Глава 1. Закон в системе источников современного Российского права

Еще в начале XX в. российские ученые - юристы, подражая некоторым своим зарубежным коллегам, развивали идеи о том, что не следует сводить законы только к актам высшего законода­тельного органа, а необходимо подходить к формированию пред­ставления о них более широко и Дифференцированно. Отсюда следовало деление законов в зависимости от их содержания и ло­гического объема на «законы в тесном смысле» и «законы в об­ширном смысле», или позднее - «законы в широком смысле».

Разъясняя, что «законом в тесном смысле» должна считаться всякая «правовая норма, установленная высшим авторитетом», «авторитетом верховным», Е. Н. Трубецкой утверждал, что «во­обще законодательствовать в обширном смысле значит создавать путем прямого изъявления воли те или другие юридические нор­мы». И далее пояснял, что «под наше понятие закона в обширном смысле подойдут не только нормы, издаваемые официально, при­знаваемыми учреждениями, обществами и союзами, но также и правила, издаваемые частными обществами, все равно легаль­ными или нелегальными, и даже частными лицами» .

Подводя итог сказанному, Е. Н. Трубецкой заключал: «каков бы ни был внешний правовой авторитет, норма, изданная его пря­мым предписанием, будет законом в обширном смысле. Такое по­нятие закона шире тех ходячих определений, которые обыкновен­но даются в учебниках; но мы уже видели, что и самое понятие права шире того, что официально признается за право»-

Аналогичные идеи о «законах в тесном смысле» и «законах в. обширном смысле» примерно в этот же период вместе с Е..Н. Трубецким развивал и Л. Н. Петражицкий. Рассматривая вопрос о критериях классификации и видах законов, он писал, что обычно «законы делят на законы в тесном смысле, акты зако­нодательной власти, в конституционных государствах акты, из­данные с согласия палат народного представительства, и распоря­жения (Verordmmg, decret^, акты исполнительной власти, напр., министерские циркуляры» .

В свою, очередь «законы в тесном смысле», пояснял автор, подразделяются на основные, или конституционные, и обыкно­венные. Причем в число основных, или конституционных законов

включаются не только те законы, с помощью которых обычно оп­ределяются «основные начала государственного устройства» и которые издаются «особым осложненным порядком» и по осо­бым правилам отменяются и изменяются, способствуя тем самым «прочности и постоянству соответствующего права», но и «раз­ные другие законы, пересмотр коих создатели конституции жела­ют по тем или иным соображениям затруднить»

.

Идеи, касающиеся «законов в тесном смысле» и «законов в обширном смысле» в несколько измененном названии на «зако­ны в узком смысле» и «законы в широком смысле» и их содержа­нии последовательно развивались и использовались на протяже­нии всего периода существования Советской власти и в постсо­ветский период .

Изменение содержания данных терминов и понятий прояви­лось в том, что под законами в узком и широком смысле стали по­нимать только акты, ограниченные законотворческой деятельно­стью государства и, соответственно, исходящие только от уполно­моченных на их издание органов государства.

«Закон в широком смысле слова, - писал в связи с этим в кон­це 40-х гг. XX в. известный советский ученый-теоретик государ­ства и права А. И. Денисов, - это изданное государством в лице его высших органов государственной власти общее правило, рас­считанное на применение к конкретным случаям и^ обязательное для всех граждан, должностных лиц и учреждений» .

В юридической и политической литературе, а также в обыч­ном словоупотреблении, - констатировали авторы учебника «Теория государства и права» в середине 70-х гг. прошлого века, термин «закон» часто применяется для обозначения «всякого об­щеобязательного правила, установленного или санкционирован­ного государством. В этом смысле понятие закона по существу отождествляется с понятием нормы права». Однако, «в строго юридическом смысле, - дополняли сами себя авторы, - закон есть нормативный акт государства, обладающий специфическими, лишь ему присущими признаками» .

Рассматривая вопрос о последовательном использовании в оте­чественной юриспруденции терминов и понятий закона в широком и узком смысле слова, следует заметить, что в этом использовании нет и не может быть ничего предосудительного. Ибо вполне! по­нятно и естественно стремление авторов охватить понятием «за­кон» и унифицировать все те правовые («законодательные») ак­ты, которые не только сами являются собственно законами,,но и которые непосредственно связаны с ними как таковыми.

Однако в существовании и использовании такого рода нечет­кой, весьма расплывчатой терминологии и ассоциированных с нею соответствующих понятий есть свой весьма негативный мо­мент. Суть его заключается, прежде всего, в том, что при этом до­пускается неправомерное смешение законов с подзаконными ак­тами или, по справедливому замечанию авторов, - «с понятием нормы права» . Следует подчеркнуть, что такого рода неправо­мерное смешение - это не только дань «тоталитарному» россий­скому прошлому, но это одновременно и явь его «демократиче­ского» настоящего.

Нельзя не согласиться с Ю. А. Тихомировым и Э. В. Талапи-ной в том, что понятие «закон» служит «нормоформирующим» для понятия «законодательство», что «долгие годы в нашей стра­не оно рассматривалось в широком смысле, охватывая закон и иные общенормативные правовые акты» и что «к сожалению, и сейчас в бюджетных, налоговых и других законах допускается смешение закона и подзаконных актов (в том числе субъектов фе­дерации и местного самоуправления)» .

Помимо сказанного, негативные последствия использования таких весьма неопределенных и расплывчатых терминов и поня­тий, как «закон в узком смысле» и «закон в широком смысле сло­ва» неизбежно проявляются в том, как было отмечено раньше, что искусственно усложняется процесс познания законов, затрудня­ется их градация и классификация, снижаются возможности их дальнейшего развития и совершенствования.

Рассматривая ее, как и сами законы, выступающие, по словам М. Ориу, в виде «выразителей субстанции общих идей» , с раз­личных сторон и под разными углами зрения нельзя не видеть, во-первых, что классификация вместе с ее многочисленными и многообразными критериями носит, с одной стороны, объектив­ный, а, с другой - субъективный характер.

Объективный характер процесса классификации законов и обусловливающих его содержание и направление критериев, или оснований, на базе которых он проводится, проявляется-в том, что любая научно обоснованная классификация отражает не надуман­ные, а реально существующие признаки и черты классифицируемых законов, берет за основу объективно присущие им особенности.

Например, подразделение законов на федеральные, и законы субъектов Федерации основывается на базе таких объективных критериев, как предмет и объект их правового регулирования ; юридическая сила, которой они обладают по отношению к другим нормативно-правовым актам и по отношению друг к другу; раз­личный территориальный и социальный масштаб, на который они распространяют свои действия; 'и др.

На основе объективных критериев проводится также класси­фикация законов и во всех других случаях, в частности, при под­разделении их на кодифицированные законы (кодексы) и не ко­дифицированные законодательные акты (простые законы), на «институционные законы», направленные на определение и за­крепление правового статуса государственных и общественных органов и организаций, и «регламентационные законы», направ­ленные на регулирование тех или иных общественных отношений или формируемых на их основе комплексов .

В качестве основных, объективно существующих критериев при этом выступают такие жизненно важные, возникающие в рамках общеродовых признаков и черт видовые особенности за­конов, как особенности их формы, содержания, сфер и «объема действия», и др.

На основе этих и других им подобных, объективно «заложен­ных» в самих законах критериев, в отечественной юридической литературе традиционно проводилось их подразделениенатакие, в частности, виды законов, как общие и специальные законы.

Выделяя последние среди других видов одноименных актов на основе таких критериев, как особенности их содержания и «различный объем'их действия», Е.Н.Трубецкой писал, что «общие законы простираются на всех граждан данного государст­ва без различия их состояния и обнимают все подлежащие им от­ношения». В то же время как специальные законы «издаются для известного разряда лиц и специальных отношений, отличающих­ся особенными свойствами, которые не соответствуют общим нормам и требуют поэтому особых норм» .

Эти законы, констатировал автор, «вызываются разнообрази­ем целей общественной жизни и издаются в тех случаях, когда об­щее правило не может быть приспособлено к индивидуальному случаю, а потому они сами по себе не преследуют исключительно интересы отдельных лиц и вовсе не являются результатом произ­вола» . Специальные законы, подытоживал автор, выделяясь сре­ди других законов в силу присущих только им признаков и черт, «имеют в виду особенную природу известных отношений, кото­рую они стремятся определить: таковы отношения мореходства, торговли, рабочего, военного класса, и проч.» .

Субъективная сторона процесса классификации законов и со­ответствующих критериев, на основе которых данная классифика­ция проводится, проявляется в том, что при использовании объек­тивных критериев исследователи в то же время, руководствуясь личными, групповыми или иными интересами, в ряде случаев ис­ходят из своих собственных усмотрений и устремлений.

На эту особенность процесса градации и классификации зако­нов, сочетающего в себе наряду с объективными факторами и эле­ментами также и субъективные моменты, отечественные ученые в лице Е. Н. Трубецкого обратили внимание еще около столетия назад при «разделении» законов «по степени важности и силы» на «основные, или конституционные, и простые, или обыкновенные.

.

Рассматривая основные законы как «суть те, которые опреде­ляют государственное устройство, т. е. устройство верховной вла­сти и устройство тех органов, которым поручаются различные функции верховной власти, законодательство, суд и администра­ция», а под обыкновенными законами «разумея все остальные за­коны, которые не относятся к разряду основных», Е. Н. Трубец­кой добавлял с акцентом на субъективный фактор, что «к числу основных законов относятся и все те нормы, которым законода­тель придает особенно важное значение и желает сообщить им характер твердости и постоянства» Л.

Используя в процессе подразделения законов на основные (конституционные) и простые (обыкновенные) вышеназванные объективные критерии, автор в то же время обращает внимание на то, что законодатель может отнести к основным законам по сво­ему собственному усмотрению и все те «нормы», которые он со­чтет «особенно важными» и пожелает сообщить им «характер твердости и постоянства».

Нет необходимости, ввиду очевидности, доказывать, что по­добного рода субъективное усмотрение законодателя с неизбеж­ностью влечет за собой в процессе классификации законов появ­ления элементов неопределенности, двусмысленности и условно­сти.

Неслучайно, что еще в начале XX в. Г. Еллинек со свойствен­ной ему скрупулезностью в исследовании государственно-право­вой материи, сетовал на то, что «точно разграничить конституци­онное законодательство от обыкновенного не могла даже теория естественного права, настойчиво добивавшаяся такого разграни­чения. Еще менее достижимо это на практике, и, чтобы убедиться в этом, достаточно бросить беглый взгляд на многочисленные конституционные хартии, выработанные в течение одного столе­тия» .

Аналогичная ситуация с разграничением конституционных и «обыкновенных» законов сохраняется и в настоящее время. На­зывая конституционные законы то «примыкающими» к консти­туции «основополагающими законами» , то, с принятием Консти­туции 1993 г. - «федеральными конституционными законами» и акцентируя основное внимание на открытии («нахождении»)

и раскрытии свойственных конституционным законам признаков и черт , многие отечественные и зарубежные авторы - теоретики права и конституционалисты весьма последовательно избегают ответа на исходные вопросы, касающиеся юридической природы законов и причин отнесения одних - к разряду конституционных, а других - к разряду обычных, текущих законов.

Уделяя значительное внимание характеристике конституци­онных законов как некой свыше и заранее предопределенной дан­ности, выделяя и рассматривая основные черты и особенности конституционных законов, такие, в частности, как особый поря­док их принятия, изменения и отмены; издание их только по во­просам, предусмотренным Конституцией РФ; обладание кон­ституционными законами юридической силой, превышающей юридическую силу обычных законов; и др. , отечественные ис­следователи, впрочем, также, как и их зарубежные коллеги, ос­тавляют, тем не менее, без должного ответа такой принципиаль­но важный вопрос, как вопрос об объективных, конкретных кри­териях (критерии) первоначального отнесения тех или иных нормативно-правовых актов к разряду конституционных зако­нов и последующего их разграничения с обычными, текущими законами.

Без должного, убедительного ответа на данный вопрос, трудно будет не согласиться с мнением Л. И. Петражицкого, констатиро­вавшего, исходя из опыта России и других стран, что в число кон­ституционных законов могут произвольно включаться и «вклю­чаются не только законы, определяющие основные начала госу­дарственного устройства, а и разные другие законы» и что «различие между основными и обыкновенными законами имеет чисто формальный, касающийся порядка их изменения, харак­тер» .

Само собой разумеется, что при такой постановке вопроса и при отсутствии четко выраженных объективных, основанных на реальных жизненных обстоятельствах критериях выделения кон­ституционных законов и отграничения их от обычных, текущих законов более уместным будет говорить в этом случае, как бы это - не было обидно, не о науке конституционного права или общей теории права, а о самом заурядном ремесле.

Во-вторых, рассматривая классификацию законов и сопутст­вующие ей как объективно-субъективному процессу критерии, следует обратить внимание на такую ее особенность, как относи­тельный характер процесса классификации законов, обусловлен­ность его определенными академическими или практическими целями и задачами, стремлением к их более глубокому и разно­стороннему познанию и совершенствованию.

Это касается всех без исключения законодательных актов, ибо нет и не может быть в разумном мире некой абстрактной в социаль­ном плане, «внецелевой» и не связанной с решением тех или иных задач градаций и классификации законов. Но в первую очередь это касается, исходя не столько из теоретических, сколько из сугубо практических соображений, подразделения законов на основные и неосновные, кодифицированные и не кодифицированные, феде­ральные конституционные и федеральные обычные законы, и др.

Относительный характер процесса классификации законов ассоциируется не только с его целями и задачами, но и с другими элементами данного процесса, в частности, как справедливо заме­чал Е. Н. Трубецкой, с «пространством действия законов».

Подразделяя все законы на основе данного критерия на об­щие, под которыми понимались те, что «действуют на всем про­странстве государственной территории, за исключением местно­стей, где действует местное право» и на местные законы, охваты­вающие собой «только известную часть территории государства и вне своей области не имеют силы», автор обращал внимание на то, что различие между ними является относительным, «отлича­ется условным характером».

Одни и те же законы, пояснял Е. И. Трубецкой, «могут быть, с одной стороны, местными, с другой - общими». Баварское зем­ское право, приводил пример ученый, «является местными по от­ношению к общему праву Германии и общим - по отношению, скажем, к городскому праву Мюнхена» .

В-третьих, при рассмотрении процесса классификации зако­нов и- определении критериев, на основе которых осуществляется данный процесс, нельзя не учитывать его преходящий, своего рода «исторический» характер, обусловленность процесса градации и классификации законов определенными временными рамками и пространством .

При этом имеется в виду, что любой процесс градации в зави­симости от юридической силы законов и их классификации со­вершается не вообще, а «привязывается» к вполне определенному периоду развития правовой системы, с учетом конкретных эконо­мико-политических; территориальных и иных факторов и обстоя­тельств.

На каждом историческом этапе развития общества, государст­ва и права классификация законов, отражая их «этапную» специ­фику, с неизбежностью приобретает и проявляет свои особенности.

Например, в досоветский период развития правовой системы России в процессе классификации выделялись такие законы, ко­торые в более поздний - советский и постсоветский периоды как самостоятельные виды нормативно-правовых актов вообще не признавались и не рассматривались.

Речь идет, в частности, о так называемых «частных видах за­конов». А именно - о «законах-привилегиях», под которыми пони­мались законы, «устанавливающие какие-либо преимущества в пользу какого-либо лица или разряда лиц» . Представляя лицу «известные положительные права (право на изобретение), - пи­сал по поводу законов-привилегий Е. Н. Трубецкой, - или, осво­бождая его от определенного общего предписания (от налогов и-других повинностей), привилегии в некоторых случаях оказы­ваются необходимыми и составляют справедливое вознагражде­ние за общественные заслуги и общественные предприятия» .

Имеется в виду также признававшаяся в досоветский период такая разновидность специальных законов, как «индивидуальные законы», которые, по словам Г. Ф. Шершеневича, «давались для определенного объекта, или ввиду определенного отношения».

Если содержанием таких законов, отмечал автор, «создаются пре­имущества, то мы говорим о привилегиях»

В постсоветский период важными проявлениями особенно­стей классификации законов могут служить законы краев, облас­тей, городов федерального значения и других субъектов Российской Федерации, которые стали признаваться собственно законами и выделяться в отдельную, вполне самостоятельную группу лишь после образования Российской Федерации как самостоя­тельного государства и предоставления права ее субъектам на из­дание такого рода нормативно-правовых актов.

В качестве аналогичного примера, указывающего на особен­ность процесса классификации законов в постсоветский период, может служить также введение в правовую систему России Кон­ституцией 1993 г. и выделение в особую группу такой категории законов, как федеральные конституционные законы.

Данные и другие им подобные примеры со всей очевидностью свидетельствуют о том, что в отечественной, равно как и любой иной правовой системе, в силу самых разных причин, нет и не мо­жет быть одних и тех же оснований (критериев) классификации.

4. Рассматривая сложившуюся на современном этапе разви­тия российского государства и права модель классификации зако­нов и других нормативно-правовых актов, а также критерии, на основе которых проводится данная классификация, нельзя не за­метить, что, будучи в известной мере, несомненно полезной и зна­чимой для отечественной правовой теории и юридической прак­тики, она, тем не менее, в контексте современной российской, весьма противоречивой и динамичной («переходной») действи­тельности представляется не в меру консервативной, если не ска­зать шаблонной с расчетом на устоявшиеся правовые системы, и, как следствие, не в полной мере отражающей потребности госу­дарственно-правовой теории и практики.

В условиях становления и первоначального развития феде­ральной правовой системы «демократической» России и право­вых систем субъектов Российской Федерации весьма важным представляется, в частности, классифицировать законы не только на основе.традиционных критериев, касающихся формы, содер­жания и юридической силы рассматриваемых законов, но и на основе такого критерия, как эффективность и, соответственно, со­циальная значимость тех или иных законов.

На основе данного критерия с определенной долей условно­сти действующие законы, в зависимости от их социально-право­вой отдачи, можно было бы подразделить на законы эффектив­ные, малоэффективные и не эффективные.

Такое подразделение тем более представляется важным в пла­не улучшения качества и повышения эффективности, принятых за последние годы в «пореформенной» России законов, что эти акты, как показывает анализ, далеко не все являются таковы­ми. А ведь для общества и государства, в конечном счете, не столь важно количество законов, нередко засоряющих (в пере­носном смысле) и ослабляющих (в прямом смысле) правовую систему, сколько их социальная эффективность, действенность и качество.

Проблема качества и эффективности законов, как известно, является далеко не новой, а тем более не оригинальной для отече­ственной юридической науки проблемой , но она всегда была и остается весьма актуальной.

Отражая различные академические взгляды и подходы к ре­шению данной проблемы и воспринимаясь по аналогии с нормой права, в одних случаях, как отношение между фактически достиг­нутым результатом и конечной целью, ради которой был принят закон; в других, - как соотношение между результатом его приме­нения и затраченной при этом энергией, в - третьих случаях - как степень обеспечения с помощью норм, содержащихся в законе, нормального состояния общества , - эффективность закона и со­держащихся в нем норм всегда находилась и должна постоянно находиться в поле зрения исследователей.

В настоящее время следует обратить особое внимание, как представляется, на такие факторы и обстоятельства, обусловли­вающее эффективность и качество законов, как уровень профес­сиональной подготовки законодателя; степень технико-юридиче­ского совершенства закона; уровень соответствия социаль-- но-классовой сущности и содержания закона интересам всего общества или, по крайней мере, его большинства; прочность мо­ральной основы отдельных законов и всего законодательства в целом; степень соответствия действующего в стране позитивно­го права основным канонам и требованиям естественного права.

По поводу последнего, отмечая важность максимального соот­ветствия позитивного права естественному, еще в начале XX в. И.'А. Ильин писал, что «справедливость требует, чтобы право поддерживало равенство и равновесие между людьми, по­скольку это необходимо для того, чтобы каждый мог вести дос­тойное существование». Право не должно упускать из вида, что каждый человек, «кто бы он ни был, как бы ни был ограничен в своих силах и способностях, имеет безусловное духовное досто­инство и что в этом своем человеческом достоинстве каждый че­ловек равен другому» .

Данное положение как один из факторов обеспечения качест­ва позитивного закона, приближенности к естественному праву и восприимчивости обществом, а, следовательно - и его эффек­тивности, несомненно, имеет непреходящее значение.

Неслучайно, что к нему иногда обращаются даже в настоящее время некоторые авторы в попытках доказать, что в разоренной посредством «перестройки» и последующих за ней «приватиза­ции» и «демократических реформ» России происходит «процесс углубления нравственно-этических начал отечественного права, сближения права и морали демократического общества, возмож­ного преодоления возникающих между ними противоречий» .

Разумеется, что в данном, равно как и в других ему подобных случаях, желаемое выдается за действительное. Однако, тем не менее, сам факт стремления «приблизить» позитивное право к ес­тественному праву и морали и рассматривать это «приближение» как один из признаков повышения качества и эффективности по­зитивного права, остается фактом.

Весьма важным при этом представляется обратить внимание и на другие факторы, обусловливающие повышение качества и эффективности российского права.

Наряду с классификацией законов на основе того или ино­го уровня их эффективности и социальной- значимости, весьма целесообразной представляется, особенно в переходный период развития российского государства и права — в период становле­ния и развития, согласно официальной, конституционно закреп­ленной доктрины «демократического правового государства» и, соответственно, - права, подразделение законов также на основе таких критериев, которые бы в максимальной степени отражали данный процесс.

Речь идет, в частности, о таких критериях, которые бы позво­ляли подразделять законы, помимо конституционных и обыч­ных, федеральных законов и законов субъектов федерации, на за­коны прямого действия и иные законы; на законы, содержащие первичные правовые нормы, т. е. нормы, предназначенные регули­ровать те общественные отношения, которые «еще не были урегу­лированы правом» и которые «не создаются на основе юридиче­ских актов более высокой ступени и с более высокой юридиче­ской силой» и не содержащих таковых; на законы, юридическое содержание которых составляют правовые нормы, и законы, ос­новным содержанием которых являются правовые принципы, за­коны-директивы, так называемые рамочные законы, и др.

Весьма важным в плане боле глубокого понимания и дальней­шего совершенствования законов является подразделение их на законы правовые и законы неправовые.

В качестве «формального критерия» различения правовых и не­правовых законов ученые, занимающиеся данной проблематикой, в од­них случаях предлагают рассматривать соответствие их (правовой за­кон) или, наоборот, несоответствие (неправовой закон) «содержа­нию и смыслу принципа правового равенства и свободы» .

В других случаях - «надлежащее соотношение запретов и доз­волений» . При этом предполагается, что правовые законы «регу­лируют отношения членов общества, определяя максимальную меру их свободы по принципу «незапрещенное разрешено», на­против, в обществе, в котором нет правовой свободы, где исходно " все запрещено, максимальная мера свободы определяется дозво­лениями» . Особенностью правовых законов в отличие от неправо­вых при таком подходе к их классификации считается также то, что в отношениях власти и подчинения они устанавливают «властные полномочия по принципу «неразрешенное запрещено», а в отноше­нии к гражданам не могут запрещать то, что относится к правам че­ловека, и не могут дозволять государственным органам то, что огра­ничивает или же затрагивает основное содержание прав человека.

Наконец, в-третьих случаях в качестве основного критерия ог­раничения правовых законов от неправовых предлагается рас­сматривать правовой идеал, который представляется в виде «по­рождения индивидуального, общественного, научного сознания о разумном устройстве общежития на принципах добра, справед­ливости, гуманизма и сохранения природной среды» . Разумеет­ся, в качестве правовых законов при этом рассматриваются те за­коны, в которых «воплощается» правовой идеал, а в качестве не­правовых - все остальные законы .

Кроме названных подходов и критериев классификации зако­нов на правовые и- неправовые существуют и. другие, несколько отличающиеся от них подходы и критерии.

Однако, не в них сейчас дело, а в том, что наряду с последова­тельными сторонниками использования различных критериев от­граничения правовых законов от неправовых и проведения самой

подобной классификации законов есть у нее, соответственно,

Аргументация последних, как известно, в конечном счете, сво­дится к тому, что, различая правовой и неправовой закон, решая «не одно -тысячелетие исследуемую проблему соотношения права и закона» в пользу их разделения и вынесения за пределы права неправового закона, сторонники классификации законов на пра­вовые и неправовые тем самым «дезориентируют юридическую практику», вносят сумятицу в общую теорию права, заводят сами себя и других в процессе решения проблем, касающихся правопо­нимания, в тупик .

Помимо данных аргументов высказываются и иные соображе­ния, призванные доказать несостоятельность идеи разделения за­конов на правовые и неправовые. С ними, несомненно, нельзя не считаться, равно как и с весьма серьезными аргументами другой стороны, вполне разумно полагающей, что нелогично рассматри­вать все существующие в стране законы, включая, в частности, те, под прикрытием которых в России проводилось в процессе «при­ватизации» официальное ограбление многомиллионного населе­ния и фактически благословлялся неприкрытый произвол, в ка­честве правовых и относить их к праву.

В этом, несомненно, есть также свой резон. Однако в настоя­щее время речь идет не об оценке аргументов, приводимых каж­дой стороной, и даже не о решении вопроса о состоятельности то­го или иного воззрения в целом, или, наоборот, о его несостоя­тельности, а о простом факте - об изначальном, возможно -весьма условном отделении одних законов, которые по ряду усто­явшихся признаков именуются правовыми, от других, которые в научной литературе не относятся к разряду таковых, с целью их более обстоятельного изучения и решения спорных вопросов, ка­сающихся как тех, так и другихтстабилизации и преобразования общества и государства, для мо­билизации усилий и разумной централизации государственной и общественной жизни, и др.

Однако, при этом нередко из поля зрения авторов, занимаю­щихся данной проблематикой, полностью или частично выпада­ют такие относительно новые для отечественной юридической науки, до конца неисследованные, но теоретически и практиче­ски важные проблемы, как проблемы конкуренции и коллизии за­конов.

Традиционно коллизионными вопросами юристы-теоретики и практики активно занимались и занимаются в основном в рам­ках международного права, точнее - международного частного права . Гораздо в меньшей степени подобная активность проявля­лась в отраслевых дисциплинах внутригосударственного (нацио­нального) права и в общей теории права.

Основная причина такого «дисбаланса» в исследовании кол­лизионного аспекта законов и других нормативно-правовых ак­тов состояла и состоит, как представляется, прежде всего, в том, что в пределах международного частного права и различных внут­ригосударственных отраслей права существует различная степень теоретической и практической значимости и востребованности подобного рода исследований.

Несомненно, прав М. М. Богуславский, утверждая, что «кол­лизионная проблема - проблема выбора права, подлежащего при­менению к тому или иному правоотношению, - типична, прежде всего, для международного частного права» и что если в других отраслях права вопросы коллизии законов «имеют второстепен­ное, подчиненное значение, то здесь именно коллизионная про­блема и ее устранение составляют основное содержание этой пра­вовой отрасли, что отразилось, как известно, в том, что в ряде стран её называют коллизионным правом» .

Справедливости ради следует заметить, что в последние годы «дисбаланс» в исследовании коллизионных вопросов; связанных с международным частным правом и различными отраслями внутригосударственного права значительно уменьшился благода­ря усилению внимания со стороны юристов-теоретиков и практи­ков к коллизионным проблемам, существующим в сфере внутри­государственного права.

Причем речь идет о расширении исследований коллизионных вопросов как в отраслях национального частного права, в особен­ности - гражданского, коммерческого, семейного и других отрас­лей права, так и в ряде отраслей публичного права - конституци­онного, административного, уголовного и др.

Юридические коллизии, справедливо отмечает в связи с этим Ю. А. Тихомиров, весьма подвижны и динамичны, «переходят из стадии в стадию». В прошлые годы для их обозначения применя­лись понятия «правонарушения»^ «проступок», «преступление», «отклоняющееся поведение» и др. Тогда, констатирует автор, ос­новной акцент был сделан «на воздействиях государства, причем на разрешение коллизий преимущественно в гражданском и уго­ловном праве. В настоящее время публично-правовые коллизии признаются в конституционном и административном праве», что отражает «возросшую потребность граждан и общества в реализа­ции принципов^правового государства и использовании юридиче­ских процедур» .

2. Расширение сферы исследований и круга коллизионных вопросов, требующих своего изучения, значительно острее, чем это было раньше, одновременно ставит и проблему более четкого определения самого понятия коллизии законов и соотношения его с другими однопорядковыми, непосредственно связанными с ним понятиями, такими, в частности, как «юридическая коллизия-», «конкуренция законов», «юридический конфликт» и др.

В юридической литературе, как известно, нет единого мнения как по вопросам, касающимся общего понятия коллизии приме­нительно к правовой сфере, т. е. юридической коллизии, так и по

вопросам его соотношения с другими, «прилегающими» к нему понятиями. Рассматривая «юридическую коллизию» с точки зре­ния общей теории права и отраслевых дисциплин, одни авторы, например, представляют ее в виде противоречий и столкнове­ний нормативных актов или норм. «Между нормативными ак­тами, - пишет в связи с этим С. С. Алексеев, - могут возникать противоречия, столкновения. Такие противоречия называются коллизиями». Многие из них имеют «так сказать, естественный характер» и включают в себя «столкновения норм, связанные с их действием во времени, с особенностями правового регули­рования в разных государствах, с наличием противоречий в отА ношениях, регулируемых правом». Но они могут быть вызваны и «ошибками в правотворчестве, недостатками в кодификацион­ной работе» .

Другие авторы под юридическими коллизиями понимают противоречия и столкновения не только между нормами или нор­мативно-правовыми актами, но и между иными юридическими феноменами .

Выделяя юридические коллизии среди других коллизий, воз­никающих в общественной и государственной жизни, Ю. А. Тихо­миров замечает, что они в реальной жизни выступают как «проти­воречия между правовыми нормами, актами и институтами и притязаниями, действиями по их изменению, нарушению, от­торжению» . К специфическим признакам юридических колли­зий автор относит такие, как: законная процедура их рассмотре­ния; использование и оценка доказательств; наличие органа, уполномоченного разрешать коллизии; признание обязательной силы решения по спору; компенсация ущерба и восстановление прежнего юридического состояния .

Наконец, третья группа авторов воспринимает юридические коллизии не только как противоречия или столкновения, но и как «расхождения». При этом юридические коллизии распространя­ются ими не только на правовые нормы, нормативно-правовые акты и другие'правовые феномены, но и на процесс правоприме-

нения. Под юридическими коллизиями, пишет в связи с этим Н. И. Матузов, следует понимать «расхождения или противоре-' чия между отдельными нормативно-правовыми актами, регули­рующими одни и те же, либо смежные общественные отношения, а также противоречия, возникающие в процессе правопримене­ния и осуществления компетентными органами и должностными лицами своих полномочий» .

Кроме названных представлений о юридической коллизии и предлагаемых определений ее понятия, в отечественной и зару­бежной литературе имеют место и другие в той или иной степени отличающиеся друг от друга точки зрения по данному вопросу . Наличие их, несомненно, с одной стороны, отражает сложность и многогранность исследуемой коллизионной материи, а, с дру­гой - свидетельствует о различных методологических подходах, используемых авторами при рассмотрении понятия юридической коллизии и «прилегающих» к нему понятий.

3. Не ставя перед собой задачу анализа коллизионных воз­зрений каждой группы авторов или же точек зрения отдельных исследователей по данному вопросу, обратим внимание лишь на то, что наличие многочисленных взглядов и подходов к тако­му ключевому понятию, как юридическая «коллизия», а вместе с ним - и к другим, неразрывно связанным с ним понятиям, значительный «разброс» мнений и суждений отнюдь, не спо­собствует глубокому познанию исследуемой коллизионной ма­терии

В настоящее время в целях углубления познаний о «юридиче­ских коллизиях» и других однопорядковых с ним понятиях, тре­буется, с одной стороны, своеобразная инвентаризация накоплен­ных знаний и суждений о юридических коллизиях вообще и их разновидностях, в частности, а также их логическая упорядочен­ность. А, с другой стрроны, как справедливо отмечается в литера­туре, в отношении юридических коллизий и соотносящихся с ни­ми явлений и понятий, «пришло время переосмыслить некоторые традиционные подходы и явления на основе истории и опыта оте-

1 Общая теория государства и права. Академический курс в 3-х томах. Изд. 2-е. Отв. ред. М.Н.Марченко. М., 2001. С.405.

2

• См.: Saharay М. An introduction to the Conflict of Laws. Calcutta, 1969; CastrelJ. Canadian conflict of Laws. Toronto, 1986; Scoles E., Hay P. Conflict of Laws. St. Paul. Minn., 1992; Stone P. Conflict of Laws. L, 1995; etc.