Глубинная структура процесса высказывания. Эффекты высказы­ вания. Перенос как процесс высказывания, процесс высказывания как перенос.

Исследования Фрейда по языковому символизму не ограничиваются описанием готовых высказываний (énoncé), о чем говорилось в гл. 8.

Для того, кто хочет иметь полное представление о вкладе Фрейда в данную облааь знания, необходимо также познакомиться с его анализом процесса высказывания (энонциации, énonciation). Поскольку этот сюжет выходит далеко за рамки тематики нашей книги, мы вынесли его за пределы основ­ ного текста, чтобы не нарушать хронологический порядок.

Глубинная структура процесса высказывания

Прежде всего Фрейд настаивает на следующем положении: производство конкретного высказывания не может быть понято, если ограничиться им одним. Чтобы верно описать процесс высказывания, мало перечислить на­ личные обстоятельства акта говорения, необходимо восстановить его исто­ рию, ибо каждое высказывание является конечной точкой ряда трансфор­ маций первичного высказывания;сталобыть, каждое высказывание имеет свою трансформационную историю. Ограничиться непосредственно наблю­ даемым процессом высказывания — значит принять видимую часть айс­ берга за весь айсберг. Если не восстановить трансформационную историю, то могут возникнуть серьезные недоразумения: два высказывания, кажу­ щиеся наблюдателю тождественными, вовсе не обязательно должны быть таковыми. Впрочем, необходимо отметить, что, когда мы выступаем в роли говорящих или слушающих, то интуитивно выполняем работу по восстанов­ лению трансформационной истории. Нужно только попытаться рационали­ зировать эту работу интуиции.

Фрейд дал нам несколько примеров такой рационализации. Начнем с непристойных анекдотов. Их базовая структура такова: А (мужчина) обра-

373

щается к Б (женщине), стремясь удовлетворить свое сексуальное желание; вмешательство третьего лица В (помеха) делает удовлетворение желания неосуществимым. Отсюда возникает вторая ситуация; потерпев неудачу, А адресует Б высказывания агрессивного характера, при этом он обращается

кВ как к своему союзнику. Следующая трансформация обусловлена отсут­ ствием женщины или соблюдением социального кодекса: А обращается не

кБ, а к В, рассказывая ему непристойный анекдот. Лицо Б может отсутство­ вать, но из адресата оно (имплицитно) превращается в предмет речи; В ис­ пытывает удовольствие от шутки А. Как говорит Фрейд, «либидинозный им­ пульс первого лица, поскольку удовлетворение женщиной наталкивается на задержку, развивает враждебный импульс против второго лица и призыва­ ет первоначально мешавшее третье лицо в союзники» (le Mot d'esprit с. 113; русск. пер., с. 269). Если мы ограничимся наблюдением над процессом рас­ сказывания непристойного анекдота, то отождествим А с говорящим, а В — с адресатом, при этом мы опустим наиболее важный элемент процесса об­ щения — первоначального адресата Б \ Следовательно, рассказ остроум­ ного анекдота есть не изолированный факт, а завершение трансформаци­ онного цикла. Фрейд говорит, что в этом случае «остается еще нечто, что приводит неизвестный процесс создания остроты к концу путем рассказы­ вания выдуманного» (там же, с. 164—165; русск. пер., с. 313).

Вкачестве второго примера возьмем наивную комичность. Если в не­ пристойном анекдоте необходимо было за наличным адресатом разглядеть первичного адресата, то в данном случае именно наличному адресату при­ ходится последовательно играть две роли. Чтобы воспринять наивность как таковую, мы, как адресат, должны сначала стать на точку зрения говоряще­ го, а затем вернуться к своей. «Мы, следовательно, принимаем во внимание психическое состояние создающего лица, мысленно переносимся в такое же состояние, стараемся понять его, сравнивая его с нашим состоянием» (там же, с. 216; русск. пер., с. 356). «Мы рассматриваем теперь сказанное с двух точек зрения: один раз так, как оно получилось у ребенка, а затем так,

как оно получается у нас» (там же, с. 217; русск. пер., с. 356). Если две

1 Эта трансформация, кажущаяся на первый взгляд простой, при формальном анализе разлагается на три элементарных трансформации: а) переход от оптатива к индикативу: стремление к удовольствию сменяется реальным получением удовольствия; 6) переаановка внутри пропозиции: субъекты Б и В становятся объектами (удовольствия, агрессии); обратное верно для А; в) переаановка между пропозициями: ранее лицо Б было связано с предикатом удовольствия, теперь оно связано с предикатом агрессии; обратное верно для В. В сокращенной записи: (Б дает А) опт + В агресс А-> А агресс Б + А дает В. Скобки означают, что пропозиция модальна (в данном случае она в оптативе); знак + означает следование во времени, -> означает трансформацию. — Прим. автора.

374

точки зрения совпадают, то комический эффект наивного дискурса пропа­ дает. «Если для действия остроты необходимым условием являлось нали­ чие у обоих лиц приблизительно одинаковых задержек или внутренних со­ противлений, то условием для наивного можно, следовательно, считать на­ личие у одного лица таких задержек, которых нет у другого лица» (там же, с. 215; русск. пер., с. 355). Коль скоро говорится об «условиях», то это зна­ чит, что роли говорящего и слушающего вписаны в само высказывание и их нельзя смешивать с реальным говорящим и слушающим, которые могут иг­ рать свою роль хорошо или плохо (сам Фрейд говорит о необходимости «иг­ рать роль третьего», там же, с. 166). Следовательно, тождественность собе­ седников самим себе подвергается сомнению дважды: а) сквозь реальных собеседников проглядывают отсутствующие собеседники (трансформаци­ онный цикл); б) сквозь реальных собеседников проглядывают роли собе­ седников, вписанные в высказывание.

Третий пример: не всегда достаточно догадаться о трансформациях, пред­ шествовавших наличному высказыванию, надо также проверить, не должна ли непосредственно за ним следовать новая трансформация, тогда данное высказывание может быть понято только на основе следующего за ним выс­ казывания. Так обстоит дело с остротами вообще: рассказывающий шутку стремится доставить удовольствие слушающему, зная, что затем и сам смо­ жет испытать удовольствие. «Если я заставляю другого человека смеяться, рассказывая ему остроту, то я, собственно, пользуюсь им, чтобы возбудить свой собственный смех...» (тамже, с. 179; русск. пер., с. 326). С помощью собеседника говорящий может испытывать удовольствие, в котором ему до этого было отказано; без учета этого «следствия» речевого акта невозмож­ но его верное понимание и описание1.

Что мы знаем о прототипе всякого высказывания — о первоначальном выс­ казывании? Не давая прямого ответа на этот вопрос, Фрейд подсказывает путь, по которому следует идти, когда описывает разницу между комичес­ ким и остроумным: «При комизме участвуют в общем два лица: кроме меня, то лицо, в котором я нахожу комическое. Если мне кажутся комичными вещи, то это происходит благодаря нередкому в мире наших представлений про-

1 Лакан также настаивал на необходимости выходить за рамки готового высказыва­ ния при описании ситуации словесного общения. Даже молчание собеседника ни в коей мере не эквивалентно его отсутствию; мы должны отыскать и зафиксировать ответ, даже если его не слышим. «Нет речи без ответа, даже если ответом является молчание при условии, что эту речь кто-то слушает» (с. 247). «Одно лишь присутствие психоаналитика еще до всякого его вмешательства привносит в ситуацию диалогичность» (с. 216). —

Прим. автора.

375

цессу персонификации. Этими двумя лицами, мною и объектом, довольству­ ется комический процесс, третье лицо может присутствовать, но оно не обя­ зательно. Острота как игра собственными словами и мыслями лишена еще вначале лица, служащего для нее объектом, но уже на предварительной сту­ пени шутки, когда ей удалось оградить игру и бессмыслицу от возражений разума, она ищет другое лицо, которому она может сообщить свои результа­ ты. Но это второе лицо в остроте не соответствует объекту; оно соответству­ ет третьему, постороннему лицу в комическом процессе» (там же, с. 164— 165; русск. пер., с 314).

Таким образом, остроумие и комическое противопоставлены в двух отно­ шениях: а) первое предполагает наличие трех лиц (трех ролей), второе —- только двух (ср. также с. 113: «Для тенденциозной остроты нужны в общем три лица: кроме того лица, которое острит, нужно второе лицо, которое бе­ рется как объект для враждебной или сексуальной агрессивности, и третье лицо, на котором достигается цель остроты, извлечение удовольствия»; русск. пер. с. 269); б) первое предполагает речь, второе может обойтись без нее (комическое в предметах).

Опираясь на эти схождения, мы можем попытаться сформулировать об­ щую гипотезу относительно структуры любой речевой ситуации, которая обязательно предстает в виде треугольника. Языковая деятельность пред­ полагает существование трех лиц, а не двух. Если есть только я и ты, дис­ курс не обязателен. Лишь появление третьего лица делает дискурс необхо­ димым, и тем самым третье лицо становится своего рода эмблемой дискур­ са. Происходит сложная трансформация: ты становится он, третье лицо становится ты.

Как можно охарактеризовать эти три лица? Прежде всего это тот, кто говорит (об этом лице Лакан сказал, что он «получает от слушающего свое собственное сообщение в инвертированной форме», с. 41). Далее, это тот, о ком говорят, ибо даже если речь идет о неодушевленных предметах, в дан­ ном случае они становятся лицом. Мы уже знаем, что в непристойном анек­ доте имплицитным предметом речи является женщина. Но нам также изве­ стно, что, прежде чем стать предметом речи, она должна была выступить сначала в роли адресата — адресата другого высказывания, которое, в свою очередь, имело предметом другого адресата, и так до бесконечности. Дис­ курс всегда отсылает к предшествующему дискурсу, к первоначальному ад­ ресату, существование которого невозможно себе представить. «Первона­ чальное» высказывание — это миф, всякое высказывание предполагает предыдущие.

376