Лекция 2-я

Ученые, занимающиеся Международным Частным Правом, обыкновенно причисляют себя к одному из двух лагерей,— интернационалистов или международников, и националистов или государственников. Одни видят в Международном Частном Праве ветвь Международного Права; другие относят все его нормы к составу национального права — того права, которое имеет своим источником государственную власть и действует внутри государства. Я мог бы сказать вам в общих чертах, что говорят те и другие; но это разногласие имеет коренное значение для всей науки Международного Частного Права, в особенности¹ для ее метода, и потому говорить о нем мимоходом нельзя. Кроме того, мне хочется попутно познакомить вас с индивидуальными писателями, и потому я выберу нескольких, имена которых вам следует запомнить, рассажу вам, как они смотрят на дело, а затем скажу вам, как я сам думаю об этом. Скажу сейчас уже, чтобы помочь вам следить за мной; я думаю, что Международное Частное право есть ветвь внутренне-государственного права; что применение в известных случаях иностранных законов составляет юридическую обязанность государственной власти по отношению к собственным подданным, независимо от того, что думает об этом Международное Право и представители иностранных государств.

Самым ярким и новейшим представителем интернационализма является французский ученый Pillet в книге «Principes de droit international prive» 1903 г. Он ставит на карту все существование Международного Частного Права как права и говорит: «признайте, что оно есть ветвь Международного Права; что его юридическое основание лежит только в Международном Праве; или же его не существует вовсе как права, а все сводится к международной вежливости – хочет государство, оно допускает у себя применение иностранных законов, не хочет, не допускает; о праве или обязанности тогда речи нет. Для того чтобы нормы Международного Частного Права покоились не на произволе отдельного законодателя, нужно найти для них высший авторитет, стоящий над независимыми государствами; этот авторитет принадлежит Международному Праву. Пилъе, прежде всего, устанавливает связь между Международным Частным Правом и Международным Правом в отношении круга интересов, которые защищаются тем и другим. Вы думаете, что Международное Право есть право публичное, имеющее субъектами – независимые государства, объектом интересы народов в совокупности; вы думаете, что Международное Частное Право есть право частное в том смысле, что касается интересов частных лиц. «Нет, — говорит Пилье, — когда перед судом сталкиваются разные законы о семейственных или имущественных правах, то вам только кажется, что то конфликт, касающийся частных прав; на самом деле это вопрос не частноправовой, а международно-правовой; это вопрос о том, которое из двух законодательств имеет право простирать свой авторитет на спорные отношения или точнее, кто тот законодатель, т.е. суверен, который имеет право на то, чтобы его предписания были исполнены по отношению к спорному делу: всякий вопрос о конфликте законов сводится, таким образом, к вопросу о компетенции между суверенитетами. Вопросы Международного Частного Права по своей природе ничем не отличаются от тех, которые обычно входят в круг вопросов Международного Права и касаются, прежде всего, суверенитета государств и в самой высокой степени интересуют суверенитет. Когда налицо конфликт законов, когда. Нужно сделать выбор, пожертвовать одним законом ради другого, то нужно помнить, что позади частных притязаний, опирающихся на разные юридические системы, стоят государства, суверенитет коих один на самом деле поставлен на карту. Нужно рассмотреть в таком случае, по какому титулу каждое из этих государств может требовать, чтобы отдано было предпочтение его правам. Все государства между собою равны, и всякое произвольное предпочтение одного другому противоречит самой идее Международного Права; поэтому предпочтение должно быть дано тому государству, которое докажет свой более значительный интерес в решении вопроса. Это можно назвать законом максимума взаимного уважения суверенитетов друг к другу. Так; по мнению Пилье, доказано‚ что Международное Частное Право есть право, которым обязываются государства как члены общества народов. Отсюда вывод, что на территории каждого государства предписания Международного Частного Права должны пользоваться всем тем авторитетом, каким внутреннее законодательство облекает свои юридические правила. Но вслед за тем Пилье оговаривается, что эта формула получит свой полный эффект только тогда, когда все народы присоединятся к одной общей и единой системе Международного Частного Права. Тогда наука (слова «наука» и «право», изучение и его объект у Пилье перебрасываются как синонимы) образует общую дисциплину, которая будет импонировать отдельным законодателям. А до тех пор, пока будет существовать современное состояние, действующим в каждом государстве Международным Частным Правом будет то, которое то государство признает. Казалось бы, что после этого авторского признания нужно считать разрушенной самую попытку ввести Международное Частное Право из Международного Права, потому что, если принципы Международного Права одними признаются, другими не признаются, а Международное Частное Право существует во всех государствах, - и в тех, которые принципов Международного Права не признают, то ясно, что для Международного Частного Права должны быть какие-нибудь другие основания, а не Международное Право. Однако Пилье ищет примирения между действительностью и своею собственною спорною теориею в том, что ломает действительность дальше. В каждом отдельном государстве Международное Частное Право есть то, которого существование признано этим государством; значит, по словам Пилье, что государство в области Международного Частного Права действует не как творец права, а как его определитель. Норма Международного Частного Права неизбежно детерминирует в одном каком-либо пункте отношения государств между собою, и потому она не зависит от произвола отдельного государства; последнее определяет коллизионный закон так, как он, по его мнению, существует, но оно не претендует на то, чтобы фабриковать коллизионную норму по своему усмотрению. Так, например, когда французский законодатель в 3 статье кодекса говорит, что «состояние и дееспособность французов определяются и за границею законами французскими», то этим он говорит, что иностранные законы к дееспособности французов неприменимы, и этим он детерминирует отношение между французским суверенитетом и иностранным суверенитетом. Здесь французское государство, которое не может ведь претендовать на превосходство перед иностранным государством, очевидно действует как определитель, а не как господин. Отсюда следует, что в случае противоречия между определением Международного Частного Права и нормою внутреннего права предпочтение должно быть оказано первому, т.е. норме Международного Частного Права, потому что она обязательна для государства; тогда как норму внутреннего права, как выражение свободы государства в области внутреннего законодательства, государство может и изменить.

Я считал своею обязанностью объективно и полно изложить вам учение выдающегося интернационалиста. Согласиться с ним невозможно. Начнем с примера Пилъе о французском законе о дееспособности: если статья 3 французского кодекса говорит, что к французам, находящимся за границей, должны применяться французские законы, то для меня совершенно ясно, что такое предписание не имеет никакого обязательного значения для иностранных государств и уже потому нисколько не может задевать их суверенитет; и что не для того этот закон издан, чтобы вторгаться в чужой суверенитет. Кодекс имел в виду только французские суды, которые должны применять французские законы; он дает французскому судье приказ, что когда он будет обсуждать отношения, возникшие за границей, то он должен будет состояние и дееспособность француза, который за границею вступил, например, в брак или составил завещание, обсуждать по французскому закону. Но как будет обсуждать эту дееспособность иностранный суд, этого французский кодекс не говорит, и никакого покушения на то, чтобы обязывать иностранные государства также и у себя обсуждать дееспособность французов по их национальному закону, во французском кодексе нет. Поэтому, прежде всего, неверно, будто, издавая такую норму материального права, которая может стать в конфликт с иностранной нормой, законодатель определяет отношение к иностранному суверенитету; он о нем просто не думает. И поэтому утверждение Пилье, будто норма Международного Частного Права для самого государства, ее издавшего, выше нормы материального права, будто это нормы разных этажей, нисколько не иллюстрируется примером, который он выбрал, и вообще оно совершенно произвольно. Нельзя говорить, что нормы Международного Частного Права пользуются авторитетом закона, как выражение обязанности государства относительно других государств, потому что, как вы увидите, норма Международного Частного Права может состоять и в том, что иностранный закон не применяется. Возьмем для примера норму, в силу которой наследование в недвижимостях всегда определяется по закону страны, где лежит недвижимость, а не по закону иностранному; очевидно, в том, что государство предписывает применять у себя к недвижимостям свои местные законы, не лежит вовсе выражение обязанности по отношению к иностранному государству, а просто содержится регулирование отношения так, как это соответствует потребностям данной страны.

Обратимся теперь к исходной точке зрения, будто всякий вопрос о конфликте законов касается иностранных государей. Пилье сам чувствует, что это натяжка; он предвидит возражение, что решительно непонятно, какой интерес может иметь государство, чтобы в споре между двумя частными лицами о праве собственности или о наследстве в чужом государстве было основано на его законе, а не на местном законе. Пилье воображает, что местные законы всегда менее льготны для иностранца, чем его национальные законы; между тем, бывает и наоборот; например, если после француза осталось в России недвижимое имение, и его наследники – сын и дочь, то по французскому закону сын получит только половину, а по русскому — 13/14. Что же на это отвечает Пилье? Государство выиграет от того, что его подданные разовьют под охраной Международного Частного Права свои отношения с заграницей. Но ведь это не ответ. С точки зрения экономической политики государство, конечно, выигрывает от развития частных международных отношений, но ведь Пилье спрашивают не об этом, а о том, чем оскорблен суверенитет иностранного государства, чем нарушено право, признаваемое за ним Международным Правом, если в другом государстве спор о правах гражданских решен только по местным законам? - Пилье хочет предупредить и другое возражение: ведь никогда еще не бывало, чтобы государства вмешивались в то, по каким законам решаются гражданские споры в других государствах: не было случая дипломатического вмешательства из-за нарушения какого-либо принципа Международного Частного Права. И что же на это отвечает Пилье? Этих нарушений. Так много, они. Так часты, что у государств не хватало бы времени и сил, чтобы в них вмешиваться; и к тому же не все признают принципы Международного Частного Права, — а потому и нельзя жаловаться на их нарушения. Но в таком ответе содержится молчаливое признание несостоятельности собственных воззрений, потому что если никакое государство не думает, что, предписывая своим судам решать споры вопреки принципу Международного Частного Права, оно нарушает чужой суверенитет, то все учение, будто в спорах заинтересованы государи, падает само собою. — Главное положение Пилье, что нормы Международного Частного Права обязательны потому, что их предписывает Международное Право, очевидно построено на песке. Кто должен взять на себя решение вопроса о том, какому из двух государств должно быть оказано предпочтение в выборе закона материального права? Международного суда для дел, связанных с Международным Частным Правом, нет; все конфликтные вопросы решаются в судах внутри определенных государств; таким образом, вопрос о суверенитете попадает в руки судьи, который подчинен своему государю и никому больше; и вдруг этот судья обязывается в конкретном случае сказать, что он с большим почтением относится к чужому государю, чем к своему. Где же это видано и мыслимо ли, чтобы судья становился судьею над своим законодателем? Вот к какому опасному выводу приводит припутывание иностранных государей к вопросу, который их нимало не касается, и который касается только того государства, где решается материальный спор. Пилье хотел показать, что Международное Частное Право имеет свои корни в Международном Праве, и вместо этого он лишил его всяких корней. После Пилье можно только усомниться в существовании юридически обязательного Международного Частного Права.

Совершенно иным представляется учение Цительмана о надгосударственном Международном Частном Праве как о субсидиарном праве, изложенное в I томе неоконченного труда «Internationales Privatrecht» 1897 г. Это глубоко продуманное учение, на котором действительно можно проверить основательность взгляда, будто Международное Частное Право можно вывести из Международного Права.

Цительман различает два Международных Частных Пава; одно есть совокупность тех норм, которые действуют в каждом отдельном государстве; это внутренне-государственное Международное Частное Право, другое – есть надгосударственное Международное Частное Право; оно содержит в себе те требования, которые обращаются к отдельным государствам относительно содержания его внутреннего Международного Частного Права. Только это надгосударственное Международное Частное Право Цительман выводит из принципов Международного Права. При каждом юридическом споре идет вопрос о том, приобретено ли или утеряно ли субъективное право. Субъективное право — это правомочие, предоставленное лицу объективным правопорядком определенного государства. Но какое государство может предоставить лицу или отнять у него правомочие? Только то государство, которое само имеет юридическую власть над тем, относительно чего оно хочет дать или отнять субъективное правомочие. Поясняю мысль Цительмана примером: идет спор о том, принадлежит ли вам недвижимое имение, т.е. имеете ли вы относительно данного имения субъективное право собственности. Очевидно, этот вопрос можно решить только по закону того государства, которое имеет господство над землею, где находится имение и которое поэтому может издавать законы о том, как право собственности приобретается и утрачивается. Но, - говорит Цительман, - для того, чтобы юридическая власть государства, как источник вашего субъективного права, оказывала действие и за границей, нужно, чтобы эта власть признавалась с точки зрения Международного Права. Следовательно, источником субъективных прав, признаваемых и за границей, может быть только закон того государства, которое имеет признанную Международным Правом юридическую власть соответствующего содержания. Отсюда открывается путь для проблемы Международного Частного Права. Цительман желает найти такой принцип Международного Права, который мог бы равномерно признаваться всеми государствами так, чтобы во всех государствах одинаково смотрели, что данный конкретный случай может быть разрешен только по законам такого-то определенного государства; чтобы всюду, в любой культурной стране одинаково вопрос о том, имеете ли вы право или не имеете, – решался по тому самому закону, по которому вы это субъективное право приобрели или утратили. Если иметь в виду, что Международное Право разграничивает сферы господства отдельных государств, то возможно провести и границы законодательной власти различных государств в отношении частных прав; есть возможность сказать, насколько отдельное государство может давать или отнимать субъективные права. Но, так как каждая государственная юридическая власть только тогда действительно юридическая власть, когда она исключительна; так как немыслимо, чтобы два государства имели тождественную по содержанию власть, то с точки зрения Международного Права всегда приобретение или утрата субъективного гражданского права может наступать только по закону одного определенного государства и никакого другого. Следовательно, вопрос о том, наступило ли определенное юридическое последствие, должен, с точки зрения Международного Права, обсуждаться по закону только именно этого государства.

Таков принцип надгосударственного Международного Частного Права. Этот принцип есть вывод из общего положения Международного Права, что каждому государству отведена определенная сфера господства. Но, как принцип Международного Права, он действует только при сомнении, т.е., если между государствами путем договоров не установлено относительно Международного Частного Права что-либо другое; только, если государства не условились иначе, только тогда конфликт должен быть решен в пользу закона того государства, которому принадлежит юридическая власть по принципу Международного Права. Поэтому-то Международное Частное Право, которое выводится из Международного Права, имеет только субсидиарное значение на случай, если сами государства не постановили между собою ничего другого. Это субсидиарное надгосударственное Международное Частное Право есть только Международное Право, т.е. оно связывает государства относительно друг друга, оно обязывает их вводить у себя нормы, согласные с этим Международным Правом; но оно само по себе в пределах отдельного государства не действует, оно непосредственно судью отдельного государства не обязывает. Судью обязывает только то право, которое постановлено его собственным законодателем или которое признается как закон его собственным государством; совокупность таких норм образует внутренне-государственное Международное Частное Право, совершенно отдельное от надгосударственного Международного Частного Права. Судя связан коллизионными нормами собственного государства; он обязан применять то законодательство, свое или чужое, какое применять предписывает ему коллизионная норма его собственного государства. Но как быть, если в данном государстве не существует таких коллизионных норм? Какую-нибудь норму судья иметь должен; ведь, чтобы постановить свое решение, он обязан же сделать выбор между законодательствами. Тут-то выступает на сцену надгосударственное Международное Частное Право. Судья должен рассуждать так: если мое государство ничего не сказало относительно сферы своего господства, то надо думать, что оно отводит себе ее в согласии с Международным Правом, а не противно Международному Праву; надо думать, что мое государство велит мне применить надгосударственное Международное Частное Право, а потому я решу дело по своему или по иностранному закону, смотря по тому, что говорит это надгосударственное Международное Частное Право. Так это надгосударственное Международное Частное Право получает субсидиарное значение и как источник внутренне-государственного коллизионного права.

Таково это стройное, логически выдержанное учение Цительмана. Первый вопрос, который, вызывается этим учением, состоит в том, существует ли это надгосударственное Международное Частное Право в действительности, или только в идеале? К сожалению, Цительман признает, что коллизионные нормы отдельных государств стоят в кричащем противоречии с этим надгосударственным Международным Частным Правом; он только думает, что это плод недоразумения, непонимания, что государствам нет никакого интереса в вопросах частного права вторгаться в чужие сферы; что нужно только неустанно твердить им о необходимости и возможности согласования внутренне-государственных коллизионных норм с надгосударственным Международным Частным правом, и это согласование будет достигнуто. Но, спрашивается, само-то Международное Право, то, откуда выводится надгосударственное Международное Частное Право, - это Международное Право - выставляет ли оно такое положение, как то, что образует фундамент всего учения Цительмана, а именно, что с точки зрения Международного Права законодательная компетенция в области материального гражданского права принадлежит в каждом отдельном случае только одному государству, а не в то же время и другому? А что, если в Международном Праве вовсе не содержится такого положения? Что, если это положение Цительмана, а не требование положительного Международного Права? Этот чрезвычайной важности предварительный вопрос, то, что в парламентской процедуре называется «question prealable», поставлен Францем Канном; это вопрос, обращенный одинаково ко всем интернационалистам, и который в простых выражениях гласит так: «Действует ли отдельное государство противно требованиям Международного Права, когда утверждает, что не только закон другого государства компетентен в регулировании правоотношения, но что компетентен и его собственный закон? Или еще иначе: «Нарушается ли требование Международного Права, если государство не признает исключительной законодательной компетенции другого государства?». Чтобы быть еще более ясным, я приведу вам несколько коллизионных норм для образца.

Статья 17 германского закона говорит: «если в момент предъявления иска о разводе муж вышел из германского подданства, а жена осталась немкой, то применяется германский закон». Что это значит? Муж, скажем, сделался французским подданным; его состояние и дееспособность, согласно французскому кодексу, определяются французскими законами; следовательно, и вопрос о том, можно ли отнять у него субъективное право называть такую-то женщину своею женою, должен обсуждаться по французским законам. А между тем, германская коллизионная норма говорит, что этот вопрос будет обсуждаться по германским законам. Следовательно, германское законодательство не признает вовсе исключительной компетенции иностранного законодательства в вопросах семейственного права.

Другой пример: в 1893 году представители 13 держав на первой конференции в Гааге, созванной для кодификации Международного Частного Права, выработали проект закона о вступлении в брак; в первой статье этого проекта мы читаем: «Право вступления в брак определяется отечественным законом каждого из брачующихся, если только этот закон не отсылает к закону местожительства или к закону места венчания». Что это значит? Это значит, что сами державы признали, что законодательная компетенция в вопросе о вступлении в брак может безразлично принадлежать законам трех стран: или отечества, или страны, где будущие супруги постоянно живут, или страны, где они венчаются; и ни о какой исключительной компетенции отечественного закона державы не думали.

Этих примеров пока довольно, чтобы пояснить, в чем дело. Каково отношение Международного Права к Государственному Праву? Субъекты Международного Права, отдельные государства, мыслятся, как сообщество, от имени которого к каждому отдельному государству предъявляются известные требования относительно существующего в его пределах правопорядка; Международное Право, например, предъявляет к отдельным государствам требования, чтобы они не отказывали иностранцам в защите их личности и имущества; но тот правопорядок, который в силу исполнительных действий государственной власти создается внутри государства, есть не Международное Право, а Государственное Право. Другими словами, существуют два разных юридических приказания – внешнее и внутреннее. Внешнее приказание исходит от сообщества государств и обращается к отдельному государству: «введите у себя такой-то закон». Затем может последовать внутренне приказание, от лица отдельного государства к индивидам, - ко всем, кому ведать надлежит: «внимайте, - у меня будет законом то-то и то-то». Это внутреннее приказание может последовать, может и не последовать, - во всяком случае, то, что постановит этим приказанием государство, будет внутреннее Государственное Право, а не надгосударственное право. Словом, Международное Право есть требование, а не требуемое. Теперь мы спросим: обращается ли Международное Право, г.е. сообщество государств, к отдельным государствам с требованием, чтобы они имели у себя такие-то определенные коллизионные нормы, и, прежде всего, с требованием, чтобы они взаимно признавали только одно государство исключительно компетентным в регулировании гражданских правоотношений? Тысячу раз нет. Решительно никто, ни одна держава, ни один член сообщества государств не признает такой нормы Международного Права, что законодательная компетенция в каждом отдельном случае может принадлежать только одному государству, не признает, чтобы к отдельному случаю могло быть применено только одно материальное право. Напротив, мы видим на каждом шагу‚ что в коллизионных нормах отдельных государств компетенция гражданского законодательства строится на самых различных основаниях; что часто отдельное государство кумулирует эти основания, т.е. объявляет себя компетентным по нескольким основаниям и еще никогда представителям иностранных государств не приходило в голову такие явные нарушения принципа исключительности компетенции объявлять противными Международному Праву. Напротив, все признают такой образ действий вполне правильным. Принцип исключительности всеми и всюду игнорируется, и все коллизионные нормы которые дедуктивно выводится из этого принципа, не признаются за требования Международного Права; государства издают свои коллизионные нормы, не справляясь с теми теоретическими нормами, и никто их в этом не укоряет, и сами они угрызений совести не чувствуют. Вот Вам еще два примера. По большинству современных законодательств коллизионная норма предоставляет решение вопроса о дееспособности отечественному закону, т.е. решает его по привязке подданства; но в Англии и Дании этот вопрос решается по закону страны, где лицо имеет постоянное место жительства; в Соединенных Штатах Северной Америки — по закону страны, где совершен рассматриваемый акт. Если русская женщина выдаст доверенность или обязательство, то во Франции скажут: «Эти акты действительны, если эта женщина по русским законам имела право их совершить»; в Англии спросят: «Где имела эта женщина свое постоянное место жительство?», и если окажется, что она постоянно живет во Франции, где замужняя женщина не может выдавать актов без разрешения мужа, то в Англии скажут: «По французскому закону мы должны признать акт недействительным». А в Северной Америке не спросят, ни кто эта женщина по своему подданству, ни где она постоянно живет, а только - где акт совершен? и если он совершен во Франции, то скажут: нет, в силу закона места совершения акта он недействителен. И вот, никогда еще представителям России или Франции не приходило в голову утверждать, что в Англии и в Соединенных Штатах Северной Америки нарушают требования Международного Права тем, что дееспособность лица обсуждается в тех странах не по отечественному закону этого лица. Другой пример: наше законодательство предписывает российским подданным, как законную форму вступления в брак, церковное венчание, но двое русских, которые во Франции вступят в брак по форме, предписываемой законами Франции, будут во Франции считаться законными супругами, в России — живущими в безбрачном состоянии. Между тем, теоретики — интернационалисты находят, что правило locus regit actum, т.е. что формальная действительность акта обсуждается по закону места, где акт совершен, — что это правило имеет свои корни в Международном Праве, в уважении к суверенитету страны, где акт совершен. И, однако, ни Россия не думает, что Франция оскорбляет ее суверенитет, объявляя у себя законными браки русских подданных, совершенные в мэрии, ни Франция не думает, что Россия оскорбляет ее суверенитет, считая у себя такие браки незаконными. Месяца два тому назад мне пришлось читать в одной французской газете заметку под заглавием: «Барышни, берегитесь болгар». Оказывается, что студенты-болгары французских университетов Монпелье, Орлеана, Тулузы, Бордо часто женятся на француженках по французским законам, затем уезжают со своими семьями на родину – в Болгарию; бывали случаи, что мужья там бросали своих французских жен на произвол судьбы и те в Болгарии оказывались беззащитными, потому что их рассматривали как наложниц, потому что вне церковного венчания в Болгарии брак не признается законным. Газета предупреждала французских девушек и их родителей, что в таких случаях смешанных браков недостаточно перевенчаться у мэра, но нужно еще соблюсти требование церковной формы венчания; но она отнюдь не призывала громов французского правительства против Болгарин, у которой существует свое самостоятельное национальное законодательство и которая вправе регулировать у себя гражданские правоотношения, как ей вздумается. Таким образом, совершенно очевидно, что во всех приведенных случаях нет речи о нарушениях Международного Права. Если же право и не притязает на то, чтобы связывать обязанного, то это не есть право, и таким образом, мы вправе сказать: Международное Частное Право было бы ветвью Международного Права, если бы сообщество государств требовало от отдельных государств, чтобы они имели у себя определенные коллизионные нормы. Этого требования не существует, а, следовательно, из Международного Права вывести Международное Частное Право нельзя.

Попытка обосновать юридическую обязательность применения иностранных законов требованиями Международного Права должна считаться неудачной. Нет, государство обязано применять в некоторых случаях и иностранные законы, но в каких именно, — этого ему никакое Международное Право не предписывает. Вне тех договоров, которые существуют между отдельными государствами, вне тех конвенций, которые готовятся Гаагскими конференциями для кодификации Международного Частного Права, не существует Международного Права, которое диктовало бы государству, в каких случаях оно должно допускать у себя действие иностранных законов. Дело Международного Частного Права было бы очень плохо, если бы его основание лежало бы в Международном Праве, потому что на требование уважать суверенитет государства, издавшего иностранный закон, всегда может быть дан ответ, что суверенитеты равны; что территориальный закон не ниже иностранного закона; что применение к иностранцам всегда и во всех случаях территориального закона требуется уважением к местному суверенитету; что применение к ним местных законов означает только уравнение их с собственными подданными, а большего, как равенство с туземцами, для своих подданных никакое государство, следовательно, и Международное Право, требовать от других государств не вправе. Нет, Международное Частное Право есть право, но его корни лежат в национальном, или внутренне-государственном праве, и это основание гораздо прочнее. Государство обязано применять иногда и иностранные законы, потому что оно нарушило бы свою обязанность относительно собственных подданных гарантировать им приобретенные ими права; если оно не может вернуться к временам, когда поездка за границу составляла государственное преступление, если оно само не может существовать без обеспеченного международного товарного и денежного обращения, то оно и не может поступать иначе, как допускать у себя действие иностранных законов, не взирая на то, как в таких же случаях поступают другие государства. Государство нарушило бы свою первую обязанность относительно собственных подданных, если бы применение иностранных законов зависело в нем от прихоти государственной власти, если бы законодатель не считался с первою потребностью гражданского оборота, с коренным правомерным интересом собственных подданных гарантировать приобретенные права; применение иностранных законов к иностранцам есть уже не что иное, как отраженное действие правила, что ради собственных подданных необходимо применять их. Но в каких случаях государство должно применять иностранные законы, в каких свои, т.е. каково содержание коллизионных норм, — это решается не с точки зрения Международного Права, а внутренне-государственным правом. Основанием действующей в стране коллизионной нормы будет всегда только выраженная или молчаливая воля государства.

Это реалистическое воззрение на источник Международного Частного Права делает все большие успехи по мере того, как появляются новые кодификации. Международного Частного Права, в особенности после издания германского уложения и проектов Гаагских конференций. Английская юриспруденция всегда стояла на той точке зрения, что коллизионные нормы составляют не что иное, как отрасль внутренне-государственного права, которая с необходимостью вырастает из того факта, что в юридических отношениях участвует иностранный элемент. Напротив, в юриспруденции Германии, Франции и Италии еще недавно господствовали интернационалисты. То или другое воззрение на происхождение норм Международного Частного Права отражается на методе его изучения. Очевидно, что дедуктивный метод, которому следуют интернационалисты, не дает знания реальной действительности, потому что общеобязательные для всех государств коллизионные нормы не могут быть выведены из какого-нибудь одного начала. Правильно держаться индуктивного метода, т.е. изучать положительные законодательства. Но и одним позитивизмом нельзя ограничиться, прежде всего, потому, что каждое законодательство в отдельности представляется чрезвычайно скудным. В особенности же позитивизм недостаточен, потому что конечною целью науки всегда останется отыскание такого принципа, который привел бы к установлению гармонии законодательств так, чтобы субъективные права оставались обеспеченными всюду, где бы они ни обсуждались; поэтому нельзя изучать какое-либо одно законодательство с его коллизионными нормами. Чтобы управлять оркестром, нужно не только знать, как рассадить музыкантов, но и знать, какие звуки можно извлечь из каждого инструмента; для того, чтобы получилась гармония, нужно знать, какие инструменты должны порою и помолчать. Гармония законодательств, которой добивается Международное Частное Право, состоит в том, чтобы законодательство, которое могло бы сказать свое веское слово, немного помолчало и дало поговорить другому. В каждом коллизионном случае сталкиваются, по крайней мере, два правопорядка; чтобы знать, который из них должен в данном случае уступить, нужно знать, какие цели преследуются материальными нормами данного правопорядка, на сколько достижение этих целей важно для этого правопорядка; только тогда, сравнивая столкнувшиеся материальные нормы, можно знать, какими целями материального права можно пожертвовать ради устойчивости права в международном обороте, какая коллизионная норма лучше разрешит столкновение, скорее приблизит к гармонии законов. Следовательно, необходимо знать не одно какое-нибудь материальное гражданское право, а все, которые дают повод для коллизий. Таким образом, сам собою предуказывается индуктивно-сравнительный метод изучения; он один может привести к выработке таких коллизионных норм, при которых приносилось бы в жертву возможно меньше целей, преследуемых внутренне-государственными или национальными законами, но достигалась бы возможно большая гармония между отдельными законодательствами.

Теперь, я надеюсь, вы достаточно ориентированы в вопросах о значении и задачах современной науки Международного Частного Права. В ближайших лекциях я остановлюсь на истории науки, познакомлю нас с теми попытками, которые делались в течение веков для отыскания принципа примирения между туземными и иностранными законами, и покажу, как дедуктивный метод привел только к новой формулировке проблемы Международного Частного Права.