Симонов А. Журналистика как поступок. М., 2004. 368 с

Георгий Целмс

сжигать. И т.д. и т.п. Словом, никаких объективных доказательств обвинение предоставить не смогло, противоречия в показаниях свидетелей сняты не были, обвинительный приговор, так же как и предыдущий, базировался на предположениях и домыслах, что категорически запрещено законом.

Прошла еще пара лет. И вот Верховный суд снова опротестовывает приговор – слишком уж бездоказательным он выглядел. И снова те же, что и прежде, мотивы протеста.

Получив протест первого заместителя председателя Верховного суда России Владимира Радченко, Мосгорсуд на сей раз не рискует больше упорствовать и отменяет решение «нижестоящей судебной инстанции». Правда, на это уходят уже не дни, а месяцы. Теперь в Савеловском райсуде под председательством судьи Людмилы Мартыновой судят Бровченко в очередной раз. Кстати сказать, такой финал мы и предсказывали в своей публикации: «Есть все основания полагать, что и этот приговор отменит вышестоящая судебная инстанция. Ведь ничего из предписаний Верховного суда фактически не было выполнено» («Новые Известия» за 24 марта 2000 г.).

Верховный суд несколько раз указывает своим нерадивым коллегам на одни и те же серьезные нарушения закона, повлекшие вынесение неправосудного приговора. И в очередной раз предписывает их устранить. Как и год, и два года назад…

Кто заказал и кто написал сценарий боевика?

Из многих указаний надзорной инстанции приведу лишь некоторые, но и их вполне достаточно, чтобы во всей красе увидеть наше следствие и суд.

Верховный суд, а вслед за ним и городской требуют в ходе нового судебного рассмотрения проверить версию Бровченко – не имела ли место провокация, которую организовало ФСБ? У чекистов были основания, мягко говоря, не любить адвоката. В Калуге он «рассыпал» в судах несколько уголовных дел. Возбужденных по их инициативе. Особенно, видимо, раздражило эфэсбэшников «дело Белова», бывшего сослуживца, который благодаря Бровченко был оправдан. Он обвинялся в измене Родине и прочих страшных грехах. Адвокаты в Калуге не решались браться за его защиту. А когда Ольга Горшкова взялась, она вскоре была избита в подъезде собственного дома. Как свидетельствовала потом Горшкова в суде, ей при этом прямо сказали: уходи из дела. Зная все это, Бровченко тем не менее рискнул взяться за защиту Белова. И повел дело весьма успешно. Хотя, как подтверждают все его близкие, он все время опасался провокаций. Потому и старался не ездить в одиночку – брал кого-либо в попутчики. В тот роковой день не взял…

Ситуация вполне возможная: наша газета рассказывала, как против неугодного адвоката в Туле также без всяких оснований с нелегкой руки ФСБ было возбуждено уголовное дело. Из мести.

241

Журналистика как поступок

Когда «после задержания с поличным» (с «дипломатом» кокаина) Бровченко оказался в следственном изоляторе, его навестили два странных визитера: полковник московской милиции и начальник Калужского ФСБ. Будто бы они пытались устроить с ним торг: ты нам компромат на Белова, мы тебе послабление по твоему делу. Было ли это, не было – узнать невозможно. Но защитой установлено, что странная парочка действительно навещала в СИЗО подследственного, о чем свидетельствует журнал посещений. С какой бы это стати? Защита просила судью Шереметьева допросить «непроцессуальных гостей», однако тот отказал в ходатайстве. (Как, впрочем, и во всех других тоже.)

Надзорные инстанции обратили также внимание райсуда на то, что не установлен (да и не было попытки установить) продавец наркотиков. А ведь РУБОП вроде бы проводил целую операцию: слежку, погоню… На последнем же суде все, кроме одного, участники этой операции заявили, что никакой машины продавца и никакого продавца не видели. А тот, кто якобы видел, без конца путался в своих показаниях: то машина с продавцом удрала вправо, то влево… А был ли мальчик?

Судья Шереметьев и два так называемых судебных заседателя почти три года назад узнали, что «дипломат» с наркотиком изымался из машины Бровченко дважды: один раз для милицейских «киношников», второй раз при понятых. Сам же Бровченко был положен лицом на капот машины, так что видеть ничего не мог. Проще сказать, что подбросить «дипломат» в такой ситуации было легче легкого. И изъятый, по сути, без понятых и не опечатанный, он никак не мог служить «вещдоком». Однако служил.

Тогда же на суде выяснилось, что изымал «дипломат» один оперативник, а составлял протокол изъятия другой, исключительно со слов коллеги. То есть процессуальным документом его признать было нельзя, а значит, и вообще не имелось оснований для возбуждения уголовного дела. Но суд и здесь не споткнулся.

Не стану больше утомлять читателя всеми этими безобразными подробностями. Приведу еще лишь одну. Следователь направляет пакет с наркотиком на экспертизу, даже не видя его. А должен был по закону в присутствии понятых не только внимательно осмотреть наркотик, но и подробно описать его в протоколе. Отнюдь не формальное требование, а страховка от подлога. В итоге это «уличающее» вещественное доказательство согласно УПК никак нельзя считать доказательством. Однако посчитали. Вот и получилась чехарда. Сначала указывается, что вес кокаина пять килограммов, затем – 2,4. Пакет не тот, что описан в протоколе изъятия. Внутри странная бирка, которая дает основание предполагать, что пользовались этим наркотиком для оперативных целей многократно. И пр., пр.

Простите, еще одна пикантная подробность. По поводу странной бечевки и бирки в пакете с наркотиками. Свидетели, они же работники РУБОП,

242

Георгий Целмс

проводившие операцию по задержанию, через пару лет вдруг вспоминают, что этот пакет с наркотиком (и с биркой, и с бечевкой) попал якобы преступнику из отдела милиции аэропорта «Шереметьево». Стало быть, милиционеры в одной банде? И нужно срочно возбуждать уголовное дело. Но дела никакого не возбуждают. Даже не запрашивают ОВД «Шереметьево», имелся ли у них в обозримом времени кокаин в таком количестве и не исчезал ли он неизвестно куда?

Тем не менее, судьей Шереметьевым буйные фантазии свидетелей принимается на веру. Интересно, как сейчас будет поступать со всем этим суд в новом составе? Ведь надзорная инстанция предписала ему установить происхождение злополучной бирки.

Кто заплатит за беззаконие? Мы с вами

Вышеприведенными фактами никого нынче не удивишь. Фальсификация, подлог, лжесвидетельства давно стали признаками почти любого следствия и суда, И то, что УПК нарушается с первой минуты задержания и до вынесения приговора, тоже сегодня дело обычное. И никто никогда, как правило, не несет за это ответственности. А ведь деяния правоохранителей (и оперов, и следователей, и прокуроров, утверждавших обвинение) подпадают здесь под целый букет статей Уголовного кодекса. А судья, который не желает этого замечать, заслуживает как минимум разбора на квалификационной коллегии и лишения сана…

Дело Бровченко обнажает еще одну жгучую проблему: издевательство над подсудимыми, находящимися под стражей, грубое попрание всех их прав. Судебная волокита длится бесконечно, жалобы не рассматриваются месяцами. Судебные перерывы также объявляются на месяц и даже на три месяца. Куда торопиться? Подсудимый сидит, а срок его идет. А если сидит безвинно?

Добро бы сидел еще в колонии, а то ведь в СИЗО, куда его доставляют по этапу на очередной суд. А там условия просто пыточные. Летом духота, жара несусветная, зимой – холод, сырость. Перенаселенность, антисанитария, сон в очередь. А этап? В тюремном вагоне, в автозаке. Людей, что сельдей в бочке. Летом это сущая душегубка, зимой можно закоченеть. По много часов не позволяется даже, извините, пописать. Каждый судный день – тоже пытка. Подъем в пять утра и без завтрака многочасовое ожидание, пока машина с конвоем соберет всех подсудимых из других СИЗО. (Бензин ведь приходится экономить.) Голодные, измученные бессонницей подсудимые должны бороться в судебных слушаньях за свою свободу. Какая уж тут борьба?

Во всей этой неприличной истории больше всего поражает бессилие нашей высшей судебной власти. Судя по настойчивым протестам и отмене приговоров, там давно убеждены, что обвинение построено на песке. И сей-

243

Журналистика как поступок

час уже никаких доказательств не добыть. Значит надо прекращать дело. Или рассматривать его в Верховном суде по первой, как говорится, инстанции. И самим выносить оправдательный приговор, раз в районном суде никак не могут на это решиться. Но, похоже, в Верховном суде боятся это сделать: предпочитают, чтобы их нижестоящие коллеги сами выпутывались из скандальной ситуации.

Судье Мартыновой и придется выпутываться – отдуваться за своих коллег. Нынешний УПК («Гибрид водопровода с канализацией», как назвала его наша газета) предлагает ей на выбор две взаимоисключающих статьи. Одна требует от судьи проведения судебного следствия, то есть искать и находить доказательства вины-невиновности. Другая позволяет, взвешивая представленные доказательства сторон, выносить вердикт. Кто не сумел представить, тот опоздал. Посмотрим, какая статья этого противоречивого УПК ей больше приглянется…

Одна надежда: Верховный суд все-таки не позволит бесконечно плевать себе в лицо. Тем более, что в Страсбурге дело, похоже, будет все же рассмотрено. И тогда огромного срама и штрафа не избежать. Вот только штраф этот государство будет выплачивать из нашего с вами кармана.

«Новые Известия», 24.12.2003

ПИСАН ЛИ ЗАКОН ДЛЯ ПРОКУРОРОВ И СУДЕЙ?

Ученый, бывший эксперт ООН Вячеслав Григорьев вот уже три года проводит на себе эксперимент, должный дать ответ на этот вопрос. По его жалобам и искам выиграно уже 15 (пятнадцать) судов, но никто из злостных нарушителей закона и виновников его злоключений пока не понес наказания. Зато сам экспериментатор за это время дважды сидел в тюрьме и после избиения милиционерами стал инвалидом второй группы. Впрочем, ученый не отчаивается. Он знает, что отрицательный результат в науке тоже важен.

Начало эксперименту положило уголовное дело № 12504, возбужденное прокуратурой Московской области. Григорьева и семерых его соратников обвинили в «хищении крупной суммы денег посредством мошенничества». Большинство «подельников» – инвалиды и ветераны труда в возрасте от 64 до 83 лет.

Григорьев сотоварищи попытались реализовать идею, одобренную высшими лицами государства (Ельциным, Черномырдиным и др.). Создав общественную организацию «Народное землепользование», они скупали пустующую землю ближайшего Подмосковья и раздавали ее в пользование членам своей организации. Не все-то пользоваться этой землей VIP-персонам. Насколько знаю, от этого «мошенничества» пострадали только чиновники,

244

Георгий Целмс

привыкшие единовластно распоряжаться землей. Почувствовав, что они лишаются своего бизнеса, чиновники организовали на Григорьева и его соратников гон.

Поначалу две попытки возбуждения уголовного дела провалились: слишком абсурдным было обвинение. Тогда дело возбудили в третий раз. И Григорьев начал свой эксперимент: он не без успеха стал доказывать незаконность уголовного преследования. Так что самое время было его арестовывать.

Из тюремной камеры Григорьев продолжал свой эксперимент: жаловался на незаконность ареста. И произошло чудо: ученого выпустили. Тут бы и остановиться экспериментатору, но он, неугомонный, попытался привлечь к ответственности лиц, виновных в незаконном лишении свободы. Тогда последовал новый арест: прокуратура заявила, что Григорьев якобы скрывается от следствия, для чего объявила его в розыск. Естественно, Григорьев никуда не скрывался (тому есть множество доказательств) и о розыске не догадывался. Это, впрочем, не помещало арестовать его вместе с женой. Причем арест проходил по всем правилам детективного жанра: вооруженная группа ОМОН штурмом взяла квартиру Григорьева и зверски его избила. Результатом захвата явились сломанные ребра и серьезная травма мозга, которая чуть не окончилась смертью.

Тем не менее 64-летний ученый не прекратил свою опасную для жизни экспериментаторскую деятельность: продолжал жаловаться. В конце концов произошло еще одно чудо: после нескольких месяцев заключения мера пресечения для него и жены была изменена на подписку о невыезде. Правда, чистоте эксперимента помешало заступничество депутатов, правозащитников и СМИ.

После этих событий пресловутое уголовное дело № 12504 девять месяцев путешествовало по судам различных субъектов Федерации: прокуроры и судьи все никак не могли решить, кому следует за него браться. Маршрут путешествия был такой: прокуратура Московской области – Мособлсуд – Мосгорсуд – опять Мособлсуд – Бабушкинский райсуд Москвы – опять прокуратура Московской области… И, наконец, дело было принято к производству в Бабушкинском райсуде. По закону на определение подсудности полагается пять дней, а тут девять месяцев! Родить можно. Несмотря на 48 томов дела и 400 страниц обвинительного заключения, следователям, очевидно, так и не удалось установить ни места, ни состава, ни события преступления. Потому и, грубо нарушая закон, неутомимо пасовали его судейские чиновники друг другу. Пока, наконец, не уломали бабушкинских служителей Фемиды. И вот на днях слушанья начались. Впрочем, тут же и были отложены на длительное время.

Естественно, Григорьев не сидел, сложа руки: продолжал исследовать нашу «правовую» систему, играя роль подопытного кролика. Сначала он

245

Журналистика как поступок

пытался достучаться до прокуратуры, сообщая о преступлениях, допущенных милицией: незаконное объявление в розыск, незаконный арест, избиения, превратившие его в инвалида и пр., пр. Прокуратура Московской области игнорировала все эти сообщения. Говоря юридическим языком, прокуратура способствовала сокрытию преступлений. Ведь на подобные сигналы обязана была немедленно реагировать. Или мотивированным отказом, или же возбуждением уголовного дела. Ничего не дали также жалобы в Генпрокуратуру. Оттуда их, как это принято у нас, в нарушение закона пересылали тем, на кого Григорьев жаловался.

Тогда ученый обратился в Мещанский районный суд Москвы с жалобами на бездействие должностных лиц. И суд мужественно признал жалобу справедливой, обязав областного прокурора (теперь уже бывшего) Э. Денисова срочно исправиться. Денисов и ухом не повел.

Опуская подробности, сообщу, что Мещанский суд 13 (!) раз признавал требования Григорьева и его коллег справедливыми и четырежды выносил «частное определение» в адрес прокуратуры. Кроме того, правоту Григорьева подтвердили также Волоколамский и Тверской суды. Однако «стражи закона» цинично игнорировали абсолютно все постановления и «частные определения» судов. Они, грубо говоря, плевали судам в лицо, демонстрируя, кто в стране хозяин. А спустя время при помощи Московского горсуда стали опротестовывать эти постановления…

Тем временем в Бабушкинском суде началось слушанье уголовного дела по обвинению Григорьева и семерых его коллег. И уже с первых минут слушаний судья А.Кузьмин начал нарушать закон: вынес несколько «неправосудных постановлений». (Это мнение не автора статьи, а Мосгорсуда.) Подсудимые направили в адрес городского суда примерно сорок кассационных жалоб. По закону в суде первой инстанции они только должны быть зарегистрированы, а затем немедленно пересланы в вышестоящую судебную инстанцию. Кузьмин же положил все жалобы на себя родимого под сукно. Григорьеву с содельниками удалось, в конце концов, сообщить об этом преступном деянии (иначе не назовешь) в городской суд. Там, изучив жалобы, отменили все постановления, состряпанные Кузьминым, признав их незаконными. И за сокрытие кассационных жалоб также не погладили судью по головке. Словом, Кузьмину пришлось расстаться с мантией. Правда, его отставка была почетной – с сохранением всех судейских привилегий.

Эстафету Кузьмина приняла председатель Бабушкинского суда Л.Зацепа: она лично решила судить Григорьева и его коллег. И сразу же несколько раз нарушила закон. Не провела, как положено, предварительное слушанье. Якобы скрывающуюся от суда 83-летнюю обвиняемую Конашевскую объявила в розыск. Хотя, как удалось доказать, престарелая женщина не была извещена о начале судебного заседания. Находящегося на больничном Шавензова также объявила в розыск, приняв решение о его аресте. С кассаци-

246

Георгий Целмс

онными жалобами она поступила и того проще: стала возвращать их жалобщикам, утверждая, что они «не имеют основания». Вот ведь здорово! Люди жалуются в Мосгорсуд на допущенные ею беззакония, а она собственной персоной бракует эти жалобы. Естественно, подсудимые написали в Генеральную прокуратуру заявление с просьбой привлечь Л.Зацепу к уголовной ответственности по целому ряду статей УК. Генеральная переслала заявление в межрайонную прокуратуру с требованием его расследовать. Те тотчас же ответили своим начальникам, что «для возбуждения уголовного дела оснований нет». Но ученый и его коллеги продолжили эксперимент. И вот первый обнадеживающий результат. Прокуратура г. Москвы отменила «отказное» постановление межрайонной прокуратуры. Так что расследование будет продолжено. И может быть, Генеральный прокурор возбудит-таки против недобросовестной судьи уголовное дело. Пока же Зацепу освободили от обязанностей председателя суда. Чистоте эксперимента, думаю, опять помешали СМИ: выступая в прямом эфире радио «Свобода», ваш корреспондент имел возможность напрямую сообщить все эти факты председателю квалификационной коллегии судей РФ. Очень хочется надеяться, что г- н Кузнецов не оставил это сообщение без внимания.

Редакция «РК» будет следить за дальнейшим ходом «эксперимента Григорьева».

«Русский Курьер», 25.09.2003

ОБЪЕДИНЕННЫЕ БЕЗЫСХОДНОСТЬЮ

Пока депутаты Госдумы двух созывов вот уже седьмой год принимают закон об общественном контроле над местами лишения свободы, матери Кубани, доведенные до отчаяния, объединились и пытаются препятствовать пыткам, которым подвергаются в милиции их сыновья.

Чтобы понять, что происходит в милицейских застенках Краснодарского края (и, естественно, не только там), приведу отрывок из письма несовершеннолетнего Сергея Жученко. Надеюсь, читатель почувствует, что придумать такое невозможно.

«Я опорожнился от боли»

«Здравствуйте мама, папа, бабушка. У меня пока все хорошо. Мама! Я не насиловал ее, мы ее даже пальцем не тронули... Нас стали бить по яйцам, почкам, в живот, и я опорожнился от боли. Нас заставили есть испражнения. Один из нас не выдержал и сказал: «Да, мы ее изнасиловали и избили». Я не хотел оговаривать себя. Тогда меня стали колоть иглами в ухо, плоскогубцами тащили за нос, били дрыном по голове, пробили голову, отбили почки. Я стал писать кровью, но отказывался подписывать то, что от меня

247

Журналистика как поступок

требовали. Тогда завели Дениса, поставили меня на колени и заставили взять в рот его писун. И сфотографировали. Сказали, что покажут Бориску в школе и скажут что «его брат – пидорас». Сказали, что повезут в КПЗ и покажут эту фотографию. И там меня все будут насиловать… В 12 часов ночи нас заставили писать явки с повинной. Мы не знали, что писать, так как ничего не совершали. Тогда нам стали диктовать, что писать. Потом нас повезли к прокурору, и я дал показания – все как было. Меня привезли в ИВС и сказали, что теперь мне хана. В эту ночь меня изнасиловали. Потом били. Я мыл сортиры, спал на полу. Нас снова привезли в прокуратуру, и на этот раз я дал показания, которые от меня требовали… Нет ведь управы на сотрудников. Никто на них не заведет уголовное дело. Это особенно относится к оперу Диме Селеванову и к Алексею Карпову, который издевался надо мной в камере. Он меня и изнасиловал. Я кричал в камере, но никому до меня не было дела. Писать больше нечего, а то сердце разорвется…»

На основании «признаний» его товарищей и самооговора Сережа был осужден «за попытку изнасилования» на четыре года лишения свободы. Осужден один из всей группы подозреваемых. Сережа из многодетной семьи. Денег на адвоката или на подкуп «должностных лиц» у его родителей не нашлось. Никто из истязателей наказан не был. Даже и проверки должным образом не проводилось. Тогда еще не существовало общественной организации «Матери Кубани». Будь она, может быть, судьба Сергея сложилась бы иначе.

Шершавым языком пикета

«Наша организация создана волею сотен кубанцев. Объединенных трагедией и безысходностью, лишенных государственной защиты своих прав и свобод, гарантированных Конституцией России. Кубань захлестнула волна судебно-правового произвола и беззакония. Бесконтрольность правоохранительных органов привела бесправных, обездоленных матерей Кубани к идее объединиться, чтобы воспрепятствовать произволу и защитить наших детей». Это отрывок из письма материнской правозащитной организации, направленного высшим должностным лицам государства и Краснодарского края. Добавлю к этим словам то, что «волна произвола и беззакония захлестнула не только Кубань, но и всю Россию. Правда, Краснодарский край, судя по письмам в редакцию, выступает в качестве явного лидера.

Рождение этой организации происходило не за «круглым столом», не в кабинетах, а прямо на улице, у дверей отделения милиции, где Татьяна Рудакова двое суток стояла в одиночном пикете. Ни холод, ни угрозы не сдвинули ее с места.

Ее сына пригласили «побеседовать» в отделение милиции «на пять минут». Домой он не вернулся. Потребовалась недюжинная энергия матери, чтобы узнать, где находится сын. Она буквально ворвалась в отделение ми-

248

Георгий Целмс

лиции: ее не смогли остановить. Рудакова уже знала фамилию следователя, но никто не захотел показать его кабинет. Как потом выяснилось, в это время сына там избивали. В конце концов, бравые милиционеры вытолкали женщину на улицу. И она встала в бессрочный пикет: «До тех пор, пока не покажут мне моего сына». Когда рядом с пикетчицей появились журналисты, сына ей на минуту показали. Следов побоев она не увидела. Били, как потом выяснилось, профессионально – по почкам. Но она увидела его глаза. Парень прошел чеченскую войну спецназовцем, был приучен к боли. Но по его глазам она поняла, что происходит что-то страшное. Мать дошла до прокурора края, доказав, что задержание было с грубейшими нарушениями закона. В конце концов его выпустили «под подписку», а через два месяца прекратили уголовное дело «за отсутствием состава преступления». И даже извинились перед матерью: «Что поделаешь? Иногда и у нас случаются ошибки». Но она знала уже к тому времени, что такие «ошибки» отнюдь не иногда, а очень часто. К ней просто толпами повалили несчастные матери со схожими историями. И все они решили, что надеяться можно только на себя. И стали действовать. Собрали, в частности, материалы по обстоятельствам гибели шестерых парней и одной девушки, смерти которых были списаны на несчастные случаи. По данным правозащитников, двое парней были убиты бывшими сотрудниками ГУИНа «как нежелательные свидетели», один сотрудниками милиции при задержании, один скончался от пыток в ИВС, один погиб в медвытрезвителе, девушку убил участковый… Матери располагали не только свидетельскими показаниями, но и врачебными заключениями, фото- и видеоматериалами. Конечно, весь этот собранный материал нуждался в проверке компетентных органов. Но краснодарские правоохранители проявили к нему полное равнодушие. Более того, власти попытались скомпрометировать лидера организации. Во время одного из пикетов чиновник из аппарата уполномоченного по правам человека (!) стал раздавать пикетчикам «справку». В ней было написано, что «Рудакова привлекалась к административной ответственности за распитие спиртных напитков в общественных местах», была дважды судима и лишь недавно освободилась. Рудакова тотчас же сделала запрос в ГУВД и получила ответ: в базе данных не значится. То есть, не привлекалась, не была судима. Можно было бы привлечь чиновников к уголовной ответственности, но на это пока нет времени. «Матери в защиту прав задержанных, подследственных и осужденных» продолжают борьбу.

Пропавшие без вести

Закон предписывает при задержании немедленно предоставлять задержанному право на один телефонный звонок. Или родным, или адвокату. В большинстве случаев это право не соблюдается. И также в большинстве случаев, как установила организация «Матери в защиту прав…» задержание, как

249

Журналистика как поступок

положено, не оформляется протоколом, запись в журнал ИВС своевременно не делается. Так что человек как бы пропадает без вести. И в этот самый момент с ним «работают». А если забьют до смерти, всегда можно выкинуть труп на улицу: попробуй, узнай, кто убил. Человек ведь «в списках не значится».

Задержание обычно происходит в 18 часов пятницы или в праздничные дни. То есть во время, когда ни до какого начальства не дозвонишься. И официального проверяльщика можно не опасаться.

Первое, что сделали матери: создали «горячую линию». Иначе, центр правовой скорой помощи. По телефону этой скорой помощи можно дозвониться круглосуточно: Татьяна Рудакова спит с мобильником в обнимку. Родные человека, увезенного в милицию, всегда могут рассказать обстоятельства задержания. И если при этом нарушается закон, что чаще всего и бывает, утром в прокуратуру уже подается жалоба. В таких ситуациях дорога каждая минута.

Важнейшей задачей было обеспечение права задержанного на телефонный звонок. Рудакова поехала в Москву и сумела добиться встречи с руководителем Главного управления собственной безопасности МВД России. Договорились о сотрудничестве. Из Москвы в Краснодар последовал звонок. И начальнику Краснодарского УСБ было разъяснено, что на Кубани начинается эксперимент по взаимодействию общественности с милицейской службой безопасности. Не знаю, насколько искренним был «договор». Но это дало возможность общественной организации «Матери в защиту прав…» напечатать специальное удостоверение для своих членов, в котором сообщалось о совместных действиях по выявлению правонарушений. А также о законном праве на телефонный звонок. Кроме того, в «удостоверении» указывались телефоны службы безопасности.

На сегодняшний день можно говорить уже о некоторых результатах. За два года своего существования организация добилась освобождения 60 незаконно задержанных. Трое (пока трое) сотрудников милиции «за превышение должностных полномочий», а точнее, за пытки осуждены. Правда, двое лишь условно. Благодаря усилиям организации удалось по протесту Верховного суда РФ дважды отменить неправосудный приговор, вынесенный Зубаилу Аслану (десять лет лишения свободы). Впрочем, местные служители Фемиды все никак не хотят признать свою ошибку…

На днях в Государственной думе состоятся парламентские дебаты, предваряющие «второе чтение» законопроекта «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания…» Наверняка предстоит особо яростная дискуссия по поводу контроля над изоляторами временного содержания. Именно в этих местах сегодня наиболее жестоко попираются права человека. Именно в этих местах пытки стали обыденным явлением. Если не верите, спросите об этом матерей Кубани.

«Русский Курьер», 04.10.2003

250