Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ко сравнение его с Катуллом и Катоном равносильно сравнению Помпея или Бибула с Цезарем...»

(25.10.78)

«...K счастью, это обязательное чтение (стихотворение Виланда о природе вещей) не единственное, я читал кое-что и кроме этого, то, что меня очень интересовало и радовало. К этому отно­ сятся прежде всего некоторые вещи Оссиана, причем лучшие, ко­ торые я еще не читал. Не знаю, знаком ли он тебе, его теперь не много читают, но по языку и поэзии он относится к лучшему, чем мы располагаем. Я ставлю его едва ли не выше Гомера, во всяком случае считаю равным ему, хотя он и очень далек от него. Его ди­ кая поэзия сначала полностью переполняет и, если стараться быть восприимчивым, еще долго звучит. Такой memento mori9, как

Hinter dir steht dämmernd der Tod

Gleich wie die finstere Hälfte des Mondes

Hinter seinem wachsenden Licht.10

я не забуду. Я, к сожалению, не слишком восприимчив, но я ничего еще не читал с таким удовольствие, как раньше «Фингала», теперь «Песни Вельмы», «Carthaun, Oighthama и др. Когда поэт заставляет нас лететь над сумрачным прибоем, блуждать в шумящем лесу, где сверкают молнии, в бурном урагане ехать верхом по сырой степи, мы испытываем такое же удовольствие, хотя и совсем иное по своему характеру, как то, которое доставляет нам Гомер, когда ведет нас мимо зеленых берегов по синему морю при мягком зефире, или пре­ доставляет нам уютно сидеть за трапезой в теплой комнате. Оба по­ эта говорят устами старцев о молодых. Но по-разному. Гомер вос­ принимает молодость в ее радости, Оссиан же с точки зрения умудренной старости. Он считает молодость счастливой лишь по­ стольку, поскольку ее существование есть греза. Так он однажды в мрачном настроении говорит в начале стихотворения о сражении:

Unsre Jugend gleicht dem Traum

Des Jägers am Hügel der Haide:

Er schlief im milden Sonnenschein,

Ihn erweckt der tobende Sturm

Umher zuckt flammend der Blitz

Der Bäume Haupt erbrauset im Wind:

Er denkt mit Freude zurück

An die Tage des sonnigen Strahls,

An die lieblichen Träume der Ruh.11

54

В этом стихотворении ясно просвечивает сентиментальное, бур­ ное восприятие постаревшего северного поэта в отличие от наи­ вной, солнечной, спокойной поэзии старого южанина. Трогатель­ но другое место, где Оссиан жалуется, что он, слепой старец, не видит больше прекрасный свет солнца; но об этом Оссиан печалится меньше, гораздо сильнее огорчает его, что он не может больше уви­ деть дикого Фингала, что он утратил молодую силу своих рук, свое молодое мужество. Какая противоположность югу! Там для челове­ ка нет ничего выше жизни, и способности видеть прекрасный свет солнца фйод НсХю|о; мрачен и темен, полон страха для эллина по­ тусторонний мир. Господствовать над тенями в мрачном Аиде — судьба умерших героев. Италику смерть не представлялась настолько ужасной. Он в отличие от скотоводов эллинов привык получать все лучшее от земли. Для нордических народов в смерти не было ни страха, ни страдания. Она часто представлялась им желанной. Этим объясняются и описания борьбы тех и других. В то время как Гомер не считает бегство позором, если этим можно спасти жизнь, то у Оссиана смерть необходима, если избежать ее можно только бег­ ством. —Прости, милый Фриц, если я здесь опять слишком увлек­ ся, это происходит потому, что я уже столько нацарапал, что перестал следить за собой и легко становлюсь многословным.

(19.12.79)

Благодаря чтению таких писем у Елены сложилось впечатле­ ние о духовной жизни ее старшего сына, однако ее по-прежнему удручала закрытость этой молодой души по отношению к ней во время его конфирмации, когда она больше, чем обычно, стреми­ лась к внутренней коммуникации с ним. Преподавание было ус­ ловным и догматичным и ничего не давало пытливому рассудку; Макс не принимал это неуважительно, но по-видимому, с безраз­ личием. Через год после этого он с напряженным вниманием вос­ принимал уроки уважаемого либерального преподавателя истории религии и стал по собственному желанию заниматься древнеев­ рейским языком, чтобы изучать Ветхий Завет в оригинале. Перед конфирмацией мать пыталась передать сыну собственное волне­ ние. «В прошлое воскресенье, когда я могла спокойно провести с детьми некоторое время, я попросила Макса junior прочесть мне проповедь пастора Риффа (оригинального эльзасца) о «воскресе­ нье». Сначала ему не хотелось, и он предпочел бы что-нибудь ис­ торическое, Гомера или Данте; однако он все-таки выполнил мою просьбу, и я заметила, как его захватило, заинтересовало это ре­ алистическое, сильное изложение и заставило задуматься». Так она боязливо борется за интерес сына к тому миру, в котором она живет, но должна с огорчением заметить, что ее 15-летний сын

55

лишен глубокого религиозного чувства и уклоняется от ее мате­ ринского влияния. Она чувствует себя беспомощной и тяжело страдает: «Чем ближе конфирмация Макса, тем меньше я замечаю, чтобы он ощущал какое-либо глубокое, волнующее влияние, за­ ставляющее подумать о том, что он скажет перед алтарем о своем убеждении. Недавно, когда мы вновь были одни, я попыталась выяснить, что он думает и чувствует по поводу основных вопро­ сов христианского сознания. Он как будто очень удивился моему предположению, что обдумывание и уяснение таких вопросов, как вера в бессмертие, в управляющую нашей судьбой всеблагость и т. д. должны проистекать как следствие из подготовки к кон­ фирмации для каждого мыслящего человека. Я ощущала с таким теплом то, что будучи свободным от всякой формы, стало моим са­ мым живым убеждением, но, милая Ида, высказать это так, чтобы оно произвело какое-либо впечатление на моего ребенка, я не мог­ ла. Хотя Фриц и любит повторять старую поговорку: Маленькие источники также могут утолить жажду! Но они ведь должны течь! И мне не легко было в этом случае также смириться, предоставить будущее влиянию других, времени или какому-либо опыту».

Вероятно, по ее просьбе и старший друг пытается проникнуть в замкнутую душу мальчика, и его ответ, в котором сквозит зна­ ние собственной сущности и того, почему он так труден для ма­ тери, должен был несколько успокоить Елену:

«Ты спрашиваешь о моей подготовке к конфирмации и расска­ зываешь мне о том сильном впечатлении, которое эти занятия произвели на тебя. Наш пастор еще молод, но это не является пре­ имуществом для занятий перед конфирмацией, ибо недостаток энергии у более старого человека возмещался бы внушаемым им достоинством. Ведь всегда находятся глупые парни, которые ви­ дят удовольствие в том, чтобы мешать занятиям своими детскими выходками. Не думаю, чтобы они осмелились на это, если бы за­ нятия вел пожилой, внушающий почтение пастор. Странно также, что нам совершенно не надо готовиться к занятиям, только по­ мнить несколько изречений, смысл которых большинство пони­ мает очень поверхностно. То, что ты говоришь о насмехающихся над религией, совершенно верно; действительно, человек, способ­ ный искренне утверждать, что у него нет никакого убеждения, никакой надежды на жизнь в потустороннем мире, должен быть, как я полагаю, очень несчастным существом. Ибо жить без всякой надежды, зная, то каждый шаг приближает к полному распаду, распаду, который навсегда завершит существование, должно быть в самом деле ужасным чувством, отнимающим у человека всякую надежду. Что у каждого человека могут возникать сомнения, в по­ рядке вещей, и я полагаю, что именно эти сомнения служат тому,

56

чтобы, будучи побеждены, укреплять веру. Ты писал мне о громад­ ном впечатлении, которое ты испытал при конфирмации; поверь, я также сознаю, какой важный поворот в жизни мне предстоит. Не думай, что я чувствую меньше, если до сих пор ничего тебе об этом не писал или не говорил. По-видимому, моей натуре свойственно редко говорить о своих чувствах и мне часто приходится преодо­ левать эту черту характера, чтобы сообщить что-либо о себе. Я и каждой радостью, как правило, наслаждаюсь в одиночестве, но от этого мои чувства не становятся слабее. Мне трудно, как я уже сказал, рассказывать об этом другим. И то, о чем я думаю, я обыч­ но сохраняю для себя, хотя это может привести к тому, что меня сочтут вообще неспособным мыслить. По той же причине я неспо­ собен проявлять себя в обществе, и что мне грустно сознавать, совершенно непригоден для того, чтобы вести беседу. Неприятное состояние, которое я при всем желании изменить не могу...»

Еще один, более поздний документ, письмо перед конфир­ мацией его младшего брата, показывает, что и его «югендвейе» торжественно взволновало, хотя по-другому, чем хотелось бы его матери. «С конфирмацией дело происходит особым образом. Меня в свое время этот торжественный акт действительно взволновал, я воспринял его в тот момент как своего рода ру­ беж. Какого рода этот рубеж и в чем его сущность —в этом я не мог отдать себе отчет, ибо само собой разумеется, что в моей жизни в остальном не произошло заметных изменений... Поэто­ му уяснить юноше нашего общественного класса смысл и зна­ чение конфирмации нелегкая задача; для меня она означала официальное вступление в большое сообщество, с теоретичес­ кими учениями и взглядами которого я, конечно, стал знаком не только благодаря подготовке к конфирмации —естественно, что значение этого акта ищут в практической сфере. Однако, во-пер­ вых, в этом возрасте молодой человек еще неспособен найти себе применение в практической сфере, а во-вторых, понимание практического значения христианства в повседневной жизни — нечто, что может быть постигнуто лишь при других обстоятель­ ствах. Следовательно, понять значение этого дня для себя —от­ нюдь не легкая задача для конфирманта и в этом отношении притязания могут быть только скромными...»

Конфирмационное изречение, полученное Вебером, гласило: «Бог есть дух, а там, где есть дух Божий, там свобода». Вряд ли какое-либо другое библейское изречение могло лучше выразить закон, с которым этот юноша вступил в жизнь.

57

** *

Смладшими сыновьями Елена испытала то же огорчение от на­ прасных усилий ввести их в основу собственной жизни. Так, об Альфреде она говорит: «Он очень мучается, я замечаю это по горяч­ ности и неумолимости, с которыми он пользуется любым поводом для доказательства того, что каждое воззрение имеет не меньшее право и вероятность, чем христианская религия. Затем он обраща­ ется к «Жизни Иисуса» Штрауса и к кантовской философии, а я стою и чувствую озабоченно и огорченно, что не могу ему помочь, так как не нахожу нужного слова в нужное время. А он тогда дума­ ет, что я не понимаю и не могу помочь, и это трудно перенести...

Однако в остальном он гораздо доступнее, приходит иногда и хо­ чет мне почитать; беда всегда в том, что я очень устаю к вечеру».

Однако младший сын, по крайней мере, приходит к матери со своими трудностями; старшему же по его натуре свойственно пре­ одолевать все самому и не позволять заметить, что он борется; и он замыкается тем сильней, чем больше чувствует домогательства его близости со стороны матери. Его сердце было тогда упрямым и бо­ язливым - как он впоследствии говорил. Однако ее любовь не­ отвратима: «Я освобождаю часы до и после чая, чтобы побудить Макса, которому я в течение дня не могу уделить время, ввести меня

вкурс своих интересов посредством разговора или чтения. Он не проявляет такой потребности, и при столь различных наших склон­ ностях мне приходится серьезно заниматься этим, чтобы мальчик

не стал внутренне мне чужим. К моей радости, мне кажется, что он несколько вышел из состояния принципиально не произносить в разговоре со мной ни единого разумного слова, и я пытаюсь, не давая ему это заметить, удержать его в этой позиции» (1880).

Как могло случиться, что эта удивительно обаятельная любя­ щая женщина, полная жизни и, несмотря на ее внутреннюю се­ рьезность, столь жизнерадостная, остроумная, веселая, полностью посвящавшая себя детям, не находила в их переходный возраст доступа к их внутренней жизни? Ибо и остальные дети не виде­ ли в ней близкого друга.

Старший сын —она называла его «Большой» - сохранил отчет­ ливое воспоминание о своем отношении к ней в то время: при­ чиной его оборонительной позиции была скрытая интеллектуаль­ ная надменность тех лет. Мать в самом деле не могла ничего предложить рано сложившемуся, превосходившему ее по интел­ лектуальному развитию юноше, и его внутренняя жизнь была по­ добна нераскрывшемуся бутону. Он еще не может оценить свою мать. И затем: родители несомненно совершают педагогические ошибки. Оба они еще слишком молоды и слишком связаны с ав-

58

торитарной традицией, чтобы найти правильный тон в отноше­ ниях с этим не по летам зрелым, более интеллектуально одарен­ ным мальчиком. Именно первые дети часто становятся объектом излишних морализирующих наставлений и раздраженного пори­ цания. Когда студент Фриц Баумгартен сообщает своей гейдель­ бергской бабушке впечатления о членах семьи Елены и упомина­ ет, что Макс jun. для него еще загадка, она ему отвечает: «В том, что тебе в Шарлоттенбурге понравится, я была заранее уверена. Елена действительно олицетворение любезности, она уже трехлет­ ним ребенком буквально очаровала меня своей грацией и такой она осталась духовно и физически —только с годами стала еще более чуткой. Дядю я также как бы вижу перед собой с его сердеч­ ной добротой и живостью, с которой он управляет мальчиками, —

итебя причисляя к ним. Там все как будто так просто, и все-таки не только родители, но и дети совершенно различны. Что касает­ ся Макса, то я считаю его внутренне порывистым человеком и несколько замкнутым. При этом он обладает сильным рассудком

итакже доброй волей (т. е. если другая воля не испортит его на­ строение). Когда мы гостили тем летом, в его обязанность входи­

ло приносить вино из подвала, и он делал это охотно; но если он приносил не то, которое требовалось, и его за это порицали, он становился сердитым. Но это со временем изменится. В Эрфурте я наблюдала, как он совсем маленьким часами играл один —тог­ да он был мне неописуемо мил. Мы ежедневно ходили гулять —и ему приходили в голову самые оригинальные выдумки. Полагаю (доверительно говорю тебе), ему нужно уделять больше любви в во­ ображении, чтобы помочь освободиться от самого себя». Вебер senior посягал на духовный авторитет с юных лет и не мог пере­ носить мнения, отклоняющегося от его взглядов. При конфлик­ тах он всегда считал правым себя. Елена наоборот всегда считала себя причиной неудачи и тяжело страдала от этого: «Мигрень выз­ вана внутренней озабоченностью, правильный ли путь я выбираю в ряде случаев, и внутренней усталостью, которая заставляет меня вспомнить песнь —ах, устала я от этого...» То, что она бессозна­ тельно делает неправильно, позволяют предположить высказыва­ ния об отношении к одному из младших сыновей: «Я все время задаю себе вопрос, быть может, я и в данном случае действую не­ правильно, когда борюсь с тем, что мне хотелось бы видеть в нем иным? Не замкнется ли и он, как Макс?» Так оно и есть. Ей так многое хотелось бы видеть иным в ее детях. Не сознавая этого, она, смиренница, борется совершенно в манере своего отца за форми­ рование молодых душ по собственному подобию. Право на это она черпает в сознании абсолютного, божественного закона, который она осуществляет. Так она внушает детям своим примером и на-

59

стойчиво требует от них убеждения и нравственной позиции, ко­ торые они по своему возрасту и своей собственной природе не могут ни понять, ни осуществить. Она ждет плодов определенно­ го рода от слабых деревец, которые, быть может, предназначены для других свершений. К тому же она склонна к морализирова­ нию, порицает детей часто и в присутствии посторонних, на что ее впечатлительный старший сын очень обижается и что вызыва­ ет у него внутреннее противостояние, так как она слишком серь­ езно воспринимает все ошибки и нежелательные события. И на­ конец, ее собственное образцовое поведение обременительно. В душе, конечно, к ней примеряются и признают ее недостижимой. Так подростки спасаются от чувства своей неполноценности в противостояние. Происходит странное явление: этой столь чару­ ющей для других —молодых и старых —женщине не дано сделать действительно счастливыми своих детей и видеть открытыми их молодые души. Особенно беспомощным становится поток ее люб­ ви, наталкиваясь на одиночество старшего сына.

При этом его сердечность время от времени проявляется. Он нежно любит своих младших сестер и братьев, внимательно сле­ дит за их деятельностью и пишет об этом матери, что должно было бы радовать ее. Так, в 1879 г. во время летнего пребывания с младшими детьми в Гейдельберге он пишет: «Мне очень не хва­ тает Клары и Артура, иногда, когда я сижу здесь внизу в моей комнате, мне кажется, что я слышу их веселую болтовню в саду, но эти приятно-неприятные заблуждения доставляет мне шарлоттенбургская молодежь. Дом мне представляется теперь всегда как бы вымерзшим - странно представить себе, какой шум может произвести пара маленьких легких. Правда, Альфред старается заменять его своим петушиным голосом. В остальном все в по­ рядке, мы ходим в школу, занимаемся ерундой, и жизнь течет гладко, спокойнее, если можно так сказать; здесь стало идиллич­ нее —если в Шарлоттенбурге вообще скрываются поэтические, идиллические сокровища... Что касается меня, то я бы предпочел быть у вас в Гейдельберге с его шумом и скандалом, чем здесь в Шарлоттенбурге с его поэтическим спокойствием».

** *

Вте годы было еще неясно, воспроизведет ли «Большой» тип отца или матери. Он уже смутно чувствовал, что когда-нибудь придет­ ся сделать этот выбор —как только он сам займется собой и нач­ нет сознательно формировать собственную личность. В матери действуют силы Евангелия, служение любви, жертвенность до пос­ леднего остается второй натурой; но вместе с тем она живет по

60

очень неудобным героическим принципам, преодолевает превы­ шающую ее возможности повседневную работу в постоянном на­ пряжении нравственной энергии, никогда не может игнорировать малейшие погрешности, а каждое значительное событие тихо по­ гружает в вечность. Она столь решительна и полна сил в преодо­ лении повседневности, столь радостно открыта красоте жизни - как весело она смеется! Однако она ежедневно погружается в глу­ бины, пребывает в неземном. И отец, очень почтенный человек, совершенно бескорыстный в области политики и в своей должно­ сти; к тому же он умен, добродушен, сердечен и любезен, когда все идет в соответствии с его желанием; однако он —типичный бур­ жуа, довольный собой и миром. Понимание сложной проблемати­ ки жизни он принципиально отвергает. С годами он полюбил внут­ реннее спокойствие и стал уклоняться от страданий и сочувствия. Его либеральные политические идеалы не могли быть осуществ­ лены, новые идеологии, которые потребовали бы от него жертвен­ ности в каком-либо направлении, не вдохновили его. Радостная открытость миру, любовь к природе, непритязательная способ­ ность к наслаждению, ощущение себя баловнем судьбы, которо­ му, собственно говоря, все удается, например, в каждом путеше­ ствии светит солнце, —способность видеть во всем происходящем хорошую сторону —все это позволяло видеть в нем растущим сы­ новьям хорошего товарища. Воспитание он в существенном остав­ лял матери, но много путешествовал и ездил со своими детьми, предоставляя им таким образом впечатления, которые немногим даны. Милее всего он был в поездках —он отказывался ради детей от обычного уютного покоя и был молод вместе с ними.

Разве такие родители не дополняли друг друга наилучшим об­ разом? И не кажется ли, что сын должен был быть ближе отцу, который в силу своей натуры освобождал его от неприятного чув­ ства собственной неполноценности? Правда, «быть хорошим то­ варищем» мальчику раннего развития отец не вполне умел. Для этого он в качестве традиционного патриархального отца семей­ ства слишком уверен в своем превосходстве и в неустранимом притязании на значение и авторитет. Некоторые его свойства, например, позволять жене обслуживать себя, вызывают тайную критику детей, хотя они и следуют его примеру. Рано проявляет­ ся и различие в характере чувств и их выражении; так 17-летний Макс, которого отец впервые взял с собой в Италию, внезапно решил в Венеции, что он один вернется домой, ибо он находил невыносимым требование постоянно выражать восторг. И всетаки тогда юноша ощущал значительно большую близость к отцу, чем к матери.

61

Глава III

Студенчество и пребывание в армии

I

Весной 1882 г. Макс Вебер сдал экзамен на аттестат зрелости и помог в этом также своим друзьям. Учителя подтверждают его выдающиеся знания, приобретенные, к сожалению, не посред­ ством школьного прилежания, но выражают сомнения в нрав­ ственной зрелости этого трудного, не проявляющего должного уважения юноши. Долговязый и худой, с изящными руками и но­ гами и покатыми плечами, «кандидат на чахотку», он поступает, едва достигнув 18-ти лет, в Гейдельбергский университет, преис­ полненный жаждой знания и одновременно желанием стать креп­ ким, сильным «парнем». Он находит комнату напротив дворца в тогдашнем Вальдгорне (теперь Шеффельхаус) совсем рядом с хо­ рошо известным ему владением деда и бабушки и радостно, но совершенно несентиментально воспринимает красоту и свободу. В его письмах родителям звучит грубоватый берлинский юмор и откровенная радость жизни.

Он избирает, как и отец, юриспруденцию в качестве основной специальности и подготовки к профессии, а к этому еще историю, политическую экономию, философию и начинает вскоре зани­ маться в области наук о культуре всем, что преподают значитель­ ные учителя. У Иммануила Беккера, который находится на вер­ шине славы, он слушает лекции по римскому праву: пандекты и институции, и самостоятельно изучает corpus juris: «поначалу очень трудная работа». Начинающему, который в эмпирическидогматических науках ищет прежде всего твердых и доказанных истин, а не остроумных гипотез, мешает критический скепсис правоведа: Беккер «дает слишком много контроверз и слишком мало твердых пунктов. В каждом месте он вынужден констатиро­ вать, что создание системы еще отстает, и суды не достигают твер­ дой практики. Виндшейд думает таким образом, а Иеринг по-ино­ му, при этом сам Беккер не излагает собственную точку зрения, которой можно было бы держаться до усвоения источниковеде-

62

ния. Благодаря этому право представляется значительно менее устойчивым, чем оно может быть, и великая деятельность созда­ ния права кажется значительно ничтожнее, если именно там, где должны быть приняты первые великие решения, вам предлагают в виде объяснения, что здесь еще большой пробел». «Крайне сухо преподаваемую маэстро Книсом политическую экономию» он не выдержал и предпочел ознакомиться с основными понятиями этой науки посредством чтения Рошера и Книса. Привлекают же его лекции Эрдманнсдёрфера по средневековой истории и его исторический семинар, в котором он берет тему для реферата. Наряду с этим он читает «Историю романских и германских на­ родов» Ранке и его «Критику новых историков». «Обе работы на­ столько своеобразны по своему стилю, что я сначала не мог их читать, и если бы я не знал фактов, вообще не понял бы их. Их язык напоминает язык Вертера и Вильгельма Мейстера».

Свои философские знания, основу которых он заложил в гим­ назическое время, он пытается расширить, слушая лекции Куно Фишера. Он посещает в 7 часов утра его лекции по логике, но при­ ходит к заключению, что затрата энергии, которую требует это раннее вставание, недостаточно вознаграждается знакомством с гегелевским реализмом понятия: «Ненавижу человека, который заставляет меня вставать в четверть седьмого утра». К тому же мо­ лодой студент очень восприимчив к каждому проявлению тще­ славия, которое ведет доцентов к самолюбованию. Только когда во втором семестре он стал слушать историю философии, наряду с критикой приходит полное признание.

Жажда знания не препятствует Веберу обращаться и к другой стороне академической жизни. Его пытаются привлечь различные студенческие организации. Однако корпорации сразу же отталки­ вают его тем, что «обещают протекцию в достижении карьеры». Он со всеми завязывает отношения, принимает их приглашения, раз­ влекается с ними, пользуется вследствие связей отца залом фех­ тования корпорации алеманнов, где тренируется по утрам между логикой и пандектами, становится их гостем, делает свои позже использованные наблюдения, но не чувствует желания связывать себя. У него вообще достаточно возможностей для личных связей. Недалеко, в доме родителей матери, живет теперь семья Гаусрат. Очень глубокомысленный и значительный, хотя и мизантропиче­ ски настроенный дядя, который все больше превращается в силу своего характера в отшельника, интересуется умным студентом и охотно говорит с ним о дурных действиях неодобряемых коллег или о несправедливости времени. Его жена, Генриетта, сестра ма­ тери Макса, такая же, как та, удивительно богатая, сердечная и глубокая натура, вскоре внушает ему любовь, участие и понима-

63