108

Глава 2. Послевоенная концепция города — особенности формирования и структуры

2.5. Изменение социально-духовной атмосферы в стране и ограничениевозможностей градостроительного творчества. 1947-1948 годы

В 1947 г. в стране начал разворачиваться но­вый экономическим цикл, связанный с возвра­том, как в 30-х гг., методов экономического при­нуждения, исключавших всякие ростки либера­лизма, проросшие в годы войны. Москве в этой ситуации предстояло стать символом жесткой го­сударственной власти. Архитектурно-представи- тельские функции с этого момента все больше концентрируются в столице, ее застройка рас­сматривается как витрина успешного восстанов­ления после войны страны в целом.

Не случайно Москва с самого начала 1947 г. оказывается втянутой в водоворот праздников: в марте широко отмечалось тридцатилетие Мос­совета, в июле — десятилетие канала Москва— Волга, в сентябре восьмисотлетие Москвы, в но­ябре — тридцатилетие советской власти. Эта череда послушно выстроившихся исторических дат, каждая из которых давала повод вновь и вновь перебирать и пропагандировать архитек­турные достижения столицы, позволяет поме­нять местами причйны и следствия. Не празднич­ные события были первичны, они вытягивались на поверхность общественного сознания для то­го, чтобы возвеличить Москву, придать ей статус всесоюзного маяка, светоча, источающего живо­творящие лучи по всей стране. Москва переста­вала быть просто городом, она становилась по­чти одушевленным существом, самостоятельным персонажем, действующим на сцене советской истории. (Название «канал им. Москвы», которое в 1947 г. получил канал Москва—Волга, воспри­нималось как вполне естественное в то время.)

Демонстрация и пропаганда тех московских новостроек, которыми должна была гордиться страна, на многочисленных выставках, торже­ственных заседаниях, в докладах, статьях и вы­ступлениях составляют внешний, поверхностный слой архитектурной жизни этого времени. В та­ком контексте в равной мере активно обыгрыва- лось и то, что уже сделано, и то, что еще пред­стоит сделать. Даже принятое в январе 1947 г. решение правительства о строительстве в Моск­ве высотных зданий было призвано стать обще­ственно значимым явлением.

В марте—апреле того же года одна за другой начинают открываться выставки, посвященные Москве. В Академии архитектуры СССР откры­лась выставка «Архитектура Москвы», и еще 10 передвижных выставок были отправлены по стране. Институт массовых сооружений показал выставку «Жилой дом Москвы». Выставка «Ре­конструкция Москвы», в центре которой выси­лись макеты Дворца Советов и будущей застрой­ки площадей им. Пушкина и Маяковского, откры­лась в исполкоме Моссовета. Обширные юбилей­ные экспозиции демонстрировались в Музее ис­тории и реконструкции Москвы и Государствен­ном историческом музее. Но самая обширная

выставка развернулась в середине августа в до­ме архитектора: «Архитектура СССР за 30 лет», большая часть которой также была посвящена Москве. Здесь были представлены гравюры, ри­сунки, чертежи, обмеры памятников, фотогра­фии реконструированных за прошедшие годы площадей и магистралей, жилых и обществен­ных зданий. В нескольких залах, посвященных Москве будущего, были представлены те объ­екты, которые предстояло построить: проекты крупных «магистральных» жилых и обществен­ных зданий, метро IV очереди (кольцевая линия), макеты проектов реконструкции кольцевых ма­гистралей, планировка и застройка Хорошевско­го шоссе, проекты реконструкции центра, Ле­нинградского и Ярославского шоссе, планиров­ка Нового Арбата, проекты озеленения и благо­устройства, планы и интерьеры Дворца Советов и т. д. Фактически заключительные разделы всех выставок показывали с той или иной степенью полноты один и тот же материал, мелькавший и в периодической печати.

В сценарии превращения Москвы в символ государственности ее архитектуре была отведена важная роль. Обновленная Москва становилась декорациями, в которых должна была протекать хорошо организованная и срежиссированная об­щественная жизнь. Празднование 800-летия го­рода стало небольшой репетицией этой будущей жизни. Немаловажным моментом праздника ста­ла торжественная закладка будущих высотных зданий одновременно на всех местах их будуще­го строительства.

Если отвлечься от внешней оболочки, на ко­торую проецировалась архитектурная жизнь это­го времени, то можно заметить пронизывающее многие выступления ведущих архитекторов стра­ны ощущение переломности момента, заверше­ния какого-то этапа социальной и профессио­нальной жизни и начала нового. Пытаясь осмыс­лить это ощущение, они говорили о том, что им казалось особенно важным в их практической работе: к 1947 г. практически завершено проекти­рование генеральных планов восстанавливаемых городов, хотя большая часть из них еще не по­лучила утверждения; закончены работы по рас­чистке руин в разрушенных городах и наконец-то можно приступить к застройке центральных ан­самблей; настоятельного внимания требуют горо­да тыла, многие из которых подверглись глубокой структурной деформации в связи с эвакуацией п ромышленности.

В архитектурном сообществе появляется по­требность в определенной рефлексии по пово­ду своей деятельности за последние несколько лет и определения стратегии на будущее. В этот момент появляются статьи, в которых делаются попытки обобщить опыт восстановления горо­дов и из него вывести те принципы, на которые

2.5. Изменение социально-духовной атмосферы в стране. 1947-1948 годы

109

должно опираться советское градостроительство в будущем.

Одной из них стала статья В. Н. Семенова «Основы планировки восстанавливаемых горо­дов», в которой он рисует идеальный образ горо­да будущего: «Перед советским градостроителем, участвующим в восстановительной работе, рису­ется образ нового города, построенного на тра­дициях национального зодчества, города, впитав­шего опыт мировой архитектурной культуры, от­ражающего в то же время современность, биение пульса большого социалистического города. Его творческому воображению рисуется этот город, по-современному благоустроенный, удобный для жизни, работы и отдыха, изобилующий парковой и уличной зеленью, включающий в свою ком­позицию наиболее эффектные места природы, город, отражающий в своих монументальных па­мятниках, мемориальной архитектуре и скульп­туре героическую историю нашего народа, город, достойный высокого духовного облика и культу­ры нашего советского человека» ¹⁴⁷.

Парадоксальность ситуации, не осознавае­мая архитекторами в 1947 г., заключалась в том, что они принимали за новый старт в своей твор­ческой работе то, что было скорее финишем. По­вторение предвоенного цикла развития проявля­лось не только в экономике, но и в сфере культу­ры, где с момента выхода известных постановле­ний о журналах «Звезда» и «Ленинград» в августе 1946 г. начался процесс усиления контроля над ду­ховной жизнью, разрыва с западной культурой, нарастание тенденций изоляционизма.

В июне 1947 г. прошло совещание филосо­фов, на котором была осуждена «История запад­ной философии» Г.Ф.Александрова, проявивше­го, по мнению А. А. Жданова, слишком большую терпимость к буржуазным философским течени­ям. Автора, критиковавшегося за «беззубость», не спасло даже то, что год назад он стал лауреа­том Сталинской премии.

С июля 1947 г. стало разворачиваться «де­ло» трех профессоров архитектуры — Д. Е. Ар- кина, Н. П. Былинкина и А. В. Бунина, обвинен­ных в публикации «небольшевистских, беззубых, аполитичных» статей о восстановительном стро­ительстве в СССР в майском номере английско­го журнала «Архитектурное обозрение». Ранее санкционированные свыше, теперь эти статьи вызвали волну политических обвинений. На «су­де чести», которому были преданы авторы ста­тей в декабре того же года, присутствовало около 700 человек.

Можно предположить, что поводом для раз­дражения послужили не только сами статьи, оце­ненные как слишком «объективистские», лишен­ные полемического задора, но и предпосланная им редакционная статья, нелестно отзывавшая­ся об архитектурно-градостроительной политике в СССР.

В ней говорилось: «Однообразный эклекти­ческий стиль современной русской архитектуры,

который кажется нам претенциозным, наивным и чрезвычайно буржуазным, основан (что мы должны в значительной степени отнести за счет влияния русского правительства) на нечто более глубоком, чем на предпочтении своего собствен­ного вкуса или вкуса чужих законодателей вкуса. Можно с уверенностью сказать, что это являет­ся результатом молчаливого принятия политики, основанной на психологической необходимости, возможно более, чем на чем-либо другом, на не­обходимости не опережать медленный рост на­родного понимания. Возможно, что для целого поколения в России нужна архитектура, приме­няющая хорошо знакомый символизм, прежде чем чистые архитектурные формы смогут найти отклик в массах, как они начинают теперь нахо­дить в Западной Европе и Америке. Архитектура чистых форм была русскими принята непосред­ственно после революции как доказательство их эмансипации. Однако они скоро увидали, что по­ступая таким образом, они отошли от характе­ра понимания архитектуры большинством наро­да и только лишили архитектуру возможности играть должную роль в символизации для на­рода — для которого символы имеют большое значение — прочности и надежности их нового общества» ¹⁴⁸.

Дискуссия, развернувшаяся в 1945—1946 гг. вокруг конкурса на составление эксперименталь­ных проектов жилых микрорайонов, была, по су­ти, первой в послевоенный период попыткой под­ступиться к созданию полноценной жилой сре­ды. Она с самого начала была отмечена жела­нием размежеваться с англо-американской тео­рией «нейборхуд'а», вписать микрорайон в об­щую концепцию советского города. Эту попытку нельзя было назвать удачной, но в сгущавшейся общественной атмосфере продолжение поисков уже не могло последовать. В 1947 г. вышла ста­тья Н. П. Былинкина «Градостроительные утопии западных архитекторов». Ту же статью в сокра­щенном варианте перепечатала газета «Совет­ское искусство». В статье критиковались «обвет­шалые идеи муниципального „социализма", кото­рые получают наиболее законченное выражение в теории жилого микрорайона». Стремление при­вить жителям «местный патриотизм» противопо­ставлялось в этой статье идеям генплана Москвы 1935 г., так как «жизнь наша протекает не только в квартире дома; в общественных своих прояв­лениях она точно так же протекает на улицах советских городов, их площадях, ибо, помимо любви к своему кварталу, существует еще патри­отизм города, патриотизм своей страны» ¹⁴⁹.

Отрицательную политическую окраску полу­чили попытки использовать идеи микрорайона

147. Семенов В. Н. Основы планировки восстанавливаемых городов // Проблемы современного градостроительства. Вып. 1. М: Изд-во Акад. арх., 1947. С. 3-9.

148. Текст дается в переводе, сделанном в Академии архитек­туры СССР в 1947 г. РГАЭ. Ф.293. On. 1. Д. 235.

149. Былинкин Н. Градостроительные утопии западных архи­текторов // Архитектура и строительство. 1947. № 1.