах может законно жениться в Англии, т.е. его личный статут не служит этому препятствием. Но английские суды не признают иностранного статуса в подобных случаях, только когда дело идет о сделках, совершенных в Англии, и о правах, которые должны осуществиться в Англии; но если дело коснется сделок и прав, установленных и осуществляющихся в другой стране, где лицо имеет свой домициль, то английские суды признают всякий статус, основанный на законах той страны. Они не станут тогда справляться с тем, каков был бы статус этого лица, если бы оно имело домициль в Англии. Так, если англичанин, достигший 21 года, постоянно живет в стране, где совершеннолетие наступает только в 24 года, и если он заключит сделку в той стране, то английские суды будут обсуждать ее последствия в связи с тамошними законами о несовершеннолетии. Так еще, хотя в Англии гражданской смерти не знают, но если она существует в той стране, где лицо имеет свой домициль, то в Англии признают ее последствия, например, признают, что после лица, которое постриглось в монахи в Испании, имущество, находившееся в Испании, перешло к его наследникам.

Но как решают английские суды в тех случаях, когда нет речи о статусе, основанном на законах, чуждых английскому праву, или уголовных; когда сделка основана на статусе, существующем по законам домициля, и когда эта сделка должна быть осуществлена в Англии? На этот вопрос Дайси находит возможным ответить так: суды признают существование статуса по законам домициля, но это еще не значит, что они признают и последствия этого статуса. Современное английское право представляет, по словам Дайси, практический компромисс между двумя противоположными точками зрения. Согласно одной, которая опирается на Савиньи и других иностранных юристов, статус всецело определяется по законам домициля; по этим закона обсуждается не только факт, что лицо обладает известным статусом, но все юридические последствия этого статуса. Так, если лицо узаконено последующим браком своих родителей, имеющих домициль в Шотландии, то в Англии не только должны считать его законным, но и допустить к наследованию в недвижимости, хотя по местным английским законам это лицо все же незаконнорожденное. Так, 22-летний англичанин, живущий постоянно в Голландии, должен для сделок, совершенных в Англии, рассматриваться как несовершеннолетний. Эта точка зрения «никогда сполна не принималась английскими судами, хотя в недавние годы они обнаружили заметную склонность усвоить ее». Согласно противоположной точке зрения, для сделок, совершаемых за границей, не признается вовсе статус, основанный только на законах домициля, т.е. если малолетний иностранец совершает сделку в стране, по законам которой он уже дееспособен, то его малолетство не берется во внимание; другими словами, статус определяется только местными законами – lex loci actus. Полностью этой точки зрения английские суды никогда не принимали, по крайней мере, в применении к лицам, имеющим домициль в Англии; по отношению к иностранцам английские суды держались ее 50 лет тому назад. Принцип, которого держатся английские суды в настоящее время, представляет как бы компромисс между теми двумя противоположными взглядами: суды признают существование статуса по законам домициля, но они ставят в зависимость от своего усмотрения, признавать ли последствия такого статуса или нет, и тем они избегают затруднений, которые должны возникать вследствие применения чуждых английскому праву законов. Так, если лицо узаконено последующим браком своих родителей, постоянно живущих во Франции, то английские суды в известных отношениях будут признавать его законнорожденным, но к наследованию недвижимости, оставшейся после его отца в Англии, его не допустят. Или, английские суды признают факт назначения лица опекуном над малолетним по lex domicilii, но полномочий иностранного опекуна могут и не признать. Дайси констатирует, что принцип, который он мог вывести из судебных решений, настолько неопределен, что он сравнительно мало пригоден для практических целей. Во всяком случае, о резкой противоположности современного английского права континентальным законодательствам в вопросе о коллизионных нормах при столкновении норм о дееспособности не может быть речи: оно иначе, чем большинство этих законодательств, определяет, что составляет личный статут данного лица, - не подданство, а домициль, - но оно не отвергает вовсе определения дееспособности по личному статуту.

То же следует сказать о северо-американском праве, которое также часто изображается как прямая противоположность европейским законодательствам в отношении к личному статуту. Точка зрения американского права, по словам Уортона, определяется тем, что всякое препятствие ранним бракам и стеснение самодеятельности молодых эмигрантов противно интересам республики. Поэтому здесь признаются дееспособными все иностранцы, которые дееспособны по американским законам, но американское право признает умалишенным лицо, которое признано таковым в стране, где оно постоянно живет, и это мотивируется тем, что ограничение дееспособности в этом случае не искусственно, как когда возрастная граница дееспособности повышена далее 21 года.

Из всего сказанного до сих пор о коллизионных нормах в некоторых важнейших государствах мы видим, что при столкновении законов о дееспособности предпочтение дается то личному статуту, то закону страны, где совершается сделка (lex loci actus), причем ни одно законодательство не может придерживаться исключительно одного из этих двух принципов, а вынуждено отдавать дань и потребности в однообразном суждении личности, и требованиям спокойствия гражданского оборота. Я сказал уже, что методологически ошибочно к изложению того, что показывает нам действующее право, припутывать соображения о том, что лучше или что желательно с точки зрения законодательного реформатора. Это вопрос особый, на котором нам необходимо также остановиться, потому что одна из задач нашей науки заключается в отыскании принципа для того будущего единого Международного Частного Права, которое начало строиться в последние десятилетия. Я сообщу вам о том, какой принцип предложен Цительманом, с теорией которого мы уже познакомились в учении о правоспособности. Его совершенно не удовлетворяет господствующая теория, по которой на первом плане стоит личный статут, потому что она вынуждена допускать из своего принципа одно исключение за другим: способность ответствовать за проступки, способность делать завещательные распоряжения, способность к совершению особых сделок, например, выдавать векселя, - все это исключения из принципа решения по личному статуту. Вместо этого Цительман предлагает возвести в принцип решение по тому, что он называет Wirkungsstatut, и для чего я не нашел пока другого русского термина, как правящий статут. Когда, - рассуждает Цительман, - говорят, что лицо дееспособно, то это значит, что оно обладает теми свойствами, которые нужны по закону для того, чтобы его поступки имели определенное юридическое последствие. Это значит, что с поступками лица, обладающего такими-то свойствами, закон связывает такие-то последствия. Для того, чтобы могли наступать эти последствия, закон может требовать наличности известных психических фактов, например, чтобы действующее лицо не находилось в заблуждении, чтобы его воля была действительно серьезная; но закон может требовать и наличности постоянных психических свойств, например, чтобы действующее лицо не было душевнобольным, расточителем, малолетним. Между всеми этими случаями нет, безусловно, никакой разницы: закон нормирует ту совокупность фактов, откуда должно явиться определенное последствие. Отсюда вытекает простое правило; компетентен всегда тот закон, который господствует над последствиями поступков, или, другими словами, правящий статут. Правящий статут компетентен в двояком направлении: он решает, во-первых, нужно ли для того, чтобы наступило определенное последствие, чтобы действующее лицо было дееспособно, или же юридические последствия могут наступать и тогда, когда действующее лицо недееспособно; правящий статут решает, какие последствия имеет отсутствие дееспособности, когда она требовалась, - ничтожна ли в таком случае сделка или только оспорима, и т.д. Во-вторых, правящий статут решает, каковы должна быть совокупность фактов для того, чтобы возможны были юридические последствия; если для этого требуется дееспособность, то правящий статут определяет, что это значит, т.е. каким свойствами должно лицо обладать для того, чтобы считаться дееспособным. Так, например, когда поставлен вопрос о последствиях сделки о вещном праве, например, сделки о передаче права собственности, - то вопрос о том, должно ли действующее лицо быть совершеннолетним или только несовершеннолетним, или достаточно выйти ему из детского возраста и обладать разумением, - решает статут, господствующий над данной вещью, т.е. вещный статут; когда поставлен вопрос о силе завещательного распоряжения, то способность завещать и способность наследовать определяются наследственным статутом. Вопрос о том, кто неспособен ко вступлению в брак, решается отечественным статутом каждого из предполагаемых будущих супругов; способность к совершению проступков определяется статутом места, где совершен проступок; способность выдавать обязательства определяется отечественным статутом должника. В большом ряде случаев принцип Цительмана также приводит к признанию компетентности личного статута; фактически правящий статут и личный статут составляют одно и то же, но только не всегда; так, в обязательственном праве они совпадают для должника, но не для кредитора; поэтому вопрос, например, о том, может ли кредитор приобрести право требования к должнику, уступить его, отказаться от него, решается по личному статуту должника, а не кредитора, потому что обязывать должника или освобождать его от обязательства может только его личный статут. Цительман признает, что с теоретической точки зрения его принципу может быть сделан упрек, от которого свободна теория решения по личному статуту: его принцип не дает однообразного ответа для вопроса о дееспособности одного и того же лица. Но зато этот имеет преимущество при практическом рассмотрении отдельных случаев: в то время как господствующая теория разлагает случай на его отдельные стороны и в одном направлении применяет одно законодательство, в другом – другое (например, в случае сделки о переходе права собственности определяет способность продавца и способность покупщика по личному статуту каждого из них, форму сделки – по вещному статуту), - Цительман заставляет обсуждать по одному законодательству весь случай в целом. Этак концентрация всех элементов сделки под одним правящим статутом кажется Цительману практически более ценной, чем единство в обсуждении дееспособности отдельного лица; во всяком случае, теория личного статута господствует, по его мнению, не в силу каких-либо внутренних оснований, а только вследствие простой привычки представления. Однако Цительман не отрицает и того, что против его принципа могут быть сделаны возражения и с практической точки зрения, но от практических недостатков, думает он, не свободно ни одно решение, если только хотят, чтобы оно отличалось единством; свободно от таких недостатков, пожалуй, только решение по lex loci actus, но его, как мы видели, не придерживается в чистом виде ни одно законодательство. И против теории Цительмана можно возразить то же, что против теории решения по личному статуту, - что контрагент рискует поплатиться, потому что не всегда он может с точностью узнать, какой статут компетентен, и потому может иногда приписать своему противнику дееспособность, которой у него по правящему статуту нет. Но эта опасность при Цительмановском решении, - думает его автор, - меньше, чем при решении по личному статуту действующего лица.

Я изложил вам теорию решения конфликтов между нормами о дееспособности, которая пока не нашла себе отражения в действующих законодательствах. Я закончу настоящую лекцию рассмотрением нескольких частных вопросов, возбуждаемых коллизией законов о дееспособности.

1) Бывает, что лица, вообще дееспособные, ограничен в своей дееспособности относительно определенных сделок. Так, по некоторым законодательствам замужние женщины не могут быть поручительницами и обязываться векселями. Если признать за границей силу таких ограничений, то опасность для гражданского оборота будет очень велика. Общее мнение таково, что такого рода ограничения дееспособности за границей игнорируются; конфликт решается не по личному статуту, а по месту, где заключена сделка.

2) Бывает, что лицо, дееспособное по своему отечественному закону, натурализуется в стране, где оно в силу своего возраста считается несовершеннолетним; например, 20-летний швейцарец натурализуется во Франции, где он еще целый год будет считаться несовершеннолетним. В Германии закон предусмотрел такой случай: раз лицо уже имело дееспособность по своему первоначальному статуту, оно не утрачивает ее переменою подданства и остается дееспособным. Так должны бы решать суды и в тех странах, где в законе для этого случая существует пробел: не может государство на лицо, которое оно само признало дееспособным для акта натурализации, смотреть в дальнейшем как на лицо недееспособное.