Великие философы о морали

Ницше о морали.

Мораль - это важничанье человека перед природой.

Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.

Моральные люди испытывают самодовольство при угрызениях совести.

Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье – быть сплошным желанием и вместо исполнения – все новым желанием.

Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного – более высокая потенция сострадания.

Иные люди так привыкли быть наедине с собой, что они не сравнивают себя с другими, а спокойно и радостно ведут свое монологическое существование среди бесед с самими собой и даже среди смеха… Итак, следует предоставить некоторых людей их одиночеству и отказаться от столь частой глупой жалости к ним за это.

Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей – я находил всегда лишь себя самого – и больше не жажду себя.

Жизнь в сопровождении морали невыносима.

Сострадательные натуры, всегда готовые на помощь в несчастье редко способны одновременно и на сорадость: при счастье ближних им нечего делать, они излишни, не ощущают своего превосходства и потому легко обнаруживают неудовольствие.

Существуют люди, которые, вспылив и оскорбив других, требуют, во-первых, чтобы на них не обижались и, во-вторых, чтобы к ним испытывали сострадание за то, что они подвержены столь острым пароксизмам; так далеко заходит человеческая наглость. – Требование сострадания как признак наглости.

Мизантропия и любовь: Лишь тогда говорят о том, что пресытились людьми, когда не могут их больше переваривать, хотя желудок еще заполнен ими. Мизантропия есть следствие слишком ненасытной любви к людям и «людоедства» – но кто же просил тебя глотать людей, как устриц, мой принц Гамлет?

Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.

Шопенгауэр о морали

Общество, по его мнению, не только облагораживает нравы, но, напротив: среди бесчисленных несчастий, выпавших на человеческую долю, одно из самых больших – то, что он вынужден жить в обществе и общаться с себе подобными. Ибо именно в общество эгоизм становится злобой, а естественные влечения приобретают извращенную форму.

О дружбе: Истинная, подлинная дружба предполагает сильное, чисто объективное и вполне бескорыстное участие в радости и горе другого человека, а это участие в свой через предполагает действительное отождествление себя с другим. Это настолько идет в разрез с эгоизмом человеческой природы, что истинная дружба принадлежит к вещам, относительно которых… остается неизвестным, принадлежат ли они к области басен или действительно где-нибудь существуют.

Чтобы не уронить себя «по отношению к тупицам и дуракам существует только один способ показать свой ум: …не говорить с ними».

М. Бубер: одиночество

«Более всего склонен и наилучшим образом подготовлен к самосознанию <…> человек, ощущающий себя одиноким, т.е. тот, кто по складу ли характера, под влиянием ли судьбы или вследствие того и другого остался наедине с собой и своими проблемами, кому удалось в этом опустошающем одиночестве встретиться с самим собой, в собственном «Я» увидеть человека…».

В истории европейской мысли осознание бесприютности и одинокости человеческого существования возникло не вдруг и не сразу. Этот процесс углублялся от эпохи к эпохе, и с каждой ступенью, по мнению Бубера, одиночество становилось всё холоднее и суровее, а спастись от него было всё труднее.

Бубер различает в истории «эпохи обустроенности» (Behausheit) и «эпохи бездомности». В эпоху обустроенности человек чувствует себя органичной частью космоса – как в обжитом доме. В эпоху бездомности мир уже не кажется гармонически упорядоченным целым, и человеку трудно найти себе «уютное место» в нём, - отсюда чувство неприкаянности и «сиротства». Самочувствие обустроенности характерно, например, для мышления древних греков. Человек тут – вещь наряду с другими вещами, наполняющими мир; он не гость в странном и непонятном мире, а обладатель собственного угла в мироздании. В рамках такого мировоззрения нет предпосылок для того, чтобы человек осознавал себя фатально одиноким.

В дальнейшем христианская вера и мысль создали новый космический дом для одинокой души послеавгустиновского Запада. Христианство «обустроилось», его мир стал даже ещё более замкнут, чем мир Аристотеля, ибо теперь не только пространство, но и время было представлено замкнутым, имеющим окончание в день Страшного суда. Строительство христианского «дома» увенчалось учением Фомы Аквинского (1225/1226-1274), в котором вопрос о природе человека уже не казался проблемой.

В результате перемен в мировоззрении, происшедших в Новое время, личность «стала бездомной посреди бесконечного». «…Был расторгнут изначальный договор Вселенной и человека, и человек почувствовал, что он в этом мире пришелец и одиночка».

Космос Эйнштейна можно помыслить, но нельзя вообразить. Человек вынужден принять как факт свою бездомность и затерянность во Вселенной.

Наконец, ХХ век, с его глобальными потрясениями, вполне открыл человеку глаза на его бесприютное, негарантированное существование.

Итак, ХХ век породил, по словам Бубера, «невиданное по своим масштабам слияние социальной и космической бездомности, миро- и жизнебоязни в жизнеощущении беспримерного одиночества. Личность чувствует себя одновременно и подкидышем природы, брошенным подобно нежеланному ребёнку, не произвол судьбы, и изгоем посреди шумного человеческого мира».

Есть ли выход из тупика одиночества? Реакциями на новую ситуацию бездомности оказались индивидуализм и коллективизм. Первая реакция – индивидуализм, - чтобы спастись от отчаяния, поэтизирует одиночество. Индивидуалист принимает его как рок и пытается внушить себе amor fati – «любовь к року». Это - иллюзорное решение, ведь чтобы справиться с ситуацией, одной лишь её поэтизации недостаточно.

Вторая реакция – коллективизм – состоит в том, что личность, спасаясь от одиночества, пытается раствориться в каком-нибудь большом групповом образовании. Но это растворение само по себе не даёт единения личности с личностью.

Ни тот, ни другой не решают проблемы одиночества, и выбор одного из этих двух – это ложная альтернатива. Подлинным решением является «Третье» - диалогическое существование человека с человеком. Это «Третье» Бубер называет сферой «Между» (das Zwischen). Сфера «Между» - это как бы узкая кромка , на которой происходит встреча Я и Ты. Познание сферы «Между» и должно помочь человечеству в преодолении одиночества.