Азадовский

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

Но эти же позиции буржуазной народности обусловили и ограниченность точки зрения Полевого и помешали ему быть до конца последовательным в оценке народной поэзии. Его понимание историкокультурного значения последней было вполне прогрессивным и сыграло большую положительную роль в развитии и укреплении интереса к фольклору; но он оказался не в силах понять значение народной поэзии как одного из, важнейших творческих источников современной литературы. Такая оценка вытекала непосредственно из его основной точки зрения на народность и ее носителей и подлинных выразителей.

Полевой отрицал дворянскую культуру, но и не верил в творческие силы «простого народа» и не видел того положительного и ценного, что он может внести в современность и в современную борьбу за прогрессивное развитие страны. Кс. Полевой (бывший, конечно, в этих вопросах рупором идей своего брата) решительно выступил против того «нового направления» в литературе, которое, по его мнению, устанавливали Пушкин и Жуковский своими «Сказками». В «Сказках» Пушкина он усматривал «старание превратиться в старинного, русского рассказчика, воскресить дух старой Руси». Он видел в таком направлении источник. гибельных последствий для русской литературы. Он видел в этом

234

бегство от современности, отказ от запросов своего времени и возвращение к старинным идеалам. «Старина русская, — писал он, — ждет и требует не переделываний и подражаний, а только поэтического, одушевления истинного и глубокого. Обрабатывайте ее не так, как предки наши, а как люди настоящего времени» Кс. Полевой утверждает, что для XIX века этот старинный язык, язык древних повестей и сказок, «чужд и тесен»; он призывает беречь «драгоценное наследство наших предков», «дорожить им», но рассматривает его только как материал, «который требует ума и дущи поэтов, разбора и очищения критики»1.

Полевому и его журналу принадлежит видная роль и в деле возбуждения общественного интереса к народной поэзии и ее пропаганды. Помимо статей и заметок о народной поэзии, которые помещались на страницах журнала самими редакторами, в нем был опубликован и ряд фольклорных материалов. Н. Полевой сумел привлечь к журналу и местных собирателей, поощряя их к публикации своих материалов.

Ни один из журналов этого времени не уделял такого внимания народной поэзии, как «Московский телеграф»2. На его страницах появилось большое количество теоретических статей по общим вопросам мифологии и фольклора и ряд публикаций текстов, из которых некоторые сохраняют и до сего времени важное источниковедческое значение; ряд

1«О новом направлении в русской словесности», «Московский телеграф», 1834, ч. LVI,

стр. 118 — 136.

2Позже в «Литературных и нравственных скитальчествах» Ап. Григорьев, вспоминая «литературные стремления начала тридцатых годов» и отмечая трудность строгого размежевания литературных групп, писал О. Н. Полевому: «Какой это западник, который дорожит, как святынею, всякою старою грамотою, всякою песнию народа, печатая их в своем „Телеграфе" и т. д. (Полное собрание сочинений и писем Аполлона Григорьева, под

ред. В. Спиридонова, т. I, П., 1918, стр. 59.)

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

рецензий на различные фольклорно-этнографические издания, статьи и материалы по мировому фольклору и т. д.3.

3Приводим перечень материалов по русскому и украинскому фольклору, помещенных

в«Московском телеграфе»:

I. Русский и украинский фольклор

1825 г.: «Древний русский перевод арабской сказки» (ч. III, стр. 227 — 235, ряд замечаний о Русской народной поэзии).

1826 г.: Рецензия на издания: «Полная сказка о славном и храбром богатыре Бовекоролевиче», СПБ, 1825; «Сказка о славном и сильном витязе Еруслане Лазаревиче» (ч. XII, стр. 53); попутно автор разбирает некоторые песенники и отмечает низкое качество подобных книг, «издаваемых для простолюдинов».

1827 г.: Рецензия Н. Пец-Галуховского на сочинение Ив. Кулжинского «Малороссийская деревня» (ч. XIII, стр. 230 — 236; ряд замечаний о народных песнях); «Песня об Илье Муромце» (ч. XVIII, стр. 108 — 109); опубликована Н. Полевым как ответ на аналогичную публикацию «Московского вестника» (1827, № 21), которую он считал неисправной и напечатанной с «неверного списка»; К. Б., Нечто о селе Иванове (ч. XVIII, стр. 161 — 167: описание свадебных обрядов и др.).

1828 г.: О. Гандурин, Обозрение села Иванова (ч. XXIV, стр. 97 —108: ответ на статью К.

Б., помещенную в ч. XVIII, 1827).

1829 г.: «Забалканская песня» (ч. XXIX, стр. 260) — песня, которую пели по свидетельству автора публикации, наши солдаты «в стенах адрианопольских и эносских».

1830 г.: М. Макаров, Догадки об истории русских сказок (ч. XXXVI стр. 157 — 164); Владимир Племянников, Нравы и обычаи бузулуцких поселян (ч. XXXV, стр. 27 — 35: описание свадебных и других обрядов, тексты песен); Андрей Леопольдов, Свадебные обряды крестьян в Саратовской губ. (ч. XXXVI, стр. 386 — 403); рецензия на «Стихотворения крестьянина Егора Алипанова», СПБ, 1830 (ч. XXXVII, стр. 107: о превосходстве народных песен над стихами Алипанова, Слепушкина и других «крестьянских поэтов»); рецензия на издание «Старичок-весельчак, рассказывающий давние московские небылицы», М., 1830; «Старинные диковинки или собрание простонародных русских сказок и повестей, в стихах и прозе», СПБ, 1830 (ч. XXXVII,

стр. 108 — 109).

1831 г.: «Народные малороссийские думы и песни» (ч. XXVIII, стр. 32 — 35); рецензия на издание «Русские в своих пословицах» И. Снегирева (ч. XXXVIII, стр. 381 — 385); «Нравы, обычаи и образ жизни в Судженском уезде Курской губ. (ч. XXXIX, стр. 255 — 271, 359 — 377) (народные песни, пляски, обряды, праздники, музыка); рецензия на альманах «Денница» (ч. XXXVII, М., 1831, стр. 537 — 544; на стр. 542 — замечание по поводу опубликованной песни о татарском полоне, названной составителем альманаха «колыбельной песнью». «Эта песня, — писал Н. Полевой, — кажется нам драгоценней многих сборников современных стихотворений»); рецензия на поэму «Мечислан и Рослана» (ч. XLII, стр. 452 — 454: попутные замечания о русских народных сказках и их духе).

1832 г.: Рецензия на «Украинские мелодии» Н. Маркевича (ч. XLVI, стр. 65 — 76: замечания Полевого о народных песнях и мелодиях); «Об издании русских сказок на немецком языке» (там же, стр. 131 — 133); «О продолжении „Древней русской вивлиофики” и издании русских песен» (ч. XLVII, стр. 109 — 117.

1833 г.: Рецензия на «Песнь ополчению Игоря Святославовича», перевод А. Вельтмана, М., 1833 (ч. I, стр. 419 — 442: О «Слове о полку Игореве» в связи с историей русской народной поэзии); рецензия на альманах «Новоселье», СПБ, 1833 (там же, стр. 98 — 109; на стр. 104 — 106 — о сказках казака Луганского и Жуковского); рецензия на «Были и небылицы» казака Луганского (там же, стр. 241 — 243), И. Срезневский, Об издании «Запорожской старины» (ч. I, стр. 342 — 344); «Об издании собрания русских народных песен Д. Н. Кашиным» (ч. LIII, стр. 266 — 476) — информационное сообщение о подготовленном Кашиным сборнике народных песен. Кашина Срезневский называет «ветераном русской театральной музыки» и «патриархом русского народного песельничества». «Всю свою жизнь, — пишет о нем Полевой, — Кашин посвятил на изучение русских песен. Он подслушивал их и у ямщиков на большой дороге, и у русского мужика в поле, узнавал их в голосе Сундуновой, угадывал в бешеном пении цыганских певиц» и т. (стр. 269).

1834 г.: Историческая поправка. Замечания к русской народной песне (из альманаха «Денница» на 1834 г.) (ч. IV, стр. 335 — 338); об издании «Русской вивлиофики» при

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

235

Из публикаций по русскому фольклору особо следует выделить этнографические наблюдения и записи саратовского собирателя А. Леопольдова; из теоретических статей и статей исследовательского характера — статьи Макарова, в которых автор выдвигал гипотезу о восточном происхождении сказок, и, конечно, многочисленные статьи и рецензии самого Н. Полевого.

«Телеграфе» (там же, стр. 339 — 341); рецензия на «Повести из русских народных преданий» М. Макарова (там же, стр. 506 — 509).

II. Фольклор прочих народов, живших на территории России

1826 г.: Нечаев, Отрывки из путевых записок о юго-восточной России (ч. VII, стр. 26 — 41: о «черкесских бардах», о калмыцких «стихах» и т. п. ).

1829 г.: М. С — в, Письма из Армении (ч. XXVI, стр. 361 — 400: песни и пляски). 1832 г.: П. Р — н, Сведения о башкирцах (ч. XLVIII, стр. 259 — 277).

1833 г.: А. Леопольдов, Статистическая записка о народах, населяющих Саратовскую губернию (ч. LII, стр. 135 — 143: имеются сведения этнографического характера).

Фольклор славянских стран и современных греков

1825 г.: Песни нынешних греков (по поводу книг Фориэля, Леморсье и Гнедича) (ч. II, 125 — 137; см. также 1826 г., ч. VII, стр. 165, и 1832 г.; XLIV стр. 560).

1826 г.: Немецкая литература за 1825 г. (ч. VIII, стр. 164 — 173; среди прочих книг упоминается о переводе на немецкий язык сербских песен, выполненном г-жой Тальфи); Богемская литература (ч. X, стр. 315 — 316: об издании «Slowanskй nвrodni pisnк» Челаковского).

1827 г.: Рецензия на немецкий перевод сербских свадебных песен «Serbische Hochzeitslieder», ьbersetzt von E. Wesely, (ч. XIII, стр. 137 — 150).

1832 г.: Рецензия на «Словацкие песни» И. Срезневского (ч. XLIV, 559 — 561). IV. Фольклор и мифология народов Западной Европы

1825 г.: Рецензия на «Oldnordiske Sagder». Древние северные саги, изд. К. X. Рафном, Копенгаген, 1824 (ч. II, стр. 53 — 54); датский перевод Сегмундовой Эдды (ч. IV,

стр. 208 — 213).

1826 г.: «Исландская литература XIX века» (ч. X, стр. 57 — 60: об изданиях северных саг);

рецензия на «Notice sur la Jamвntaga, idole rare du Museum d’histoire naturelle et d’antiquites de l'Universitй Impйriale de Moscou par G. Fischer de Waldheim, M., 1826 (ч. Х, стр. 71 — 76);

рецензия на изд. «Старинные сказки для увеселения детей всех возрастов, переведенные с французского Константином Алисьевым» (М., 1826) (ч. X, стр. 168). Настоящее издание является русским переводом анонимного французского перевода сказок братьев Гримм (см. М. Азадовский, Литература и фольклор, стр. 83). Имя братьев Гримм нигде ни во французском оригинале, ни в русском переводе не названо. Н. Полевой не разобрался в характере данного издания и счел его плохой переработкой для детей, к самому же материалу отнесся крайне отрицательно: «Все, что нелепого находим в сказках об Иванушках-дурачках и Емелюшках-пузырниках, не сравнится с этими сказками! Для детей они не годятся, представляя пустые выдумки, из которых никакого нравоучения извлечь нельзя».

1827 г.: Ф. Монэ, Историческое обозрение мифологии северных народов Европы (прибавление к Крейцеровой «Символике и мифологии древних народов, с послесловием Н. Полевого (ч. XIV, стр. 167 — 190, 251 — 278; ч. XV, стр. 25 — 34).

1829 г.: Рецензия на книгу: Э. Тегнер, Фритьоф-сага, по немецкому переводу Амалии Гельвих, 1826 (ч. XXIII, стр. 423 — 452: замечания о скандинавской мифологии и народной поэзии северных народов); рецензия на «Сокращение скандинавской мифологии»), перевод Степана Руссова, СПБ, 1829 (ч. XXXVIII СТР. 334—335).

1830 г.: Вальтер Скотт, О демонологии и ведьмах, перевод с французСКОГО (ч. XXXV,

стр. 398—422, 531—553; ч. XXXVI, стр. 58—71).

1831 г..: Об индийской поэзии и в особенности об одном эпизоде Магабхарты

(ч. XLVII, стр. 411—438).

1832 г.: Эдгар Кине, О природе и истории, относительно к преданиям мифологическим и эпическим, перевод с французского (ч. XLIII, стр. 3 — 118, 161—178).

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

Полевой считал необходимым знакомить читателей и с главнейшими течениями современной западноевропейской — исторической и филологической — науки. Из журнала Полевого русские читатели узнавали о лингвистических трудах Боппа, Раска и Гумбольдта, о мифологической теории Крейцера, о главнейших западноевропейских и славянских фольклористических сборниках.

Таким образом, «Московский телеграф» служил в полной мере посредником между русским читателем и западноевропейской литературой

инаукой, явившись продолжателем в этом отношении «Вестника Европы»

ивыполняя эту роль гораздо успешнее и талантливее.

Однако отсутствие основательной филологической подготовки и четких общественных позиций мешали Полевому разобраться в основных направлениях научной мысли на Западе, делая его часто апологетом реакционных течений. Так, например, он пропагандировал мистикотеологическое учение Крейцера о происхождении мифологии, причисляя его к величайшим деятелям мировой науки, называя его труды «превосходнейшими» и «необходимыми для всякого просвещенного человека» (ч. X, стр. 75). В части XIV «Московского телеграфа» он поместил перевод статьи второстепенного ученика Крейцера, гейдельбергского профессора Монэ, «Историческое обозрение мифологии северных народов Европы», вышедшую в качестве прибавления к сокращенному изданию (1822) основного труда Крейцера о символике и мифологии древних народов.

Книга Монэ явилась анахронистической уже в момент своего выхода, однако Полевой очень рекомендовал ее, считая, что она сумеет восполнить заметный в русской литературе пробел в области изучений «вопросов мифологии». Монэ, вероятно, заинтересовал Полевого еще и потому, что он делал попытку применить теорию Крейцера к явлениям славянской мифологии, хотя суждения автора о славянах, их характере и верованиях представляются невероятно наивными, а порой и просто нелепыми. Впрочем, в теории Крейцера Полевого занимала не столько теократическая концепция автора (к ней Полевой был совершенно равнодушен), сколько его учение о происхождении древнейших мифологий и языков большей части Европы и Азии из Индии. Это же, конечно, обусловило и интерес Полевого к статьям Макарова, также разделявшего многие концепции Крейцера. Не следует, конечно, забывать и того, что Крейцер представлялся тогда во всей Европе одним из крупнейших авторитетов в области мифологии, и, вероятнее всего, внимание Полевого на его

238

работы было обращено современной ему французской литературой, где как раз в то время появился перевод труда Крейцера.

Наконец, большое внимание уделял Полевой и народно-подражательной литературе, неоднократно останавливаясь на ее методах и задачах и публикуя писателей этого направления: Вельтмана, Даля, Марковича и др.1.

1 Приведем несколько примеров: Ф. И. Русская песня (1826, ч. XI, стр. 7 и 51); Н. А. Полевой. Святочные рассказы (1826, ч. XII, стр. 108—123, 139 — 192); его же, Старинные сказки с новыми присказками (1832, ч. XLVIII, стр. 475 — 496); А. Вельтман, Отрывок из нового романа «Кощей Бессмертный (1832, ч. XLVII, стр. 332—353; 1833; ч. I, стр. 49—67); Т. Кернер, Таинственная пятница. Богемская народная сказка (1828, ч. XXI, стр. 46 — 68) и др. В этом же ряду должно отметить и «Цыганскую песню» Пушкина ( 1825,

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

Разгром журнала, закрытого за отрицательную критику бездарной шовинистической драмы Н. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла», явился вместе с тем и физическим разгромом самого Полевого. Он оказался разоренным, лишенным средств к существованию и вообще какойлибо прямой материальной базы. После немногих попыток как-либо выправиться и сохранить свою независимость он должен был пойти на уступки и сблизиться ради куска хлеба с рептильной печатью и казенной журналистикой. Его путь с этих пор и до самой его смерти — сплошное падение. Полевой становится автором реакционных пьес (например, «Параша-сибирячка») и приторных рассказов и сказок из народного быта, в которых он применял методы, которые когда-то сам сурово осуждал на страницах «Московского телеграфа».

§ 3. Тридцатые годы в историю русской литературы и культуры в целом входят в двух аспектах. С одной стороны, это период, когда завязываются узлы дальнейших идейных течений, и вместе с тем это время усиления политической реакции и оформления на новых принципах крепостнической идеологии. Именно в эту пору создается теория так называемой официальной народности, выраженная в знаменитой трехчленной формуле: православие, самодержавие, народность. Творцом этой формулы, ставшей основой официального политического мировоззрения, был граф С. С. Уваров, некогда участник «Арзамаса», корреспондент Гете, а позже вождь и теоретик реакции.

239

Под лозунгами официальной народности объединились не только все реакционные элементы страны; они имели гораздо больший диапазон, и их использование мы встречаем у различных представителей общественных течений 30-х годов, не принадлежавших непосредственно к реакционному лагерю. Так, например, эти лозунги находим в статьях Надеждина, у правых гегельянцев и др. Правда, в некоторых случаях можно видеть просто официальную терминологию, маскирующую мысли автора

Смысл и содержание, этой формулы очень удачно раскрывает в своих «Характеристиках литературных мнений» А. Н. Пыпин. Сущность системы официальной народности состояла в том, что «Россия есть совершенно особое государство и особая национальность, непохожая на государства и национальности Европы. На этом основании она отличается и «должна» отличаться от Европы всеми основными чертами национального и государственного быта: к ней совершенно неприложимы требования и стремления европейской жизни. В ней господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и истинной политической мудрости...» Россия осталась свободна от тлетворных влияний Запада, являющихся результатом французского вольнодумства и революции.

ч. VI, стр. 69), которую Полевой рассматривал не только как художественное произведение, но и как этнографический документ; к «песне» были приложены ноты; их публикацию редактор сопроводил следующим примечанием: «Прилагаем ноты дикого напева сей песни, слышанного самим поэтом в Бессарабии».

Фольклорная тема нашла место и в сатирическом приложении к журналу, выходящем под заглавием «Новый живописец общества и литературы»; А. Феокритов (Н. А. Полевой), Русская песня (1830, № 2, январь, стр. 29 — 30): пародия на песенные стилизации) (то же — 1830, № 4, февраль, стр. 65 — 66)); его же, Зимний вечер (1830, № 8. апрель, стр. 136 — 142: несколько аналогичных пародий).

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

Она сохранила в целости предания веков и не может сочувствовать либеральным стремлениям Европы. И во внутреннем своем быте Россия не похожа на европейские народы. «Ее можно назвать вообще особою частью света. С своими особыми учреждениями, с древней верой, она сохранила патриархальные добродетели, мало известные народам западным. Таковы прежде всего народное благочестие, полное доверие народа к предержащим властям и беспрекословное повиновение; такова простота нравов и потребностей...» «Своеобразный быт России отвечает нашим нравам и свидетельствует о неиспорченности народа; много патриархального хранит в себе и крепостное право»1.

Таким образом, «народность» объявлялась неразрывно связанной с официальной религией и с существующей политической системой. По принятому в историко-литературной науке выражению, это была народность крепостного права, идеологическое обоснование системы помещичьей власти и всей официальной бюрократической системы николаевской монархии.

Эти положения обусловливали и определяли и характер и формы дальнейших изучений в области фольклора. В фольклористике это направление в сущности не было новостью: зачатки его можно наблюдать гораздо раньше их официального оформления. Их первым предчувствием являются концепции автора

240

предисловия к сборнику Прача; одним из первых апологетов этих идей был Сергей Глинка, статьи которого о народной поэзии в «Русском вестнике» как бы предсказывали позднейшие формулировки 30-х годов.

Вэтой же сфере «народности крепостного права» находятся и подчеркнуто националистический фольклоризм Шишкова и европеизированный — у Карамзина. Наконец, эти же традиции являются и

вкружке Оленина с его стремлением феодализировать народную словесность.

Ближайшими союзниками идей официальной народности» иногда даже неразрывно с нею сливавшимися, были представители реакционнодемократической литературы («мещанская народность»), фронт которой был очень широк и включал различных деятелей. Типичным и наиболее крайним представителем фронта официальной народности был Булгарин; после своего разгрома к нему примкнул и Полевой. Исходным пунктом этой мещанской литературы была вражда к дворянству, понимаемая исключительно в плане сословном, во имя расширения прав и возможностей низших (мещанских) элементов «третьего сословия» и ни в какой степени не затрагивавшая социально-политических основ системы. Эта сословная борьба превращалась главным образом в борьбу с прогрессивным дворянством, и в этой борьбе мощным союзником у идеологов мещанской народности было само правительство.

Влитературе это течение было представлено романами и повестями А. А. Орлова, Ф. Булгарина, Ф. Кузмичева, Аладьина, Машкова и др.; в своих произведениях они часто пользуются фольклорным материалом, и иногда последние бывают до того им насыщены, что могут привлекаться в

1 А. Н. Пыпин, Характеристики литературных мнений, от двадцатых до пятидесятых годов. Исторические очерки, изд. 3, СПБ, 1906, стр. 113 — 115.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

качестве источников для изучения старой обрядности. Таковы, например, произведения Федота Кузмичева. В романе «Усердный сват» изображены свадебные обряды; в повести «Плач на кладбище» — надмогильные плачи; в «Картинах моей юности» подробно описан семик и приведен ряд народных примет и старинных обычаев; в других его произведениях описываются и упоминаются народные игры, духовные стихи, народные праздники. В повестях Машкова встречаются тексты разбойничьих песен и т. д.

Описания часто очень точны и изобилуют любопытными подробностями, тем более ценными, что относятся к довольно раннему времени, когда наблюдения над бытом различных народных слоев были еще скудно представлены в нашей литературе. Художественная беспомощность авторов, протокольность и буквальность описаний в данном случае еще более содействуют их этнографическому значению. Они являются ценным дополнением к описаниям еще и потому, что обычно изображают среду, отличную от той, которой посвящались фольклорноэтнографические описания. Последние обычно относятся к деревне и к крестьянскому быту,—романы же и повести пере-

241

численных авторов охватывают главным образом городское мещанство и описывают его нравы, бытовую обстановку и обрядность. Иногда авторы этих произведений выступали и как собиратели. Пресловутый Александр Анфимович Орлов [1790 (или 1791) — 1840] среди своих многочисленных повестей, рассказов былей и т. д. выпускал иногда небольшие брошюрки с песнями и сказками. В отличие от своих собратий и соратников по мещанской литературе Орлов по преимуществу обрабатывал народные сказки, пользуясь ими и как фабулой для своих произведений и как канвой для полемических пародий. Многие его «повести» представляют собой просто пересказы народно-сказочных сюжетов. Например, серия его «сказок», вышедших в 1833 — 1834 гг. («Сказка первая о черте и сером кафтане», «Чертовы ночи, или новое не любо, не слушай, а лгать не мешай»; сказка: «Владей Фадей нашей Настасьей...» и др.). Им же была выпущена брошюрка под заглавием «Простонародные песни» (М., 1832), где он уже всецело является собирателем и публикатором своих записей. В этой брошюрке напечатано всего две песни, но чрезвычайно любопытен их выбор, он очень характерен для фольклорных интересов этой группы писателей: опубликованные песни относятся не к крестьянскому репертуару, а к тому же мещанско-городскому окружению. Вторая песня этого «сборника» имеет подзаголовок: песня подмастерьев-портных («Вы портные мастера, загуляли вы вчера» и т. д.)1.

1 Ввиду редкости этого издания приводим эту песнь в подробных извлечениях: Вы портные мастера, Загуляли вы вчера.

Припев.

Со вчерашнего похмелья Охо, охо, хо, охохонюшки мои! Загуляли вы вчера, Вам идти домой пора.

Вон, и дядя Вахрамей Бородой трясет своей. Припев.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

242

В дальнейшем это «мещанское» течение в фольклористике найдет наиболее полное выражение в многочисленных трудах Сахарова, теория же официальной народности — в деятельности Шевырева.

С ними частично соприкасаются и сибирские беллетристы 30-х годов: И. Калашников («Дочь купца Жолобова», 1831; Камчадалка», 1833; «Изгнанники», 1834), Н. Щукин («Ангарские пороги», 1835; «Посельщик», 1834 и др.). Целью этих произведений было, по заявлению их авторов, рассеять ложные взгляды на Сибирь и дать истинное представление о ее природе и быте ее обитателей. Поэтому их повести и романы изобилуют различного рода географическими и этнографическими подробностями, в том числе и фольклористическими. Сибирская беллетристика 30-х годов может послужить источником и для этнографа, и для фольклориста, и для исследователя сибирских наречий. Так, например, в «Дочери купца Жолобова» очень подробно описаны различные стороны русскосибирского быта: одежда, кушанья, свадебный обряд (в мещанскокупеческой среде) и пр.; в повестях Щукина — разнообразные предания, тексты заговоров и пр. Большое значение имеют эти произведения и для изучения фольклора и этнографии туземных племен Сибири (например, «Камчадалка», «Изгнанники», обе повести Щукина и многие другие).

К представителям того же направления следует причислить и издателя «Отечественных записок» П. П. Свиньина (1788 — 1839), в журнале которого (1818 — 1830) видное место занимали вопросы изучения местного быта в его различных проявлениях. В своих «Картинах России...» (1839) он уделил некоторое (небольшое) внимание и фольклору, интерпретируя

Бородою он трясет

Ив кабак по нас идет. Припев.

Он в кабак по нас идет

Ихожалого ведет. Припев.

На три дни нас всех в работу, Чтоб к вину отбить охоту. Припев, Ендову он вырывает.

Взашей нас домой толкает. Припев.

Со вчерашнего похмелья Повалился подмастерья. Припев.

Повалился подмастерья, Мы кидаем рукоделья. Припев.

Вот игла их рук валится, Вахрамей беды боится. Припев.

Платье к сроку не поспло, Ан и плохо ему дело. Припев.

И. т. д. Последняя строфа.

Подмастерью рюмки две — Веселее голове.

Припев.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

последний исключительно с точки зрения официальной народности1. К этому же лагерю относится и Н. Д. Иванчин-Писарев (1790 — 1849), автор небольшой книжки «Взгляд на старинную русскую поэзию» 1837), отражавшей воззрения архаистов начала века и потому явившейся уже и в то время своеобразным анахронизмом.

§ 4. Главнейшим выразителем передовых идей русского фольклоризма в 30-е годы явился Пушкин. Пушкин выступает не только как непревзойденный мастер поэтической интерпретации фольклорных произведений, но и как один из первых соби-

243

рателей и теоретиков. К народной поэзии Пушкин подходил и как поэт, и как ученый-исследователь, и как критик. Он отчетливо представлял себе историческое значение народной поэзии, ee роль в создании национальной литературы и метод, которым должен работать писатель, обращающийся к подлинным фольклорным источникам.

Интерес Пушкина к фольклору очень часто освещался в истории литературы совершенно односторонне и неправильно. Чаще всего в этом видели исключительно факт биографического порядка; с другой стороны, в пушкинском обращении к фольклору стремились видеть отход поэта от прогрессивных идеалов и проявление консервативного восприятия идеи народности1.

Биографические моменты, конечно, имели некоторое значение, но не им принадлежала решающая роль, и не они определяли характер и формы пушкинского фольклоризма. Для Пушкина, как и для всего поколения 20 — 30-х годов, в центре литературных интересов была проблема народности. Пушкин неоднократно и по разным поводам останавливается на вопросах о значении народности, формах ее понимания и ее литературной реализации. Такова известная заметка о народности 1826 г.

В ней Пушкин трактует проблему народности как будто лишь в узколитературном плане, однако смысл ее гораздо глубже и значительнее. Это выступление против казенно-патриотических формулировок и против всяких проявлений псевдонародности. Попыткам заключить понятие народности в узкие и ограниченные пределы национальной тематики он противопоставляет могучий размах творчества великих западных писателей (Шекспира, Кальдерона, Расина), постоянно разрывающих эти рамки и

1 Полное заглавие книги П. Свиньина — «Картины России и быт разноплеменных ее народов. Из путешествий П. П. Свиньина», СПБ, 1839. О фольклоре говорится преимущественно в главе XIII «Посиделки»; его понимание сущности и значения русской народной поэзии с наибольшей отчетливостью выясняется в даваемой им характеристике «подблюдных песен», «Подблюдые песни, — пишет он, — всегда начинались хвалою богу и царскому дому — отличительная черта русского благочестия и усердия к царям; с незапамятных времен пели: «Слава богу на небе, слава! государю нашему на сей земле, слава!» (стр 163).

1 Такое понимание находим, например, в известной книге А. И. Незеленова «А. С. Пушкин в его поэзии» (т. I, СПБ, 1903; по концепциям Незеленова, фольклор помог Пушкину освободиться от байронических увлечений; он освободился от скептицизма, и в его душе появляются «народные верования» (стр. 222); в советском литературоведении с такими воззрениями смыкались представители вульгарно-социологического метода. Примером может служить статья И. А. Виноградова «Путь Пушкина к реализму» («Литературное наследство», № 16 — 18, 1934, стр. 72 — 75). Не было изжито советохои наукой и узкое биографическое толкование пушкинского фольклоризма (см., например, Ю. Соколов, Пушкин и народное творчество, «Литературный критик», 1937, кн. 1, стр. 121 — 150).

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклоризм и фольклористика в последекабрьский период.

остающихся тем не менее национальными гениями. Пушкин выделяет на первый план проблему идеологии: народность определяется не темами, не сюжетами, а идейным содержанием. Народный писатель не может ограничиваться узконациональными пределами, он должен опираться и на широкий опыт мировой мысли и мировой культуры. Пушкин объявлял борьбу различным проявлениям псевдонародности: народности официальной, народности мещан и лавочников Пушкин противопоставлял подлинно народные идеалы и подлинную народную поэзию. Его народнопоэтические подражания, в частности его «Сказки», зна-

244

меновали противопоставление живой фольклорной стихии различным сусальным и псевдонародным формам литературы.

Интерес к фольклору у Пушкина, как и у других представителей его поколения, проявился очень рано; он рано познакомился с лубочными изданиями XVIII века, и со сборниками Чулкова и Левшина, и с другими аналогичными изданиями.

Памятником этого раннего фольклоризма явилась первая поэма Пушкина «Руслан и Людмила», которую современники приветствовали как новую страницу в русской литературе, что особенно было подчеркнуто реакционной критикой, увидевшей поэме вторжение в литературу «мужицкой» стихии. Эту точку зрения отчетливее всего выразил Каченовский. Демократический тон первой поэмы Пушкина, несомненно, обусловлен ее фольклорными элементами, и позже своим «Прологом» к поэме (написанным только в 1827 г.) Пушкин счел необходимым подчеркнуть эту народную стихию1.

Как убедительно показала в своей работе М. А. Шнеерсон, первая поэма Пушкина находится всецело в кругу ранних декабристских настроений; в ней уже отчетливо проявились основные элементы эстетики декабризма. В дальнейшем эти связи еще более крепнут.

Пушкинский фольклоризм тесно связан с декабризмом; в последнем — его корни и истоки. Фольклорные интересы Пушкина в основном складываются и формируются в период южной и михайловской ссылки. Южная ссылка — это время наибольшей близости Пушкина к декабристам.

Он встречается	в это время с	М. Ф. Орловым,	С. Г. Волконским,
П. И. Пестелем,	В. Л. Давыдовым,	И. Д. Якушкиным	и особенно с

В. Ф. Раевским, имевшим огромное влияние на поэта. Декабристы предъявляли к Пушкину совершенно определенные и четкие требования, исторические опыты Пушкина в кишиневский период и его опыты исторических пьес той поры («Вадим») в значительной степени навеяны этими требованиями и теми проблемами, которые ставили перед ним его южные собеседники. Среди этих новых для Пущина тем и интересов в новом для него аспекте предстали и вопросы народного творчества. Подобно декабристам Пушкин усиленно интересуется на юге казачьим бытом, казачьими песнями, а также песнями «разбойничьими»; поэма Пушкина «Братья разбойники» построена главным образом на мотивах и материале разбойничьих песен». Относящийся к тому же периоду «Узник»

1 Более подробно см. М. Азадовский, Литература и фольклор, 1938, стр. 5 — 65; М. А. Шнеерсон, Руслан и Людмила Пушкина. Очерки Русского фольклоризма, «Ученые записки ЛГУ», №81, Серия филологических наук, вып. XII, Л., 1941, стр. 19 — 66.