Глава V. Толкование международных договоров

1. Понятие и цели толкования

Применение международного договора неразрывно связано с его толкованием. Не истолковав правильно международный договор, невозможно правильно его применить. В то же время эти два процесса должны быть разделены, поскольку, как справедливо заметил Д. Харасти, "толкование имеет своей целью разъяснение смысла текста договора, тогда как применение предполагает установление последствий, вытекающих для сторон, и, в исключительных случаях, также для третьих государств в данной ситуации". Само толкование он определяет как "юридическую операцию, которая в связи с применением договора к реальному случаю направлена к разъяснению намерений сторон при заключении договора посредством познания текста договора и других соответствующих материалов"*(121).

Правильно истолковать международный договор - значит установить то, о чем согласились стороны в момент заключения договора, выяснить их согласованную волю, выраженную в постановлениях договора. Таким образом, толкование международного договора есть выяснение и разъяснение правильного смысла договора (его содержания) в целях наиболее правильного его применения, а значит, и осуществления.

Толкованию международных договоров уделяется большое внимание как в советской, так и в зарубежной литературе. Так, в последние годы за рубежом были опубликованы лекции известного иракского международника М. Ясина, прочитанные в Гаагской академии международного права, работы итальянского юриста А. Леонетти, западногерманских ученых В. Плазе и М. Хильфа, австрийского юриста В. Ланга и др.*(122) Вопросы толкования международных договоров подробно рассматриваются в упоминавшихся работах И. Синклера, П. Ретера, Т. Элайеса, посвященных праву договоров.

Из новых советских работ по этому вопросу следует отметить работы В.И. Евинтова, О.И. Лукашук и А.В. Головина, которые внесли ценный вклад в теорию толкования международных договоров. Вопросам толкования международных договоров большое внимание уделяют юристы социалистических стран, в частности Д. Харасти (ВНР), С. Нахлик (ПНР), Э. Глазер (СРР), И. Войку (СРР) и др.*(123)

В буржуазной науке международного права можно выделить несколько направлений в выяснении природы и целей толкования международных договоров. Одни юристы считают, что целью толкования является выяснение намерений сторон при заключении договора. Поскольку эти намерения не всегда полностью выражены в договорном тексте, то сторонники этого направления (их иногда называют "субъективистами") большое значение при толковании придают кроме текста различным вспомогательным материалам, в частности материалам конференций, на которых был разработан и принят данный международный договор (так называемые travaux preparatoires). Иногда сторонники такого подхода обосновывают даже ведущую по сравнению с договорным текстом роль таких материалов при выяснении воли государств в момент заключения международного договора. Другие теоретики, так называемые "текстуалисты", видят главную цель толкования международных договоров в выяснении смысла самого текста договора путем его анализа, так как именно в нем выражены согласованные намерения сторон. Они считают, что имеют большое значение лишь те намерения, которые зафиксированы в договорном тексте. Только они имеют юридическое значение и могут быть поэтому предметом и целью толкования. Намерения, оставшиеся за пределами договорного текста, никакого юридического значения не имеют, а потому подвергаться толкованию не должны.

Наконец, третьи ученые главную цель толкования видят в уяснении объекта и целей международного договора. Есть среди них и такие, которые считают, что путем толкования можно изменить содержание договора в целях его приспособления к изменившимся обстоятельствам. По существу, сторонники этой крайней точки зрения (так называемые "функционалисты") отрицают значение и намерений, и текстов договоров, то есть обосновывают произвол в международных отношениях под видом толкования международных договоров*(124).

Несмотря на различия всех этих направлений, общим является то, что каждое из них придает первостепенное значение одной какой-либо задаче толкования и недооценивает другие. Это наложило отпечаток и на работу Венской конференции по праву договоров, когда она рассматривала соответствующие статьи конвенции. В основном на конференции столкнулись два подхода: "субъективистский" и "текстуалистский". "Функциональный" подход отстаивала только делегация США в своей поправке, и он как абсолютно неприемлемый был отвергнут подавляющим большинством государств*(125). В результате в ст. 32 Венской конвенции было установлено, что текст международного договора должен считаться аутентичным выражением намерений сторон, то есть задачей толкования является выяснение содержания согласованной воли сторон, как она выражена в договорном тексте. Таким образом, в Венской конвенции предпочтение отдано договорному тексту как материальному выражению воли договаривающихся государств, но в то же время установлено, что термины договора должны толковаться "в свете объекта и целей договора" (ст. 31) и что для выяснения намерений сторон возможно обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам, и обстоятельствам заключения договора (ст. 32).

Проблема толкования международно-правовых норм вообще и норм, вытекающих из международных договоров в частности, сложна. Этот вопрос особенно сложен тем, что он связан непосредственно с законами развития языка и мышления.

В настоящее время в связи с распространением в буржуазной философии и языкознании семантического идеализма, который проник и в буржуазную юридическую науку, последней все чаще отрицается роль языка в проявлении и согласовании воль государств в международном договоре.

Буржуазные философы и юристы (Г. Кельзен, А. Альварес, М. Хильф, Г. Шварценбергер и др.) говорят об условности, несовершенстве, двусмысленности языка. Так, западногерманский юрист М. Хильф, утверждая о неизбежности расхождений текстов договоров, составленных на разных языках, пишет, что это происходит потому, что человеческий язык не в состоянии полностью выразить мысли человека или отразить действительность. Находясь в плену семантического идеализма, Хильф считает, что, так как каждый язык обслуживает свою правовую систему, не похожую на другие, он не может обслуживать правовые системы других государств*(126). В международных отношениях такой подход, по существу, означает обоснование невозможности заключения договоров и соглашений между государствами, имеющими разные языки и правовые системы.

В свое время нами уже отмечалась ненаучность такого подхода и подчеркивалась первостепенная, решающая роль языка в проявлении и согласовании воль государств в международном договоре. Впоследствии эта идея нашла свое развитие и детальную научную разработку в диссертации и монографии В.И. Евинтова, посвященной многоязычным договорам. Опираясь на достижения советского языкознания, основанного на марксистско-ленинской материалистической философии, автор указывает, что в международном праве, и в частности при составлении аутентичных текстов договоров на разных языках, в принципе существует возможность получить адекватные по смыслу тексты. При этом нужно различать юридическую равнозначность (аутентичность) текстов многоязычного договора и их языковую равнозначность.

Каждый язык имеет свои особенности, свой словарный фонд, грамматические и другие законы. Но эти различия не являются препятствием для принципиальной возможности составления адекватных текстов договоров на разных языках. Эта адекватность предполагает закрепление одинакового правового смысла в текстах на разных языках, хотя этот смысл и передается способами, присущими каждому из этих языков. Устанавливая юридическую аутентичность, то есть равную юридическую силу текстов международного договора на разных языках, государства закрепляют и языковую адекватность. Последствием этого является презумпция одинакового значения договорных текстов на разных языках. Эта презумпция обеспечивает стабильность международного договора и единообразное понимание всех его текстов. И хотя в языковом отношении, как будет показано ниже, могут быть иногда расхождения, употребление различных слов в текстах на разных языках, то есть абсолютного терминологического совпадения может не быть, все же юридической и языковой адекватности таких текстов в подавляющем большинстве случаев достичь можно.

Дело в том, что юридическая однозначность не всегда совпадает с языковой однозначностью. Как пишет В.И. Евинтов, "для обеспечения правовой аутентичности текстов на разных языках, составляющих единый текст договора, необходимо стремиться находить не обязательно однозначные термины, но семантико-правовые эквиваленты (выделено мной. - А.Т.) на разных языках, соответствующих друг другу в рамках данного договора"*(127). В качестве примеров он приводит употребляемое в Уставе ООН (ст. 51) выражение "неотъемлемое право на самооборону", которое на английском языке звучит как "внутренне свойственное" (inherent right), а во французском - как "естественное право законной обороны" (droit naturale de legitime defence). Несмотря на такие языковые различия, эти термины выражают одно и то же международно-правовое понятие, которое на русском языке известно как "неотъемлемое право на самооборону". Эти различия в данном случае не могут быть причиной разногласий при толковании Устава ООН.

Другой пример - употребление в ст. 4 Устава ООН слова "постановления", а в других статьях - "решения" как равнозначных. Можно было бы привести примеры и из других международных договоров, когда отсутствуют буквальные совпадения текстов, составленных на разных языках. Однако было бы неправильным считать, что достижение буквального совпадения разноязычных текстов всегда гарантирует от смысловых несоответствий и разногласий по поводу толкования международного договора. По различным причинам как языкового, так и юридического характера термины, выраженные похожими словами на разных языках, могут пониматься по-разному, хотя внешне они будут эквивалентными, например понятие "публичный порядок" во французском (ordre public) и в английском (public order) языках и системах права.

Встречающиеся языковые и смысловые несоответствия текстов международных договоров, составленных на разных языках, привели буржуазных ученых, стоящих на позициях семантического идеализма, к противопоставлению международного договора как соглашения воль его субъектов и договора как документа, в котором это соглашение изложено в виде текста. Они утверждают, что помимо написанного текста существует некий идеальный, нематериальный текст, который господствует над написанным и дополняет его. Такие попытки противопоставления или умаления значения текста международного договора со стороны буржуазных юристов делались и в Комиссии международного права*(128), и на Венской конференции ООН по праву международных договоров. На конференции американский юрист М. Макдугал, автор ряда работ о толковании международных договоров*(129), в поправке США*(130) предложил исключить деление средств толкования на основные, к которым по проекту комиссии был отнесен текст договора, и дополнительные и объединить их в одной статье. В поправке США текст международного договора рассматривался лишь в качестве одного из многих средств толкования наравне с такими, как подготовительные материалы и обстоятельства заключения договора. Это открывало широкие возможности для произвольного толкования договоров, оправдания грубых нарушений международной законности империалистическими державами и было как бы подтверждением буржуазных теорий о двусмысленности норм международного права.

Все рассуждения буржуазных юристов, противопоставляющих содержание, сущность договора и его форму (текст, язык и т.п.), идеалистичны и антинаучны, не говоря уже о том, что они направлены на оправдание произвольного отказа империалистических государств от международных договоров. Эти рассуждения построены на необоснованном отрыве и противопоставлении "буквы" договора, его словесных формулировок и его "духа", то есть действительной воли государств, что в корне неверно.

Реальность воли и согласование государственных воль в международном договоре проявляются именно в его тексте, языке. Между волей и языком в договоре существуют неразрывная связь и единство. Конечно, могут быть и бывают случаи, когда формулировки международного договора недостаточно ясны для установления истинной воли договаривающихся по всем пунктам. В империалистических международных договорах главная причина указанного обстоятельства коренится в том, что их составители нередко умышленно употребляют абстрактные термины вроде "свободный мир", "Западное полушарие", сложные и неточные формулировки, которые облегчают произвольное толкование их в пользу наиболее сильных участников договора*(131). Формулировки агрессивных договоров, таких как, например, договор о создании НАТО, носят нарочито общий, протокольный характер.

Однако на основании отдельных фактов нельзя делать общий теоретический вывод о двусмысленности каждого положения, каждой нормы во всяком международном договоре. Наоборот, этот факт показывает, что подобные неясности создаются в определенных целях, и они по возможности должны устраняться при облечении воли договаривающихся сторон в материальную словесную оболочку, то есть при составлении текста международного договора. Марксистско-ленинская теория исходит из того, что существуют объективные критерии правильного толкования норм международного права, игнорирование которых ведет к искажению истинной воли государства, выраженной в международном договоре. Выяснить эти критерии - важная задача, которую успешно решает советская наука международного права в специальных исследованиях, упоминавшихся выше.

Поскольку толкование международного договора является одним из случаев толкования юридической, нормы, то к нему могут быть применены все приемы толкования, известные в теории права и внутригосударственной практике, за исключением тех, которые противоречат самому существу международного права как права межгосударственного, основанного на добровольном соглашении суверенных субъектов.