Korporativnoe_pravo_Aktualnye_problemy_teorii_i_praktiki

Вероятно, в силу того (общеизвестного) тезиса, что гражданское правоотношение - это юридическая форма общественного отношения, нередко забывают, что эта форма далеко не единственная. Прошло вот уже более 30 лет с того времени, как О.А. Красавчиков отмечал, что "...все больше появляется различных новых и новейших высказываний, теорий и концепций, авторы которых, не желая того, практически смешивают правоотношение с другими видами правовых форм"*(372). В качестве примеров такого смешения ученый указывал на идею о существовании общих (общерегулятивных) правоотношений, а также на попытки некоторых современников трактовать правоспособность как субъективное право. Корпоративные отношения стали той почвой, на которой проблема правовой формы также дала весьма пышные всходы - рассмотренные выше концепции корпоративных правоотношений. А почему именно правоотношений? Кто сказал, что общественные отношения могут облекаться только в форму правоотношений?

Можно, конечно, ответить на этот вопрос в том смысле, что "так сказали" процитированные выше классики отечественной цивилистики. Действительно, они говорят о корпоративных правах, но равнозначно ли это постановке вопроса о корпоративных правоотношениях? Отнюдь: феномен многозначности слова "право" - одна из характерных особенностей русского юридического языка, отмечавшаяся многими учеными. Вероятно, наиболее известным в этом смысле является следующее место из М.М. Агаркова: "Мы говорим, с одной стороны, о праве собственности, об авторском праве, о праве кредитора требовать от должника исполнения по обязательству. Во всех этих случаях праву соответствует чья-либо обязанность что-либо сделать или же, наоборот, воздержаться от какого-нибудь действия. Обязанность заключается в том, что пассивный субъект не имеет выбора в вопросе, совершить ему какое-либо действие или же не совершить его, а должен либо совершить его, либо не совершить, в зависимости от того, что предписывает закон (или шире - право в объективном смысле). С другой стороны, мы говорим о праве заключать договоры и иные допущенные законом сделки, о праве составить завещание, праве осуществить выбор в альтернативном обязательстве, о праве расторгнуть договор и т.п. В этом случае праву не противостоит никакая обязанность. Термин "право" обозначает здесь, что закон (или шире - объективное право), во-первых, не запрещает такое действие, во-вторых, придает ему юридическое значение - связывает с его совершением либо возникновение, изменение, либо прекращение гражданских правоотношений). - В первом случае мы имеем так называемое право в субъективном смысле (право собственности, право кредитора по обязательству и т.д.), во втором случае - отдельные проявления способности иметь гражданские права (гражданская правоспособность)"*(373)

(выделено мной. - В.Б.). Выходит, что говоря о праве на совершение какого-либо действия, мы не обязательно подразумеваем субъективное право - элемент правоотношения: совершение того или другого действия вполне может оказаться актом реализации юридических возможностей, заключаемых не в субъективном праве, а в правоспособности. Следовательно, мало заручиться цитатами из "классиков", в которых говорится о корпоративных правах: требуется еще установить, что слово "право" употребляется в них именно для обозначения субъективного права - элемента правоотношения. А вот этого последнего как раз и не наблюдается; напротив, суть наблюдения авторитетных русских цивилистов заключается в том, что так называемые корпоративные права весьма мало напоминают собою субъективные права доселе известных типов, будь то права вещные или обязательственные. Да уж не потому ли, что они попросту не являются субъективными правами?

Итак, почему бы не раздвинуть горизонты исследования и не поставить вопрос шире - в какую правовую форму облекаются корпоративные отношения? Разве только

потому, что "...наша юридическая наука еще не приложила необходимых усилий в исследовании категории правовой формы (понятие, сущность, функции, дифференциация), и именно в силу этого происходит отождествление хотя и взаимосвязанных, но различных по уровню, содержанию и функциональному назначению юридических форм, используемых... в регулировании... общественных отношений"*(374). И по сию пору "...в правоведении у нас нет понятия, более часто употребляемого и в той же мере не раскрытого (находящегося на уровне интуитивной, магической формулы), чем категория правовой формы"*(375); категория эта по-прежнему "...только ждет своего "принца", который явится к ней под "алыми парусами"*(376). Сам О.А. Красавчиков считал, что "...правовую форму можно предварительно определить как основанную на нормах закона меру возможного или должного поведения"*(377), что не помешало ему, однако, выделить три таких вида правовых форм (нормативно-правовые, правосубъектные и индивидуальные)*(378), которые даже этимологически мало совместимы с понятиями о возможном и должном.

Подыскивая место понятию правоотношения в системе юридических форм, следует задаться вопросом: о правовых формах чего - какого явления или обстоятельства реальной действительности - ведется речь? О.А. Красавчиков тоже задается им, но только в рамках выделенного им третьего вида юридических форм, где различает правовые формы индивидуальных актов, к числу которых он относит акты планирования и договоры, а также правовые формы социальных связей*(379). Именно к числу последних и принадлежит такая правовая форма, как правоотношение. Пока просто запомним это обстоятельство и перейдем к рассмотрению следующей "фамильной черты" современных теорий корпоративных правоотношений.

II. Среди рассмотренных концепций корпоративных правоотношений нет ни одной, которая была бы в полной мере увязана с основными моментами теории гражданских правоотношений. Общая теория (теория гражданских) правоотношений существует сама по себе, а теория корпоративных правоотношений - сама по себе. При том, что абсолютное большинство авторов, упоминающих о корпоративных правоотношениях (видовое понятие), соглашаются с тем, что по крайней мере часть из них суть правоотношения гражданские (родовое понятие), подобное положение дел никак нельзя признать нормальным, ибо таких видовых понятий, которые не обладали бы признаками родовых, не бывает - это противоречило бы самим представлениям о роде и виде. А между тем получается именно так, что особенно ярко заметно у сторонников теории единого корпоративного правоотношения: согласно их воззрениям выходит, что пресловутое единое правоотношение состоит из... нескольких других правоотношений! Между тем в теории (гражданского) права единодушно признано, что элементарными составляющими любого (гражданского) правоотношения являются субъективное право и корреспондирующая ему юридическая обязанность, а вовсе не другие правоотношения (кстати, не вполне понятно, из чего состоящие - тоже из правоотношений?). Если перед нами одно правоотношение, то оно никак не может состоять из нескольких других правоотношений; если же перед нами несколько правоотношений, то они никак не могут сойти за одно. Ни общность субъектного состава, ни объекта, ни даже основания возникновения нескольких правоотношений не могут привести к тому, чтобы они "соединились" в единое целое, подобно тому, как создаются сплавы металлов или смеси жидкостей.

Имеет менее очевидный характер, но при том еще более серьезное значение - и именно в сфере корпоративного права - заблуждение, касающееся существования так называемых сложных правоотношений - правоотношений, состоящих из нескольких субъективных прав и соответствующего им количества обязанностей. К сожалению, заблуждение это, являющееся следствием механического перенесения представлений о

реальной действительности в сферу юридической науки (раз в реальной жизни отношения бывают бог весть какие сложные, то, стало быть, должны существовать и подобные им правоотношения), разделяется подавляющим большинством специалистов по теории (гражданских) правоотношений. При этом забывается тот элементарный момент, что правоотношение - это категория, введенная исключительно в целях удобства научного познания; научное же познание суть непременно познание абстрактное и аналитическое. Существо научного познания юридической реальности (правопорядка) в том и состоит, чтобы "разложить" эту реальность на "элементарные частицы", безотносительно к тому, встречаются ли они в повседневной жизни сами по себе; "привязав" полученные "частицы" к определенным терминам, мы получим правовые понятия или категории. В соответствии с этим подходом всякое (гражданское) правоотношение может состоять только из одного субъективного права и только из одной юридической обязанности; впрочем, субъективное право не представляет собой неделимого понятия, ибо (в целях своего научного исследования) само "раскладывается" учеными на элементы, именуемые правомочиями*(380).

Интересно то, что даже приверженность взгляду, допускающему существование так называемых сложных (гражданских) правоотношений, не исключает разброда и шатания в рядах его сторонников. В их работах порой трудновато проследить единообразное представление о предмете обсуждения и сути проблемы: то ли они пытаются отыскать одно единое корпоративное правоотношение, состоящее из множества разнообразных субъективных прав, каждое из которых само еще распадается на ряд правомочий, то ли стремятся найти несколько различных корпоративных правоотношений. Если к этому диссонансу добавить еще и сугубо филологические попытки установить, при каких условиях традиционные субъективные гражданские права (вещные, обязательственные и т.д.) могут приобрести еще и качество корпоративных, то мы получим самый настоящий квартет из одноименной басни И.А. Крылова: "Ударили в смычки - дерут! - а толку нет!".

III. Не привносит стройности в описанные концепции и эклектическое определение круга обсуждаемых их авторами проблем. Никем (за исключением, может быть, А.Б. Бабаева) всерьез не показана необходимость изучения тех или иных вопросов. В результате рядом с теми из них, которые действительно представляют определенный интерес и значимость (субъектный состав, содержание и объект корпоративных правоотношений, основания их возникновения, изменения и прекращения), учеными рассматриваются также и те, которые не имеют к научной проблеме никакого отношения, отчего учение о корпоративных правах загромождается ненужными элементами и увязает в них.

К числу таких (откровенно избыточных) элементов относится, например, вопрос об имущественном или неимущественном характере корпоративных правоотношений. Можно понять его постановку на внешнем, если можно так выразиться, уровне, т.е. в рамках гражданского права в целом - в конце концов именно на его уровне гражданское право отграничивается от иных областей права. Можно, стало быть, в какой-то мере понять тех ученых, для которых гражданско-правовая природа корпоративных прав не принимаемая бездоказательно аксиома, а вопрос, подлежащий предварительному выяснению*(381). Но для чего обсуждать этот вопрос тому, кто и без того уже находится внутри гражданского права? - тем специалистам, для которых корпоративные правоотношения могут быть только гражданскими и никакими иными, что называется, по определению?

Другой непременной принадлежностью учения о корпоративных правоотношениях ученые считают освещение содержания всякого и каждого отдельно взятого правоотношения, причисляемого ими к категории корпоративных. Если бы эти

рассуждения и их результаты являлись базисом для общих выводов - тех самых выводов, которые и призваны образовать учение о корпоративных правоотношениях в целом, их наличие подразумевалось бы само под собой и было бы безупречно логичным со всех точек зрения. Но в том-то и дело, что такой функции эти рассуждения не выполнят: подобно тому, как учение о корпоративных правоотношениях существует и развивается почти независимо от общего учения о правоотношениях, точно так же и учение о праве на дивиденд или праве голоса на общем собрании акционеров весьма мало связаны с общей частью корпоративно-правовой теории.

Точно такое же замечание может быть сделано и по адресу многочисленных попыток ученых рассмотреть вопросы, связанные с осуществлением и защитой корпоративных прав. Актуальное исследование животрепещущих вопросов правоприменительной практики, складывающихся на почве законодательных "дырок" и злоупотреблений, - это тот максимум, на который обыкновенно хватает их авторов. Ничуть не умаляя практической ценности таких работ, хотим лишь заметить, что таковая никак не может одновременно свидетельствовать и об их научной значимости. Да и пресловутая практическая ценность была бы куда как выше, если бы постановка и разрешение таких вопросов имели бы под собой научную почву в виде хоть какой-нибудь (Бог с ней, с законченной и непротиворечивой!) теории корпоративных правоотношений. Но ничего похожего: наука - сама по себе, практика - сама по себе! Исключая круг проблем, имеющих своим центром понятие о косвенных исках, никаких иных особенностей осуществления и защиты именно корпоративных субъективных прав в литературе не выявляется и не обсуждается.

IV. Наконец, принципиальным (с нашей точки зрения) недостатком всех без исключения теорий корпоративных правоотношений является тот факт, что такие теории строятся без последовательного разбора всех видов корпоративных правоотношений. Предметом рассмотрения обыкновенно становятся корпоративные правоотношения в самом узком смысле этого слова - правоотношения, складывающиеся между хозяйственным обществом и его участником, в первую очередь - акционером; реже - обществом с ограниченной ответственностью и его участниками. Работы, уделяющие внимание корпоративным правоотношениям в кооперативах и некоммерческих организациях, буквально можно пересчитать по пальцам. Правоотношения между участниками общей деятельности - будь то общая деятельность сособственников (включая супругов, крестьян-фермеров, участников простых товариществ), соавторов, сокредиторов и содолжников, сонаследников и т.д. - обычно лишь упоминаются как такие, с которыми "настоящие" корпоративные правоотношения - правоотношения с участием корпорации как юридического лица - "...имеют нечто общее"*(382). Между тем, как было отмечено выше, в очерке, посвященном установлению понятия о корпоративном праве, ключевую роль в определении круга корпоративных отношений имеет вовсе не понятие корпорации, а понятие общей цели, облеченной или не облеченной качествами субъекта гражданского права (юридического лица). А придание общей цели качеств юридического лица отнюдь не способствует раскрытию особенностей корпоративных правоотношений - напротив, затемняет и затуманивает их, затушевывая момент общей цели. В итоге всякий ученый невольно подталкивается к мысли о том, что корпоративные правоотношения строятся точно так же, как и любые гражданские правоотношения, т.е. связывают субъектов, изначально меж собою разобщенных разностью устремлений и целей. Это - главная ошибка: подходить к исследованию корпоративных правоотношений, основываясь на неправильном представлении об их существе, - значит заведомо обрекать себя на неуспех. С этой точки зрения неизвестно еще, какие правоотношения в большей степени заслуживают названия корпоративных - те ли, в которых корпоративный элемент (общая цель) скрыт

маской корпорации, или те, в которых этот самый корпоративный элемент пребывает в обнаженном, всякому и каждому открытом состоянии.

9. Тенденциозность научного "правоотношенческого" объяснения феномена юридической формы корпоративных отношений может быть (чисто логически) преодолена двумя различными путями. Первый предполагает обнаружение (установление) иной (альтернативной) формы (а может быть - и нескольких форм), в которую (которые) могли бы быть облечены корпоративные отношения; второй - сохранение "правоотношенческой" парадигмы при изменении подхода к понятию правоотношения. Совершенно очевидно, что если первый предполагает оперирование с уже известными (пусть и не слишком выдающимися) достижениями гражданско-правовой науки, то второй означает пересмотр одной из ее фундаментальных категорий. Первым путем пыталась идти раскритикованная Д.В. Ломакиным С.Ю. Филиппова, выдвинувшая гипотезу о существовании наряду с корпоративными правоотношениями еще и корпоративной правоспособности; вторым пошел А.Б. Бабаев, изменивший понятие о правоотношении таким образом, что в него попала не только традиционная связка из субъективного права и юридической обязанности, но и совершенно нетрадиционный феномен - связка из права секундарного, обеспеченного состоянием юридической связанности. Не отрицая возможности пересмотра понятия о правоотношении, мы, тем не менее, считаем, что посвящать этому какую-то часть настоящего очерка было бы неправильным: попытки произвести революцию, предпринимаемые в рамках нескольких абзацев или страниц, всегда будут выглядеть несерьезными и самонадеянными; писать же общетеоретическое исследование внутри исследования специального методологически неверно. Вот по этой причине мы и предпочитаем воспользоваться первым из возможных подходов, т.е. снять предустановленные прежде рамки, согласно которым корпоративные отношения облекаются в форму правоотношений и только в нее. Допустим, что этого ограничения нет, и посмотрим, к чему такая гипотеза нас приведет.

От какого же понятия - иного, чем правоотношение, - от какой иной юридической формы можно было бы оттолкнуться при научном юридическом изучении корпоративного права и корпоративных отношений? Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся к той (ключевой) категории, благодаря которой вообще существует понятие о корпоративных отношениях и корпоративном праве, - общей цели. Именно общая цель, преследуемая участниками корпоративных отношений, является, как уже неоднократно отмечалось выше, основой построения корпоративных отношений и основанием их выделения среди всех других видов человеческих (общественных) отношений.

Наблюдение показывает, что гражданское правоотношение обычно выступает юридической формой такого общественного отношения, участники которого (лица) движимы не просто различными, но прямо противоположными целями, т.е. это лица, изначально противостоящие друг другу. Возьмем продавца и покупателя: первому нужны деньги, второму - товар. Получить в собственность денежную сумму в качестве покупной цены, т.е. получить ее так, чтобы не обременить себя при том обязательствами ее полного или частичного возврата - вот цель, преследуемая продавцом. Получить в собственность вещи (товар) определенного рода, количества и качества - вот цель покупателя. Как видим, цели разные. Что же объединяет носителей этих целей? Продавец соглашается на отчуждение товара лишь потому, что такое отчуждение является (в конкретной ситуации) единственно возможным средством доставления ему права собственности на деньги как покупную цену; точно так же и покупатель соглашается на отчуждение денег лишь для того, чтобы получить право собственности на товар, т.е. рассматривает отчуждение денег как средство (неизбежное зло), без которого нельзя достичь заветной цели. Интерес продавца в получении денег подлежит

удовлетворению за счет (посредством) ущемления интереса покупателя в их сохранении у себя (в своей собственности); однако интерес покупателя в приобретении права собственности на товар подлежит удовлетворению за счет ущемления соответствующего интереса продавца.

Еще более очевидна объединяющая роль правоотношения в ситуациях, когда существование правоотношения обусловлено не иным правоотношением, но каким-либо действием, например актом предоставления или причинения вреда. Интерес заимодавца заключается в возврате данной взаймы (фактически предоставленной) денежной суммы; такое предоставление является тем основанием (причиной), по которой интересу в возврате денежной суммы сообщается форма субъективного права. Интерес заемщика, получившего денежные средства, состоит, разумеется, в том, чтобы сохранить их в собственности, но гражданское право, будучи по своим функциям компенсационно-восстановительным отделом юридических норм, считает возможным такое сохранение только при условии обременения этого права собственности обязательством возврата денег. Интерес заимодавца, таким образом, подлежит удовлетворению за счет ущемления интереса заемщика. Интерес делинквента - в том, чтобы не возмещать причиненного вреда; интерес потерпевшего - в том, чтобы вред был ему возмещен. Исходя из поставленных ему правопорядком задач, гражданское право определяет, что второй интерес подлежит защите, а первый нет; что интерес потерпевшего подлежит удовлетворению за счет умаления интереса делинквента. Во имя такого удовлетворения закон признает возникшим гражданское правоотношение - юридическую форму социальной связи делинквента с потерпевшим - обязательство по возмещению вреда.

Думается, не будет большой ошибки в предположении, согласно которому самое понятие о гражданском правоотношении как юридической форме общественных отношений возникло и существует исключительно из-за разнородности устремлений (интересов) участников общественных отношений, урегулированных нормами гражданского права. Гражданское правоотношение - та самая "связка" (из права и обязанности), которая объединяет участников общественных отношений, несмотря на разнородность преследуемых ими целей. Общеизвестно высказывание германского цивилиста Рудольфа Мюллера-Эрцбаха (1874-1959), повторенное впоследствии в работах М.М. Агаркова*(383) и В.И. Серебровского*(384), о том, что основная идея гражданского права - идея оптимального распределения хозяйственного риска между участниками экономического оборота. Продолжая эту мысль, можно сказать, что основная категория гражданского права - категория "за счет" (собственный, счет другого либо третьего лица*(385)). Едва только соображения справедливости, правопорядка, законности, гражданского мира или какие-то иные социально значимые мотивы дадут основание для вывода о том, что имущественные последствия, наступившие для одного лица, должны быть переложены (отнесены) на чужой счет (на счет другого или третьего лица) - это сигнал, что данный случай неизбежно закончится возникновением (изменением или прекращением) гражданского правоотношения - средства перераспределения имущественных последствий действий и (или) событий.

Сказанное не может не привести нас и к следующему интересному выводу: если цель гражданского правоотношения - в должном объединении лиц, разъединенных в интересах и разобщенных в целях, то существование и содержание гражданского правоотношения не может быть, по общему правилу, поставлено в зависимость от одностороннего усмотрения какого-либо его участника. Противоположность интересов и целей участников фактических отношений - это та самая почва, на которой вырастает гражданское правоотношение одного из традиционных видов (вещное, исключительное, личное, обязательственное, наследственное); это тот строительный материал, из

которого складывается гражданское правоотношение. Чем глубже противоречия - тем сильнее степень связанности участников отношений фактических гражданско-правовыми оковами - субъективными правами и юридическими обязанностями. Да, от этого (как и от всякого вообще) правила возможны отступления, но сами эти отступления должны быть ничем иным, как проявлением этого правила.

Совсем иное положение дел мы имеем в отношениях корпоративных. Участники корпоративных отношений уже изначально объединены друг с другом общностью устремлений. Стало быть (теоретически), корпоративному праву не нужно выполнять той объединяющей задачи, которая ложится на классическое понятие гражданского правоотношения. Другое дело, что общность устремлений не исключает, во-первых, различий самих представлений участников отношений об общей цели, во-вторых - разницы в представлениях о способах реализации этих самых устремлений, а в-третьих - юридического разделения (обособления) имущественной базы, используемой различными участниками для достижения общей цели. В таких условиях - при сохранении одной только формально-юридической стороны корпоративных отношений (общей цели) в отсутствие стороны содержательной - действительно не может не возникнуть соблазна воспользоваться традиционной - "правоотношенческой" - конструкцией.

Возьмем, скажем, акционеров и акционерное общество: по идее, обогащение самого акционерного общества ведет к росту рыночной стоимости его акций и, стало быть, к обогащению акционеров; состояние миллиардеров во всем мире обыкновенно оценивается по рыночной стоимости принадлежащих им пакетов акций и долей участия в том или другом бизнесе, последняя же определяется в первую очередь стоимостью чистых активов и показателями капитализации прибыли соответствующих хозяйственных обществ. Казалось бы, должно "работать" правило: "что хорошо для акционерного общества - хорошо и для его акционера"; в конце концов, хозяйственные общества как раз потому признаются коммерческими организациями, что создаются во имя обогащения своих участников! В жизни, однако, все происходит иначе: акционеры, в особенности те, кто владеет небольшими пакетами акций (так называемые миноритарии), четко разделяют финансовое благополучие акционерного общества и свое, противопоставляя одно другому. С их точки зрения, получается, что большая прибыль акционерного общества, хотя бы и реинвестированная, на имущественном положении миноритарного акционера отражается очень слабо или вообще никак не отражается. Вот если бы вся эта прибыль не реинвестировалась, а распределялась бы в качестве дивидендов - совсем другое дело! Формально акционеров и акционерное общество всегда связывает общая цель; в действительности же такой цели может вовсе не быть. Точно такая же ситуация может возникнуть также с акционерами, владеющими контрольными пакетами акций - мажоритарными акционерами. Хотя в практике ведения бизнеса приобретение контрольного пакета акций и воспринимается не иначе, как получение возможности единолично распоряжаться активами общества-эмитента таких акций, юридически такие акционеры все-таки не становятся собственниками активов, которые остаются принадлежать самим обществам (юридическим лицам). Отсюда - различие интересов "мажоров" с интересами управляемых ими обществ, а значит - различие преследуемых ими целей.

Как же объяснить описанные явления? С чем мы здесь сталкиваемся: с искусственным противопоставлением, основой которого является просто недостаточно компетентное осмысление ситуации и для которого на самом деле не существует никакой почвы (на самом деле интересы и цели участников всегда совпадают с интересами и целями корпорации, просто не все это понимают и т.д.), или же с неадекватной посылкой об общей цели как факторе, связывающем участников

корпоративных отношений, - представлением, сугубо теоретическим, не соответствующим реальной жизни (в действительности никаких общих интересов и целей нет и не может быть)? Ясно, что если мы выбираем второй ответ на поставленный вопрос, то корпоративные отношения на поверку оказываются ничем не отличающимися от иных отношений, регулируемых нормами гражданского права, а общая цель участников, коль скоро она наличествует, просто становится неким вторичным, по отношению к праву, фактором, связывающим участников правоотношения друг с другом. Исходя именно из этой посылки строятся все без исключения современные представления о корпоративном праве, в том числе и те, которые притязают на ранг научных; вероятно, в ней и черпает свою силу "правоотношенческая" концепция корпоративных отношений. Правильность первого ответа допустить вообще невозможно: если на свете и существуют отдельные "несознательные" и неграмотные акционеры, то принимать это обстоятельство в качестве общего правила никак нельзя.

Выходит, нужно признать правильным третий ответ, находящийся примерно посередине между первыми двумя: корпоративные отношения существуют лишь тогда и постольку, когда и поскольку их участников связывают а) общность цели (включая представления о ней) и б) единство взглядов по вопросу о средствах их достижения. Оба этих фактора налицо? - корпоративные отношения есть! Хотя бы одного из этих факторов нет - нет и корпоративных отношений. Может случиться так, что отношения корпорации с разными участниками или разных участников друг с другом будут иметь различный характер: так, очевидно, корпоративными будут отношения акционерного общества с акционерами, большинство голосов которых обеспечило постановление того или иного решения общего собрания; корпоративными же будут отношения сособственников или участников совместной деятельности в случае достижения ими согласия, скажем, по вопросу о распоряжении объектами общих субъективных прав. При таком понимании корпоративные отношения оказываются весьма неустойчивыми во времени: сегодня (пока интересующий нас акционер, сособственник или товарищ) находится на стороне большинства, корпоративные отношения с его участием есть, в то время как завтра их может уже не быть, но послезавтра они опять могут сложиться. Существование таких отношений напрямую зависит от одностороннего поведения (произвола) любого их участника: акционерному обществу достаточно игнорировать решение общего собрания акционеров, сособственнику - волю других сособственников, а товарищу - прекратить участие в общей деятельности - и корпоративные отношения разваливаются! То, что могло бы быть облачено в "одежду" корпоративных правоотношений, исчезает, после чего в эту самую "одежду" становится просто нечего облачать!

Логично задать следующий вопрос: а стоит ли вообще подобные - кратковременные, неустойчивые и (самое главное!) весьма неопределенные с содержательной стороны - фактические отношения облекать в какую бы то ни было юридическую форму? В принципе, в этом нет ничего невозможного, но нельзя забывать о том, что право - это такой регулятор человеческого поведения, который уделяет внимание не всяким, а лишь общим, типическим (для данных места, времени и сферы) отношениям людей и их коллективов. А корпоративные отношения - отношения, имеющие в своей основе общность целей и представлений о средствах их достижения, - весьма трудно назвать типическими, в том числе и в тех случаях, когда формально юридически таковые, вроде бы, должны существовать. Если канонические виды гражданских правоотношений постоянны и стабильны потому, что "подпитываются" человеческими противоречиями и конфликтами - этими неизбежными спутниками человеческой природы и человеческих отношений, то корпоративные правоотношения (если признавать их существование) должны, напротив, черпать силу из человеческого

взаимопонимания, взаимопомощи, сотрудничества, имущественного и духовного объединения. Конечно, мы не отрицаем существования перечисленных явлений; мы лишь хотим обратить внимание на неопределенность их содержания и нестабильность существования - характеристики, на порядок снижающие эффективность правового вмешательства в подобные отношения, а значит - невольно заставляющие усомниться в его целесообразности.

10. Итак, сами корпоративные отношения - отношения чрезвычайно неопределенные по содержанию и неустойчивые во времени - подвергать воздействию права (во всяком случае - гражданского права) нецелесообразно*(386). Выпадение корпоративной составляющей (в первую голову - общей цели) из корпоративных отношений лишает их корпоративного качества, вследствие чего такие отношения становится возможным облекать в традиционные юридические формы*(387). Но в нашей теме есть еще и другая сторона, о которой мы выше уже поминали, но которую пока не обсуждали. Последовательно проводя наш взгляд, мы придем к выводу о юридическом безразличии факта участия лица в корпорации (шире - в общей деятельности). Действительно, если тот максимум, на который указывает факт участия, - это вступление в корпоративные отношения, а последние подвергать правовой регламентации нецелесообразно, то спрашивается, в чем же могли бы заключаться те правовые последствия, которые традиционно обозначаются в науке как корпоративные правоотношения, корпоративные права или права участия (права акционера)? Единственный логичный ответ - ни в чем; таких последствий просто не может быть.

Но это - ответ, данный, как уже неоднократно отмечалось, с позиции традиционного представления о юридических последствиях (правоотношениях). А что если допустить, что наступающие в силу факта участия в корпорации юридические последствия - это какие-то другие последствия, которые не сводятся к правоотношениям? Правдоподобность этого предположения весьма высока: во всяком случае, без факта участия в корпорации не смогут возникнуть традиционные гражданско-правовые отношения корпораций со своими участниками (участников общей деятельности друг с другом), в частности, обязательственные правоотношения. Мыслимо ли возникновение требования уплаты дивидендов за тот или иной финансовый год у лица, не являющегося акционером общества - плательщика дивидендов? Ни в коем случае. Вправе ли претендовать на часть прибыли простого товарищества лицо, не являющееся членом этого товарищества? Даже постановка такого вопроса выглядит как-то странно. Может ли участвовать в собрании акционеров лицо, не являющееся ни акционером, ни его представителем? Естественно, нет!*(388) И так далее; говоря обобщенно, факт участия лица в общей деятельности (в том числе - облеченной в маску корпорации), не порождая непосредственно (сам по себе) каких-то правоотношений, все же выступает формально-юридической предпосылкой для (одним из условий) возникновения классических гражданских правоотношений, в первую очередь - обязательственных. Участие в общей деятельности (в том числе в той, что облечена маской корпорации) - это та почва, на которой (и только на ней!) могут "взойти" и "произрасти" семена некоторых гражданских правоотношений.

Прежде чем двигаться дальше, нужно дать объяснение смыслу нормы п. 1 ст. 67 ГК, посвященной так называемым правам участников хозяйственных товариществ и обществ. Мы утверждаем, что никаких прав из факта приобретения участия в корпорации не возникает; названное законоположение, на первый взгляд, содержит противоположное утверждение: раз участник - вот тебе определенные права! При ближайшем рассмотрении этого нормативного предписания станет, однако, понятно, что речь в нем идет вовсе не о правах в цивилистическом понимании этого слова - не о субъективных правах.

Рассмотрим примеры.

В самом деле, в чем будет выражаться "право акционера участвовать в управлении делами... общества..." (абз. 2 п. 1 ст. 67)? Очевидно, что данное право может быть реализовано в первую очередь посредством участия в обсуждении и голосовании вопросов повестки дня конкретного (созванного) общего собрания акционеров. Следовательно, факт приобретения акций (факт N 1) сам по себе еще не дает (вопреки противоположному утверждению Кодекса) субъективного права участия в управлении - он лишь определяет круг лиц, способных к приобретению такого субъективного права, возникающего не ранее наступления другого юридического факта - созыва общего собрания акционеров. Без него ни о каких конкретных поведенческих актах, в которых могло бы выразиться "участие в управлении", а значит и субъективном праве на такое участие нечего и думать. Приобретение акций здесь может быть рассмотрено (в лучшем случае) лишь как элемент сложного фактического состава; именно этот состав в целом, а не приобретение акций само по себе и влечет возникновение права участия в управлении делами акционерного общества.

Затем, может ли акционер, опираясь просто на одно то, что он - акционер (т.е. на факт приобретения им акций), потребовать от общества-эмитента, скажем, выплаты дивидендов (абз. 4 п. 1 ст. 67)? Нет, тоже не может, ибо непосредственным основанием возникновения обязанности общества выплатить дивиденд является совсем другой юридический факт - объявление дивидендов, а не приобретение акций. Требование необъявленных (неопределенных ни в размере, ни в сроке выплаты) дивидендов, признай мы его, было бы пустым звуком. Но, с другой стороны, и объявленные дивиденды имеют мало значения для лиц, не являющихся акционерами общества, объявившего такие дивиденды. Выходит так: приобретение участия в акционерном обществе - необходимое условие возникновения права на дивиденд, если угодно - фактор, определяющий круг лиц (акционеров), у которых (по состоянию на определенную дату - дату объявления дивиденда) такое право могло бы возникнуть. Юридический факт, влекущий возникновение права требовать выплаты дивиденда, - это, конечно, объявление дивиденда*(389).

Все те же самые замечания могут быть сделаны и насчет "права" акционера на получение ликвидационного остатка (абз. 5 п. 1 ст. 67). Ни о каком "остатке" не может быть и речи, по крайней мере до тех пор, пока общество не объявит о своей ликвидации и не рассчитается с кредиторами, - только потом, и лишь при условии, что после всех этих процессов у общества останется хоть какое-то имущество, можно будет установить, на какой именно ликвидационный остаток вправе претендовать каждый из акционеров. Статус акционера по состоянию на дату завершения расчетов с конкурсными кредиторами - та содержательная рамка, которая очерчивает круг лиц, способных приобрести право требования ликвидационного остатка*(390).

Таким образом, ни одно из классических субъективных обязательственных прав (требований), объясняющих смысл приобретения статуса акционера*(391) (шире - статуса участника хозяйственного общества или товарищества, т.е. так называемых корпоративных прав или прав участия), не возникает непосредственно из факта приобретения такого статуса - участия в акционерном (хозяйственном) обществе. Да, этот факт - приобретение статуса участника корпорации - является безусловно необходимым звеном в цепи юридических фактов (юридическом составе), требующихся для возникновения обязательственных прав (требований) участника к корпорации. Выходит, что ответить на вопрос о так называемых корпоративных правоотношениях - это значит ответить на вопрос о том юридическом значении, которое имеет факт приобретения участия сам по себе, вне его связи с другими фактами.

Точно так же обстоит дело в ситуациях, не связанных с созданием корпораций. Вот