Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

которого —плодотворное использование всех сил и внешняя са­ мостоятельность —была еще в тени.

Вебер вернулся в родительский дом и жил там, так как он еще ничего не зарабатывал, семь лет, до его женитьбы. Еще 6 длинных лет должны быть посвящены подготовке к своей профессии, пока наконец все цели будут достигнуты. Вебер стремится прежде все­ го получить степень доктора юридических наук, к чему в Берлине предъявляли высокие требования, следовательно, продолжает, наряду с деятельностью референдария, свои занятия, прежде все­ го в семинарах Гольдшмидта и Мейцена.

Его большая, посвященная Гольдшмидту диссертация «К ис­ тории торговых обществ в средние века» охватывает пограничную область между историей права и историей экономики. С этой ра­ ботой было «несоразмерно много хлопот»; она стала уже подлин­ ной научной работой, и ее выводы Вебер включил в свой послед­ ний социологический труд.

«Для этого мне пришлось прочесть сотни итальянских и испан­ ских сборников статутов и сначала настолько усвоить оба языка, чтобы понимать в некоторой степени написанные на них книги, что применительно к испанскому потребовало довольно много време­ ни. К тому же эти источники написаны большей частью на древ­ них гнусных диалектах, так что удивляешься, как люди сами вооб­ ще эту тарабарщину понимали! Мне пришлось много работать и если при этом результат не большой, а малый, то виноват не столько я, сколько итальянские и испанские городские советы, которые не поместили в статуты именно то, что я в них искал».

Защита была торжественной и действительно строгой. Канди­ дат прошел проверку по семи юридическим предметам; в защиту входил и открытый диспут по трем составленным докторантом те­ зисам, оппонентами по которому были приглашены его друзья. Вебер предложил Теодора Моммзена, Отто Баумгартена и Валь­ тера Лотца, и последнему мы обязаны следующим описанием: «После того как мы закончили, Макс Вебер согласно обычаю дол­ жен был обратиться по-латински с вопросом, готов ли теперь, когда он опроверг всех противников и успешно защитил свои те­ зисы, еще кто-нибудь из слушателей оппонировать ему. Тогда из круга слушателей поднялся старый господин, худой, как паук, с очень красивыми седыми, гладкими волосами и выразительным профилем; это был Теодор Моммзен, которого я впервые тогда видел и слышал. Он высказался по второму тезису: докторант, го­ воря о со1оша и ти ш а р ш т14, предложил определения, которые показались ему, занимавшемуся этим всю жизнь, удивительны­ ми и по поводу них он попросил дать дальнейшие разъяснения. Началась дискуссия между Моммзеном и молодым Вебером.

104

Моммзен в завершение сказал, что он еще не вполне убежден в правильности веберовского тезиса, но не хочет препятствовать продвижению докторанта и поэтому не будет настаивать на сво­ ем возражении. У молодого поколения часто появляются новые идеи, которые предшествующее поколение не может сразу при­ нять, возможно, что так дело обстоит и в данном случае. «Но ког­ да мне придется лечь в могилу, то я никому не сказал бы более охотно: Сын, вот мой меч, для меня он становится слишком тя­ желым, —чем глубоко уважаемому мною Максу Веберу». С эти­ ми словами открытый диспут, после которого кандидату была торжественно присуждена степень доктора юридических наук, был при большом внимании присутствующих закрыт Теодором Моммзеном».

Как только первая работа была закончена, началась подготов­ ка работы для получения доцентуры: «Один из моих самых уважа­ емых и любезных учителей, известный аграрный историк Мейцен, настойчиво требует публикации еще не готовой, по моему мне­ нию, работы о распределении в Риме пахотной земли и колона­ те». Это начальная работа выросла затем в книгу «Аграрные от­ ношения в древнем мире»15, которая послужила предметом полемики в литературе и в частных устных диспутах с Моммзеном. Вебер защищал этой работой право на должность доцента по рим­ скому, германскому и торговому праву в Берлине в 1892 г. Он не позволил себе перерыва в работе и приступил примерно около это­ го времени по поручению «Союза социальной политики» к дозна­ нию о положении остэльбских сельскохозяйственных рабочих. К юридическим работам присоединились работы по политической экономии. Но об этом позже. Проследим сначала другую сторону развития Вебера. Наряду с научными интересами его страстно ин­ тересовали политические события. Они нашли свое выражение в письмах Герману Баумгартену 1884—92 и целесообразно сначала показать эту часть его жизненного пути.

Предпосылкой образования его политических суждений были национально-либеральные убеждения отца; однако к ним вскоре присоединились новые, возникающие в ходе развития элементы.

Представим себе прежде всего значительные политические со­ бытия 80-х годов4*, высказывания его о которых мы имеем. Они стоят под знаком Бисмарка, который все больше определяет судь­ бу нации. Великое время либерализма прошло; его левая партия прогрессистов во главе с Ойгеном Рихтером находится большей частью в оппозиции, национал-либералы во главе с Беннигсеном

и Микелем «не хотят ни следовать канцлеру, ни бороться с ним,

астремятся влиять на него». Они помогли ему провести культуркампф и закон против социалистов: поддержали подавление по-

105

литического выступления рабочих масс, возглавляемых социали­ стами. Тем самым они отказались от своих идеалов свободы и пе­ решли на сторону Бисмарка. Но они все-таки его не устраивают. Когда они стали ему не нужны для культуркампфа, он попытал­ ся ослабить их посредством дальнейшего разделения их рядов и достиг этого, когда был поставлен вызвавший возбуждение воп­ рос, установить ли протекционистские пошлины или свободную торговлю. Беннигсен поддерживает бисмарковскую политику протекционистской пошлины, но останавливается в связи с ус­ ловием Франкенштейна —вследствие чего часть его последова­ телей, в том числе Трейчке, поворачивает вправо, примыкая к свободным консерваторам. Но прежде всего отделяется во главе с Форкенбеком, Риккертом, Ласкером и Бамбергером «Сецесси­ он», который вскоре (1884) объединяется с прогрессистами в партию свободомыслящих. Новая партия находится в оппозиции, отвергает протекционистские пошлины, продление закона про­ тив социалистов и против того, как Бисмарк, чтобы подчинить себе центр, заканчивает культуркампф. Тем самым распад либе­ рализма, к чему стремился Бисмарк, достигнут. Перед ним стоит выбор: проводить ли свою политику с помощью центра и крайних консерваторов или национал-либералов и свободных консервато­ ров, в обоих случаях сталкивая оба направления. Уменьшившаяся партия центра пытается применить старую национал-либеральную политику: поддерживать Бисмарка от случая к случаю, сохраняя верность либеральным принципам; она готова участвовать в со­ циальной политике, введенной «императорским обращением» (1881) о социальных обязанностях государства, отказываясь под­ держивать лишь пункт о финансовой политике. Беннигсен уходит на некоторое время из политики. Бисмарк управляет государством единолично и терпит рядом с собой только свои креатуры или по­ слушных ему ставленников, используемых как орудие. Националлибералы все больше подпадают под господство его понимания государства, старые, индивидуалистические идеалы свободы в их рядах тускнеют, и они уступают свое знамя партии свободомыс­ лящих, которая возлагает свои надежды на замену монарха и кан­ цлера. Национал-либералы смирились с тем, «что Бисмарк в от­ личие от их мечты о парламентском правлении насильственно и лукаво вводит новый тип монархическо-конституционного госу­ дарства»5*. Следовательно, они все в большей степени принима­ ют политику Бисмарка, одобряют продление действия закона против социалистов, поддерживают его поворот к социальной политике, законы о пошлинах, дают согласие на увеличение ар­ мии ввиду угрозы войны с Францией, короче говоря, приходят к тому, к чему вел их Бисмарк: становятся правительственной

106

партией «второй степени» наряду с умеренными консерваторами. Либеральные идеалы ими утрачены. Император Фридрих, на кото­ рого возлагали свои надежды либералы, после короткого правления умирает и, как сетует Густав Фрейтаг, «с его смертью отпала окрас­ ка, дополняющая сущность его отца». Бюргерство не достигает по­ литической власти. Из вождей либерализма министром стал толь­ ко умеющий приспособляться Микель и никто больше. Молодой правитель Вильгельм II проявляет церковно-феодальные склонно­ сти. Крайние консерваторы и высокие церковные круги, Штёккер и Гаммерштейн, пытаются привлечь его на свою сторону. Однако противодействие Бисмарка сильнее. Вильгельм провозглашает, что будет придерживаться установленного курса и объявляет себя сто­ ронником картельной политики Бисмарка.

* * *

Депутат Макс Вебер senior входил в группу Беннигсена, следова­ тельно, строго держался средней линии, считал отделение левого крыла гибельным для либерализма и стремился к единству в партии. Сын в основном согласен с отцом, но не примыкает ни к какой партии. Он не придерживается односторонней либеральной ориентации, ибо сплоченное национальное могущественное государ­ ство представляется ему необходимой основой всего остального — однако он не поддерживает и возвеличение государственной идеи за счет духовной свободы и личностных прав каждого человека. Он хочет прежде всего учиться, наблюдать, взвешивать и понять суть различных течений. В его послании к Герману Баумгартену нет и следа односторонней партийности или одержимости молодого человека, а только желание понять события из них самих, объек­ тивно их постигнуть и справедливо оценить различные мотивы политических действий. И он пытается внушить дяде, который способен видеть эру Бисмарка только разочарованно и критичес­ ки, более позитивное понимание.

Характерно для этого выжидательного отношения является, например, высказывание 20-летнего об исключительном законе против социалистов, за продление которого была ответственна на­ ционал-либеральная партия: «Если оправдывать его, то приходится принять, быть может, не вполне неправильную точку зрения, со­ гласно которой без этого закона было бы неизбежно значительное ограничение многих достижений публичной жизни: свободы слова, прав на собрания и объединения. Ведь социал-демокра­ ты были готовы своей агитацией полностью компрометировать основные учреждения государственной жизни. Следует ли ограни­ чить эти считающиеся необходимыми для общественной свободы

107

основные права или сделать попытку применить обоюдоострый меч для исключительных репрессивных мер? Попытка была во всяком случае оправдана. Правда, мне втайне иногда кажется, что всеобщие, равные права важнее всего и что предпочтительнее, если необходимо, на всех надеть намордники, чем заковать некоторых в цепи. Основная ошибка заключается в даре данайцев —бисмар- ковского цезаризма, всеобщего права голоса, сильнейшего удара по равноправию всех в подлинном смысле слова».

Веберовское чувство справедливости заставляло его протесто­ вать против исключительных законов, затруднявших борьбу за свои интересы для становившихся неудобными пролетариев, —с другой стороны, он не одобрял символов общего политического равноправия - очевидно потому, что Бисмарк хотел в свое время посредством всеобщего права голоса в Империи уничтожить ли­ берализм. Все положение страны заставляло, конечно, постоян­ но спорить с этим могущественным человеком, который господ­ ствовал в Германии, и оценка Бисмарка рано складывалась так, как она была фиксирована спустя 30 лет: восхищенное признание несравненного политического гения и его направленной на могу­ щество и единство Германии политики, но одновременно отказ от лишенной критики покорности и обожествления. Столь близкий многим сверстникам Вебера пароль «Бисмарк sans phrases»16 озна­ чал для него не только средство ослабления способности к поли­ тическому суждению, но и преклонение перед милитаристской и иной беспощадностью, внутренним огрублением и опошлением. К тому же конкретные парламентские переживания отца рано ут­ вердили его убеждение в том, что герой не только совершает по­ литические ошибки, но и обладает человеческим слабостями, ко­ торые отомстят ему самому и нации.

Молодому человеку особенно не нравилось, как Бисмарк об­ щался с людьми —он, дабы утвердить свое фактическое единовла­ стие, не терпел в своем правительстве самостоятельных и значи­ тельных политических деятелей, поэтому натравливал друг на друга своих чиновников, нанося этим вред их нравственности, и лишая честных людей (как, например, Беннигсена) возможности занимать ответственные посты. Им приходилось иметь в виду, что доверие их сотрудников уже с момента занятия ими должности было настолько подорвано, что малейшего повода было достаточ­ но для удаления их со своего поста, причем непричастные к это­ му процессу люди не замечали, чьей рукой это совершалось. «Ста­ новится все очевиднее, что Бисмарку удалось либо уничтожить, либо оттеснить на совершенно ложные пути всех самостоятель­ ных и значительных политических деятелей и их евангелических сторонников. Как же тут не удивляться, что очень многие люди,

108

которые раньше были других убеждений, теперь не желают знать никого, кроме него».

Следовательно, в поведении Бисмарка ему и тогда, и позже представлялось особенно недопустимым ненасытное влечение к власти, вследствие которого он не выносил присутствия рядом с собой какой-либо значительной личности, делал себя все более необходимым и приучал нацию находиться политически под его опекой. Правда, ответственным за это состояние, вредное дей­ ствие которого ощущалось все сильнее в судьбоносные годы сме­ ны монарха, Вебер считал не только Бисмарка, но и нацию, кото­ рая допустила авторитарные действия претендующего на полное господство человека: «Страшное уничтожение собственных убеж­ дений, которого достиг у нас Бисмарк, безусловно является основ­ ной причиной или одной из причин всех бед нашего теперешнего состояния. Но разве мы по крайней мере не так же виноваты в этом, как Бисмарк?». Воспитание в нации самостоятельности по­ литического мышления и духовной свободы Веберу уже в моло­ дости казалось самым важным - поэтому он часто высказывался против характера преподавания Трейчке. В кругах, находящихся под влиянием этого блестящего преподавателя, утверждается воз­ зрение, что историю, доходящую до современности, следует по­ нимать как средство политического воспитания и поэтому в отли­ чие от истории прошлого в ней можно отказаться от научной объективности. Соответственно и поступал Трейчке. Он полити­ зировал своих слушателей, вызывал их восторг перед Бисмарком и Гогенцоллернами и разжигал их антисемитизм. 23-летний Ве­ бер, которому «антисемитский боевой клич консерваторов» был столь же противен, как легенда о Гогенцоллернах, порицает «не обнадеживающий, без сомнения, эффект, который создает лично­ стное воздействие на скромность суждения, способность выносить свое суждение и чувство справедливости студентов» —и он считает такое влияние на молодых людей в то время, когда им надлежит еще искать собственную точку зрения, вредным. Вероятно, это впечатление от лекций Трейчке внушило ему уверенность, что преднамеренное формирование еще не сложившихся умов посред­ ством насильственного внедрения политических ценностных суж­ дений недопустимо с кафедры, что преподаватель, который пы­ тается в аудитории воздействовать на восприимчивую молодежь в качестве демагога или пророка, превышает свои права. —Тем не менее Вебер пытается оправдать и этого страстного историка, при­ писывая характер его воздействия —так же как Бисмарка —не только ему, но и его среде. Чтобы сделать Г. Баумгартену более понятным «идеализм» Трейчке, он посылает ему томик стихов и замечает: «Если бы у моих сверстников поклонение милитарист-

109

ской и прочей беспощадности, культуре так называемого реализ­ ма, и невежественное презрение всех тех стремлений, которое направлено на достижение своей цели без обращения к дурным сторонам людей, особенно к грубости, не были бы соответствен­ ны времени, то бесчисленные часто резкие односторонности в борьбе с другими мнениями и вызванное сильным впечатлением успеха предпочтение того, что сегодня называют реальной поли­ тикой, было бы не единственным, что они извлекают из лекций Трейчке. Они воздержались бы выносить свое суждение об этих вещах или рассматривали бы их как не доставляющие радости крайности; но среди них, а частично именно в этих экстравагант­ ностях политической страстности дня и односторонности они ощутили бы и усвоили великое и страстное стремление этого че­ ловека к идеальной основе. Теперь дело обстоит так, что серьез­ ная, добросовестная, не интересующаяся результатом работа, ко­ торая ведется только в интересах истины, оценивается низко, и все больше распространяется грубая suffisance17, которая часто стано­ вится невыносимой даже в беседе, невероятная грубость суждения по отношению ко всем неоппортунистическим воззрениям» (1887).

Оценивая политические события, Вебер всегда исходит из од­ ной предпосылки, которой он держится всю свою жизнь: он ви­ дит высшее благо в духовной свободе, достижение которой отдель­ ным человеком он ни при каких обстоятельствах не считает возможным приносить в жертву даже интересам политической власти. Человек имеет право бороться против по-иному ориенти­ рованных содержаний совести не из политической целесообраз­ ности, а только во имя совести. Исходя из этого, он отвергает «Культуркампф» так же, как позже прусскую политику языка для германизации поляков. Впрочем, излюбленное Бисмарком вне­ запное изменение политики посредством полных уступок курии его также не радует, ибо разве это не означало признание нане­ сенной католикам несправедливости?

«Предложение по церковной политике принято. Кое-что в ре­ чах Бисмарка в самом деле носило грандиозный всемирно-исто­ рический характер, и так как теперь должен быть положен конец этому делу, выгодно отличалось от того, что было сказано други­ ми людьми. Но все-таки это незаметно заключенный мир печален, и если сегодня говорят, что с нашей стороны борьба была вызвана только «политическими» причинами, то в этом заключено призна­ ние несправедливости, причем тяжелой несправедливости. Если эта борьба была для нас на самом деле вопросом не совести, а только целесообразности, то мы действительно, как утверждают католики, совершили насилие над их совестью, исходя из причин

110

внешнего характера, ибо для массы католиков это было делом со­ вести —и тогда совесть не противостояла совести, как мы им все­ гда говорили. Следовательно, мы поступили бессовестно и потер­ пели поражение также морально, и это самое тяжелое, ибо лишает нас возможности когда-нибудь вновь начать борьбу, причем так, как ее следует начинать, чтобы она привела нас к победе» (1887).

Тем не менее Вебер не мог принять и политику тогдашних ли­ бералов, которые значительно энергичнее, чем правое крыло, от­ стаивали старые идеалы свободной личности. Он сетовал по по­ воду раскола либерализма и считал постоянную оппозицию свободомыслящих Бисмарку, особенно при утверждении бюдже­ та, неплодотворной и приносящей вред либерализму. «Ибо что можно сказать о партии, которая годами, как только государству предъявляется требование расхода, отклоняет его, утверждая, что средства для этого не выявлены, а теперь, когда средства должны быть созданы, отклоняет это с мотивировкой, что потребность в этом не доказана, —веселая ситуация (1887 в связи с проектами в области финансовой политики). И далее, у свободомыслящих нет выдающихся вождей: «Страшно подумать, что эти люди когданибудь займут место Бисмарка...»

Надежда левого крыла на отставку Бисмарка в правление Фрид­ риха вызвала критику Вебера, ибо привела его к заключению о недостатке у этих вождей политической вменяемости. «Именно поэтому от мысли о какой-либо общей позитивной политике с этими людьми следует отказаться и тем самым раскол либералов и зрелище того, как он компрометируется шаблонными, фантази­ рующими демагогами, с одной стороны, и слепыми бисмаркианцами —с другой, увековечивается, тогда как следовало надеяться, что со временем часть прежде объединенных элементов левого крыла найдет возвратный путь к позитивной совместной работе (1888).

* * *

События 1888 г., смерть старого императора, прежде всего траге­ дия императора Фридриха, глубоко потрясли молодого Вебера: «Я беспрестанно думаю о государственных делах». Он глубоко сочув­ ствует несчастной императрице, которую в качестве чужой в стра­ не и необычно значительной личности не любят; к тому же из-за конфликта с Бисмарком, отнюдь не компрометировавшим ее почеловечески —речь шла о том, чтобы пожертвовать счастьем до­ чери ради государственного интереса —она вызвала ненависть консервативной прессы. Когда после короткого правления Фрид­ риха на престол взошел Вильгельм II, для Вебера было наиболее

111

важным, чтобы молодой монарх не поддался влиянию церкви и феодалов, и в сохранении власти Бисмарка он видел единствен­ ное противодействие этому.

Другие признаки также указывают на то исключительное влия­ ние, которое оказывал на него Бисмарк, и существенным для него стало, сколько времени Бисмарк продержится у власти, чтобы парализовать воспринятые кронпринцем (Вильгельмом II) под­ линно реакционные тенденции. Ибо то, что Бисмарк сами эти тен­ денции не одобряет, было ясно. Их опасность очевидна, сомне­ ние в его политике вызывала только попытка использовать их в своих целях, а это не могло пройти без того, чтобы они не были использованы и другой стороной (30.4.88).

В остальном ему представляется решающим для будущего со­ стояния государства, «сочтет ли Бисмарк своевременным подумать, как только установится спокойствие, о своем преемнике и вступить вновь в связь с действительно государственными элементами; в противном случае, если посредством радикальных противотечений власть перейдет к прусским юнкерам в союзе с ультрамонтанами, в Центральной Германии и на юге вследствие ослабления нацио­ нальных элементов может возникнуть серьезная опасность —что вряд ли кто-нибудь станет отрицать». В стремлении Вильгельма II захватить всю власть, и особенно в его потребности проявить зна­ чимость своей личности в обществе Вебер видел грозящую опас­ ность. В конце 1889 г. он сказал следующее: «Эти буланжистскибонапартистские проявления весьма нежелательны. Создается впечатление, что сидишь в поезде, который мчится с бешеной ско­ ростью, а ты при этом не уверен, правильно ли указание следую­ щей стрелки». Спустя полтора года после падения Бисмарка он го­ ворит: «Хорошо в этой ситуации то, что не просто один цезарь — император —мирно последовал за другим —Бисмарком, - а что между ними произошел конфликт и вследствие этого каждый че­ ловек не может не иметь на этот счет собственного суждения. О таком отказе от своего мнения по отношению к императору ни у кого не возникает сомнения» ... «Даже те, кто наиболее благоже­ лательно судит о нем, вполне готовы обсуждать эту проблему, и до сих пор мы нигде не встречали того фанатичного преклонения пе­ ред ним, на уровне догмы, которое было свойственно сторонни­ кам Бисмарка. С этой точки зрения преимущество императора, собственно говоря, в том, что он не удовлетворяет ни одно направ­ ление и до сих пор отталкивал то одно, то другое» (1891).

Через год (1892) для Вебера отпало и это косвенное преиму­ щество монарха, из-за ошибок его политики. Следующее сужде­ ние остается окончательным и лишь обостряется дальнейшими событиями:

112

«Неблагоприятное мнение о нем все больше утверждается. Он рассматривает политику на манер обычного лейтенанта. Энергич­ ное выполнение им служебных обязанностей никто отрицать не станет. Но сопровождающее его действия самодурство и внуша­ ющая опасение жажда власти, одушевляющая его, вносят такую неслыханную дезорганизацию в высшие инстанции, что обратное воздействие на управление в целом неизбежно. Так он унизил, едва ли не превратив в карикатуру, столь достойного уважения по своим человеческим качествам Каприви, а об авторитете государ­ ственного правления вообще вряд ли еще может идти речь. Чудес­ ным образом мы избегаем теперь дипломатически действительно серьезных ситуаций. Но что политика Европы больше не совер­ шается в Берлине, уже не вызывает сомнения» (1892).

III

Однако невзирая на все большее омрачение внешнего и внутрен­ него горизонта, Вебер не мог разделять пессимизм старого Герма­ на Баумгартена. Ведь он был молод и видел, как сквозь увядающую славу династической политики проступают свежие зародыши со­ вершенно новых плодотворных задач, указывающие на грядущие дали. В период своей деятельности референдарием (с 1886 г.) Ве­ бер вращался в кругу молодых людей —специалистов в области политической экономии, интересующихся вопросами социальной политики чиновников различных направлений, среди них были и ученики катедер-социалистов; все они были преисполнены соци­ альными идеалами. Они уже не следовали наследию отцов, здесь расцветала новая весна политических убеждений и целей. Эти люди не относятся, по мнению Вебера, ни к безрадостным типам анти­ семитов, ни к национальным фанатикам, мнимым реалистам и хва­ стунам; они стоят на другой почве, чем национал-либералы 70-х годов, но так же далеки от сословных прихотей и церковных тен­ денций, совершенно свободны от подозрений в домогательствах и прочих необъективных соображениях; короче говоря, я не могу отрицать, что они обладают духовной свободой. Они также видят время 1867—1877 гг. в совершенно ином свете, чем было принято раньше. Они по большей части специалисты в области политичес­ кой экономии и социальной политики и, следовательно, неудиви­ тельно, что вмешательство государства в так называемую соци­ альную проблему представляется им более важным, чем кажется другим, исходя из современного положения вещей.

Зарождение этих новых социальных и социально-политических интересов —первые следы этого обнаруживаются уже в письме 1887 г. —отдалило Вебера от национально-либеральной полити-

113