3. " Открытие Японии".

В начале XIX века сильнейшая морская держава того времени – Англия - всей мощью своего оружия боролась за снятие торговых барьеров в странах Восточной Азии. Захват Сингапура в 1819 году и бурное развитие торговли с Китаем, особенно торговли опиумом, естественно, фокусировали дальнейший интерес Англии на необъятном рынке Китая. Для того чтобы "открыть" Китай и уничтожить все препятствия, стоящие на пути развития его внешней торговли, Англия развязала войну с цинским правительством Китая (так называемая "Первая опиумная война") и, одержав победу, заключила с ним первый неравноправный Нанкинский договор (1842). В этой ситуации английских политиков и коммерсантов мало интересовали далекие и "малопонятные" японские острова.

Выгодные для Японии географические условия до поры, до времени способствовали изоляционистской политике сёгуната. В то же время, для японских правителей было совершенно ясно, что, рано или поздно, процессы, происходившие в Азии, затронут и Японию. Опасаясь подвергнуться участи Китая, феодальное правительство бакуфу смягчило свою позицию по отношению к иностранцам, и в 1842 году издало инструкцию, по которой иностранным судам разрешалось заходить в определенные порты Японии для пополнения запасов угля и продовольствия. Этот шаг правительства вызвал бурное недовольство патриотов (антииностранной партии), что, в свою очередь, было использовано оппозиционными антиправительственными силами, которые стали применять лозунг "долой варваров" для нападок на правительство.

Набиравший силу мощный конкурент Англии за господство на море Соединенные Штаты Америки - к этому времени также стали проявлять повышенное внимание к Дальнему Востоку, стремясь обеспечить здесь интересы своих судоходных и торговых компаний. Наибольшую активность в этом процессе проявил коммодор Перри, который писал: «Когда мы смотрим на восточные владения нашего сильного морского соперника - Англии, на непрерывный и быстрый рост числа ее укреплённых портов, мы убеждаемся в необходимости принять неотложные меры... К счастью, японские и многие другие острова в Тихом океане еще не затронуты этим бессовестным правительством (Англией), некоторые из них расположены на великом торговом пути, который неизбежно приобретает исключительное значение для Соединенных Штатов...» [7]. Все эти намерения с различной долей успеха проводились в жизнь. Коммодор Перри, прежде всего, предпринял исследование нескольких островов из группы Рюкю на юге Японии, которые, по его мнению, занимают исключительно важное положение, а затем провел предварительные переговоры с местным правителем. [8]

Кроме того, Перри пытался объявить американскими острова Бонин, для чего он поднял флаг на главном острове Пиль. По возвращении он составил подробнейший план колонизации всех этих островов. Более того, он предлагал американскому правительству захватить остров Тайвань. А позже, в 1857 г., американской военной экспедицией под командованием Армстронга на этом острове был водружен американский флаг, и американцы уже были готовы провозгласить здесь "независимое государство". Однако, противодействие других капиталистических держав, а также начавшаяся гражданская война в Америке помешали осуществлению этих планов. В 1853 году, имея на руках решение американского правительства, эскадра из 12 кораблей, под командованием того же коммодора Перри, вошла в залив Урага (Токийский). Американцы отвергли требование японских представителей уйти в открытый для иностранных судов порт Нагасаки, и передали им личное послание американского президента М. Филмора, пообещав прийти за ответом через год.

Правительство бакуфу пошло на невиданный до тех пор шаг: обратилось за советом к императору и крупнейшим феодалам. В результате, решили принять требования американцев, поскольку, было признано, что Япония совершенно не готова к вооруженному отпору. В конце февраля 1854 года в Канагава (недалеко от Эдо (Токио) американцы вынудили японских правителей подписать японо- американский договор о мире и дружбе. Основное его содержание сводилось к следующему: были открыты для американских судов порты Симода и Хакодатэ, был урегулирован порядок обращения с потерпевшими кораблекрушение, американцы получали право вести с Японией торговлю, вместе с японскими деньгами разрешалось хождение любых иностранных денег и др. Этот Канагавский договор стал прототипом для заключения аналогичных договоров с другими странами. В октябре 1854 года был подписан японо-английский договор, в январе 1855 года - русско-японий договор ("Симодский трактат"), затем последовали договоры с Голландией в январе 1856 года, с Францией в октябре 1858 года, а также с другими странами. Через четыре года спустя генеральный консул США в Японии Таунсенд Гаррис добился того, что Япония заключила первый торговый договор с западной державой - США, вслед за чем неизбежно последовало установление постоянных дипломатических связей с другими странами Запада.

Возникает вполне закономерный вопрос: каким образом Японии удалось избежать участи своих соседей и не превратиться в колонию, такой как Индия или в страну с ограниченным суверенитетом, как, например, Китай? Хотя такая опасность была для Японии вполне реальной.

Кратко, можно обозначить следующие причины. В XIX веке внимание ведущих колониальных держав - Англии и Франции - было поглощено более богатой и привлекательной страной - Китаем. По сравнению с огромным и прибыльным рынком Китая, Япония не представляла большого интереса ни как рынок готовой продукции, ни как источник сырья для промышленности западных стран. Кроме того, при каждой попытке проникнуть в Японию западные посланники сталкивались с огромными трудностями. В самый сложный для Японии период с 1860 по 1865 годы, когда правительство бакуфу было в состоянии глубочайшего кризиса, а вся система феодальных отношений буквально разваливалась под воздействием открывшейся возможности торговать с Западом, Англия была занята "усмирением" восстания тайпинов, которое продолжалось несколько десятилетий, а Франция, перед лицом грозного соперника - канцлера Бисмарка, была поглощена своими европейскими проблемами. Поэтому, можно без преувеличения сказать, что, как "ветер богов" (камикадзэ) в ХШ веке предотвратил покорение Японии монголами, так же и в XIX веке поверженный Китай стал главным препятствием на пути экспансии западных держав.

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЯПОНСКОГО ОБЩЕСТВА НАЧАЛА 19 ВЕКА

2. СТИЛЕВЫЕ ОСОБЕННОСТИ КУЛЬТУРЫ НАЧ 19 ВЕКА

К началу XIX в. в Японии отчетливо проявились признаки экономического упадка и разложения всей системы феодальных отношений, превратившихся в оковы для развития страны. Рост товарно-денежных отношений и развитие капиталистического уклада вели к расшатыванию системы феодального общества, ускоряли процесс разорения и внутреннего разложения господствующего класса — военного дворянства.

Фигурой, характерной для позднетокугавского общества, служит уже не доблестный рыцарь, преданный сюзерену и готовый к ратным подвигам, как это было в пору укрепления феодального порядка, а ронин, т. е. самурай, вынужденный оставить службу у своего господина, потерявший место в своем феодальном клане. В поисках средств существования ронины устремлялись в города. Многие из них начинали заниматься ремеслами или торговлей либо становились писателями, художниками, врачами, некоторые же опускались на самое дно общества. Утрата дворянством экономического могущества и социального престижа не могла не внушать тревогу правящим кругам. Пытаясь облегчить финансовое положение господствующего класса, они прибегли к усилению эксплуатации земледельцев. По всей стране вспыхивали бунты, иногда перераставшие в крестьянские войны.

Одновременно складывался союз недовольных политикой Токугава князей, ставивших целью свержение сёгуната под лозунгом реставрации императорской власти. К стану противников правящего дома примыкала и окрепшая экономически, но политически бесправная городская буржуазия, а также радикально настроенная интеллигенция. Носителями передовых, антифеодальных по сути идей выступали приверженцы школы «голландской науки» (рангаку). «Голлановеды» XIX в. — Такано Тёэй, Ёсида Сёин, Ватанабэ Кадзан и др., — знакомясь с достижениями западной (главным образом голландской) науки, приходили к осознанию отсталости Японии от стран Европы, выступали с критикой проводимой сёгунатом политики изоляции, ратовали за открытие страны и установление торговых связей с внешним миром. Значительная роль в формировании идеологической оппозиции сёгунату принадлежала и сторонникам школы «национальной науки» (кокугаку). Крупнейшим представителем этого идейного течения в первой половине XIX в. стал Хирата Ацутанэ (1776—1843). Основным пафосом его трудов, посвященных древним памятникам японской словесности и религии синто, служит возвеличивание древней монархии как исконно японской формы правления, которую Хирата противопоставлял современному ему строю, считая его «узурпаторским». Взгляды Хираты Ацутанэ служили идеологической опорой движения, направленного против режима.

В этой обстановке единственную панацею от беспорядков правительство видело в политике строжайшей регламентации жизни общества, жестокого надзора. Все направления общественной мысли, противопоставленные ортодоксальному неоконфуцианству, объявлялись «лжеучениями», а их сторонники подвергались гонениям. Любое участие в антиправительственной деятельности каралось смертной казнью.

В литературе и театре запрещалось изображать современные события, под запрет попадали не только произведения отдельных авторов, но и целые жанры. Писателям вменялось в обязанность неукоснительно проводить в творчестве принципы конфуцианской этики. Эпоха застоя, мрака, отчаяния — так характеризуют первую половину XIX в. японские историки — не могла не найти отражения и в специфике культуры. Художественное творчество той поры проникнуто ощущением непрочности бытия. В литературе, театральном и изобразительном искусстве формируется стиль, в известной мере типологически сопоставимый с западноевропейским барокко.

Каковы же основные приметы этого нового стиля, утвердившегося в литературе Японии первой половины XIX в.? Ценность человеческой личности самой по себе, вдохновенно воспетая писателями XVII в., в этой литературе заметно падает. Человек изображается как один из многих участников событий, его личная судьба представляет интерес лишь постольку, поскольку она связана с судьбой рода или клана. В драматических произведениях и авантюрно-героических романах наблюдается обилие действующих лиц, в гравюрах «укиёэ» («картины изменчивого мира») начинают преобладать многофигурные композиции. Внутренний мир человека раскрывается только в его внешних проявлениях. Бытовое окружение персонажей лишается конкретных примет времени, заменяется условно-историческим антуражем. Искусство изображает сильные страсти, акцентирует сверхчеловеческую храбрость и доблесть персонажей. Особое значение

в литературе приобретает динамическое начало, создаются монументальные полотна, повествующие о военных подвигах, приключениях, таинственных превращениях героев. Внутренними потребностями нового стиля, по-видимому, объясняется обращение писателей того времени к материалу китайских романов XIV в. («Троецарствие», «Речные заводи») с их сложной фабулой, непривычным типом повествования. На протяжении первой половины XIX в. появляются все новые японские переводы и переложения китайских повествовательных произведений, их сюжеты и образы широко используются в литературе, придавая ей характер определенного экзотизма и стилистической изощренности.

Важнейшей особенностью искусства первой половины XIX в. служит его стремление удивлять и поражать. Оно ценит необычность содержания, тяготеет к фантастике, использует вымысел даже тогда, когда в основе произведений лежит всем известное реальное событие или конкретный исторический факт. Возрастает интерес к потусторонним явлениям, в театральных произведениях, графике, повествовательной литературе с натуралистическими подробностями изображаются призраки, духи умерших, человеческие страдания, предсмертная агония, сцены убийства. Мир предстает кошмарным, враждебным человеку. Человек нередко теряет в достоинстве, он некрасив, подчас нелеп, беспомощен. Знаменитый Хокусай (1760—1849) создает серию аллегорических гравюр, на которых человек уподобляется то мухе, запутавшейся в паутине, то рыбе, попавшейся на крючок рыбака. Тяготение к аллегории и символу, к олицетворению отвлеченных категорий добра и зла вообще присуще японскому искусству первой половины XIX в. — не только изобразительному, но и словесному. Сюжетный конфликт в драматургической и повествовательной литературе часто строится на противоборстве контрастных групп персонажей, воплощающих добродетель и порок, и разрешается неизменной победой добра над злом.

В литературе первой половины XIX в. заметна тенденция к мифологизации действительности. Если в творчестве писателей XVII в. характеры людей и события, как правило, определяются реальными жизненными ситуациями, то у позднетокугавских авторов состояние мира и человеческие поступки мыслятся как результат некоего предопределения свыше. Художественное осознание эпохи как бы возвращается в лоно средневековых (буддистских) представлений об иллюзорности всего сущего. Судьбы людей интерпретируются в русле идеи кармы (воздаяния за деяния, совершенные в нынешней и прошлой жизни). Искусство не только мифологизирует, но и театрализует действительность. Изображение актеров в знаменитых ролях становится излюбленной темой графики. Поэтика театра оказывает влияние и на прозу, в которой большое значение приобретает драматизм ситуаций, а персонажи нередко изображаются в соответствии с определенными театральными амплуа. Все это придает искусству того времени характер условности. Мир словно уподобляется театральным подмосткам, а жизнь людей воспринимается как действо, порою трагическое, а порою напоминающее веселый фарс.

Становление нового художественного стиля в первой половине XIX в. было сопряжено с утратой многих завоеваний литературы XVII — первой четверти XVIII в., отмеченной чертами подлинного гуманизма, жизнелюбия, реалистичности. Этому стилю совершенно чужд тот непосредственный и «фамильярный контакт с действительностью» (М. М. Бахтин), который присущ лучшим произведениям Сайкаку и Тикамацу. Однако художественную культуру поры заката сёгуната было бы неверно представлять себе лишь как абсолютный регресс. На этом пути были и бесспорные приобретения, особенно в искусстве цветной гравюры и драматургии театра Кабуки. Необычность, парадоксальность художественного видения, ощущение дисгармонии мира позволили выдающимся мастерам того времени вырваться за пределы традиционных тем и с помощью причудливой символики, гротеска передать внутренние противоречия действительности, глубже проникнуть в эмоциональный мир человека. В повествовательной прозе возник жанр романа-эпопеи, который в отличие от предшествующей литературы представляет уже не цепь авантюр, а целостную сюжетно-композиционную систему со строгой мотивированностью и взаимообусловленностью изображаемых событий.

В поэзии того периода господствовала противоположная тенденция — опрощение всего арсенала изобразительных средств. Не охватывал он и всех жанров повествовательной литературы. Вне основного стиля эпохи шло и развитие демократической прозы на разговорном языке (формирование любовного и комического романа). Это была литература, устремленная к действительности.

Первая половина XIX в. — период расцвета эдоской, т. е. столичной, культуры, которая к концу XVIII в. пришла на смену культуре Камигата — западных городов Киото и Осака, до той поры являвшихся средоточием культурной жизни Японии. Этот сдвиг, свидетельствующий о превращении сёгунской столицы Эдо в общенациональный культурный центр, отразился и в языке: в литературе господствующее положение занял восточный кантоский диалект, тогда как значительная часть предшествующей литературы создавалась на кансайском диалекте — языке Киото и Осаки. Процесс перемещения культуры с запада на восток заметно изменил картину культурной жизни, обусловил известный разрыв с традицией, отразился в особенностях развития литературы.