_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 3

М. Колосова

61

Аесли вернется, то скоро опять На подвиг отправится он.

Аженское дело — молиться и ждать, Склоняясь над шелком знамен.

Скрипят под иглою тугие шелка.

Три буквы и крест на шелках. Пусть будет винтовка верна и легка

В его молодецких руках.

За карие очи, что смотрят во тьму, За руки, которые мстят,

Молюсь я. Дай, Боже, удачи ему, И пусть он вернется назад!

1932

ДОБЕЙ МЕНЯ!

Лежит распластанный бессильно на снегу, Покинутый на поругание врагу.

Он другу, волочась за ним в пыли, Хрипел моляще: «Ради Бога... пристрели!»

Но друг ушел, не пожелав добить Того, с которым он привык делить Опасности, тревоги и труды, Сухарь солдатский и глоток воды.

Сказал: «Мы все делили пополам, Но пулю смертную тебе я, друг, не дам».

И он, распластанный, остался на снегу, Покинутый на поругание врагу...

Настала ночь. Был стон его слабей, В бреду шептал: «Добей меня!.. Добей!»

Ивот, рожденные в полях чужой земли, К нему враги надменно подошли.

Ирезкость слов чужого языка Сознание прояснила слегка.

Но в этот миг блеснул над грудью штык...

Тупая боль... Короткий слабый крик!

62	М. Колосова

Он вновь один. Затих и стон, и бред.

Иникого на мертвом поле нет...

Аот друзей был пушечный салют:

«Мы знали, что враги тебя добьют!»

А он уже летел в тот милый край, Где Бог построил мученикам рай.

Он был в стране, где нет земных голгоф, Где ненависти нет и нет врагов.

1932

ВЕЧЕРОМ

Да, жизнь за плечами большая...

Ив трепетном зареве дней

Ямногим на свете мешаю

Ижизнью, и песней своей.

Ичасто над книгой склоняясь,

Ячто-то родное ищу,

Ижизнью чужой восхищаясь, Над гибелью чьей-то грущу!

А ночью, при свете лампады, Учусь я прощать и жалеть. Мне многого в жизни не надо, Но сделать бы что-то успеть.

Поет за стеною соседка

Ожизни, о счастья, о нас,

Отом, что встречаются редко Хорошие люди сейчас.

И строем чужие солдаты

По улице 1улко идут.

И так же, как наши когда-то, Солдатские песни поют.

Ав небе далеком, бесстрастном

Всобор на молитву зовут.

По звездам, — по камешкам ясным, — Ко всенощной души идут.

1935

молодость

(1921 г.)

Под стук немолчной колотушки Квартал наш мирно засыпал.

Мы — две девчонки-хохотушки — Два сторожа на весь квартал.

«Совдепский долг исполним свято

Ив караул пойдем вдвоем!» Мы смехом молодым богаты

Иночь не скучно проведем.

Ивот, с одиннадцати ночи, Пошли... А тьма кругом молчит. А мы? Пока одна хохочет, Другая яростно стучит.

Двенадцать... Встретили военных. «Товарищи, пора домой! Позвольте пропуск!» Непременно? Какая строгость! Ой-ой-ой!

Нас — две. А военкомов трое. Но молодых нас стало пять. Мы вору не дадим покоя,

Имог квартал спокойно спать.

Вту ночку были сторожами Начдив, комбат и комполка.

Имолодо смеялась с нами Ночными всплесками река.

С невыразимою тоскою Нам декламировал начдив

Все что-то грустное такое: — «Любовь... измена... и надрыв...»

Мы над стихами хохотали: «Печаль сегодня далека!» И полосой холодной стали Темнела синяя река.

Все было просто и красиво. «Вы нам напомнили наяд!» И — просьба робкая начдива:

«Когда же встречусь с Вами я?»

64	М. Колосова

А я в ответ, с невольной лаской, И умоляя, и грозя:

«Пусть эта ночь казалась сказкой, Но сказку повторять нельзя...»

СОФИЯ ПРЕГЕЛЬ

ЭТА АМЕРИКА

В небе курганы, курганы, курганы, Горы тяжелого небытия, А в кукурузных степях Мичигана

Стелется дымом отчизна моя.

Луг удивляется, нем и нескошен, И колокольчики, нет им числа...

Вот муравей с непосильною ношей, В сердце шиповника злая пчела.

Тычет теленок шершавую морду Прямо в кустарник свирешмустой. «Эй, подвези-ка», — столетнему форду Делаю знак на дороге пустой.

Едем равнинами, едем полями, Перебежал нам Aopoiy русак,

И куропатка взвилася, как пламя, Под удивительными парусами Входим в предместий сухой полумрак,

Вгород медовый и набожно-чистый

Влиповом, голубоватом пуху,

Справа баптисты, Внизу методисты,

Епископальный собор наверху.

Рельсы, разъезды, висячая будка, Стены в мерцании маленьких роз, И тишине подвывающий жутко Весь в огневых светляках паровоз.

Едем лощинами, едем лесами, Слышен вдали нарастающий фом, Бросились тени вдогонку за нами, Под ослепительными парусами Тучи лежат как седой бурелом.

3 3ак.4813

66	С. Прегель

В чаше зеленого света сердитого Дуб отражается полуслепой, Эти пролеты глазами сосчитывай, Эти ложбины рессорами пой.

Версты, весну, и ворон, и во тьме реку, Эту дорогу колесами пей, Эту Россию и эту Америку

В необозримом разгоне степей.

НА БЕРЕГАХ ГУДЗОНА

Прилетали с зарей разговаривать И стучались упрямо, пока Выходила из пыльного зарева На простор обнаженный река.

В необъятном и светлом узоре я Различала, как парус вздыхал,

Исверкали в небесной фактории Облаков золотые меха,

Ив прибоя ликующей речи той Разбегались по грунту живей Беспокойные голуби в клетчатой Старомодной одежде своей.

На площадке, пронизанной влагою, Стало круглое солнце сиять.

Снова шляпу шарманщик протягивал

Иподсчитывал сдачу опять.

Ислова дребезжали бесстрастные Над неверной, дрожащей рукой,

Исходили с помоста атласного На пустынный асфальт городской.

Икатились лучи настоящие

Над случайной деревьев листвой, Но в груди музыкального ящика Был чахотки огонь гробовой.

С. Прегель

«7

Так по глади, туманами устланной, Ожиданьем последним полна, На панели, медлительно-грустная, И звенящая, и захолустная, Неумело кружилась весна.

НОВАЯ АНГЛИЯ

Там ясень вздымает согбенный Колючую ветки клюку,

Имхи по темнеющим склонам Прохладною пеной текут,

Ияблонь осенняя радуга Сквозь сумрак долины видна,

Растет, как над стынущей Ладогой, Восторженная тишина,

Ив час одинокого бденья,

От шелеста оторопев, Стоят молодые олени На узкой и старой тропе,

И светят, разбросаны щедро В разливе созвездий других, Орешки сибирского кедра На небе вермонтской тайги.

** *

Ночь за холмы густые уходит Оледенелым путем стальным. Солнце кровавое на восходе Свой зажигает костер войны.

На облаков румяные топи Вдруг набегают лучей дымки. Снова сухие ветки торопит Ветер с индейской крутой реки.

68	С» Прегель

И на припеке греются плиты, Бочка глазок золотой косит, Сели бобры на камень сердито, Дуют в седые свои усы.

Тень от крыла, кружась одиноко, Парусом пленным во тьму плывет. Средь океанской зыби далекой Пляшет игрушечный пароход.

Синий простор, пугающий взоры, Это как будто моя страна, Стук ее сердца, гордый и скорый,

Всплески лебедок, выстрел мотора, Огнеупорная тишина.

НИЩАЯ ВЕСНА

Окна гаснут в луже горячечной, И кивают сонно дома.

Над китайской узенькой прачечной Серебрится звезд бахрома.

Фонари в пространство уносятся, Die суровые валуны

Ичугунная переносица Ухмыляющейся луны.

Имолчат мостки деревянные Над вечернею глубиной, И, качаясь, движутся пьяные В голубом пожаре пивной.

Там бокалы гулкие цокают, По стеклу сползает слеза, И зовут немой поволокою Потухающие глаза.

Растекается в изобилии Мокрый свет на камне пустом,

И в тумане вновь, как в Сицилии, Итальянка с медным крестом,

С> Прегель

69

В бесконечных спутанных косах и Шерстяной накидке, одна...

А по черной влаге, как по суху, Бй навстречу с нищенским посохом Городская спешит весна.

* * *

Иворотник уснувшего соседа,

Ижелтый и прозрачный лик воды,

Итрехколесного велосипеда Уютные, широкие следы —

Все хорошо. Минувшее не точит,

Втени домов румян осенний мир,

Влистве скребется белка и хлопочет, Копает землю будущий рабочий, Жует травинку маленький банкир.

ОДЕССА

Подымается дым ли, угар ли, От акаций, что вдруг расцвели,

От пирожных, затянутых марлей, От весенней размытой земли...

Все слова, все сердца на примете, Каждый ходит, предчувствием пьян, Изнывая в лиловом букете, Одинокий томится тюльпан.

Улыбается девушка смугло,

Ина скулах румянец горит,

Имелькают в движении круглом Легкомысленные фонари.

За окном, как в малиновой ложе, Чей-то робкий склоняется стан. Пушкин жил в этом доме, похожем На опавший пустой чемодан.

Вы, весенние сны, унесите В легких улиц живительный мрак Голубеет извозчика ситец И огнем отливает армяк,

Опускается солнца завеса, Словно кисти — тумана края...

Ты, родная, смешная Одесса, Золотая Одесса моя!

БАХЧИСАРАЙ

Возникают, пронзительно точны, Очертанья стены и стола, Вот кофейня, где чаем цветочным Нас поил узкоглазый мулла.

Капли падали в чашу фонтана, Одинаковой негой полны, И работа была — неустанно

Наполнять, наполнять кувшины.

Там колеса арбе отвечали, Прятал нищий худую суму, Л хозяйки вдогонку кричали, Сто болячек желали ему.

Ина площади камни, сгорая, Не пытались огонь потушить,

Ипылало от края до края: Нет прекраснее Бахчисарая

В этой солнцем спаленной глуши.

** *

Улыбался мальчик в отрепьях,

Истарух смеялись клыки, Мы опять проехали степи

Ипустые солончаки.