О целостности литературного произведения

Читатель воспринимает литературное произведение в его целостности. Исследователи в ходе анализа выделяют разные уровни и создают дифференцированную сеть понятий.

119

Это — процесс расчленения, естественный и закономерный. Но столь же естественно и закономерно стремление интегрировать уровни и результаты анализа, установить соотношение понятий и приблизиться к целостно-исследовательскому пониманию, в котором первоначальное читательское восприятие не только подтверждено, но и обогащено и скорректировано результатами предшествующего анализа¹.

В настоящих заметкам мы стремимся выяснить характер соотношения между понятиями «сюжет», «субъектная организация», «автор», «читатель».

1. Субъектная организация и сюжет

До последнего времени субъектный и сюжетный уровни рассматривались порознь. Теперь наметилась тенденция к. установлению связей и соответствий между ними. С одной стороны, специалисты по сюжетосложению ощущают насущную потребность интерпретировать сюжет в терминах субъектной организация ², с другой стороны, исследования на субъектном уровне приводят к необходимости учитывать сюжетику. Это движение к синтезу, совершающееся с разных сторон, симптом приближения к новому, более глубокому постижению словесно-художественного произведения как единства. Такое понимание, во-первых, нуждается в проверке на материале; во-вторых, необходим теоретический подход: осмысление и терминологическое оформление. В дальнейшем мы остановимся именно на теоретической и терминологической сторонах проблемы.

Нам кажется, что терминологическим выражением представления о единстве субъектного и сюжетного уровней может служить словосочетание «субъектная организация», введенное нами прежде, но оно нуждается теперь в переосмыслении.

Субъектная организация есть соотнесенность всех отрывков текста, образующих данное произведение, с субъектами речи — теми, кому приписан текст (формально-субъектная организация), и субъектами сознания — теми, чье сознание выражено в тексте (содержательно-субъектная организация).

Трактуемое таким образом понятие субъектной организации использовалось нами для дифференциации субъектов сознания и классификации литературных родов, а также для объяснения таких явлений, как несобственно-прямая речь и поэтическое многоголосье³. На нынешней стадии изучения проблемы обнаруживается возможность более широкой интерпретации понятия и распространения его на сюжет. Од-

120

нако и последнее понятие в свою очередь нуждается, в новом понимании.

За литературным произведением мы ощущаем реальность как таковую — бытовую и психологическую (а за бытом и психологией стоят начала исторические, социальные, политические, философские и пр.). Разграничение реальности как таковой и литературного произведения, в котором эта реальность становится текстом, — необходимая предпосылка научного подхода к искусству. В идеале это разграничение должно проводиться на всех уровнях.

Реальность как таковая предстает в произведении в виде закономерной, имеющей смысл последовательности действий, поступков, событий, пейзажей, мыслей и чувств. Сюжетом эта последовательность становится тогда, когда превращается в текст. Сюжет есть последовательность однородных единиц (отрывков) текста. Отрывки могут выделяться по объектному признаку (что изображается, воспроизводится) или субъектному признаку (кто воспроизводит, изображает и пр.). Простейшие случаи выделения по объектному признаку: последовательность так называемых лирических отступлений. Простейшие случаи выделения по субъектному признаку: последовательность отрывков, приписанных одному субъекту речи («Художники» Гаршина) или воспроизводящих позицию субъекта сознания (например, все отрывки «Войны и мира», в которых текст повествователя опосредован созданием Андрея Болконского). Последний случай представляет значительную область таких явлений, в которых перекрещиваются оба признака: объектный и субъектный. Рассказывается об Андрее Болконском (объектный признак); рассказывает повествователь, воспроизводящий позицию героя (субъектный признак).

Субъектный и объектный признаки выделения единиц сюжета могут соотноситься и по-другому, т. е. не как равноправные. Иными словами, один может выступать как господствующий, а другой — как подчиненный. Внутри отрывка, являющегося единицей объектного сюжета, могут выделяться более дробные единицы субъектного сюжета, и наоборот (последний случай — в «Художниках»).

Таким образом, произведение представляет собой единство множества сюжетов разного уровня и объема, и в принципе нет ни одной единицы текста, которая не входила бы в один. из сюжетов. Иными словами, нет внесюжетных единиц: о них можно говорить лишь применительно к данному сюжету, но не к произведению в целом. То, что является внесюжетным

121

элементом для данного сюжета, обязательно выступает как элемент другого сюжета.

При таком подходе естественно трактовать подтекст как разновидность сюжета, единицы которого тяготеют к текстуальному совпадению, являясь лексическими и семантическим парадигмами ⁴. Наконец, оказывается возможным интерпретировать композицию как сеть отношений между сюжетами, охватывающими все произведение. Композиция, следовательно, выступает здесь как литературоведческая спецификация общенаучного понятия структуры.

До сих пор мы говорили о субъектном и объектном началах как о двух возможных признаках, по которым выделяются сюжеты. Но субъектное начало имеет для понимания сюжета и более общее значение.

Вне зависимости от того, по каким признакам выделяется сюжет, он всегда семантически интерпретирован: в произведении читателю предлагается осмысление, интерпретация отбора и последовательности отрывков, образующих сюжет. Субъектный подход предполагает обязательную постановку вопроса о том, чья это интерпретация. Этот вопрос влечет за собой другой — о том, как интерпретация выражена.

Чем более субъект сознания растворен в тексте, не заметен в нем, тем реже встречаемся мы с заявленной, сформулированной интерпретацией сюжета. Повествователь, следовательно, тяготеет к такой интерпретации сюжета, которая слита с самим сюжетом и не формулируется прямо. Наоборот, чем выявленнее субъект сознания, чем более открыто организует он своей личностью текст, тем чаще встречается тенденция к называнию, определению смысла сюжета. Рассказчик не только строит рассказ, но и стремится навязать читателю открыто заявленное понимание этого «строения».

Здесь, однако, возникает вопрос о степени обязательности такого истолкования. Он связан отрядом других — и общих, и частных. В конечном счете, речь идет о том, как соотносится заявленное, сформулированное понимание сюжета, принадлежащее субъекту сознания, с тем осмыслением сюжета, которое входит в авторскую концепцию.

Субъект сознания тем ближе к автору, чем он раствореннее в тексте, незаметнее в нем. Естественно предположить, что сюжетная интерпретация тем ближе итоговой авторской концепции, чем в большей степени эта интерпретация является скрытым смыслом происходящего и сливается с ним. И наоборот: чем выявленнее, чем заявленнее сюжетная интер-

122

претация, тем дальше она от итоговой авторской концепции, тем сложнее соотносится с последней и тем «непрямее» выражает ее.

Подобно тому как выявленность субъекта сознания превращает его в объект, так и «названность», сформулированность сюжетной интерпретации повышает степень ее объектности. Чем «названнее», сформулированнее сюжетная интерпретация, тем она проблематичнее и тем более нуждается в корректировке другими, как заявленными, так и не заявленными.

Смысл последовательности частей, единиц текста допускает, таким образом, неоднозначную интерпретацию, и чем прямее сформулирована одна из них в тексте, тем в большей степени допускает она другие интерпретации и нуждается в них для того, чтобы трактоваться как составляющая авторской позиции.

Изложенное выше субъектное понимание сюжета делает возможным ряд аналогий с субъектным пониманием слова.

Работы М. М. Бахтина убедительно показали, что любой отрывок текста, вплоть до отдельного слова, может в известных условиях выступать как носитель и точка пересечения разных субъектных смыслов. Так же в принципе обстоит дело и с последовательностью отрывков текста, т. е. сюжетом.

Аналогия эта может быть продолжена. Как известно заявленный субъект (субъект речи — тот, кому приписан текст) в ряде случаев не совпадает с субъектом сознания. Применительно к сюжету это, в частности, означает, что возможны такие сюжетные ходы, такие последовательности отрывков текста, которые приходят в явное противоречие с заявленной субъектной интерпретацией. За ними, следовательно, стоит сознание, не совпадающее с сознанием основного носителя текста. Таким образом, чужое сознание, описанное на текстовом микроуровне, уровне слова, обнаруживается и на макроуровне, уровне сюжета. Эти и некоторые другие аналогии ведут к тому более широкому пониманию субъектной организации, о необходимости которого шла речь выше.

Выясняется, что субъектная организация как соотнесенность отрывков текста с субъектами речи и сознания может рассматриваться, с одной стороны, в плане парадигматики. Задачей изучения становится здесь выявление и описание системы субъектов речи и сознания и соответствующих им отрывков текста — безотносительно к вопросу об их последовательности, логике их смены, сцепления и т. д. С другой

123

стороны, возможно рассмотрение субъектной организации в плане синтагматики. Здесь задачей изучения становится выявление и описание тех последовательностей, в которые находятся в произведении субъекты речи и сознания, — последовательностей, определяющих смену, сцепление соответствующих отрывков текста, т. е. сюжет.

Описание субъектной организации в плане парадигматики выступает, следовательно, как предпосылка и условие изучения сюжета, т. е. описания субъектной организации на уровне синтагматики.