Примечания

Введение

¹ Наиболее важные источники по восстанию Ника были названы еще Э. Гиб­боном, однако этот исследователь не сделал попытки критического их сопостав­ления и следовал в основном за изложением Прокопия, хотя он использовал и другие источники [197, с. 222—226].

² Впрочем, этим общим суждением автор и ограничился. В остальном его труд совершенно неоригинален и зачастую представляет собой буквальный перевод работы В. А. Шмидта на русский язык.

³ В «Истории Византийской империи» [110, с. 499 и сл.] Ф.И. Успенский уже непосредственно связывает историю цирковых партий с восстанием Ника, полагая, что одной из причин восстания явилась борьба правительства с «город­скими вольностями». Из других причин он называет, корыстолюбие чиновников императора (следуя здесь за рассказом Прокопия о восстании Ника) и суровые меры против монофиситов. В последнем выводе автор явно не прав, и его трактовка религиозной политики Юстиниана в первые годы его правления значительно уступает обстоятельному и до сих пор не утратившему своего значения изложению церковной политики этого императора, сделанному Ю. Кулаковским в работе, поя­вившейся в свет почти одновременно (1912 г.) с «Историей Византийской империи» Ф. И. Успенского [55, т. II, с. 233 и сл.]. Сам ход восстания освещен Ф. И. Ус­пенским весьма небрежно и скорее напоминает описание, сделанное Э. Гиббо­ном, нежели В. А. Шмидтом или Дж. Бери.

⁴ Особняком от всех этих названных выше и так или иначе связанных между собой исследований стоит теперь уже совершенно устаревшая работа Л. Мордт­мана, в которой восстание Ника рассматривается исключительно в топографиче­ском аспекте [274].

⁵ Правда, Р. Браунинг говорит мимоходом о том, что Юстиниан обложил соответствующей податью и городское население, которое раньше наряду с более обеспеченными классами в значительной степени могло уклоняться от уплаты ее, в то время как основная тяжесть налогового бремени ложилась на плечи кре­стьян. Данное утверждение, однако, явно сомнительно, так как хорошо известно, что и горожане немало страдали от податей [33, нов. 43, 59]. По всей видимости, можно говорить лишь об общем усилении налогового гнета, а не об установлении не существовавших ранее налогов на городское население.

⁶ Некоторым исключением стала работа Ф. Тиннефельда, который, хотя и пишет о восстании в том же русле, что и другие современные западные византи­нисты, все же на первый план выдвигает роль в нем народных масс. Сам рассказ о восстании Ника помещен автором в разделе «Народ как политический фактор в столице» [311, с. 194—199].

⁷ Иоанн, сириец по происхождению, по-видимому, незадолго до восстания переехал из Антиохии в Константинополь [103, с. 19]. Ряд авторов допускают возможность, что труд Иоанна Малалы был прерван и затем продолжен жителем Константинополя [149, с. 95; 301, с. 703; 76, с. 12]. В любом случае строки, по­священные восстанию Ника, были написаны свидетелем событий.

Глава I

¹ Наиболее важные исследования в этой области: [227; 228; 203]. История Константинополя главным образом в отношении топографии и архитектуры (рассмотрена в следующих изданиях [308; 257; 224].

² Как центр торговой, политической, культурной и интеллектуальной жизни Византии рассматривает Константинополь X. Хунгер [219, с. 41 и сл.]. По мне­нию исследователя, это был город, в котором легко можно было сделать карьеру и который притягивал провинциалов как магнит [219, с. 49]. Константинополю, ставшему в сознании жителей Востока их новым центром, заменившим Рим, по­священа работа Г.Т. Бека [135]. Становление Константинополя как столицы империи рассмотрено в фундаментальном исследовании Ж. Дагрона [170].

³ Сам А. Джонс, характеризуя торговлю и ремесло ранней Византии, упоми­нает об оружейных мастерских столицы [235, т. II, с. 835] и называет ее круп­нейшим шелковым рынком [235, т. II, с. 862]; ср. [232, с. 192], где автор говорит об одном крупном константинопольском торговце одеждой. Парадоксальную точку зрения А. Джонса можно объяснить лишь тем, что, будучи историком ан­тичности, он смотрел на Константинополь так, как смотрели на него современни­ки превращения маленького Визáнтия в имперскую столицу, видя в нем прежде всего город-выскочку, а также тем обстоятельством, что Константинополь как столица складывался постепенно, отстаивая свое право на первенство в империи в упорной борьбе с Александрией и Антиохией.

⁴ И. Караяннопулос и А. Джонс относят понятие «гинекей» только к мастер­ским по производству шерстяных тканей и одежды [239, с. 60; 232, с. 183 и сл.; 235, т. II, с. 836]. Производство шелка, по мнению А. Джонса, было организовано иначе, нежели изготовление шерсти [235, т. II, с. 862]. Между тем специалисты, изучающие организацию производства шелка в Византии, относят понятие «ги­некей» в первую очередь к мастерским, изготовляющим шелк [255; 84, с. 4; 80, с. 227; 79, с. 85; 141, с. 140—141]. Об изготовлении шелковых одежд гинециария­ми содержатся сведения и в Кодексе Юстиниана: Auratas ас sericas paragaudas auro intextas viriles privatis usibus contexere conficereque prohibemus et a gynae-ciariis tantum nostris fieri praecipimus [17, XI, 9 (8), l]. По всей видимости, прав Дж. Уилд, который относит понятие «гинекей» и к мастерским по изготовлению шерсти, и к мастерским, производящим шелк [321, с. 650, 661—662].

⁵ В литературе по поводу этой статьи Кодекса существует довольно ожив­ленная дискуссия. Закон этот точно не датирован и является извлечением из «Ва­силик» (LIV, 16, 16). В начале 40-х годов Р. Лопес высказал предположение, что эта статья относится ко времени не Юстиниана или его предшественников, а Ираклия [252, с. 459—461; 255, с. 5 и сл.; 251, с. 7, и т. д.]. Однако это поло­жение встретило возражения Ф. Дэльгера и его ученика Б. Зиноговица, что по­будило Р. Лопеса вновь выступить в защиту своей точки зрения. Сущность его доводов сводится к следующему: 1) законы, приведенные в Кодексе Юстиниана, прикрепляли работников к их мастерским, недатированная же конституция, напротив, ограничивает возможность поступления в них; 2) конституция не упоминает о «комите священных щедрота, а говорит лишь об управителях про­винций; 3) наказания, которые предусматриваются конституцией, нехарактерны для более раннего периода [254, с. 78]. В рецензии на эту работу Ф. Дэльгер вторично высказался против точки зрения Р. Лопеса, исходя из других, но весьма существенных факторов. В «Василики», отмечает Ф. Дэльгер, не включались новеллы, изданные в период между правлением Тиверия II и Льва VI. Стиль спорной конституции также, по его мнению, больше свойствен Юстиниану либо его предшественникам [177, с. 224).

Доводы, как мы видим, носят формальный характер, но они очень важны, поскольку содержание конституции едва ли в данном случае можно приводить как аргумент: само по себе оно может служить отражением той или иной полити­ки императора. К тому же законы Кодекса и указанная конституция не столь уж несовместимы. В своей совокупности они могут просто-напросто означать, что государственные корпорации являлись закрытыми учреждениями, попасть в ко­торые было столь же сложно, сколь и выбыть из них [141, с. 140]. Меры по огра­ничению вступления в корпорацию скорее всего были вызваны тем, что разорив­шиеся слои населения, в частности куриалы [33, нов. 38, гл. VI], стремились в поисках средств к существованию проникнуть в иные социальные слон, в том числе и в состав ремесленников государственных мастерских, тем самым увеличи­вая число неквалифицированных работников. Государство же было заинтересо­вано в сохранении определенного числа ремесленников достаточно высокой ква­лификации, и относящиеся к государственным мастерским постановления имеют в виду именно их.

⁶ Qui textrini nostri mancipia occultatione celaverit, ternis libris auri pro singulorum liominum suppressione plectetur. Не вдаваясь в содержание этих двух законов, исследователи полагают, что в первом из них [17, XI, 8 (7), 5] также идет речь о рабах, как и во втором [255, с. 6, примеч. 3; 207, с. 31; 235, т. II, с. 836; т. III, с. 281, примеч. 30; 321, с. 656]. Странно, однако, чтобы за одинаковое преступление полагался разный штраф. Думается, это можно объяснить тем, что термин familia gynaecii в данном случае не относится к рабам, скорее всего речь здесь идет о свободных людях. О применении термина familia к свободным см. [172, с. 8; 112, с. 61, примеч. 333].

⁷ Монетарием некогда был, например, Иоанн Постник, патриарх времен Юстина II, Тиверия и Маврикия [39, с. 7]. И. Хан предложил другую класси­фикацию ремесленников государственных корпораций — в зависимости от их экономического и военного значения. Спорность такой точки зрения отмечена И. Ф. Фихманом [112, с. 143, примеч. 107].

⁸ Р. Лопес полагает, что речь идет не о ловцах раковин, а о красильщиках [255, с. 5], но он применяет этот термин (murileguli) и по отношению к ловцам пурпуровых раковин [255, с. 10]. В словарях текст этой новеллы [33, нов. 38] понимается по-разному. Одни [298, с. 671] полагают, что речь идет о красильщи­ках, другие [250, с. 966] — о ловцах раковин. И. Хан [207, с. 31] и А. Джонс [235, т. II, с. 836] считают murileguli ловцами пурпуровых раковин.

⁹ В качестве дополнительного довода А. Джонс указывает на возможность для ловцов пурпуровых раковин получать звание [235, т. II, с. 836]. Но, как уже отмечалось, речь в данном случае может идти только о свободных людях. Сомни­тельным кажется и утверждение А. Джонса о том, что murileguli занимали дос­таточно высокое положение, поскольку куриалы старались попасть в их ряды [235, т. II, с. 836]. Сам А. Джонс считает куриалов единым сословием лишь в юриди­ческом плане; в социальном же и экономическом оно могло объединять людей самого разного положения. В качестве примера автор называет некоего куриала, который был неграмотным ткачом и обедал вместе со своими работниками [235, т. II, с. 737]. Об окончательном размежевании сословия куриалов на богатых и бедных см. [69, с. 147—148].

¹⁰ Ср. для более раннего периода [260, с. 30—31].

¹¹ В отличие от Э. Арвейлер, Р. Жанен и Р. Гийан отождествляют Εξάρτυσις, с верфью Неория [227, с. 235—236; 203, т. II, с. 131]. Εξάρτυσις XIII региона, по мнению Р. Жанена, являлась местом, где корабли оснащались вооружением [227, с. 236].

¹² В отличие от Р. Жанена, считающего, что у Золотого Рога было два пор­та — Неорий и Portus Prosphorianus [227, с. 235], Р. Гийан полагает, что под Неорием хронисты подразумевали порт Προσφόριος, в то время как прежний порт Неорий уже прекратил свое существование и был переделан в верфь [203, т. II, с. 131].

¹³ Η. В. Пигулевская считает, что эти 563 человека (collegiati) составляли отдельную корпорацию, и на основании этого закона делает выводы о положений корпораций вообще [79, с. 66]. То, что речь идет о представителях разных корпора­ций, ясно хотя бы из следующих слов: «...in eorum locum, quos humani subtraxerint casus, ex eodem, quo illi tuerant, corpore subrogentur...» (Cp. [32, с. 230]). См. также [320, с. 128; 86, с. 274, примеч. 64].

¹⁴ По мнению А. П. Рудакова, οι ζαγγάριοι являли собой особый вид ре­месленников, изготовлявших обувь. Обычно же этим занимались σκυτότομοι [86, с. 145—146]. Сведения о них, однако, относятся к более позднему времени.

¹⁵ О названиях кварталов в зависимости от ремесла его обитателей в других городах см. [164, с. 178].

¹⁶ Η. В. Пигулевская [79, с. 66] считает, что корпорации находились в под­чинении префекта претория — на том основании, что закон о них [17, IV, 63, 5] адресован якобы префекту претория Аэцию. Но Аэций в законе назван префек­том не претория, а города. См. о нем [170, с. 266], там же — о датировке закона.

¹⁷ В VI в. он находился недалеко от порта Просфорий [227, с. 236].

^17а По мнению Р. Жанена, рынок был переведен в гавань Юлиана при Юсти­ниане, по мнению же Р. Гийана — при Юстине II.

¹⁸ По мнению Э. Антониадис-Бибику, таможни существовали в Константи­нополе по крайней мере со второй половины V в. и цифры, указанные в эдикте Анастасия (2 и 8,33%), означали обычные торговые пошлины [125, с. 75—94]. Юстиниан, как полагает исследовательница, лишь увеличил размер пошлин, до­ведя его до декаты (10%). О введении Юстинианом десятипроцентной пошлины говорила в свое время и Н. В. Пигулевская [79, с. 89]. Возражая ей, И. Караян­нопулос отметил, что δεκατευτήριον означает не пошлину, а саму таможню [239, с. 168]. Спорность понимания данного слова отмечена и Э. Антониадис-Бибику [125, с. 94—95].

¹⁹ Этот проастий получил название по имени племянника Юстиниана Вораи­да, который наряду с виллой имел в столице особняк, расположенный вблизи от дворца Гормизды [278, с. 451, 459; 227, с. 484]. По мнению Р. Гийана, дом Вораида, унаследованный впоследствии другим племянником Юстиниана, Гер­маном, находился неподалеку от константинопольского порта Кесария [203, т. II, с. 98].

²⁰ В 80-й новелле Юстиниан предписывает, чтобы не имеющую занятий бед­ноту отправляли на помощь к хлебопекам, «людям, обрабатывающим сады» (τούς κήπους έργαςομένοι), или на другие работы. В одном синаксарном житии, события которого относятся к IV в., говорится о целых странствующих артелях рабочих-виноградарей. С такой артелью некий Полихроний добрался от Кипра до Константинополя [39, с. 67].