Слово в лирике и эмоциональный тон

В литературной науке уже не раз отмечалось, что слово в лирике, благодаря «тесноте стихового ряда» (Ю. Н. Тынянов), вступает в интенсивные отношения с другими словами: взаимодействие слов влияет на круг их предметных значений и на эмоциональный их ореол. Гораздо меньше внимания до сих пор обращалось на постоянное взаимодействие слова с лирическим миром поэта, с его основным общим настроением. В словах, составляющих стихотворение, пробуждаются, оживают, активизируются отнюдь не все слои предметного и эмоционального значения, а лишь те, которые

22

согласуются с эмоциональным тоном, совпадают, с ним и его поддерживают.

Вот стихотворение Тютчева «Я помню время золотое...». В воспоминаниях автора живет, окруженный мягким светом,. образ любимой женщины, — юной, счастливой и беспечной. Садится солнце, веет легкий ветер, вечер полон покоя и умиротворения. Таков внешний слой содержания стихотворения.

Но блаженный мир тихой радости обречен. Неизбежны страшные испытания: гармония сменится хаосом, высокий строй обернется разгулом стихий. Перемены надвигаются неотвратимо и грозно. Таков второй, более глубокий слой содержания.

Предчувствие роковых потрясений в стихотворении прямо не выражено: оно передается особой эмоциональной окраской текста. А последняя, в свою очередь, возникает из взаимодействия между словарем стихотворения и общим эмоциональным тоном лирики поэта.

По Тютчеву, человеку противостоят таинственные разрушительные силы. Они — и вне человека,. и в нем самом. И человек бессилен перед ними. Правда, он может героически погибнуть, мужественно сражаясь до конца. Но подлинная победа ему не дана. Это убеждение, образующее важнейший элемент основного тона тютчевской лирики, становится для читателя активным фоном восприятия всего стихотворения и отдельных его элементов.

Уже окончание первой строфы:

День вечерел; мы были двое;

Внизу, в тени, шумел Дунай... —

вызывает смутное, едва уловимое чувство тревоги: «день вечерел», близится ночь, и, как всегда у Тютчева, беззащитный человек окажется лицом к лицу с хаосом; приближение ночи предвещается и «тенью» в последней строке. И в слове «шумел» активизируется оттенок глухого звучания, ассоциативно соотносимого с темнотой (подобно тому, как «звонкий» ассоциируется обычно с яркостью, светом, днем).

Во второй строфе чувство тревоги усиливается. Словосочетание «мшистый гранит» («Стояла ты, младая фея /, На мшистый опершись гранит»), кроме основного предметного значения («гранит, поросший мохом»), приобретает дополнительные: не только «стародавний, древний», но и — «подвергшийся разрушению», и — «свидетельствующий о действии губительных сил», и — «вызывающий горестные мысли о судьбе памятников искусства и целых цивилизаций». (Ср. в

23

следующей строфе гораздо более определённо: «Ногой младенческой касаясь, / Обломков груды вековой...»).

Определяющее воздействие основного эмоционального тона на восприятие слова и нагнетание, благодаря этому, предощущения близости неведомого злого начала явственно сказывается в четвертой строфе:

И ветер тихий мимолетом

Твоей одеждою играл

И с яблонь диких цвет за цветом

На плечи юные свевал.

Само по себе словосочетание «дикая яблоня» терминологично и в силу этого эмоционально нейтрально: в труде по садоводству оно взволнует нас не больше, чем его латинский эквивалент Pyris acebra; в слове дикий сохраняется лишь значение «находящийся в первобытном состоянии», «растущий на свободе», «неокультивированный»; эмоционально активные оттенки значения словно дремлют в слове. Но в стихотворений, под влиянием общей настроенности, характерной для тютчевской лирики, словосочетание, перестроенное к тому же инверсией, семантически преобразуется: в слове дикий пробуждены и как бы вздыблены такие значения, как «глухой»; «мрачный» и — особенно — «необузданный», «бешеный», «буйный», «свирепый», «неистовый». Обогащенное и динамизированное основным эмоциональным тоном, слово становится его знаком и аккумулятором.

Наконец, в пятой строфе перед нами интересный случай сочетания и. взаимного усиления двух факторов, активизирующих слово: внутристихового, связанного с теснотой стихового ряда, и внестихового, связанного с воздействием на слово главного эмоционального тона.

Ты беззаботно вдаль глядела...

Край неба дымно гас в лучах;

День догорал; звучнее пела

Река в померкших берегах.

«Край неба гас» — традиционная стершаяся метафора. Ощущение ее первоначальной предметной основы — сравнение заката с потухающим огнем — утрачено; эмоциональный ореол ослаблен; сохранилось лишь общее впечатление «поэтичности». Но в условиях стиха метафоре, осложненной зрительным «дымно», возвращается исходное предметное содержание: в круг ассоциаций вовлекаются образы огня, пламени, пожара; а в них, под воздействием общего эмоционального

24

тона лирики Тютчева, выдвигается на первый план значение всепожирающей силы, враждебной человеку разрушительной стихии.

Так, благодаря взаимодействию словаря и эмоционального тона, в стихотворении от строфы к строфе нарастает смутное чувство неотвязной тревоги, тягостного, мучительного беспокойства. Оно все сгущается — и чем настойчивее звучат теперь в последней строфе мотивы радости и блаженства:

И ты с веселостью беспечной

Счастливый провожала день,

И сладко жизни быстротечной

Над нами протекала тень —

тем болезненнее сжимается сердце читателя..

Итак, выбор и ореол слова в лирическом стихотворении связаны не только с данным содержанием: слово скрыто соотнесено с преобладающим тоном всей лирики поэта. Под воздействием тона в слове активизируются определенные слои предметного и эмоционального содержания — даже в том случае, если они не вполне, не совершенно согласуются с частным значением и содержанием данного стихотворения⁸.