Симонов А. Журналистика как поступок. М., 2004. 368 с

Галина Ковальская

Парня срочно восстановили в списках личного состава и приехали снова забирать в армию. И тут у бедолаги не выдержали нервы: он попал в психушку. В Союзе комитетов солдатских матерей настаивают, что он не косил от армии, а по-настоящему заболел от всех этих злоключений.

В осенний призыв 2002-го молодых людей вновь караулили с милицией по подъездам, вновь приходили домой, стараясь застать врасплох – попозже ли вечером, ближе к ночи или с утра пораньше – и тащили на призывной пункт. Часто врали: говорили, мол, отвезем в военкомат на медкомиссию, а из военкомата, слова не говоря, везли на Угрешку. Когда призывник проходит обычную процедуру: загодя получает повестку, приходит по ней на призывной пункт, у него есть хоть какая-то возможность собрать необходимые документы, если ему полагается отсрочка. Он может попытаться доказать, что повестка пришла по ошибке, наконец, может лечь в больницу на обследование, если нездоров. Конечно, разбираться с военкомами далеко не всегда получается, но в конце концов, если есть время, можно попросить помощи у тех же Комитетов солдатских матерей или у других правозащитников, обратиться к адвокату... Облава на то и рассчитана, что призывник ничего не успеет. Поэтому именно во время облав больше всего попадает в армию тех, кто, как Борис Кулыгин и Альвиан Джафаров, не должен быть призван.

Саша Ворожейкин получил повестку на 11 ноября и собирался идти в армию. А 5 ноября гулял со своей компанией, и с ними стали задираться взрослые мужики. Слово за слово, завязалась драка, один из мужиков вынул нож... У Саши – проникающее ранение позвоночника, тяжелая травма, с которой он лежал в больнице, а потом был выписан с назначением: два месяца домашнего режима. Разумеется, родные отнесли все документы в Лефортовский военкомат. Однако утром 17 декабря в начале восьмого к нему домой явился участковый с человеком в погонах и буквально вынул из кровати: «В военкомат на обследование». У Саши на руках был открытый больничный и выписка о состоянии здоровья, полученная в больнице. Все это человек в погонах взял с собой: «Там, в военкомате, хирург посмотрит». Однако ни к какому хирургу Сашу не повели, рану никто смотреть не стал. «Вышла какая-то тетенька в красной кофте, – рассказывал он потом матери, – и, даже не глянув в открытый больничный, сказала: «Ничего у тебя уже не болит, можешь служить». Не успел глазом моргнуть, как уже привезли на призывной пункт и вечером того же дня отправили в часть. Сашина мать Людмила Николаевна работает воспитательницей в детском саду. Утром уже собиралась на работу, когда незваные гости нагрянули. Переживала, конечно, что сына больного вытащили на улицу, но и в мыслях не держала, что забреют с раной в позвоночнике. Вернулась вечером с работы: где Саша? Бросилась звонить в военкомат, там с радостью отвечают: «А он уже в армии». Несколько дней не мог-

281

Журналистика как поступок

ла не то что связаться и поговорить с сыном – узнать, где он. «Всякий раз отвечали по-разному, то одно место, то другое называли», – у Людмилы Николаевны до сих пор начинает дрожать голос, когда вспоминает. Наконец все те же «Солдатские матери» нашли: парень в Москве, в Тушино. Перезвонила в военкомат, там опять говорят: «В Подмосковье». Она переспросила: «Мне сказали, что в Тушино!» Тогда через какое-то время военком подтвердил: точно, там. Хорошо, что нашелся так близко к дому. Вон

водной семье так же парня из дому забрали «на обследование» и пропал с концами. Больше недели семья не могла узнать, где он. Потом оказалось

– в Хабаровский край увезли. Туда ведь и не позвонишь: никакой зарплаты не хватит. Так и не простились. Закон не обязывает военнослужащих, обеспечивающих призыв, сообщать перепуганным родителям, куда подевались их чада, а обыкновения такого у них и подавно нет.

Саша бодрится, говорит матери, что чувствует себя неплохо, только вот на морозе рана болеть начинает. И еще как-то раз после бани температура высоченная поднялась, но ничего, отлежался.

Максима Платонова забрили с остеомой бедра. (Остеома – доброкачественная костная опухоль.) 4 декабря вызвали в военкомат: он пошел туда, имея на руках медицинскую карту, в которой значился диагноз и было указано, что пациент нуждается в операции. Собственно, в декабре Максим и ждал своей очереди на операцию. В военкомате хирург его смотреть не стал, сразу направил к главному врачу. Главврач повертел в руках Максимову карту и сказал: «Одевайся, поедем на медкомиссию». Вместо медкомиссии юношу привезли на Угрешку. Если бы у него не оказалось при себе мобильника, родители и не узнали бы, что ему нужно привезти туда мыло и зубную щетку. Максимова нога, естественно, с первых же дней не давала ему покоя. «Все ребята бегут по плацу четыре круга, а я даже один пробежать не могу», – жаловался он матери. В начале января простудился, заболел воспалением легких, его положили в госпиталь. В госпитале умудрился пробиться к хирургу, тот подтвердил диагноз и показания к операции. 23-го в том же госпитале Максима оперировали. Что, Родине так необходимы солдаты, нуждающиеся в срочной медицинской помощи?

Хотя офицеры при общении с журналистами стоном стонут, что призывники сплошь нездоровые и работать с ними невозможно, хотя из-за того, что призывают ребят с неустойчивой психикой, то и дело случаются трагедии, и военкомы, и главы местных администраций – все отвечают лишь за количество призывников, а не за их «качество». Командир части,

вкоторую попал Максим, ни с кого ведь не спросит, зачем им прислали больного мальчика. И даже если Максимовы родители надумают судиться (вряд ли: пока сын в армии, все боятся, как бы хуже не сделать), максимум, на что можно рассчитывать, – это на возвращение Максима домой (и то, если судья окажется не таким, как в случае с Джафаровым). А

282

Галина Ковальская

военкома за то, что призвал больного, никто не накажет. В июне 2000 года правительство РФ постановило награждать глав администраций регионов за выполнение плана по призыву: лучшему губернатору полагается орден, двум последующим – денежные премии. То есть губернатор прямо заинтересован забрить как можно больше ребят и не несет никакой ответственности, если среди них окажутся те, кто по закону не подлежит призыву или должен иметь отсрочки.

Дмитрий Кривоносов в отличие от Бориса Кулыгина, Саши Ворожейкина или Максима Платонова призыву подлежит по закону. Его мать, воспитывающая Диму без отца, инвалид всего лишь третьей группы, так что формально все правильно. То, что Татьяна Михайловна – глухонемая

иу нее на руках парализованная бабушка, значения не имеет. Диму, как и других, с милицией забрали из дома на призывной пункт, оставив Татьяну Михайловну в полном отчаянии от собственной беспомощности: она ведь даже неотложку бабушке в случае чего вызвать не может.

Облавы на призывников – штука нынче чрезвычайно распространенная. Редкая призывная кампания без нее обходится. Они начинаются обычно за месяц-полтора до окончания призыва и, чем ближе к концу, тем становятся лютее. В середине 90-х ребят искали с помощью солдат из близлежащих воинских частей. Потом эту практику признали незаконной

итеперь ловят с милицией.

ВСоюзе комитетов солдатских матерей считают, что и эта практика сомнительна с правовой точки зрения. Речь идет не о случаях вроде кулыгинского – здесь нарушение закона очевидно, а о том, что ловить ребят с милицией и с ходу тащить на призывной пункт не полагается. Но даже если подобная практика вписывается в рамки действующего законодательства (а закон «О воинской обязанности и военной службе» составлен так, чтобы дать властям максимальные полномочия в отношении призывников и допризывников), очевидно, что ее воздействие на общество разрушительно. А точнее, разрушительна сама система призыва, следствием которой и стали систематические облавы. Когда, с одной стороны, ответственные за призыв заинтересованы нахватать как можно больше народа, а с другой – «контингент» рассматривает службу как тяготу, которой всячески стремится избежать, у первых появляется искушение выследить и внезапно сцапать вторых. А вторые всеми правдами и неправдами спасаются от первых. Не предпринимают специальных усилий, чтобы уклониться от призыва, те, кто считает себя по тем или иным причинам не подлежащим призыву, к примеру, имеющие на руках больничный или родственника-инвалида. Они-то и становятся жертвами облав. В результате парни, призванные больными, порой становятся в армии инвалидами (впрочем, и те, кого призвали здоровыми, как мы знаем, тоже нередко возвращаются больными), а родственники, лишившиеся кормильца или опоры в семье, остаются фактически социальными сиротами, как Кулы-

283

Журналистика как поступок

гинская сестра. К сожалению, едва ли эта практика изменится. Армии катастрофически не хватает солдат, а переход к комплектованию Вооруженных сил на контрактной основе все откладывается и откладывается. Стало быть, призывной контингент и дальше будет пополняться с помощью облав.

«Еженедельный журнал», 04.02.2003

Алексей КЛОЧИХИН, Ольга ТОДОЩЕНКО («Пермские новости», Пермь)

РАКЕТЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Пермь превратится в свалку вооружений?

Помыкавшись по просторам России в поисках наиболее подходящего места для строительства комплекса утилизации твердотопливных ракетных двигателей (КУРДТТ), спустя 5 лет американцы снова вернулись в Пермь. И похоже, что на этот раз местная власть отнеслась к ним вполне благосклонно. Никто не кричит об экологии и не собирается проводить референдум. Более того – переговоры ведутся в страшной тайне, и сообщать широкой общественности о подготовке к съемке второй серии нашумевшего боевика под названием «Ракеты в Перми-2» никто не собирался.

Негр на Компросе

Эта почти детективная история началась на улицах Перми декабрьским вечером в конце прошлого года. Журналист-пермяк, живший некоторое время в Штатах, увидев на Комсомольском проспекте весьма солидного негра в компании с не менее солидными белыми джентльменами, сделал вполне логичный вывод, что перед ним – англоязычные иностранцы. И решил пообщаться: мол, откуда будете, ребята. Да вот, ответили ему, приехали к вам с миссией мира. Будем на наши деньги ваши «нук- леа»-ракеты уничтожать...

Как раз в это же время в центральных средствах массовой информации появились сообщения о бесславной кончине проекта строительства КУРДТТ в Удмуртии, в 8 километрах от города Воткинска. Вложив в ГПО «Воткинский завод» $87 млн, американцы были вынуждены отказаться от дальнейшего строительства по политическим причинам. В Удмуртии произошло то же, что и в Перми в 1995–1997 годах. Там тоже шла подготовка к выборам, и местное руководство ради сохранения власти не пожалело

284

Алексей Клочихин, Ольга Тодощенко

даже $400 млн инвестиций, которые должна была принести республике реализация программы по утилизации ракет. Пермский PR-сценарий был переписан полностью – с призывами всегда иметь над головой чистое небо, с митингом жителей славного города Воткинска, решением городской Думы о проведении референдума, отмене референдума Верховным судом республики и т. д.

Лучше всего перипетии тамошней борьбы иллюстрируют заголовки удмуртских газет за 1999 год. Начиналось с вполне безобидного «Эксперимент с удмуртским акцентом» или чуть ехидного «Наши ракеты кончат этично». Затем последовали более напряженные – «Судьба проекта – в руках экологов» и «Как не отравиться диоксинами». А закончилось «Привидением над воткинским пустырем» и «Наш город в Интернете, или Пора браться за колья». Комментарии излишни.

Постановление председателя правительства Удмуртии Юрия Питкевича об аннулировании прежних решений о строительстве комплекса, подписанное в марте прошлого года, поставило в неловкое положение всю Россию. В соответствии с договорами СНВ-1 и СНВ-2, мы просто обязаны уничтожить часть советского ракетно-ядерного наследства, причем без всякой посторонней помощи. Другое дело, что США заинтересованы уменьшить арсенал недавнего противника, и в соответствии с законом Нанна-Лугара, принятым в 1991 году, готовы выделить на это немалые средства. Программа уничтожения советского химического оружия стоимостью в $10 млрд сейчас успешно реализуется. Без скандалов решается и самая главная проблема по утилизации ядерных боеголовок, о которых здесь речь не идет вообще. Зато с утилизацией самих ракет, а точнее, их корпусов и топлива, получился уже второй «облом».

Все кивают на губернатора

Долго искать адреса пермских предприятий, с которыми могли вести переговоры американцы, не понадобилось. Ничего нового в Перми строить не надо, поскольку все необходимое для комплекса здесь уже есть. НПО «Искра» разрабатывает ракетные двигатели, завод имени Кирова в Закамске делает ракетное топливо. В середине 90-х именно здесь, в НИИ полимерных материалов (фактически КБ завода им. Кирова), на американские деньги предполагалось достроить экологически чистый стенд для утилизации двигателей. До этого все испытания проводились на открытом стенде с полным выбросом отработанных газов в атмосферу. И ничего, жили.

Правда, на этот раз источники, пожелавшие остаться неизвестными, сообщили, что генеральным подрядчиком в Перми, скорее всего, станет ПЗХО «Машиностроитель». Туда мы в первую очередь и позвонили.

Однако в отсутствие генерального директора Владимира Ломаева, до конца января находившегося в командировке, на «Машиностроите-

285

Журналистика как поступок

ле» никто не взял на себя ответственность прокомментировать рассказы гуляющих американцев. Как, впрочем, никто не отрицал и сам факт ведения переговоров. «Контракт еще не заключен. Позвоните через полтора-два месяца, а еще лучше – через полгода. Тогда можно будет говорить о чем-то конкретно». (Хотя, по непроверенным данным, одна ракета уже утилизируется и речь идет о следующих шести). Официальный же запрос на имя директора, отправленный 30 января, также остался безответным. Зато во время переговоров автору статьи как бы невзначай напомнили судьбу военного журналиста Григория Пасько, недавно выпущенного из тюрьмы досрочно.

К счастью, представители завода им. Кирова и НПО «Искра», которых называют в числе смежников «Машиностроителя», оказались более миролюбивы. По словам генерального конструктора «Искры» Михаила Соколовского, участие его объединения в проекте будет выражаться прежде всего в ведении документации, как у любой другой про- ектно-конструкторской организации, которая обязана довести свое изделие до конца. Кроме того, совместно с Пермским государственным техническим университетом (кафедра профессора Я.Вайсмана) «Искра» разработала уникальную технологию пиролиза и утилизации композиционных материалов, которая в ноябре прошлого года получила золотую медаль на Международном салоне изобретений и инноваций в Брюсселе. Композиционные части корпусов ракет, которые раньше просто закапывали в землю, теперь можно превращать в углеводородное сырье и снова пускать в производство. Печь для утилизации впоследствии можно использовать и для сжигания любого городского мусора, что сразу решило бы массу коммунальных проблем.

Вот только надеяться на то, что деньги на доводку печи даст заокеанский дядюшка, уже не приходится. Шесть лет назад американцы еще готовы были вести соответствующие переговоры. А теперь все, поезд ушел. Удмуртский опыт отучил американцев разыгрывать добреньких, и сейчас они ставят вопрос жестко: вот деньги, вот технология корпорации «Локхид – Мартин», жгите. Их даже не интересует дальнейшая судьба пустых ракет, лишь бы топлива не было.

Точно так же остался без инвестиций НИИ полимерных материалов, где все эти годы потихоньку достраивали тот самый экологически чистый стенд, на котором можно как испытывать, так и утилизировать ракеты. По словам директора института Анатолия Талалаева, многолетняя строительная эпопея в 2003 году все же закончится, и стенд, построенный исключительно на российские деньги, будет использоваться исключительно для российских же нужд. В словах Талалаева, вспомнившего 770 млн рублей, которые в 1995 году «проплыли» мимо его института, чувствовалась явная горечь и нежелание распространяться на

286

Алексей Клочихин, Ольга Тодощенко

эту скользкую тему. Впрочем, он тоже не отрицал возвращение ракетной темы в Пермь.

Причем и НПО «Искра», и НИИПМ вполне могли бы сами стать головной организацией предполагаемого комплекса, но ни там, ни тут нет никакого стремления проявлять инициативу. У всех участников ракетного скандала середины 90-х остался такой ожог, что одно лишь слово «утилизация» вызывает аллергию. И все дружно кивают на областную администрацию, где должны принять политическое решение. Ведь именно команда нынешнего губернатора в свое время пошла на поводу антиракетных настроений, почти доведя дело до референдума.

Здесь вам не Удмуртия

Вероятно, это неприятное обстоятельство и заставляет окружать в общем-то чисто техническую проблему такой тайной. Ракеты все равно будут утилизированы, а соответствующие условия есть только в Перми и Бийске. Но чтобы «сохранить лицо», нужно преподнести проект широкой общественности в максимально выгодной для Прикамья форме.

А вот этого пока не получается. Финансировать закрытый стенд в Закамске и корпус термообезвреживания на «Искре» американцы, похоже, не хотят. И что остается? Утилизация старым добрым «открытым» способом со всеми вытекающими экологическими последствиями? Спрашивается, за что боролись...

Конечно, общественное мнение в области нынче сильно изменилось. Это в 95-м году простой обыватель при словосочетании «уничтожение ракет» пужался и представлял себе не иначе, как ядерный гриб над Пермью. Пояснения, что боеголовки утилизируют совсем в другом месте, а на корпусах ракет нет даже следов наведенной радиации, оставались неуслышанными. Один лишь вопрос так и не состоявшегося референдума повергал в шок: «Согласны ли вы на размещение на территории Перми базы утилизации твердотопливных ракет стратегического назначения?»

На такой вопрос просто невозможно ответить «да».

Другое дело, если бы здесь же объяснялось, что речь идет только о ракетах без боеголовок, что ракеты под Пермью жгут уже десятки лет, что процесс будет находиться под жестким экологическим контролем, а самое главное – что американцы взамен вложат в экономику области сотни миллионов долларов, которые помогут открыть тысячи новых рабочих мест... Прекрасный пример использования PR-технологий для манипуляции общественным сознанием.

Теперь вопрос звучит уже по-иному: как «раскрутить» американцев хоть на какие-нибудь вложения, пока им все это не надоело и они не оставили русских самостоятельно разгребать свои ядерные завалы?

287

Журналистика как поступок

Кроме того, молчание вокруг такого общественно значимого проекта может окончательно испортить отношение к утилизации широких слоев населения. Раз тайны, значит, дело нечисто. Лучше прямо и честно ответить на возникающие в связи с возобновлением переговоров вопросы.

И самый первый – о каких объемах все-таки идет речь? Если американцы будут финансировать утилизацию ракет только на открытом стенде, укладывается ли дополнительное количество выбросов в установленные законом российские экологические нормы? Достаточно ли финансирования для оптимального решения вопроса? Какова доля тут российской стороны и обеспечена ли она деньгами? Каким образом будет осуществляться экологический контроль? Как будут все-таки утилизироваться корпуса ракет?

Справедливости ради надо заметить, что при расследовании темы высказывались разные, в том числе и откровенно антиамериканские, мнения. Достаточно высокопоставленные специалисты завода им. Кирова, вспоминая односторонний выход США из договора о противоракетной обороне, вообще предлагали всякую утилизацию прекратить, а ракеты «складировать». На всякий случай.

Впрочем, пока никто и не говорит о том, что в Перми собираются утилизировать все 916 маршевых двигателей сокращаемых ракет. По весьма осторожным слухам, пока «Машиностроитель» ведет переговоры всего лишь об «украинских» ракетах (СС-22), т.е. бывших советских, но базировавшихся на Украине. Кстати, там уже утилизируют ракеты на американские деньги гидромонитором, по уникальной технологии фирмы «Тиакол – Хеми». Говорят, что в использованной воде потом карасей разводят.

Идея построить такой же комплекс в Прикамье, то есть обойтись без сжигания и связанных с ним экологических проблем вообще, бродит в коридорах и нашей областной администрации. Заодно можно было бы помочь и депрессивному Кизеловскому угольному бассейну, поскольку адресом возможного строительства называется треугольник Гремячинск – Кизел – Губаха. Этот проект самый дорогой, зато американцы смогут быть уверены, что их деньги используются исключительно на разоружение. Ведь тот же закрытый стенд в НИИПМ можно использовать и для испытания ракет, а гидромонитор – только для утилизации.

Некоторым подтверждением последней версии и того, что американцы вернулись в Прикамье всерьез и надолго, служит еще более смелый слух о том, что в Перми им уже купили 20 квартир. Проверить его пока не представляется возможным.

Вот разве что еще раз выйти побродить по улицам...

«Пермские новости», 07.02.2003

288

С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ…