Том 2 Приложение Трубицын

т.к. осваивать приходилось «крайне тяжелые земли». Историки констатиру-

ют, что «традиционная экономика достигла своего предела: плотность насе-

ления во многих районах Японии существенно превышала их продоволь-

ственные ресурсы»1. А в условиях слабого развития коммуникаций это при-

водило порой к трагическим последствиям. Так, в период Кѐхо в отдельных княжествах в результате неурожаев погибло до 20% населения.

Одной из стратегий решения проблемы нехватки ресурсов становилась интенсификация производства. Конечно, нужно учитывать и другие страте-

гии, такие как сознательное и целенаправленное сокращение рождаемости – от традиционных и наиболее архаичных средств (аборты и печально извест-

ное мабики) до вполне рациональных и социально приемлемых (позднее вступление в брак, предохранение от нежелательной беременности). Истори-

ки отмечают даже то, что социологи назвали бы вполне современным моти-

вом «качества жизни»: «немаловажным фактором изменения репродуктивной модели поведения стало стремление крестьянских семей жить по крайней мере не хуже соседей»2. Разумеется, имела место и эта стратегия, и попытки других – «замораживание» общества сверху посредством диктатуры Токуга-

ва, внешняя экспансия – агрессия против Кореи. Какие-то из них были успешны, какие-то – нет, но нас в данном случае интересует та, которая при-

вела к формированию в Японии полноценного индустриального общества.

Однако некоторые факты региональной экономической динамики стра-

ны противоречат гипотезе. Сопоставление темпов и условий развития регио-

нов отчасти опровергает положение о ресурсном и сырьевом голоде как фак-

торе модернизации. Историки отмечают, что вперед в экономическом разви-

тии вырвались княжества, где было высоко развито земледелие и где были более благоприятные климатические условия3.

Мы уже отмечали, что для ускоренного индустриального развития необ-

ходим относительно высокий уровень развития аграрного производства –

1Там же, с. 318.

2Там же.

3Там же, с. 321.

41

нужны относительно широкий рынок сбыта, его относительно высокая пла-

тежеспособность, относительно высокая концентрация населения, а она ред-

ко бывает высокой в аграрно неблагополучных районах. Возможно, проблема состоит именно в низких стартовых позициях экономики «неблагополучных» районов, с которыми осуществляется сравнение.

Нельзя не учитывать и другие факторы опережающего развития некото-

рых районов Японии. Среди них – выгодное положение в центре страны для развития торговли, наличие морских коммуникаций и другое. Однако в лю-

бой стране имеются как удобные для торговли районы, так и не удобные. Но история модернизации Западной Европы (северо-итальянские города) и Рос-

сии (Киевская Русь) показывает, каково реальное значение этих районов в трансформации всего общества. Как только менялась геополитическая или внутриполитическая ситуация, приводящая в упадок торговлю, расцвету приходил конец, наступала реакция аграрного общества, а трансформация переходила в решающую стадию лишь там, где имелась стесненность и де-

фицит ресурсов (северная и центральная Европа – Англия, Голландия, Се-

верная Франция, северная и центральная Германия).

Есть еще одно обстоятельство, представляющее интерес. Это «значи-

тельно меньшая степень административного контроля над торговлей» на тер-

ритории центральной Японии1. Так случилось, что районы опережающего индустриального развития Японии совпали с районами слабого администри-

рования экономической деятельности. Если бы нашей целью было выяснение влияния на модернизацию фактора государственного управления, мы полу-

чили бы в лице как минимум Японии (а также Вьетнама и Новгородской и Псковской городских республик) весьма интересный эмпирический матери-

ал. Однако уникальности здесь нет: ранние городские республики Западной Европы также были свободны от влияния королевской власти, во всяком случае, стремились к этому. По нашему мнению, в этом и состоял смысл рес-

публиканской формы правления. Однако создать независимую республику

1 Там же, с. 321.

42

мог только устойчивый, хорошо понимающий свои интересы социальный слой, независимый в экономическом плане от земли, следовательно, – от вла-

сти землевладельцев, включая самого короля. Следовательно, на первичные предпосылки возникновения и усиления этого класса и следует обращать внимание, а борьба за независимость и сама независимость – уже не причина,

а следствие трансформационного процесса. К тому же есть и некоторые ос-

нования сомневаться в том, что государственная опека и контроль фатально препятствуют развитию рыночных отношений. Как писал Акияма Кэндзоо,

«быстрое развитие новой экономической системы происходило несмотря на строгий контроль Токугава, и притом в период национальной изоляции, ко-

гда внешняя торговля почти прекратилась»1.

Поэтому указанные факторы (отсутствие государственной опеки и тор-

говые коммуникации), равно как приведенные выше характеристики культу-

ры (аскеза и самоограничение), являются не причинными, но скорее сопут-

ствующими, не первичными, но вторичными, поскольку сами вытекают из уже происходящей трансформации или другого фактора.

Завершение трансформации: от эпохи Мэйдзи до начала XX в. В

Японии рубежа XIX – XX вв. мы имеем дело уже с практически готовым ин-

дустриальным обществом, хотя болезненный процесс культурной и полити-

ческой трансформации был впереди. Япония данного периода обладает всем,

что имеется в странах данной фазы развития. В экономической сфере – мощ-

ный индустриальный сектор; в социальной – многочисленный промышлен-

ный пролетариат, буржуазия, интеллигенция; в политической – конституция,

парламент, политические партии, рабочее, профсоюзное и социалистическое движение.

В начале XX в. Япония – индустриально развитая страна, входящая в

«шестерку» ведущих империалистических держав, делящая вместе с Россией

5 – 6-е место по общему уровню экономического развития. Ее отличие от России состоит в более высокой степени трансформации общества в инду-

1 Акияма Кэндзоо. История Ниппон, с. 464.

43

стриальный тип и в несравнимо менее значительном влиянии аграрной эко-

номики. Но наиболее явное отличие – в степени обеспеченности ресурсами,

причем как ресурсами традиционной аграрной экономики (их дефицит уже сыграл свою роль), так и промышленными, начинающими оказывать все большее влияние на характер и темпы трансформации. Япония испытывает растущую нехватку и того, и другого, все более острую вследствие быстрого промышленного развития. Узкая ресурсно-сырьевая база – одна из основных особенностей японского капитализма.

Пользуясь технологическим и экономическим превосходством в Во-

сточной Азии, Япония разворачивает активную внешнюю политику, проще говоря, начинает территориальные захваты, действуя открыто и жестко, по-

добно другим странам «второго эшелона». Их общая черта – высокая внеш-

неполитическая активность, доходящая до открытой агрессии, как следствие более быстрых, чем у стран «первого эшелона», темпов трансформации и бо-

лее острой нехватки ресурсов и рынков сбыта.

При вступлении в данную фазу трансформации открываются новые тен-

денции и новые закономерности, которые не обнаруживаются в традицион-

ных аграрных странах.

Прежде всего, продолжается интенсификация, но она порождает новые последствия. Резко увеличивается производство сельскохозяйственных куль-

тур. Так сбор риса между 1880 и 1894 гг. увеличился на 30% и при этом лишь

«частично за счет расширения обрабатываемых площадей, но главным обра-

зом благодаря новым методам ведения хозяйства»1. Это в свою очередь дает импульс к росту населения, поскольку увеличивает потребление риса на ду-

шу населения. Перед нами эффект двойного действия – интенсификация поз-

воляет увеличивать производительность в земледелии, увеличение произво-

дительности способствует росту населения, который стимулирует интенси-

фикацию. Фактически мы имеем дело с самоподдерживающейся тенденцией.

1 История Востока, т. 4, кн. 2, с. 294.

44

Тенденция продолжается и в начале XX в. Так, в 1880 – 1884 гг. сбор ри-

са составил 30 млн. коку в год, в 1890 – 1894 – 40 млн., в 1900 – 1904 – 45

млн., а в 1910 – 1914 достиг 51 млн. в год. Причем и это проходило в основ-

ном за счет повышения урожайности и роста производительности труда1.

Отмечается массовая миграция в города, усиленный процесс формиро-

вания промышленного пролетариата и городской культуры. Ситуация в сель-

ском хозяйстве и с обеспечением населения продовольствием оставалась весьма сложной. Фиксируются «крошечные размеры участков большинства крестьянских хозяйств, которые у 70% крестьян не достигали 1 га»2. Страна была уязвима, что продемонстрировал неурожайный 1917 год, когда в горо-

дах стал ощущаться недостаток продовольствия. Результатом стали сильные социальные потрясения, вошедшие в историю как «рисовые бунты». Счита-

ется, что это – последние в истории Японии движения массового протеста,

происходившие в традиционной форме, но еще более интересен их экономи-

ческий итог. Им стала интенсификация производства риса. «Рост цен на рис и другие продукты питания привел к расширению сельскохозяйственного производства. При этом численность занятых в сельском хозяйстве сократи-

лась, их доля в трудоспособном населении страны снизилась»3. Заметим, этот механизм роста производства, а если смотреть более широко – стратегия ре-

шения проблемы – чисто рыночная, индустриальная.

Вывод. Япония – второй очаг капитализма и индустриального общества на планете, и, что самое важное, – автохтонного происхождения. Его сход-

ство с Европой в социальном, экономическом, политическом и культурном плане очевидно. Темпы развития, его линейный характер также не позволяют квалифицировать Японию как «типичную восточную страну».

Очевидно также, что приписываемые обычно западноевропейской мо-

дернизации «необходимые факторы» – античное культурное и правовое наследие (римское право, институт собственности и ценности гуманизма),

1Там же, с. 302–303.

2История Востока: В 6 т. Т. 5: Восток в новейшее время (1914–1945 гг.). М., 2006. С. 589.

3Там же, с. 595.

45

наличие коммуникаций и активных контактов с внешним миром, в частности

сБлижним Востоком, а в нем – с высокоразвитым арабским миром, торговля

сэтими, на тот момент богатыми и процветающими, странами – таковыми не являются. Они полностью отсутствуют в Японии, но она совершила такой же путь трансформации. Нет в Японии и характерной для Европы географиче-

ской дискретности: историки свидетельствуют, что экономическая разница между субрегионами здесь, хотя и была, она не достигла такого уровня, как в Западной Европе. Причиной они называют большую, чем в Европе, однород-

ность природно-климатических условий и отсутствие внешней торговли1.

Сравнение на предмет выявления единственного сходства (табл. 4 приложе-

ния 2) показывает, что фактором, встречающимся в обоих первичных очагах модернизации, являются территориальную стесненность и дефицит ресурсов традиционной аграрной экономики.

На социально-философском уровне есть основания говорить о транс-

формации общества в сторону интенсификации и усложнения социальной структуры под действием географической и хозяйственной стесненности и роста численности населения. Будучи сжатым на четырех сравнительно не-

больших островах в ограниченных для экстенсивного расширения сельского хозяйства условиях, японское общество через болезненный процесс транс-

формации перешло к принципиально иной – интенсивной экономической стратегии и приобрело базовые черты индустриального типа, обнаружившие себя в сходных западноевропейских условиях.

Важно отметить отсутствие в обоих этих случаях возможности для ши-

рокой массовой миграции за пределы «материнской» социокультурной си-

стемы: как провалились попытки расширения европейского феодального об-

щества в период крестовых походов, так в целом безуспешными стали по-

пытки завоевания японскими самураями Китая и Кореи. Эти попытки про-

должились и возымели успех уже после завершения трансформации этих обществ в индустриальный тип и породили, соответственно, японский и ев-

1 История Востока, т. 4, кн. 1, с. 321.

46

ропейский колониализм. Тот факт, что трансформация этих обществ в инду-

стриальный тип продолжилась и дальше, после захвата колоний, следова-

тельно, огромных природных ресурсов, говорит о необратимости этого про-

цесса, как и любого развития вообще. Развитие как феномен социо-

философского осмысления, и его конкретный этап – модернизация – должны браться во всех его необходимых признаках, среди которых – качествен-

ность, необратимость и направленность изменений. Необратимость очевидна и подтверждается данными случаями, качественность и направленность же делают необходимым рассмотрение динамики исходного и формирующегося обществ именно как стоящих на разных ступенях эволюции (аграрное и ин-

дустриальное) и отыскание надежного критерия прогресса (интенсификация,

усложнение социальной системы). Это доказывает, что исследование данного процесса не может быть чисто социологическим или экономическим, оно должно быть социально-философским. Но в то же время оно должно опи-

раться на непосредственные данные и методы этих эмпирических наук.

Анализ исторической динамики первичных очагов автохтонной модер-

низации – Западной Европы и Японии – в зависимости от их обеспеченности земельными ресурсами позволил сделать еще один методологически важный вывод. Трансформация экономики и общества в сторону технологической и социально-экономической интенсификации происходит при вполне опреде-

ленном показателе – численности населения в 10 – 15 чел. на кв. км и выше.

Этот показатель мы будем считать «показателем трансформации» и исполь-

зуем его для анализа динамики во вторичных очагах модернизации.

Важно отметить и другое. Стесненность, как показывает опыт модерни-

зации в первичных ее очагах, должна носить не циклический отрывочный и катастрофический по своей силе характер, а длительно равномерный, отно-

сительно плавно нарастающий в течение нескольких веков.

47

1.3.АНАЛИЗ ИСТОРИЧЕСКОЙ ДИНАМИКИ СТРАН ВОСТОКА

ВПЕРИОД ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

Трудности исследования. Исследование воздействия ресурсной обеспе-

ченности на вторичные очаги модернизации предполагает сравнительный анализ исторической динамики континентальных стран Востока в период позднего средневековья и нового времени с использованием шкалирования и оценки на основе количественных и качественных показателей. Однако при-

менению этих методов препятствует ряд трудностей, требующих учета и корректировки исследовательской программы, особенно во второй ее части – в сравнительном анализе исторической динамики отдельных стран и регио-

нов Востока. В первой части дается общая оценка ресурсной обеспеченности и состоянию аграрной экономики и общества Востока на момент начала но-

вого времени.

Первое затруднение связано с отсутствием прямых данных о численно-

сти населения, о количестве и качестве посевных площадей в странах Восто-

ка в период средневековья. Первые сведения появляются только в новое вре-

мя, но и они сбивчивы и противоречивы. Напомним, теория демографиче-

ских циклов долгое время не применялась к странам данного региона именно по этой причине; по этой же причине С.А. Нефедов построил свое исследо-

вание на косвенных данных1. Последние же в силу уже высказанных сообра-

жений (см. параграф 1.3.), а также нижеследующих, не являются неопровер-

жимыми доказательствами перенаселения и исчерпания земельных ресурсов в данном регионе в ту отдаленную эпоху. Следует признать, и в этом состоит главная трудность исследования, что эффективное применение точных мето-

дов возможно только с момента появления на Востоке статистических дан-

ных, т.е. с середины XX в.

1 Нефедов С.А. Теория демографических циклов и социальная эволюция древних и средневековых обществ Востока // Восток. 2003. № 3. С. 5–22.

48

Затрудняет оценку состояния ресурсов и другое обстоятельство. В ре-

зультате приватизации – периодически повторяющегося на Востоке роста частного землевладения – крестьяне массами теряли землю. Этот социально-

экономический процесс внутреннего перераспределения отнюдь не всегда связан с исчерпанием посевных площадей в результате роста населения. Хотя зачастую они могут совпадать по времени, но прямых доказательств взаимо-

связи между ними не существует. Можно только предположить, что концен-

трация земельной собственности в частных руках и сокращение государ-

ственного и общинного землевладения как массовое явление есть интенси-

фикация, ответ общества на вызов стесненности. И действительно, земля,

находящаяся в частной собственности, обычно эксплуатируется более эф-

фективно, а весь этот процесс сопровождается технологическим развитием и ростом урожайности. Однако поскольку эта взаимосвязь только гипотетиче-

ская, нельзя считать приватизацию признаком стесненности, хотя их симп-

томы – рост безземелья и малоземелья крестьян, их массовая пауперизация – совпадают. Следовательно, мы не можем пользоваться этими часто встреча-

ющимися в средневековой и новой истории восточных стран явлениями для подтверждения факта дефицита ресурсов. Именно поэтому сведения о росте социальной напряженности, крестьянских восстаниях, падении династий под их ударами не являются доказательствами аграрного перенаселения.

В период нового времени это затруднение усиливается. Господствующая на Востоке элита пользуется своей властью и вновь открывшимися перспек-

тивами обогащения, что приводит к болезненным отклонениям. Так, в Иране в конце XIX в. губернатор Исфахана, которому принадлежало 60% всех зе-

мель провинции, большую часть из них засеял хлопчатником и опиумным маком, имевшими большой спрос на внешнем рынке1. Площадь зерновых культур была резко сокращена, хотя для этого не было ни естественных, ни демографических оснований. И такой «экономический волюнтаризм» обна-

руживается почти повсеместно. Зачастую он становился единственной при-

1 История Востока, т. 4, кн. 2, с. 75.

49

чиной нехватки продовольствия и даже голода при полном благополучии в соотношении сельскохозяйственных ресурсов и потребностей населения. Это затрудняет анализ: мы не можем, подобно Нефедову, использовать факты го-

лода или нехватки продовольствия как доказательства наличия перенаселе-

ния и аграрной стесненности, т.к. и голод, и нехватка продовольствия могут быть рукотворными.

Второе замечание касается показателей и оценки уровня экономического развития стран в тот или иной период. Здесь мы тоже вынуждены доволь-

ствоваться почти исключительно оценочными суждениями, поскольку чет-

ких критериев для фиксации моментов социально-экономической трансфор-

мации не существует. И наши выводы здесь наиболее уязвимы. Такими их делает опора на субъективные оценки эмпирических историков: они очень редко проводили широкие межстрановые сопоставления, погружаясь в по-

дробности изучения отдельных стран и отдельных периодов их развития. Эту трудность в проведении исследований точными методами предусматривает Н. Розов: «…для строгого статистического построения и стандартизации шкал в истории, за исключением немногих областей и эпох, данных крайне мало. Преимущественно дело приходится иметь с нестрогими качественными оценками, описанием процессов и событий в традиционном историографиче-

ском дискурсе»1.

Но особенно большую проблему составляет колониальное воздействие.

Начиная с периода промышленного переворота, Запад активно влияет на со-

циально-экономическую и политическую динамику восточных стран. Преж-

де всего это касается втягивания стран Востока в мировой рынок, при кото-

ром начинает меняться их экономическая структура: они начинают произво-

дить (добывать или выращивать) и продавать то, что не является необходи-

мым продуктом существования аграрной цивилизации. Делается это теперь ради прибыли, а привнесенный европейцами коммерческий опыт способ-

ствует ускорению трансформации традиционной экономики. Это делает со-

1 Розов Н.С. Историческая макросоциология: методология и методы. Новосибирск, 2009. С. 222.

50