Азадовский

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

построениях немецкой философии и не в фантазиях политической романтики искать объяснения национальных различий»1. В противовес славянофилам, которые понимали народный характер как нечто исконно существовавшее и определяющее дальнейший путь истории, Грановский ищет источник его формирования в естественноисторической обстановке ранних стадий жизни каждого народа. Грановский требовал обращения к изучению истоков народной жизни и народной истории и один из первых обратил внимание на значение и образование племенных

472

признаков народа, что позже явится одним из существеннейших элементов в концепции Соловьева.

Поэтому Грановский чрезвычайно много уделял внимания этнографии и антропологии: он сотрудничал в «Магазине землеведения и путешествий» Фролова, перевел на русский язык со своими комментариями статью председателя французского этнографического общества Эдвардса «О физиологических признаках человеческих пород и их отношение к истории»

ив своих курсах подробно останавливался на племенном составе изучаемых народов. Среди сравнительно небольшого числа оставшихся после него работ находим лекции об Океании и ее жителях, статью о родовом быте древних германцев и некоторые другие.

В1855 г. Грановский (совместно с П. Н. Кудрявцевым) решил организовать издание специального исторического журнала (под заглавием «Исторический сборник»). Смерть Грановского не позволила осуществить это начинание, но сохранилась программа журнала, составленная Кудрявцевым и редактированная Грановским; из нее видно, что в проектируемом журнале заметное место должны были занимать наряду с географическими и этнографические статьи и материалы. «Ибо в особенностях почвы и народного быта,— писала редакция будущего журнала,— большею частью лежат первые условия дальнейшего исторического развития или, наоборот, задерживающие его причины»1.

Новый путь исторического исследования, который намечал Грановский, естественно, должен был повести и к новому пониманию народного творчества. Основной проблемой в исследованиях народной поэзии было установление исторического значения народной поэзии, установление ее связи с народным характером и определение ее места в исторической жизни народа; новые изучения на первый план выдвигали проблему исторического обоснования народной поэзии, ее исторического генезиса и развития. Однако сам Грановский не сумел еще сделать всех соответственных выводов и ограничился только задачей пересмотра вопроса о народной поэзии как историческом источнике.

Славянофилы чрезмерно преувеличивали эту сторону дела и в народной поэзии видели один из основных и главнейших источников исторического изучения народа; Грановский противопоставлял этому тезис о позднейшем происхождении народного характера и народной поэзии. Последняя, как и первый, сложилась не в начале, но в конце длительного исторического пути

ибыла следствием ряда факторов не только исторических, но и антрополого-географических. В борьбе со славянофильскими концепциями

1 Н. Н. Кареев, Сочинения, т. II, СПБ, 1912, стр. 34. 1 «Русская старина», 1886, № VIII, стр. 399.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

за позитивное понимание исторического процесса Грановский чрезмерно заострял вопрос об историческом характере народной поэзии и народного предания и в конечном выводе приходил к полному отрицанию исторического значения фольклорных па-

473

мятников. Такое понимание было тесно связано и с общим пониманием Грановским роли народных масс в историческом процессе.

Крупнейший деятель прогрессивного фронта 40-х годов, друг Белинского и Герцена, убежденный и непримиримый противник крепостного права, Грановский, однако, не разделял веры своих друзей в творческую мощь народа, что и отразилось на его научных концепциях. Грановский не сумел разглядеть в народе те творческие силы, которые должны в конечном счете привести последнего к освобождению и высшей культуре. Народ в целом всегда представлялся Грановскому инертной и пассивной массой, вызывающей горячее сочувствие, но лишенной самостоятельной творческой, а потому и исторической ценности. Борьба с теориями, идеализировавшими косно-патриархальные формы быта, приводила его к полному отрицанию роли масс в историческом процессе.

В основе исторического миросозерцания Грановского лежала борьба против исторического фатализма. Он борется с отрицанием роли личности в истории; в противовес теориям, выдвигавшим культ народных масс и искавшим в массовых движениях смысла тех или иных исторических процессов, он утверждает, что творческое начало в истории проявляется лишь в организующей роли великих людей. Народные массы представляются ему косными и инертными, выражающими пассивное начало в истории. Символом этой косности народных масс является для Грановского народное предание, а потому последнее является в исторической жизни народа фактом регрессивным. Грановский с глубокой иронией пишет о «многочисленной партии» (т. е. славянофилах), которая «в наши дни подняла знамя народных преданий и величает их выражением общего непогрешимого разума». Эта теория, по его мнению, глубоко враждебна «всякому развитию и всякому общественному успеху», ибо она «довольствуется созерцанием собственной красоты» и «не требует подвига»; силе движущего вперед разума она противопоставляет косность, традицию, застой.

Эти мысли наиболее подробно выражены Грановским в уже названной статье о книге Ф. Мишеля; в ней Грановский формулирует и свое отношение к народной поэзии. «Не прибегая к мистическим толкованиям, пущенным в ход немецкими романтиками и принятым на слово многими у нас в России, мы знаем, как образуются народные предания, и понимаем их значение. Смеем, однако, сказать, что первые представления ребенка не должны определять деятельность зрелого человека. У каждого народа есть много прекрасных, глубоко поэтических преданий, но есть нечто выше их,— это разум, устраняющий их положительное влияние на жизнь и бережно слагающий их в великие сокровищницы человека — науку и поэзию»1.

474

1 Т. Н. Грановский, Сочинения, изд. 4, т. I, M, 1900, стр. 158. Далее цитаты из произведений Грановского по этому изданию.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

формально следует за Гегелем. Гегель различал в жизни народов исторический и доисторический периоды. К последнему он относил все те эпохи, которые предшествуют появлению государственности; ранние эпохи жизни, в которые и сказались мифологические представления, он относит всецело к доисторическому периоду. Поэтому Гегель отказывается видеть в народных преданиях и древнейших поэтических сказаниях какое-либо отражение «исторического сознания народов».

Это положение принимает и Грановский. Народное предание не может характеризовать народ в период его возмужалости и сознательной деятельности. Отсюда следовал и другой вывод: наиболее полное выражение народности покоится не в народной поэзии, не в проявлении мысли и творчества безыменных масс, а в творчестве великих людей, где «дух народа» проявляется в «наибольшей красоте». Такое понимание вело в свою очередь к необходимости пересмотра всего вопроса об исторической ценности и историческом значении народного предания. Прямо в противоположность Каткову и, возможно, имея в виду его статьи, Грановский считает невозможным понять историческую жизнь народа по его песням и преданиям. Они важны как свидетельство о народных взглядах на те или иные события и явления, но этим и должно быть ограничено их значение. Народные предания «занимают середину между историей и поэзией,— пишет он в статье о немецких народных преданиях.— Содержанием их служит всегда действительная быль, но рассказ, переходивший от поколения к поколению, из века в век, часто носит на себе печать сказки. Простой народ не знает книжной истории. Прошедшие события ему не кажутся чем-то неподвижным, конченным; он как будто играет ими, свободно изменяя подробности рассказа. История как наука старается резко обозначить каждое явление, определить его время и место; предание не заботится о такой верности. В нем есть истина другого народа. В нем высказывается любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляд на собственную старину» (I, 118).

В этой ревизии проблемы исторического значения народной поэзии заключался и основной смысл первой диссертации Грановского: «Волин, Иомсбург и Винета». Она посвящена как будто очень частному и не имеющему актуального значения вопросу о легендарном городе Винете («северной Венеции, поглощенной морем за гордость, рожденную в ней безмерным богатством»). Грановский доказывал, что Винеты никогда не существовало; ошибка же ученых произошла исключительно вследствие их неумения отнестись критически к народному преданию.

Методологически Грановский здесь следует за Нибуром, авторитет которого он неизменно подчеркивал и которого он называл «величайшим историком XIX столетия» (II, 57). Мы уже говорили о той роли, которую сыграл Нибур в постановке проблемы исторического значения народной поэзии. Эта роль была двойственной.

475

Так, именно Нибуру стремился подражать Полевой, подчеркивая огромную важность и историческое значение народных песен; но к Нибуру обращался и Грановский в предпринятом им пересмотре проблемы исторической значимости предания. Грановский посвятил Нибуру специальный,

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

оставшийся неоконченным этюд, первоначально опубликованный в «Современнике» (1840, № 1—2), и большой критический реферат об издании лекций Нибура («В. G. Niebuhr Vortrдge ьber alte Geschichte an der Universitдt zu Bonn gehalten. Berlin, 1847—1851), озаглавленный «Чтения Нибура»1. В этюде о Нибуре он специально останавливался на отношении Нибура к народному преданию. Не называя «русских скептиков» по имени, но, несомненно, имея их в виду, Грановский напоминал, что труды Нибура «состояли не в одной отрицательной критике, не в простом отделении поэтических примесей от действительных событий, которые, таким образом, теряли для нас привычную красоту». Труд Нибура носил творческий характер: «...подобно сказочному колдуну,— пишет Грановский,— он попеременно поливал свой предмет мертвою и живою водою, рассекал его как труп и потом слагал снова в органическое тело» (II, 34). Основное значение критического труда Нибура Грановский видел в разграничении сфер истории и поэзии. «История, как наука,— формулировал мысль Нибура Грановский,— или как отчетливое сознание прошедшего, начинается у народов уже вследствие долгих опытов и жизни. Ей предшествует поэтическое, неясное, но и нелживое воспоминание о первой эпохе народного существования. Эти воспоминания облекаются в соответствующие их внутреннему характеру внешние образы. Песня и поэтическое сказание являются задолго до летописи. Народ дорожит ими, потому что они говорят ему доступным для него языком об его детстве; он верит им, потому что узнает в них самого себя» (I, 319). Поэтому от памятников такого рода нельзя требовать точности хронологических или географических определений; их истина другого характера: в ней отражается непосредственный характер народа, она раскрывает внутренний смысл событий и т. п. «Задача мыслящего историка — указать сначала на рубеж, отделяющий чистую историю от поэтической, потом оценить по достоинству последнюю». Эту задачу ставил перед собой и Грановский. Но в иной социально-исторической обстановке и на почве иной философии метод Нибура приобретал иное звучание. Грановскому уже было чуждо гердерьянство Нибура; в условиях же борьбы со славянофилами «критическая проблема» получила преобладание, и потому-то темой ряда работ Грановского является разоблачение легенды. Например, в статье, озаглавленной «Испанский эпос», он стремится, пользуясь новыми исследованиями о Сиде, восстановить подлинный исторический образ

476

последнего, противопоставляя его образу, созданному народной фантазией. «Исторический Сид,— подводит итог Грановский,— во многом отличается от того Сида, о котором поют испанские романсы» (II, 268).

Сами по себе эти мысли, конечно, не вызывают возражения; само собой разумеется, что фольклорный памятник не есть исторический документ в узком смысле слова; но смысл выступления Грановского не ограничивается только этим бесспорным выводом. Не являясь специфически историческим документом (как, например, архивный или археологический памятник), фольклор является историческим источником и как таковой не может быть совершенно устранен из исторического исследования, но нуждается лишь в

1 См. Т. Н. Грановский, Сочинения, т. II, стр. 170—231; первоначально в «Пропилеях», 1883 (кн. III и V) и в сочинениях изд. 1956 г.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

особых приемах истолкования и анализа. Грановский же совершенно снимал проблему фольклора как исторического источника. Народной поэзии он отводит очень узкое место и главным образом подходит к ней с эстетической точки зрения, как например в статьях об Эдде, о немецких народных преданиях и др. Грановского никогда не интересовали вопросы народных массовых движений или культурной истории народных масс, которые занимали, например, такое видное место в построении и интересах Тьерри или Мишле.

Грановский принадлежал к прогрессивному отряду русской общественности; но он отражал настроения той части передового общества, стремление к народу которой было сковано боязнью его революционных тенденций. Это отношение к революционной стихии народа явилось позже основной причиной разрыва с Герценом, оно же обусловило и ту ограниченность его мировоззрения, которая так ярко сказалась в его понимании исторической роли народных масс и в отношении к их культурному наследию.

Место, занимаемое Грановским в истории русской общественной мысли, очень сложно. Один из вождей русского прогрессивного движения, выступивший вместе с Белинским и Герценом, он оказался духовным родоначальником последующих либеральных течений. Грановский явился зачинателем нового периода в русской исторической науке; с ним входит в науку и прочно завоевывает место исторический позитивизм; в его деятельности уже зреют семена тех явлений, которые характеризуют второй период в развитии буржуазной мысли. Первое проявление этих тенденций наблюдается значительно раньше 70-х годов, и переломной датой являются события 1848 г. В русской действительности этот процесс был еще осязаемее. Русская буржуазия в силу своей слабости стала бояться народа раньше, чем успела сорганизоваться для борьбы с самодержавием. Революционные события 1830—1848 гг. были тяжелым испытанием для русских прогрессистов, и этот процесс отчетливо отразил Грановский, в сознании которого революционная энергия масс оказывалась только проявлением грубой стихийной силы. Фольклоризм в работах Грановского вступил в новую фазу и принял более сложный характер.

477

С XVIII века, как мы уже говорили, стали складываться рационалистически-просветительские тенденции, выразители которых, исходя из веры в прогресс и культуру, скептически, а порой и совсем отрицательно относились к народному творчеству как к выражению сил и тенденций, противоречащих культурному развитию. На русской почве такое отношение усиливалось еще и потому, что враждебные культуре и прогрессу реакционные силы очень часто обращались к фольклору, видя в нем принципы, которые возможно противопоставить течениям передовой мысли и даже опереться на них в борьбе с последней. Сочетание обеих тенденций, т. е. борьбы за прогрессивное развитие и признания народной культуры в целом, было возможно только с демократических позиций, но было не под силу либеральному просветительству. В своей борьбе с реакционными концепциями Грановский не смог подняться до подлинного и последовательного демократизма, но он не мог пойти и по пути наивного просветительства. Поэтому-то вопрос о народной поэзии и народной культуре в целом был для него неизменно такой важной проблемой,

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурнообщественной борьбе 40-х годов.

которую он прежде всего стремился осмыслить исторически. Положительное значение Грановского в истории изучения русского фольклора состояло главным образом в том, что он определил новый путь, по какому должно было пойти дальнейшее исследование процессов народной жизни и народного творчества. Он сумел обнаружить невозможность изолированного изучения памятников народного творчества, и собственно с него начинается процесс сближения фольклористики с этнографией. Эти выводы были сделаны уже его учениками1.

1 Одним из последователей его в этом отношении был историк С. В. Ешевский (1829— 1865), непосредственный ученик Грановского и Кудрявцева по Московскому университету. Историк по прямой специальности, Ешевский в Одессе читал лекции по мифологии, обращал огромное внимание на изучение этнографии и позже, будучи профессором в Казани, основал при университете этнографический музей. Характерно, что свой пропедевтический курс всеобщей истории он озаглавил как «этнографические этюды» («Этнографические этюды. Введение в курс всеобщей истории», СПБ, 1862). Одним из слушателей Ешевского в Казани был, между прочим, А. П. Щапов. Что касается лекций Ешевского по мифологии, то, по свидетельству друга и биографа Ешевского, К. Н. Бестужева-Рюмина, они являлись объединением трудов Кавелина, Афанасьева, Буслаева, Срезневского, подведенных под Шеллингову схему (см. кн. Бестужев-Рюмин, Биографии и характеристики, СПБ, 1882, стр. 308—309).