Примечания

Впервые: Проблема автора в художественной литературе. Воронеж, -1967. С. 7 — 23.

1. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина // Пол. собр. coч.: В XIII т. М., 1955, Т. XII, с. 231. Далее ссылки на это издание с указанием тома и страниц в тексте.

2. Как известно, в действительности стихотворение «На смерть князя М. Л. Голенищева-Кутузова-Смоленского» принадлежало перу А. М. Пушкина, дальнего родственника великого поэта.

3. Заканчивая четвертую статью, Белинский писал: «Предлагаемая статья есть не что иное, как только введение в статьи собственно о Пушкине. Мы имели в виду историческую связь пушкинской поэзии с поэзиею предшествовавших ему мастеров, старались охарактеризовать Пушкина как только еще ученика в поэзии» (VII, 300).

4. Впрочем, уже в четвертой статье Белинский дополняет хронологический принцип расположения материала тематическим. Так, он группирует стихи разных лет, отмеченные влиянием Батюшкова и Жуковского. Реликты исторического подхода можно отметить и в пятой статье. Так, начиная анализ лирики зрелого Пушкина, Белинский пишет: «Самобытные мелкие стихотворения Пушкина не восходят далее 1819 года и с каждым следующим годом увеличиваются в числе» (VII, 323). Белинский ссылается на выходившие друг за другом части стихотворений поэта по изданию 1838 — 1841 гг. Однако это обстоятельство для структуры и содержания статьи остается чисто внешним: в основе своей пятая статья построена по логическому, а не историческому методу.

5. См. об этом подробнее: Корман Б. О. В. Г. Белинский об эмоциональном тоне лирической поэзии. В наст. издании — с. 9 — 25.

6. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М,; Л., 1959.

7. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 21.

8. Там же, с. 23.

9. Частный случай соотношения элементного и системного слоев на материале лирической поэзии мы рассмотрели в книге о лирике Некрасова, выделив в лирике сквозные и ситуативные детали. См.: Корман Б. О. Лирика Н. А. Некрасова. Воронеж, 1964.

10. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 21.

40

11. Говоря об этом опущении промежуточного звена, мы имеем в виду лишь данное место, а отнюдь не метод Гуковского — историка литературы. В конкретных анализах исследователь обнаружил блестящее, поистине виртуозное умение устанавливать сложные и столь нелегко, поддающиеся изучению связи исторического, субъективно-писательского и эстетического. Кроме того, следует иметь в виду, что книга о Гоголе не была завершена. Какие-то логические звенья, опущенные ученым, но вытекающие из хода и направления его раздумий, могли бы, очевидно, стать словом, текстом при дальнейшей работе Гуковского над книгой.

12. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя, с. 25.

13. См. очерк научной деятельности Г. А. Гуковского в статье Г. П. Макогоненко, предпосланной второму изданию книги «Пушкин и русские романтики» (М., ,1965).

14. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. Саратов. 1946.

15. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики, с. 111, 113, 125.

О соотношении понятий «автор», «характер» и основной эмоциональный тон»

При анализе лирической поэзии современная наука пользуется понятием «автор», «лирический герой». Совершенно закономерен вопрос, есть ли необходимость еще и в понятии «основной эмоциональный тон»¹. Действительно ли оно отражает явление, которое не фиксировалось в известных традиционных понятиях?

Когда мы говорим «автор в лирике Пушкина» или «лирический герой Лермонтова», то это означает, что во всех лирических стихотворениях Пушкина или Лермонтова изображен какой-то один человек и что этот человек отличается от биографического Пушкина или Лермонтова, не совпадает с ним. Иными словами, понятия эти обозначают единство личности, изображаемой лирическими стихотворениями поэта. Кроме того, они позволяют отграничить художественный образ, создаваемый лирикой, от того образа, который возникает из писем, воспоминаний, свидетельств современников, работ биографов и историков.

Однако понятия «автор», «лирический герой»² не говорят о том, какие именно стороны жизни личности являются предметом собственно лирического изображения в отличие от изображения человека в современном эпосе (повествовательной прозе). Понятием «основной эмоциональный тон» и обозначается само содержание лирического способа изображения человека.

Соотношение понятий «автор», «лирический герой» — и «основной эмоциональный тон» в лирике такое же, как в современном эпосе соотношение понятий «действующее лицо», «персонаж» — и «характер»³. Говоря «действующее лицо»

41

или «лирический герой», мы тем самым указываем на эпический или лирический способ изображения человека. Говоря же «характер» или «основной эмоциональный тон», мы указываем на то специфическое содержание жизни личности, с которым имеет дело эпический или лирический способ изображения человека.

Каково же это специфическое содержащие жизни личности, являющееся предметом изображения соответственно эпоса в форме характера и лирической поэзии — в форме основного эмоционального тона?

Эпос изображает человека в сфере внешней и внутренней, в сфере действий, поступков и мыслей, чувств. Знать характер человека — значит знать, как и что он делает, думает и чувствует в, данных и предполагаемых обстоятельствах. Лирическая поэзия изображает человека преимущественно в сфере внутренней жизни. Действия и поступки не являются ее основным предметом. Она говорит нам главным образом о том, что и как думает и чувствует человек. Может показаться, что предметы изображения эпоса и лирики соотносятся просто как целое и часть: эпос изображает действия, поступки — и мысли и чувства; лирика же — только мысли и чувства.

Если бы это было верно, то следовало бы соответственно понимать соотношение характера и основного эмоционального тона: характер — понятие родовое, основной эмоциональный тон — понятие видовое, и, значит, основной эмоциональный тон — это просто характер в сфере внутренней жизни человека.

Однако мысль о том, что предметы изображения эпоса и лирики- соотносятся как целое и часть, верна только в первом приближении. Действительно, и эпос и лирика изображают внутреннюю жизнь человека. Но в пределах этой общей сферы они имеют дело с разными объектами.

Лирика какого-то поэта изображает то общее, что свойственно внутреннему миру известной группы людей — общее в их мировосприятии, жизнеощущении, в их идейно-эмоциональных реакциях на разнообразнейшие явления действительности — вне различий, определяемых темпераментом, специфическими условиями формирования, многообразием форм социально-группового опыта. Единая идейная позиция, опирающаяся на общность социально-исторического опыта и внедрившаяся в чувство, ставшая особой сверхэмоцией, мировоззрение, превратившееся в эмоцию, характерную для множества людей, — вот что воспроизводит лирическая поэзия. Благодаря единству мировоззрения у людей этих есть нечто

42

общее в содержании чувств, и в самом способе чувствовать, радоваться, негодовать, иронизировать, восхищаться. Любое событие, газетная статья, уличное происшествие, переданное по радио официальное сообщение, рассказ случайного дорожного собеседника — все это вызывает сходные реакции у осторожных и беззаботных, сангвиников и меланхоликов, упорно сосредоточенных и рассеянных. Разумеется, реакции эти варьируются, и все же они необыкновенно близки, гораздо более близки между собой, чем это можно было бы предположить, судя по разнообразию индивидуальностей. Если эпос передает это общее через особенное, что и приводит к созданию множества индивидуальных образов-характеров, то лирика воспроизводит это общее в отвлечении от особенного, определяемого природными склонностями, специфическим опытом и т. п. Основной эмоциональный тон представляет собой определяемый мировоззрением закон эмоциональных реакций; лирическое самосознание самых различных людей.

Основной эмоциональный тон может по-разному соотноситься с природными склонностями, темпераментом, специфическим опытом: быть то ближе к ним, то дальше от них, то совпадать, то расходиться с ними — словом, вступать с ними в многоразличные отношения гармонии и противоречия. Но богатство этих отношений, образующих в жизни бесконечное множество переходных, форм, остается, как правило, за пределами лирики. Для нее представляют интерес лишь отношения гармонии, столь редкие в действительности. Есть личности, в эмоциональной жизни которых происходит совпадение, совмещение строя чувств, определяемого мировоззрением, и строя чувств, определяемого природными свойствами, темпераментом, специфическим опытом. Эмоциональная жизнь таких личностей — самый подходящий материал для воссоздания в искусстве общего в эмоциональной жизни весьма различных людей, объединяемых общностью мировоззрения, для создания в лирике эмоционального тона. Передавая общее для многих людей, он в то же время является особенным для некоторых из них, и именно последнее обстоятельство объясняет нам, почему он всегда производит столь резкое впечатление конкретности.

Соотношение характера и основного эмоционального тона проясняется, когда мы имеем возможность сопоставить созданные эпиком и лириком образы, опирающиеся на общий жизненный материал, освещаемый со сходных идейных позиций. Близость автора в лирике Некрасова и героев «Пролога» Волгина и Левицкого несомненна. Эмоциональный тон, вос-

43

произведенный лирикой Некрасова, является общей основой мироощущения героев Чернышевского. Но в душевном строе, в отношении каждого из этих героев к миру есть и нечто своеобразное; таково, например, различие в интенсивности душевной жизни, в степени, ее напряженности. Достаточно сравнить остроту и юношескую свежесть чувств Левицкого с тяжелой сосредоточенностью, некоторой замедленностью эмоциональных реакций у Волгина. То общее, что роднят характеры Волгина и Левицкого друг с другом и с автором в лирике Некрасова, преломлено у Чернышевского через особенное. В эмоциональном же тоне лирики Некрасова черты особенного ослаблены, сглажены и за счет этого выделены, усилены черты общего. Образ автора в лирике Некрасова вмещает в себя Волгина, и Левицкого.

С различиями характера и эмоционального тона связаны некоторые существенные особенности восприятия эпической и лирической поэзии. На героя эпического произведения читатель смотрит извне, воспринимает его как нечто отделенное от себя, даже если узнает в герое близкий себе социально-психологический тип. При всей близости черты несходства не стираются, ощущение несходства не утрачивается. То особенное, что есть в герое в отличие от читателя, не позволяет последнему воскликнуть: «Это я!». Даже об очень близком себе герое романа, повести или рассказа читатель думает: «Как я похож нашего!». Человека, изображенного в наиболее близкой ему лирической системе, читатель воспринимает не как другого человека, а как себя, как собственное отражение. Монолог автора (лирического героя) воспринимается как выражение внутреннего мира читателя.

С одним и тем же лирическим «я» (авторам, лирическим героем) отождествляют себя весьма далекие друг от друга читатели. И возможно это именно потому, что основной эмоциональный тон передает общее для их внутреннего мира в значительной мере вне особенного — вне того, что делает их отличными друг от друга характерами⁴.