112

Глава 2. Послевоенная концепция города — особенности формирования и структуры

Академии архитектуры СССР, руководимых ве­дущими мастерами и сыгравших основную роль в проектировании генеральных планов восстана­вливаемых городов. В июне 1947 г. деятельность мастерских признается неэффективной и по предложению директора проектно-технического бюро Академии архитектуры Я. А. Аир-Бабамяна Президиум Академии принимает решение пре­образовать мастерские в Институт эксперимен­тального проектирования Академии архитекту­ры. Ходатайство об этом направляется в Комитет

I Sfl

по делам архитектуры и в правительство.

Постоянная занятость руководителей мастер­ских выполнением многочисленных заданий при­вела в конечном итоге к тому, что мастерские парадоксальным образом оказались почти не за­груженными проектной работой. Вопрос об этом вплотную встал уже в начале 1948 г. В течение первого полугодия были освобождены от руко­водства мастерскими А. К. Буров, Б. М. Иофан, М. П. Парусников, Л. В. Руднев ¹⁵⁹. Происходит се­рия сокращений сотрудников мастерских, мно­гие из них распределяются в научно-исследова- тельские институты Академии.

В августе 1948 г. была сделана последняя по­пытка сохранить личностный статус творческо- экспериментальных мастерских, придав их рабо­те новую направленность. Дело в том, что реше­нием СМ СССР от 12 декабря 1947 г. Институт ас­пирантуры Академии как учебное заведение был ликвидирован. Аспирантов наспех распредели­ли в различные мастерские проектных организа­ций, руководимые членами Академии, в том чис­ле и в творческо-экспериментальные мастерские. Однако кто и как должен был работать с аспи­рантами, оставалось совершенно неясным. Ака- демик-секретарь Н. П. Былинкин предложил ре­организовать творческо-экспериментальные ма­стерские в мастерские-школы, где мастер-педа­гог будет считать своей центральной задачей под­готовку кадров¹⁶⁰.

Характерно, что в докладной записке Н. П. Бы- линкина нет никаких ссылок на опыт уже суще­ствовавшей тогда мастерской-школы И. В. Жол­товского. Объясняется это и критикой, которой подвергалось тогда творчество мастера, ориен­тированное на западную классику, и довольно сложным положением самой школы, где многое определялось личным творческим кредо мастера.

Еще в апреле 1947 г. Жолтовский обратил­ся в правительство с просьбой улучшить условия работы его мастерской, которая к тому време­ни насчитывала уже около 30 молодых стаже­ров, но размещалась в одной небольшой комнате на территории ГУМа. Работа в основном шла на квартирах, причем архитекторы мастерской- школы были почти лишены возможности участ­вовать в практическом строительстве¹⁶¹. В следу­ющем, 1948 г. положение мастерской-школы еще более ухудшилось. Начались раздоры Жолтов­ского с руководством Комитета по делам архи­тектуры. Сначала речь шла о ликвидации повы­шенного тарифа на проектные работы, которым

пользовалась мастерская-школа, затем — о пре­вращении ее в обычную мастерскую и слиянии с Государственными архитектурными мастерски­ми, позже — о ликвидации мастерской-школы. Весной 1949 г. мастерская-школа была передана в ведение Комитета по делам культпросветучре- ждений РСФСР¹⁶².

Тем не менее косвенно опыт школы-мастер- ской Жолтовского, видимо, был учтен Былинки- ным. Это ощущается и в продуманности програм­мы различных этапов обучения аспирантов, и в заботе о поисках достойного помещения, и в раз­работке механизма осуществления проектов ма­стерских. Вместе с тем этой докладной записке явно было присуще некоторое прекраснодушие, выразившееся, в частности, в том, что для раз­мещения школ-мастерских предлагалось ликви­дировать проектно-техническое бюро Академии и освободить его помещение на ул. Горького.

Такое решение действительно было принято Президиумом Академии в октябре 1948 г., но по настоянию Комитета по делам архитектуры че­рез полтора месяца отменено¹⁶³. Президиум Ака­демии вернулся к идее слияния мастерских и Проектно-технического бюро в Институт науч­но-экспериментального проектирования и опыт­ного строительства. Этот институт входил в но­вую структуру Академии, в которой предлага­лось создать три отделения: архитектурных на­ук, истории и теории архитектуры, инженерно- строительных наук¹⁶⁴. Эта структура, однако, так и не была утверждена.

На фоне угасания личностного творческого начала в проектировании все чаще в противо­вес популярным в 1943—1946 гг. рассуждениям об «искусстве градостроительства» стали разда­ваться утверждения о необходимости «подведе­ния научной базы под градостроительство». В ре­троспективе времени, исходя из принятой нами гипотезы о повторении предвоенного пути раз­вития и методов профессиональной работы, уста­новка на «научность» градостроительства не ка­жется столь естественной. Ведь предпринятые в начале 30-х гг. попытки разработать адекватный научный инструментарий для изучения и проек­тирования города по мере вхождения в систему ценностей тоталитарного общества были доста­точно быстро свернуты.

Разгадку мы найдем, если попытаемся разо­браться в том, что, собственно, понималось в 1947—1948 гг. под архитектурно-градостроитель­ной наукой.

В четвертом пятилетнем плане, принятом в 1946 г., была поставлена задача «не только до-

^|58РГАЭ. Ф. 293. On. 1. Д.210. Л.30.

¹⁵⁹ РГАЭ. Ф. 293. On. 1. д. 264. Лл. 18, 44, 129.

¹⁶⁴ РГАЭ. Ф. 293. On. 1. Д. 264. Л. 182.

161. РГАЭ. Ф. 9432. On. 1. Д. 86.

162. РГАЭ. Ф. 9432. On. 1. Д. 150.

163. РГАЭ. Ф. 293. On. 1. Д. 264. Л. 198.

164. РГАЭ. Ф. 9432. On. 1. Д. 87. Л. 19.

2.5. Изменение социально-духовной атмосферы в стране. 1947-1948 годы

113

гнать, но и превзойти в ближайшее время дости­жения науки за пределами СССР».

На торжественном заседании Академии ар­хитектуры в ноябре 1947 г. в честь 30-летия со­ветской власти президент Академии В. А. Вес­нин сделал доклад «30 лет советской архитек­туры и архитектурной науки». В нем говори­лось: «Архитектурная наука, имея теснейшую связь с практикой, изучая ее и обобщая... должна в то же время быть прожектором, освещающим путь практике. Она должна опережать события, подсказывая новые, наиболее современные, эко­номные и качественные принципы решения всех многообразных задач строительства и, в особен­ности, сложнейшей современной задачи всей ар­хитектуры — градостроительства» ¹⁶⁵.

Однако как должна строиться и из чего скла­дываться такая наука, Веснин не пояснил, огра­ничившись кратким перечнем научных тем Ака­демии. Единственный определенный коммента­рий к будущему архитектурно-градостроитель­ной науки звучал так: «Наша наука должна быть теснейшим образом связана с политикой нашего государства, служить его целям, быть мощным орудием его политики». В ритуальности подоб­ных формулировок и отсутствии какого бы то ни было прогресса в разговорах об архитектур­ной науке убеждает тот факт, что В. А. Веснин буквально дословно повторил часть доклада, по­священную этой теме, прочитанного ровно год назад, в ноябре 1946 г., на VII сессии Академии архитектуры.

Некоторое представление о том, что на самом деле понималось в это время под архитектур­но-градостроительной наукой, дает выступление на VIII сессии Академии архитектуры в декабре 1947 г. Г.А.Симонова, только что назначенного председателем Комитета по делам архитектуры вместо А. Г. Мордвинова: «Нас упрекают в том, что мы плохо работаем и вместе с тем увлека­емся историзмом. Но жизнь ставит перед нами весьма ответственные новые задачи, причем за­дачи эти никак не могут быть разрешены кол­лективом советских архитекторов в порядке их творчества, их можно решить только борьбой большой науки» ^,6в.

В свете «большой науки», т. е. философско- идеологических дисциплин, а не внутрипрофес- сионального уровня знаний, даже такой факт, как принятое в 1947 г. правительственное поста­новление об утверждении генеральных планов 48 важнейших городов страны Советом Мини­стров СССР можно было представить как шаг вперед в архитектурной науке. Симонов говорил по этому поводу: «Смею вас уверить, что если товарищ Сталин будет этим заниматься, это бу­дет и научно, и реально, и тут будут решаться вопросы большой философии».

Развивая свою мысль в докладе на VIII сес­сии Академии архитектуры, он говорил о том, что основное «зерно» научной методологии заключа­ется в революционных преобразованиях в горо-

8 Заказ 1551

дах, подобно тому, как канал Москва—Волга ре­волюционным путем изменил природу. «Старая купеческая Москва физически будет догнивать, но и метод революционного вмешательства тут необходим со стороны наших архитекторов — это есть настоящая идея нашего общества».

Следуя логике доклада Симонова, можно бы­ло сделать вывод, что «большая наука» в архитек­туре и градостроительстве это революционные преобразования, а революционные преобразо­вания в городах возможны только с помощью «большой техники», следовательно, архитектур­но-градостроительная наука — это прежде все­го строительная техника. «Архитектор должен знать технику и из техники сделать искусство» — говорил Симонов.

Пожалуй, именно в этом последнем тезисе и следует искать ответ на вопрос о содержательно- смысловом заполнении профессионального поля деятельности, точнее о замещении утраченного предмета градостроительного творчества. Начи­ная с 1947 г. поиски содержательной концепции города, ведшиеся в 1943—1946 гг. (какими бы обу­женными по своему смыслу они ни были), усту­пают место поиску технических средств застрой­ки городов, приобретшему самоценное значение. Не случайно именно в это время при Президиу­ме Академии архитектуры СССР открылся Совет по инженерно-строительным наукам под предсе­дательством проф. В. М. Келдыша. Была образо­вана также постоянная Комиссия по архитектуре и строительству Москвы под председательством В. А. Веснина, имевшая целью содействие рекон­струкции столицы путем внедрения достижений передовой техники.

Только прикладная проблематика комплекса инженерно-строительных дисциплин могла вы­держать те откровенно потребительские требо­вания, которые стали предъявляться в это время к архитектурно-градостроительной науке. В ок­тябре 1947 г. К.С.Алабян выступил со статьей «Два вопроса архитектурной теории», где обру­шился на историко-теоретические работы Ака­демии архитектуры за то, что «ни одна из них не поставила в тесную органическую связь и за­висимость органические ряды и масштаб соору­жения с идейным содержанием образа. Еще нет теории композиции, которая дала бы в руки архи­тектора некоторые законы построения архитек­турной организации в зависимости от его идей­ного содержания»¹⁶⁷. При этом Алабян прямо говорил, что разработка такой «архитектурной грамматики» необходима для того, чтобы «рез­ко поднять качественный уровень нашей архи­тектурной практики, резко повысить мастерство всей массы советских архитекторов».

На VIII сессии Академии архитектуры К. С. Ала­бян долго говорил о том, что архитектурная наука

¹⁹⁵ РГАЭ. Ф. 293. On. 1. Д. 201. Лл.7-41.

166. РГАЭ. Ф. 293. On. 1. Д. 198. Лл. 83-86.

167. Алабян К. С. Два вопроса архитектурной теории // Со­ветское искусство. 1947. 7 окт.