Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ние. Затем кузены и кузины, участники детских игр, а также стар­ ший его несколькими годами второй сын Иды, Отто Баумгартен, который проводит свой последний теологический семестр в Гей­ дельберге. Этот молодой человек принадлежит свободному от дог­ матики теологическому направлению, он духовно очень развит, обладает тонкой организацией, зрелостью и сразу же втягивает молодого кузена в круг своих религиозных интересов. Во второй и последний раз Вебер подпадает под влияние старшего, превос­ ходящего его по развитию друга. Они встречаются за обедом и читают вечерами теологические и философские работы: Микро­ косм Лотце, Платона, догматику Бидермана, «Старую и новую веру» Штрауса, «Паулинизм» Пфлейдерера, «Речи о религии» Шлейермахера и т. п. Макс посещает пробные проповеди Отто и даже читает с ним проповеди его товарищей.

Об их общем чтении он пишет домой: «В «Старой и новой вере» Штрауса не слишком много нового, ничего такого, что прибли­ зительно уже сам не знаешь; эта работа задумана как краткая эн­ циклопедия либерального созерцания мира и должна поэтому представляться достаточно поверхностной. «Речи о религии» Шлейермахера, в которые я, правда, еще не вчитался, вообще не производят пока на меня никакого впечатления. Или скорее очень неприятное впечатление, они остаются мне непонятны своим ста­ рофранкским цицероновским стилем, несмотря на то, что наме­ рение автора мне приблизительно известно; однако меня интере­ сует конечный вывод, и я полностью отдаю себе отчет в большой доброте этого человека, которая часто ощущается. «Паулинизм» Пфлейдерера очень интересен и уже по своему построению обе­ щает нечто значительное».

Чтение Лотце через несколько недель прекращается: «В полном бешенстве от его невежества, нелепого поэтизирования и тускло­ го философствования о душе». Вместо этого начата «История ма­ териализма» Ланге, которая после лотцевского хаоса —иначе та­ кого рода систему за исключением нескольких выдающихся по красоте частей назвать невозможно —действует своим трезвым из­ ложением освежающе».

Юриспруденция, политическая экономия, история, филосо­ фия, теология —это далеко идущее духовное воление должно было найти себе место в течение дня. Устанавливается определенное правило, которое часто нарушает растущее участие в жизни кор­ порации: «Лекции по логике в 7 часов заставляют рано вставать, затем я в течение часа занимаюсь фехтованием, после чего выси­ живаю свои лекции. В половине первого я обедаю поблизости за одну марку, иногда выпиваю четверть литра вина или пива, после этого часто играю до двух часов с Отто и господином Икратом (хо-

64

зяином) в солидный скат, без которого Отто существовать не мо­ жет, затем мы отправляемся по домам, я просматриваю мои записи лекций и читаю «Старую и новую веру» Штрауса. Иногда мы после обеда уходим в горы. Вечером мы опять встречаемся у Икрата, где получаем за 80 пфеннингов довольно хороший ужин, и затем обычно читаем «Микрокосм» Лотце, по поводу оценки которого жарко спорим». Время от времени приглашения к профессорам дают обильную пищу его способности подражать характерным свойствам людей и событиям и создавать пластичные анекдоты.

В Троицу на каникулы Вебер едет со своим кузеном Отто в его родительский дом в Страсбург. В эти дни возникла духовная связь между ним и семьей Баумгартен. Длинное письмо матери о про­ поведи пастора Риффа в Троицын день, того, одну проповедь ко­ торого он некогда прочел матери по ее просьбе, свидетельствует о том, насколько Отто сумел ввести его в круг своих религиозных интересов. Остается, правда, неясно, был ли он сам религиозен или воспринимал все это как человек, которого феномен религии остро интересует, но который не подчинен ему. Некоторый свет на то, чем для него было «существо» христианства, бросает дру­ гой документ. Когда в те недели в Билефельде умерла бабушка и ее стареющая незамужняя дочь остается одинокой, 18-летний сту­ дент, глубоко тронутый ее судьбой, говорит матери:

«Что можно сказать человеку при таких бесконечно печальных обстоятельствах, человеку, когда он опустил в могилу вместе с другим человеком свою собственную, во всяком случае свою внут­ реннюю жизнь, кроме слов участия и почтения? Да и что еще мог

ясказать тете, которая по возрасту, опыту и душевным качествам значительно превосходит меня? Можно только выразить надеж­ ду, что ее вера даст ей силу, надежда, какой бы она ни была, даст утешение; можно обратиться к ней с прекрасными словами, ко­ торые являются для меня воплощением христианства и подлин­ ной терпимости: «Да свершится с тобой, с твоим сердцем, как оно верило!» Этого, только этого желаю я тете и знаю, что тем самым

япожелал ей все, ибо в ее сердце вера, которая сама по себе — твердая крепость, способная противостоять всему, что придет к ней в качестве слабости извне».

Во втором гейдельбергском семестре Отто уже не было. Более простые люди и более земные интересы заполняли теперь часы досуга. Создается впечатление, что Вебер обратился к другому полюсу своего существа. Он вступил в более тесные отношения с «алеманнами», обедал с ними, посещал два раза в неделю вечером пивную и все более тесно срастался с жизнью буршей; в третьем семестре он участвовал в принятой дуэли на шпагах и получил ленту. Он со всей непосредственностью отдался радостной жиз-

65

ни буршей, стал веселым соучастником всех забав и показал вско­ ре, как он способен много пить, не пьянея. А это означало нема­ ло, так как к мужеству студентов-буршей относилась способность влить в себя по возможности больше алкогольных напитков, не теряя при этом выдержки. К тому же ухудшающееся с каждым се­ местром питание заставляло увеличивать потребление пива. Под влиянием этого образа жизни физический облик Макса вскоре со­ вершенно изменился. Желание, с которым он поступал в универ­ ситет, было щедро исполнено. Физически он возмужал в еще боль­ шей степени, чем духовно. Долговязый юноша стал коренастым и крепким со склонностью к полноте. Когда мать впервые встре­ тила его в этом виде с широким шрамом на щеке, она сумела вы­ разить свое удивление и свой испуг только звучной пощечиной.

И в остальном метаморфоза старшего сына не доставила роди­ телям большого удовольствия, хотя он и не слишком запустил свои занятия. Обязанности «объединения», красные шапки, парадный костюм, трактир, пирушки, фехтование и благословенный аппе­ тит съедали значительно больше отведенной суммы. Совершенно не привыкший экономить студент вынужден был часто обращать­ ся к отцу за добавочными суммами, что тот воспринимал с неудо­ вольствием. Остается только постоянно брать в долг, продолжая этим традицию отцов, и если, с одной стороны, приходилось оп­ лачивать «старым господам» праздничные удовольствия и т. п., всюду предоставляемый буршам кредит превращал необходимость занимать едва ли не в «сословный обычай». Трапезы, шапки, поезд­ ки оплачивались обычно только после нескольких лет и с ростов­ щическими процентами. Так поступал и Вебер, бюджет которого и в последующие семестры, когда он уже вышел из корпорации, ни­ когда не сходился.

Но связь с буршами сильно повлияла не только на внешнее поведение молодого человека, но и на его внутреннюю сущность. Корпорация была маленькой, поэтому каждый считал себя ответ­ ственным за нее. Общение буршей отнюдь не было дружески теп­ лым: напротив, ледяным. Дружба считалась неподобающей муж­ чинам. Между собой сохраняли дистанцию, внимательно следили друг за другом, критиковали друг друга, сталкивались друг с дру­ гом —этого требовал идеал мужественности, который видел самое важное в формальной позиции. Поэтично было только общее пе­ ние прекрасных песен буршей и песен о родине; эти мелодии Макс Вебер помнил до последних дней своей жизни. Тот, кто су­ мел утвердиться в этом сообществе, чувствовал себя и по отноше­ нию ко всему миру очень уверенным, высокомерным, безучаст­ ным. У корпорации были свои правила на все случаи жизни. «Проблем для нас не существовало —мы были уверены, —что бы

66

ни произошло, может быть решено нами так или иначе дуэлью». Вспоминая позже влияние этого времени, Вебер констатировал: «Привычное требование «бойкости» в жизни корпорации и в ка­ честве унтер-офицера, безусловно, в свое время сильно повлия­ ло на меня и устранило ярко выраженные робость и неуверен­ ность мальчишеских лет».

II

Осенью 1883 г. Вебер переселился в Страсбург, чтобы там отслу­ жить год в армии. В выборе места было принято во внимание пре­ бывание там семей Баумгартен и Бенекке. После трех семестров прекрасной свободы среди буршей эта форма мужского существо­ вания не могла, конечно, быть привлекательной, тем более что служба и муштровка значительно утомляли 19-летнего юношу. В физических упражнениях он, за исключением фехтования, нело­ вок и настолько полон, что ему не подходит ни один мундир из имеющихся на складе и ему пришлось предоставить одеяние сер­ жанта на кухне. Маленькие ноги и слабые голеностопные суста­ вы с трудом несут тяжелое тело и не справляются при длительной строевой подготовке. На наводящий вопрос матери, для героиче­ ской натуры которой является потребностью находить хорошую сторону не только в том, что «следует», но и в том, что «должно», именно потому, что это должно, и которая никогда не соглашает­ ся с тем, что необходимое может быть действительно неприятно, он несколько резко отвечает: «Твоя уверенность в том, что теперь я уже ощущаю известное чувство блага моего образа жизни, натал­ кивается пока на мое упорное недоверие. Во всяком случае такое чувство, если оно и существует, должно быть заглушено другим чувством, создаваемым распухшими и болящими суставами, на которых ежедневно передвигаешься по семь часов».

Но тяжелее, чем физические трудности, переносить невероят­ ную тупость муштры на дворе казармы, придирки мелких армей­ ских чинов, тем более, что вскоре становится ясна невозможность каких-либо регулярных занятий. «Когда я прихожу домой в 9 ча­ сов, я обычно скоро ложусь. Заснуть я, конечно, не могу, гак как глаза не устали и дух человека вообще не был занят —во всем этом самое неприятное для меня, возникающее с утра и усиливающее­ ся до конца службы чувство медленного погружения в ночь глу­ бочайшей тупости». Удается только посещать исторический семи­ нар Г. Баумгартена, и это оазис в пустыне.

Как справиться с этим существованием, конец которого представляется чем-то находящимся за пределом того, до чего можно дожить? Остается, по-видимому, только клин клином

67

вышибать, поэтому одногодичник переходит на странный и очень нездоровый образ жизни. Вместо того, чтобы, как в пер­ вые недели рано ложиться, Вебер отправляется вечерами со сво­ ими товарищами по несчастью в пивную, пьет до полуночи, про­ валивается затем в тяжелый сон, утром бежит отрезвевшим к службе и тогда дремотное сумеречное состояние духа, «похме­ лье», помогает перенести повторение не тысячи, а миллионы раз многих чисто механических премудростей. «Часы пролетают как мгновение, ибо в черепной коробке не шевелится ничего, ни одна мысль». Дома хозяйка держит наготове черный кофе, ко­ торый на время вновь превращает его в человека, пока после­ обеденная муштровка не поглощает остаток пробудившейся ду­ ховной энергии. На упреки родителей по поводу редких писем он приводит в извинение странное физическое и духовное со­ стояние, в которое приводит его военная служба, «в состояние,

вкотором полностью исчезает какая бы то ни было способность мыслить. После пятиили шестичасовых упражнений до обеда

встроевой службе с ранцем, шинелью и котелком я всегда ло­ жусь; вечером тогда я физически, правда, разбит, но все-таки в

состоянии с удовольствием читать Бокля, Гиббона или Бидермана; но если до обеда проводятся три часа, а после обеда два часа «строевой службы» и маршировка, в чем теперь состоит обычная служба, и сверх того линейка, чистка оружия, инструк­ ция и прочая возмутительно излишняя ерунда, то я физически не чувствую особого утомления, но духовно просто ни к чему не способен. Не остается ни следа духовной энергии. Я не мог бы ни за какие блага заставить себя написать письмо, или попытать­ ся работать; сижу в кресле, курю одну сигару за другой и ни о чем не думаю —действительно ни о чем. Мне показалось както, что я недолго просидел таким образом, но, взглянув на часы, установил, что провел три часа без единой мысли».

Однако всему можно научиться; после завершения обучения новобранцев Вебер физически привык к службе. Он оказался вы­ носливее, чем большинство одногодичников. Не удается ему пол­ ностью только гимнастика. «Слушай, ведь кажется, будто сотня гектолитров болтается на турнике» —говорит берлинский унтерофицер. Зато Вебер удовлетворяет —что он рассказывал не без гордости —даже высшее начальство правильностью и красотой своего церемониального шага и отличается в подготовке к поле­ вой службе выносливостью при маршировке. Правда, ночную службу он переносит с трудом. «Беготня ночью при очень холод­ ной температуре в совершенно промокшей одежде невыносима. Мне всегда кажется, что у меня очень высокая температура и после этого я так слаб, что, идя на службу, сомневаюсь, выдержу ли я».

68

Больше всего он не перестает восставать против «ужасной тра­ ты времени на то, чтобы превратить мыслящие существа в ма­ шины, реагирующие по приказу с автоматической точностью». «Заставлять одногодичников участвовать во всевозможных бес­ смысленных занятиях, при которых им надлежит лишь от трех чет­ вертей часа до часа спокойно стоять и смотреть, «принимать учас­ тие» —это называют военным воспитанием! Это должно учить терпению, как будто —Боже ты мой! —после четверти года ежед­ невного, часами продолжающегося занятия строевой подготовкой и после того как ты вынужден выслушивать бесчисленные наглос­ ти от самого жалкого негодяя, может возникнуть подозрение в на­ личии достаточного терпения! Все направлено на то, чтобы в прин­ ципе лишить одногодичников возможности духовных занятий во время пребывания в армии, при этом предполагается, что это в интересах военного дела». Несмотря на свое раздражение, он дос­ таточно объективен, чтобы признать, что физическая механика точ­ нее всего работает при исключении способности мыслить.

При всем том, неискоренимый юмор и удовольствие от наблю­ дения за незнакомыми событиями и новыми типами людей помо­ гают Веберу и в этом состоянии накопить опыт, от которого его жажда действительности позже стала бы отказываться. Каждое со­ бытие дает ему пластически формируемое созерцание человече­ ского своеобразия и влияния на него господствующих структур и представлений. Кроме он способен извлечь из многого материал для забавных анекдотов. Тип прусского унтер-офицера, лейтенан­ та, польский рекрут, происходящий из рабочих кругов, отбываю­ щий 3 года, пребывание в казарме и в карауле, строевая служба — все это фиксируется в своем своеобразии несколькими штрихами и сохраняется в недрах голодного духа.

«Только что пришел с занятий по строевой подготовке и нахо­ жу твое милое письмо; поэтому начинаю новое послание вместо того, чтобы продолжать начатое восемь дней тому назад и затем доведенное с перерывами до третьей страницы. Сегодня у меня, слава Богу, свободный день, если не считать семинар дяди и по­ этому можно надеяться, что я письмо закончу. Последние полто­ ры недели были очень содержательны по строевой подготовке и полевой службе; при одной мысли о пятидо шестичасовых заня­ тий по полевой службе, иногда на расстоянии в несколько миль от Страсбурга я чувствую себя усталым и разбитым. Такая подго­ товка по полевой службе, хотя в виде разнообразия она в первый раз довольно приятна, через длительное время превращается в дело, которое как предвкушение маневров и войны в высокой сте­ пени требует всех необходимых для солдата качеств. Проходит она примерно следующим образом: утром, почти в полной темноте

69

выступают в шлеме, с ранцем, котелком, вещевым мешком и ши­ нелью и отправляются в поход. Сначала все хорошо. К шлему, который в первую неделю неприятно ощущается, теперь уже при­ выкли, так же, как к тяжеленным солдатским сапогам —если на голове вместо шлема шапка, а вместо солдатских сапог обыкно­ венные, кажется —мне по крайней мере —что идешь в носках и с непокрытой головой. Незаметен вначале и еще пустой ранец. Од­ нако через некоторое время неприятно ощущается шинель, обхва­ тывающая как колбаса грудь и ранец; при достаточно выпуклой груди она проходит прямо под правым плечом, очень затрудняя дыхание и необходимость нести оружие на левом плече. Затем начинают ощущаться обе патронные сумки, тяжело набитые хо­ лостыми патронами и давящие при каждом шаге на паховую об­ ласть. И наконец, начинает чувствоваться давление нижнего края ранца на поясницу, что при длящейся несколько часов ходьбе — очень неприятная нагрузка. К этому еще присоединяются допол­ нительные удовольствия: так, например, если при занятиях по строевой подготовке кроме лейтенанта собственной роты присут­ ствует еще поручик другой роты, которому вменено руководство, и оба они недолюбливают друг друга. Тогда поручик едет напра­ во, а секунд-лейтенант налево и слева раздается команда: “Одно­ годичник, там у пристройки, удлините шаг», а справа: «Одного­ дичник, там, не мчитесь так, за вами не угонится даже мой конь”, слева: “Одногодичник, там, чорт побери, ваш нос ведь полностью погружен в грязь!”, справа: “Одногодичник Вебер, как вы, гром и молния, держите голову? Вы, вероятно, хотите, чтобы солнце утерло вам нос”; слева: “Вы, одногодичник, ваше ружье опять ви­ сит посередине живота! Чорт побери, отведите его назад”; спра­ ва: “Одногодичник там, ваше ружье свисает ведь сзади, как хвост белого слона” и т. д. и т. д. Так все и идет дальше, и господа офи­ церы разрешают таким образом свое недовольство друг другом. Первое время с нами большей частью обращались именно так, те­ перь с нами ведут себя достаточно прилично. Во всяком случае все очень довольны, когда наконец выходят за ворота, где можно идти не “шагом”, т. е. с полным удовольствием. Тогда мы, оставленные без завтрака, постепенно вытаскиваем свои запасы. В вещевом мешке есть бутерброды, в рюкзаке бутылка водки, в патронной сумке, насколько там хватает места, сигары. Рядовые, конечно, также требуют свою долю и становятся постепенно понятливее. Большинство этих людей из области Эрфурта и Шварцбурга, кро­ ме них много поляков —им здесь впервые унтер-офицеры вкола­ чивают немецкий язык. Через некоторое время можно услышать какую-либо солдатскую песню, где “немецкий Рейн” всегда риф­ муется с “Branntwein” (водкой), а “Vaterland” (отчизна) со

70

“Schnaps zur Hand” (водкой под рукой). Наконец, и достигнуто предназначенное место. После того как несколькими патрулями установлена позиция противника, начинается наступление; дос­ тигнув известного расстояния, колонна распадается на так назы­ ваемую линию стрелков, на отряд. Так идет дальше в быстром тем­ пе, пока не раздается команда “Ложись”: услышав ее мгновенно падаешь со всей поклажей. Теперь начинается стрельба холосты­ ми патронами в большом количестве, и остается только радоваться при мысли, что у Германской империи должно еще быть доста­ точно денег для таких дорогих забав. Затем в быстром беге еще один отрезок, чтобы опять лечь в лужу или кучу грязи или в ка­ кой-нибудь неизреченный предмет природной грязи, и опять на­ чинается пальба. Нападение вражеской кавалерии блестяще отра­ жено, дается убийственный залп —“Прицелиться! Огонь!” Втуже минуту ты оказываешься глухим на оба уха, ибо стоящие сзади два глупых рекрута положили тебе дуло винтовки прямо на плечо. Теперь лейтенанты могут командовать сколько им угодно —их команды звучат как неартикулированный далекий собачий визг.

После того как еще некоторое время попеременно шагали или валялись в грязи, наступил момент, когда под защитой огня мож­ но, примкнув штык, строиться для наступления. Под однообраз­ ные удары барабана “Бум! бум! Бум!” начинается сначала медлен­ ное, затем более быстрое движение. Наконец, весь отряд с винтовками наперевес и со зверским воем, который должен оз­ начать “ура!”, бросается на врага; причем, конечно, тебя, как правило, либо сбивают с ног и наступают на руку, или ударяют винтовкой по голове, или стоящий сзади колет тебя штыком в подколенную впадину. Офицеры едут верхом сзади и отдают с бе­ шеным рвением тысячи команд, которые, конечно, совершенно не понимаются и в конце концов вырождаются в рев, напоминающий рев слонов. Результат, само собой разумеется, сводится к тому, что атака отбита и все еще раз повторяется с самого начала. После нескольких часов такого удовольствия наступает наконец отсту­ пательный марш, в котором ты совершенно глух на оба уха, глаз у тебя подбит, разбитая голова гудит и звенит, на ногах пузыри, шишки по всему телу, ты полураздавлен, весь в поту и в воде из луж, а в лучшем случае и в навозной жиже, отдельные части сна­ ряжения едва различимы от грязи, а ноги, как конечности гиппо­ потама, утолщаются книзу и кончаются в куске липкой глины. После того как палками стерта самая явная грязь, нас ведут в этом состоянии обратно в город, представляя взорам жителей и житель­ ниц Страсбурга» (6.2.84).

Большие маневры вне города в прекрасных долинах Вогез и вокруг маленьких деревень северного Эльзаса и Лотарингии зна-

71

комят с интересными впечатлениями «о влиянии прусской воен­ ной организации того времени на чужое, проявляющее по воз­ можности нерасположение население». «Жаль, что народ в Эль­ засе так не склонен к дружбе с нами, прусскими военными, и проявляет такое безразличие к нам. Только те женщины, у кото­ рых сыновья в немецкой армии, ведут себя по-другому. Так, на­ пример, когда меня мой капитан отправил на марше назад, что­ бы передать что-то идущему вслед за нами подразделению, и я ждал его в крестьянском доме близ Пфальцбурга, крестьянка при­ несла мне кофе, хлеб и вино и ничего не взяла за это. Она сказа­ ла, обливаясь слезами, что может быть, если она добра ко мне, в Пруссии также найдутся люди, которые так же отнесутся к ее сыну, который находится там на военной службе. Осуществят ли силезцы и население других мест, где стоят эльзасские полки, надежду этой бедной женщины? Кто знает?...»

Дар обходиться с простыми людьми одновременно «гуманно», по-товарищески и немного свысока помогает Веберу. Он скраши­ вает свой язык —где бы он ни был —локальным колоритом, с кре­ стьянином он крестьянин, не роняя своего достоинства; сердца открываются, и он узнает, что хочет знать.

Во второй половине года службы одногодичник стал капралом отделения роты и приобрел новый опыт. Ответственность и то, что твое слово имеет известный вес, дает удовлетворение, но требует еще больше времени и сил. У него теперь нечто подобное «домаш­ ним» обязанностям, к чему он от природы мало приспособлен, например, обязанность следить за чистотой не только военного мундира, но и «костюма Адама» «польских поросят», и контроль над всеми проявлениями жизни подчиненных занимает все его внимание. «После того как три дня ощущаешь себя значительным в качестве начальника, резь в животе и отсутствие аппетита — единственные результаты добросовестного выполнения обязанно­ стей капрала. Благодарение Богу, и эта чаша когда-либо будет позади, но пока я представляю собой только служебную машину и мои внеслужебные обязанности только еда + питье + сон + О».

Когда конец этого времени уже можно было предвидеть и воз­ вращение к книгам становится вероятностью, Вебер резюмирует состояние и опыт своей военной подготовки следующим образом: «Это военное существование становится в конце концов слишком отвратительным и тупым, особенно потому, что оно в последнее время совершенно не давало возможности заняться еще чем-ни­ будь. Дни моих капральских обязанностей теперь, как я надеюсь, идут к концу, но последние 4 недели я целыми днями торчал в ка­ зарме и все-таки не сумел предотвратить то, чтобы при всех воз­ можных случаях не исчезали вещи, чтобы на меня не донесли и я

72

не был бы наказан, чтобы мне не приходилось возмещать за свой счет... Для способности жертвовать ведь должно быть безразлич­ но «приносишь ли ты жертву» ради упоительной великой идеи или ради грязной тряпки, да: “жертву”, ибо более позорный вид само­ распятия, чем сознательное погружение в глубочайшую тупость вряд ли существует. К тому же этой жертве на алтаре человечества препятствует то, что все это ты делаешь значительно более нелов­ ко, чем любой унтер-офицер, и что это не имеет большой ценно­ сти ни для тебя, ни для германской армии. Научиться здесь так­ же можно немногому, ибо единственному средству, в котором унтер-офицеры превосходят нас, мы научиться, правда, можем, но применять его не станем ... бить людей, пинать и т. д.» (30.5.84).

Другой вид приобрело армейское воспитание, начиная с того момента, когда Вебер перестал быть его объектом и вступил в круг исполнительных органов. Когда его через год (весной 1885) вновь призвали на 2 месяца в Страсбург на офицерские сборы, то это стало ему нравиться: «Здесь положение совсем иное, чем было раньше, и если я, как я надеюсь, в течение двух —трех недель про­ двинусь, то для меня получит значение кроме полезной, и прият­ ная сторона военной сферы». Качества начальника, способность приказывать и учить были его врожденным свойством. К тому же он стал для офицеров желанным товарищем благодаря своей спо­ собности рассказывать и отменному юмору. Вскоре он мог сооб­ щить домой: «Мне здесь, как я уже писал, довольно хорошо, и я доволен моими хозяевами. Военные занятия были в последние дни довольно утомительны, но в остальном теперь действительно очень славно и не лишено интереса. Как я уже говорил, началь­ ники мной, по-видимому, очень довольны, —мои гимнастические упражнения капитан, слава Богу, еще не видел —а с остальным я более или менее могу справиться. Отношение более молодых офи­ церов в общем любезное и товарищеское. Капитан полагал, что эти 8 недель мне следует считать курортным лечением, и он прав. Я уже похудел на три застежки ремня и стал таким стройным, что никто больше не причисляет меня к толстякам. Капитан очень доволен, что теперь роту можно строить по мне, так как раньше этому постоянно мешал мой живот, который был виной всего про­ клятого свинства в роте. Теперь я считаюсь без сомнения хорошим солдатом, мой капитан как будто чрезвычайно доволен мной и уверен в моем безусловном прилежании; вчера он посетил меня и говорил в самых лестных выражениях о моей замечательной под­ готовке». Конечном выводом военного воспитания было восхище­ ние «машиной», а также военно-патриотические убеждения, ко­ торые заставляли его мечтать о возможности когда-нибудь выступить во главе всей роты.

73