Щеглова_ист. грам

обнаруживаются лишь перед последующим местоимением и: убиемы и (ср. в ЕвМар: мы утолимы и). Однако в дальнейшем образования на -мы могли получить самостоятельность и утратить связь с определенной позицией данной глагольной формы; во всяком случае, приведенные выше примеры вЬмы и Ьмы свидетельствуют о такой их самостоятельности, а следовательно, и о превращении в морфологический вариант формы на -мъ.

2 л. мн. ч. представлено исключительно образованиями на -ете, -ите. Например, с флексией -ете после твердых согласных: въстъръгнете ЕвОстр будете; чътете ЕвАрх;

мьнете ся Изб 1076; после <j>: не веруете ЕвОстр; кланяете ся; (вы) пиете; цЬлуете;

обещаете Изб 1076, 214 об.; после мягких согласных: глаголете, чьто глете ЕвОстр; не

приемлете; отъемлете Изб 1073; емлете ЕвАрх; (вы) облечете ЕвОстр 1056—1057, 69; можете Изб 1073, 93; с флексией -ите: оставите ЕвОстр; творите; узьрите ЕвАрх 1092; а

бойте ся отъ вьсЬхъ Изб 1076.

Как и в ед. ч., сложную картину представляет форма 3 л. И здесь в подавляющем большинстве случаев фиксируются др.-рус. исконные образования с флексиями -уть, äть. Например, с -уть после твердых согласных: могуть ЕвОстр; съберуть, въвьргуть; живуть;

чтуть Мин 1095 (сент.), възмогуть ЕвАрх 1092; распънуть и др.; после <j>: не прикасають ся; угасають; събирають; после мягких согласных: наричуть; облъжють; каплють Мин 1095 (сент.), с флексией -äтъ: куплять; поклонять ся; просвьтять ся; прЬходять; възрять; прЬлъстять.

Как и в ед. ч., но в меньшей степени в 3 л. мн. ч. фиксируются и образования без конечного -ть. Они обнаруживаются в двух случаях — в Мин 1096 (окт.): радость англы

принося тебе; дЬте ли ... нося и в Панд. Ант. XI: оскоминЬю, стражду.

Сравнение этих образований с образованиями 3 л. ед. ч. без конечного -ть показывает, что распространенность первых в др.-рус. языке XI в. была, вероятно, меньшей и захватывали они лишь глаголы определенного типа. Однако и в этих условиях следует признать наличие вариативности формы 3 л. мн. ч.

Что касается форм дв. ч., то в памятниках XI в. они фиксируются в ограниченном числе случаев, что, без сомнения, связано с ограничениями в условиях употребления этих форм в языке. Так, 1 л. с флексией евё отмечается в ЕвАрх 1092: премлевЬ (вм. приемлевЬ) и в ЕвОстр: къ нему идевЬ.

Формы 2—3 л. с -ета, -ита отмечены в Мин 1096 (окт.): насложаета; в ЕвОстр 1056— 1057: чесо ищета, обрящета; в Изб 1076: спасета ся и съподобита ся 111 об., дЬло не дЬлаета.

Таким образом, памятники др.-рус. языка XI в. вполне отчетливо подтверждают достаточную надежность реконструированной исходной системы форм наст, вр., фиксируя эти формы в текстах. Можно утверждать, что несмотря на ограниченность в различных планах языка памятников XI в., он дает возможность представить полную систему этих форм, как она функционировала в др.-рус. языке времени первого его отражения в письменности. Эта система представляла собой прямое наследие исходного состояния и сохраняла все те особенности, какие были свойственны этому исходному состоянию. Поэтому, рассматривая дальнейшую эволюцию системы форм наст. вр. глаголов в др.-рус. яз., возможно опираться не только на представления о реконструированном исходном состоянии этой системы, но и на те реальные факты, которые зафиксированы в письменности и которые определяют характер данной системы в XI в.

РАЗВИТИЕ ФОРМ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ В XII—XIV вв.

141

Если учесть, что целый ряд явлений в развитии морфологических форм обусловлен в своем появлении изменениями в фонетико-фонологичсской системе др.-рус. языка, то необходимо прежде всего вспомнить, какие крупные процессы в истории звуковой стороны этого языка осуществлялись в период XI—XIV в. и как они, эти процессы, могли повлиять на развитие морфологических форм времени др.-рус. глагола.

Как видно, в рассматриваемом плане определенную роль в изменении морфологических форм могли сыграть два события в истории фонетико-фопологической системы — смягчение полумягких согласных, осуществившееся приблизительно в середине XI в., и падение редуцированных, прошедшее в период XII — первой половины XIII в. Однако при этом необходимо учесть, что смягчение полумягких, обусловив, изменение фонетикофонологического строения морфем и словоформ, в то же самое время не привело и не моглопривести к изменениям фонемной структуры морфем и морфемного строения данной словоформы

Так, если, например, до смягчения полумягких форма 3 л. ед. ч. наст. вр. от глагола говорити выступала в виде <говорить> с немягкими <р> и <т> перед гласными переднего образования, то после смягчения полумягких в форме <говор'ит'ь> появились <р'> и <т'>, т. е. изменился фонетико-фонологический облик данной формы, однако как в первом, так и во втором случае морфемное строение данной формы и фонемная структура морфем осталась прежней в том смысле, что как в <говорить>, так и в <говор'ит'ь> морфологически выступала одна и та же основа говор- и аффиксальная морфема –итъ; качество же конечного согласного основы (<р> или <р'>) полностью было обусловлено позицией перед гласной переднего ряда. Иначе говоря, смягчение полумягких не повлекло за собой серьезных изменений в морфологической структуре рассматриваемых форм.

По-другому обстояло дело с влиянием падения редуцированных, которое изменило не только фонетико-фонологический облик морфем и словоформ, но и фонемную структуру морфем. Для форм наст. вр. глаголов изменение фонемной структуры морфем приобретает значение прежде всего в том отношении, что в др.-рус. языке появились флексии глагольных форм времени, оканчивающиеся согласным без сопровождения его последующим гласным. В этом плане рассмотренная выше форма 3 л. ед. ч. <говор'ит'ь> после падения редуцированных сохранила основу <говор'->, но стала иметь аффиксальную морфему не <- ит'ь>, а <-ит'>, так как конечный слабый редуцированный отпал. Флексии форм наст. вр. на согласный без последующего гласного после падения редуцированных образовались в 3 л. ед. ч. и в 1 и 3 л. мн. ч.

Вместе с тем падение редуцированных, освободив твердость/ мягкость согласного от связи с последующим гласным и обусловив функциональное объединение <и> и <ы> в одну фонему, привело к преобразованию позиционной мены твердых/мягких согласных перед <ы/и> в морфонологическое чередование этих согласных перед данными гласными; морфонологический характер приобрела и мена твердых/мягких согласных перед <а> в 3 л. мн. ч.; только в позиции перед <е> в формах наст. вр. мена твердых/мягких согласных продолжала оставаться позиционной и сохраняла такой свой характер вплоть до изменения <е> в <'о> после мягких согласных.

Кроме того, утрата конечного редуцированного <ь>, обусловив появление на конце слов мягких согласных, создала условия для возможного последующего их отвердения, особенно если таким конечным звуком оказывался мягкий губной. Впрочем, возможно, что исконно полумягкий губной перед <ь> вообще не развивал мягкости, и потому после утраты редуцированных на конце слов сразу же возник твердый согласный. Для истории форм наст. вр. это явление имело очень большое значение в связи с судьбой конечного губного в 1 л. ед.

142

ч. атематических глаголов, отвердение или сохранение твердости которого повлекло за собою серьезные изменения во всей парадигме их форм.

Наконец, не следует упускать из виду и то немаловажное обстоятельство, что падение редуцированных способствовало развитию различных фонетических процессов, так или иначе сказавшихся на истории морфологических форм и, в частности, на истории форм наст. вр. К таким процессам относится, например, уже упоминавшееся изменение <е> в <'о>, повлекшее за собой фонетико-фонологическое преобразование некоторых форм (ср. (н'е- с'Ем] > [н'ес'Ом]) и преобразование мены твердых/ мягких согласных в этой позиции в морфонологическое явление.

Памятники XII—XIV вв. фиксируют развитие и изменение глагольных форм наст. вр. в др.-рус. языке, обусловленные как фонетическими процессами, так и внутренними законами морфологической системы. Вместе с тем следует подчеркнуть, что в целом система личных форм наст. вр. в эти периоды истории др.-рус. языка сохраняется в достаточно полном виде, соответствуя той системе, какая отразилась в памятниках XI в.

В отношении атематических глаголов можно указать, что, как и в XI в., в рассматриваемые периоды памятники отражают прежде всего сохранение исконных флексий личных форм, хотя, конечно, смягчение полумягких, а затем падение редуцированных изменили фонетико-фонологический облик и фонемную структуру этих флексий. Так, в 1 л. ед. ч. по-прежнему употребляются образования на –мь (здесь можно предполагать или <-м'> <— <-мь> или отражение традиционного написания): есмь Гр 1229; Лаврентьевская летопись (ЛЛ) 1377; дамь ЛЛ 1377; не Ьмъ мясъ ПНЧ (Пандекты Никона Черногорца XIV); куплю собЬ хлЬбъ и -Ьмь; емь зелие (с меной -Ь на е) ПрЛ (пролог лобковский) XIII; имамь ПНЧ XIV; не вЬмъ чьто ради СкБГ XII; не вЬмь же откуду начну Гриогрий Богослов XIV.

Однако в памятниках XII — XIV вв. обнаруживаются и иные образования для 1 л. ед. ч. атематических глаголов. Прежде всего — это форма с флексией <-м> из <-мъ>. Так, в ЛЛ 1377: есмъ не молвилъ; азъ есмъ; нЬсмъ ти ворожби; дамъ; азъ ти дамъ брашенъ; азъ Ьмъ и пью Пч к. XIV; имамъ азъ ЖФП XII.

Появление формы 1 л. ед. ч. на -мъ в памятниках XII—XIV вв. должно быть расценено иначе, чем появление этих форм в более ранних памятниках: как видно, замена ь на ъ в 1 л. ед. ч. обусловлена отражением или отвердения согласного <м> после утраты конечного редуцированного переднего образования, или неразвития мягкости губного перед <ь> в эпоху смягчения полумягких, в силу чего после утраты <ь> на конце слова автоматически появился твердый <м>. Последнее могло быть в новгородских говорах, а также в части диалектов, на базе которых позднее сложились многие ю.-в.-р., укр. и блр. говоры. Именно эти процессы, вероятно, и послужили основой преобразования рассматриваемой формы в др.-рус. языке.

Однако появление в 1 л. ед. ч. атематических глаголов флексий <-м> <— <-мь> приводило к омонимичному совпадению этой формы с формой 1 л. мн. ч. тех же глаголов, где <-м > <— <-мЪ >, что не могло не вызвать отталкивания данных двух форм. Как видно, именно этим обстоятельством можно объяснить широкое распространение в 1 л. мн. ч., особенно в XIV в., формы с флексией -мы. Например: есмы Гр 1386 (4, смол.); дамы ЛЛ; вдамы ЛЛ 1377; токмо то вЬмы. его хлЬбъ Ьмы ПНЧ XIV; мы имамы СкБГ XII; разумъ и смыслъ имамы, есмы братия ЖФСт XII; кня(з). . . имамы поставити Гр 1393. Вместе с тем в этих же памятниках фиксируется и старая форма 1 л. мн. ч. атематических глаголов. Так, например: аще родъ жии есмъ по ... дЬя-ниемъ ап(с)лъ, ничь же не имамъ въ себЬ; отьцЬмъ донъдеже врЬмя имамъ.

143

Итак, форма 1 л. мн. ч. на -мы, отмеченная в редких случаях в памятниках XI в., теперь оказывается широко распространившейся и вытесняющей форму на -мъ.

Можно ли считать, что к концу XIV в. в др.-рус. языке установились новые отношения в этих двух формах — в 1 л. ед. ч. <-м>, в 1 л. мн. ч. <-мы>. На этот вопрос нельзя дать однозначного ответа, так как разные атематические глаголы ведут в данном случае себя поразному. В памятниках XII—XIV вв. обнаруживаются не только колебания в отношении образования 1 л. ед. ч. с -мь и -мъ, а 1 л. мн. ч. с ~мъ и -мы, но и иные флексии в этих формах; это относится к глаголу быти: в 1 л. ед. ч. этого глагола фиксируется образование на -ми, например: есми в Гр . до 1399 (полоцк.), а в 1 л. мн. ч. — образования на -мя: есмя в Ев 1393 и

на -ме: есме Гр 1399 (з.-р.).

Таким образом, в 1 л. ед. ч. атематических глаголов памятники XII—XIV вв. обнаруживают образования на -мь, являющиеся для эпохи после падения редуцированных или отражающими мягкость конечного согласного <м>, возможную для части др.-рус. говоров, или сохраняющими только традиционное написание, и с флексией -мъ, где ъ свидетельствует о новом фонетическом облике данной формы, появившемся по определенным выше причинам; для 1 л. ед. ч. глагола быти фиксируется еще есми, по происхождению, вероятно, связанная с фонетическим изменением <ь> перед последующим <и> (т. е. есмь и, ср. происхождение флексии -мы в форме типа вЬмы). В 1 л. мн. ч. этих же глаголов памятники XII —XIV вв. обнаруживают образования с исконной флексией -мъ. (т. е. после падения редуцированных с конечным <м>), а также — для глагола быти — с флексиями -ме, представляющей собой древнее диалектное образование, и -м'а, неясного происхождения. Целесообразно заметить, что образования есми, есме и есмя отмечаются в северных и сев.-зап. памятниках XII—XIV вв., что позволяет предполагать как их определенное диалектное происхождение, так и приуроченность их к северным и сев.-зап. территориям Древней Руси (Об этом писали Обнорский, Кузнецов, Дурново, Мейе, Соболевский).

Специально следует сказать о форме 1 л. ед. ч. глагола вЬдЬти. Судя по данным ЛЛ 1377, в XIV в. и этой функции выступало не исконное образование вЬмъ, а форма вЬдЬ, являвшаяся по происхождению простым (и.-е. типа) перфектом, утраченным славянами еще в дописьмепную эпоху. Такое функционирование вЬдЬ свидетельствуется рядом примеров в ЛЛ 1377, обнаруженных Н. П. Некрасовым. К ним относятся следующие факты: ре(ч) княже не вЬдЬ могу ли ся 84; стополкъ смяте ся. . . река еда се право буде(т) или лжа не вЬдЬ; в. Однако такое же употребление формы вЬдЬ в функции 1 л. ед. ч. можно отметить (наряду с формой вЬмъ) и в ранней письменности, например: аминь глу вамъ не вЬдЬ васъ ЕвОстр.

Учитывая то обстоятельство, что перфект был связан в плане содержания с наст. вр., можно понять, почему старая форма и.-е. перфекта вЬдЬ могла выступать в функции наст. вр. Эта функция была присуща данной форме с древних времен, о чем свидетельствуют те и.-е. языки, которые знали и знают эту форму.

Интересно отметить, что форма вЬдЬ, изменившись фонетически в ведь, превратилась в частицу и сохраняется в совр. русском языке (такое изменение в частицу может быть отмечено уже в ПВЛ по ЛЛ 1377: то вЬдЬ яла вы рота «это, знаю, доняла вас клятва» многажды бо ходивши ротЬ). Этот пример заставляет предположить, что эта форма была принадлежностью др.-рус. языка XII—XIV вв., хотя, возможно, в живом употреблении она к XIV в. уже не сохраняла прежнего значения 1 л. ед. ч. наст. вр. от вЬдЬти. И это могло быть связано с утратой самого глагола в др.-рус. языке.

В особом положении оказалась форма 1 л. мн. ч. глаголов дати и Ьсти, где омонимическое отталкивание от нового образования 1 л. ед. ч. дамъ, Ьмъ пошло не только по

144

пути развития формы с флексией -мы, но — что важнее — по пути использования в этой функции формы 1 л. мн. ч. пов. накл. Так, в ПНЧ 1296 отмечается: аще по чвчьску угожению бываютъ, нъ мы потребу дадимъ братъ. В этом примере форма дадимъ, по происхождению 1 л. мн. ч. пов. накл., употреблена на месте исконной дамъ. То же обнаруживается и в следующем примере: кде суть глаголющии Ьдимъ и пиимъ в Торжественнике ХП/ХШ. Использование форм пов. накл. в функции наст. вр. этих глаголов оказалось перспективным в истории русского языка, и именно эти формы закрепились впоследствии в 1—2 л. мн. ч.

парадигм глаголов дати и Ьсти. Подробнее об этом я скажу позже.

Формы 2 л. ед. и мн. ч. атематических глаголов в памятниках XII—XIV вв. в целом опять-таки сохраняют исконные флексии. Так, 2 л. ед. ч.: ты еси... братъ ЛЛ 1377; намъ еси кнзь Гр 1371; вЬси ли что утро хощеть быти ЛЛ 1377; даси Там же; имаши у собе мужи Там же. есте Гр ок. 1300 (3, смол.); о(т)втЬть дасте ему ЛЛ; миръ имате.

И только в конце XIII и в XIV в. появляются единичные случаи употребления новых форм 2 л. ед. и мн. ч. глаголов дати, и Ьсти. Так, в Псалт XIV для глагола Ьсти зафиксирована форма 2 л. ед. ч.: до избытка Ьши, являющаяся результатом вытеснения др.- рус. образования на -си типичной «тематической» формой на -ши. Для 2 л. мн. ч. отмечена новая форма глагола дати: аще дадите ны сде мЬсто ту прЪбудемъ до утрья ПрЛ XIII; не выдадите ли а я . . .еще Волховомъ напою, которая по происхождению представляет собой 2 л. пов. накл. этого глагола. Появление последней формы в парадигме спряжения наст. вр. связано с тем, что и в 1 л. мн. ч. у этого глагола стала употребляться бывшая форма пов. накл.

Как известно, еще А.И. Соболевский полагал, что и во 2 л. ед. ч. глаголов дати и Ьсти исконные словоформы даси,. Ьси вытеснялись соответствующими словоформами пов. накл. дажь, Ьжь, изменившимися впоследствии в результате утраты <ь> и оглушения <ж> в дашь, Ьшь; в связи с этим приведенный выше пример из Псалт XIV (до избытка Ьши) он трактовал как отражение стремления писца дать этой форме ц.-сл. окраску, что находится в соответствии с мнением А.И. Соболевского о принадлежности окончания -ши во 2 л. ед. ч. ц.- сл. языку.

Определенные факты памятников XIV в. свидетельствуют в пользу мнения А. И. Соболевского о подобном происхождении форм Ьшь и дашь. Так, с одной стороны, отмечаются примеры типа: еже о потЬ лица своего Ьжь хлЬбъ свои ПНЧ XIV, где форма Ьжь выступает в функции наст. вр. А с другой: глше ему въстани и Ьжъ ПрЛ ХШ, где эта форма сохраняет свое исконное значение пов. накл. Для глагола дати новая форма 2 л. ед. ч. фиксируется также в памятниках только XIV в.: вдаши. Псалт XIV; о(т)даши Пр 1383. Это мнение, как видно, подтверждают и те совр. русские говоры, которые сохраняют во 2 л. ед. ч. наст. вр. этих глаголов полузвонкость согласных (/даж’/, /jеж'/).

Во всяком случае можно утверждать, что к концу XIV в. во многих диалектах др.-рус. языка во 2 л. ед. ч. наст. вр. глаголов дати и Ьсти установились образования дашь (если учесть наличие такой формы в Пр 1383) и Ьшь, а во 2 л. мн. ч. — образования дадите и Ьдите. При этом если форма мн. ч. представляет результат прямого использования бывших образований пов. накл. этих глаголов, облегченного аналогическим обобщением основ дад- и jед-, выступающих исконно в 3 л. мн. ч. (и появившихся в 1 л. мн. ч. в результате омонимического отталкивания от дамъ, Ьмъ), то форма ед. ч. развивалась вследствие контаминации формы пов. накл. глаголов дати, Ьсти и формы наст. вр. тематических глаголов на -ши.

Вместе с тем старые образования 2 л. ед. ч. даси, Ьси не везде были вытеснены новыми образовациями на -ши, -шь: совр. сев.-рус. говоры, а также диалекты укр. и блр. языков

145

свидетельствуют о сохранении прежнего образования этой формы; так что, надо думать, преобразование 2 л. ед. ч. данных глаголов носило диалектный характер.

Наиболее важным явлением в истории атематических глаголов следует считать переход глагола имЬти из этой группы в одну из групп тематических глаголов, а именно в группу глаголов с основой на <j>. Ведь если глагол быти по существу потерял спрягаемые формы, сохранив лишь 3 л. ед. ч. есть и — реже — 3 л. мн. ч. суть, причем последнее явно не принадлежало нар.-разг. языку, если глагол вЬдЬти вообще был утрачен русским языком; если глаголы дать «— дати и есть <— Ьсти) 'кушать', удержав свое спряжение, имеют в совр. говорах и в литер. языке существенные отличия в формах наст. вр. от всех остальных глаголов, — то глагол иметь «— имЬти не только сохранился в русском языке как полноценный глагол со значением обладания, но и стал изменяться по образцу многочисленного по составу класса глаголов с основой на <j>. Переход этого глагола из атематической группы в класс глаголов на < j> широко отражается в памятниках начиная с XI в., но особенно широко — в XIII в. Так, форма 1 л. ед. ч. имЬю один раз отмечена уже в Изб 1076. 15. Она же фиксируется в ПрЛ XIII, в Торжественнике ХII/ХШ и многих других памятниках.

Форма 2 л. ед. ч. имЬеши (в дому) отмечается в Изб 1076, в ПНЧ XIV, причем в одной фразе здесь употреблена и новая и старая форма; ср.: что себе имЬеши ... что себе имаши (здесь же, между прочим, фиксируется и старая форма этого глагола без конечного и, но с выносным ш: има(ш).

В 3 л. ед. ч. форма имЬетъ зафиксирована уже в Изб 1076 1 л. мн. ч. этого глагола отмечено в форме имЬимъ срдца также в Изб 1076 и в форме не

имЬемъ в ЗС XIV, 31—31 об. Во 2 л. мн. ч. форма имеете фиксируется в ПрЛ XIII. Наконец, форма 3 л. мн. ч. этого глагола выступает в виде имЬють в ЛЛ 1377и многих других памятниках. Кроме того, эта форма отмечается и с выносным т: имЬю(т) ГБ XIV -тъ: зане имЬютъ ... переветь ЛЛ 1377.

Таким образом, можно утверждать, что, начавшись еще в XI в., процесс перехода глагола имЬти в класс образований с основой на <j> в период XIII — XIV вв. полностью завершился: отражение в памятниках этого периода полной новой парадигмы спряжения данного глагола со всей очевидностью свидетельствует, что употребление его старых форм наст. вр. представляет собой лишь сохранение книжных традиций, тогда как в нар.-разг. языке имЬти уже перестал принадлежать бывшему атематическому классу.

Формы 3 л. ед. и мн. ч., как и уже рассмотренные выше факты, выступают в памятниках XII—XIV вв. прежде всего с исконной флексией ~ть, однако для периода после середины XII в. в написании: -тъ следует видеть уже флексию <-т'>.

Так, в 3 л. ед. ч.: есть, увЬсть ЛЛ 1377; дасть Гр 1229; продасть, имать ЖФП XII.

В 3 л. мн. ч.: суть Гр 1229; дадять Гр 1229; не вЬдять славы; Ьдять ЖФП XII; ДЬти

имуть ПНЧ 1296. И уже новая форма: дадутъ, въздадуть Гр 1229.

Вместе с тем в памятниках почти не отмечены формы 3 л. ед. и мн. ч. этих глаголов с конечным -тъ, т. е. с отражением на письме твердого согласного в составе флексий этих форм. Конечно, трудно ожидать написания -тъ в формах 3 л. ед. и мн. ч. глагола быти, в которых мягкость согласного флексии так и не подверглась изменению в истории русского языка, ибо формы есть и суть по существу потеряли связь со спрягаемыми глагольными формами; впрочем, это, вероятно, можно отнести и к форме 3 л. ед. ч. глагола вЬдЬти, если иметь в виду сохранение весть в выражениях бог весть или невесть что.

Что же касается форм 3 л. ед. и мн. ч. других глаголов атематического класса, то отсутствие в памятниках широкого отражения конечного -тъ следует, как видно, объяснять

146

сохранением в этих формах <т'> в одних говорах и медленностью закрепления твердого согласного в составе флексий — в других. Впрочем, в редких случаях написание с -тъ-все же отмечается: дадутъ; иматъ; оць ея вдастъ ю на бракъ; яко не вЬстъ ничтоже, то правый мудръ есть. Это может свидетельствовать о появлении твердого <т> в составе флексии 3 л. ед. и мн. ч. атематических глаголов в определенных (судя по памятникам, северных) диалектах др.-рус. языка.

С другой стороны, как и в XI в., в памятниках XII—XIV вв. отражается наличие в др.- рус. языке форм 3 л. ед. и мн. ч. атематических глаголов без конечного -тъ или -тъ. Например: ели (=есть ли) михаль в кельи ЛЛ 1377, 128; не (—не есть) ли кого Там же; нЬ ту...

мужа Там же, та же су седмь грЬхъ каиновыхъ.

На рассмотрении характера этих форм, как представляется, целесообразно остановиться ниже, после анализа образований в 3 л. ед. и мн. ч. тематических глаголов.

Что касается форм дв. ч., то они, как и в более ранних памятниках, выступают (в очень ограниченном числе примеров) и своих исконных образованиях. Так, для 1 л. дв. ч. можно указать следующие формы: вЬвЬ како есть члвкъ створенъ ЛЛ 1377. Для 2—3 л.: вы дадита тело мое Пр 1383. Для 3 л.: (Борис и Глеб) еста заступника русьстии земли ЛЛ 1377. Судьба этих форм была тесно связана с утратой в др.-рус. языке дв. ч., и сохранение их в той или иной степени в памятниках относительно позднего времени должно быть отнесено за счет письменной традиции.

Вотношении форм наст. вр. тематических глаголов памятники др.-рус. языка XII—XIV вв. дают большой и разнообразный материал, свидетельствующий о различных процессах в развитии этих форм. Конечно, не во всех случаях можно констатировать серьезные изменения — ряд форм, пережив определенные преобразования в своем фонетическом облике, в то же время сохранили по существу ту морфологическую структуру, которую они имели в исходной системе и в языке XI в., однако другие формы пережили или переживали явно видимую эволюцию в морфологическом плане.

К числу форм, сохранивших свою исходную морфологическую структуру, прежде всего относится 1 л. ед. ч., имевшее флексию -у после твердого или мягкого согласного. Например, для глаголов с основой на твердый согласный: уже иду къ вамъ; реку; влеку ся васъ ради; пожену врагы; азъ же тя о(т)рину; для глаголов с основой на <j>: то ти очьче поведаю; азъ...

радуюся; надЬюся на богь.

Вглаголах с основой на мягкий согласный при образовании формы 1 л. ед. ч. наблюдаются морфонологические чередования мягких переднеязычных с шипящими: <т'//ч>

— ворочю; <т'//щ> — возъвращуся; <д'//ж> — похожю; наслажюся; <с'//ш> — прошю; и

чередование мягких губных с сочетанием губных с <л'> : <в//вл'> — молъвлю; поставлю вы;

противлю ся, <б//бл'> — люблю тя; потреблю его; <п//пл'> — тьрплю. Наконец, в таких глаголах может и не наблюдаться морфонологических чередований: хвалю бога; створю тя; призрю, блгодарю; преложю праздники. По существу только последняя группа глаголов в данной форме имеет морфонологическое отличие от тех же глаголов в исходной системе и в системе языка XI в., так как до смягчения полумягких здесь наблюдалось чередование твердого/мягкого согласного; все же остальные группы сохранили морфонологические чередования прошлых лет. В этом плане образования с чередованием <т'//щ> (в отличие от образований с чередованием <т'//ч> должны объясняться как ст.-сл. по своему происхождению.

Существенному изменению в этот период подверглась форма 2 л. ед. ч. Наряду с флексиями -еши, -иши, реконструированными для исходной системы и широко

147

отразившимися в памятниках XI в., памятники XII—XIV вв. фиксируют в большом числе случаев флексии -ешь, -ишъ в этой форме.

Так, например, формы на -ешь с позиционной меной твердых/ мягких согласных:

почнешь; возьмешь; помянешь; приведешь, ведешь; с чередованием заднеязычного согласного с шипящим: можьшь (<г//ж>) и без чередования согласных: хощешь, хочешь; аще не покажешь; образования на

-ишъ с морфонологическими чередованиями согласных: изгубишь, (<б'//бл'>); молвишь;

избавишь(<в'//вл'>); купишь; переступишь, терпишь (<п'//пл'>); без морфонологических чередований согласных: посулишь, получишь; услышишь; держишь, творишь.

Многочисленность примеров с флексиями -ешь, -ишь практически всех др. -рус. глаголов независимо от характера основы, от которой она образована, наличие этой формы как в деловой, так и в церковно-книжной письменности заставляют признать, что именно эта форма в рассматриваемый период заняла господствующее положение в нар.-разг. др.-рус. языке, вытеснив форму на -еши, -иши в сферу лишь книжно-письменных традиций. С точки зрения фонемного состава эта форма для эпохи после падения редуцированных представляла двухфонемные сочетания <еш> или <иш>.

Если учесть, что памятники XI в. не дали примеров употребления формы 2 л. ед. ч. с конечным -ешь, а в XII — XIV вв. эта форма получила чрезвычайно широкое распространение, следует, вероятно, признать, что именно в этот период в др.-рус. языке шло изменение <ши> в <шь> в силу избыточности гласного. Можно считать, что избыточность гласного в конце флексии вела к ослаблению, редукции заударного конечного /и/ до /ь/; такой фонетический процесс мог осуществиться в морфологическом звене системы в силу того, что двухэлементное окончание <-ши>, как и <-шь>, равно полно и точно определяло данную форму. Более того, если для эпохи после утраты редуцированных написание -шь отражало уже флексию, образуемую только согласным, за которым не следовал гласный, то и в этом случае форма 2 л. ед. ч. достаточно четко была отграничена по своему морфологическому облику и достаточно определена в парадигме словоизменения глагола.

Таким образом, изменение <ши> в <шь> началось, вероятно, еще до падения редуцированных и, имея фонетический характер, не затрагивало морфологической системы др.-рус. языка, так как сохранялась структура флексии этой формы. Когда после утраты конечного <ь> флексия стала оформляться одним согласным элементом без последующего гласного, это тоже не вызвало противодействия системы, ибо и в этом случае морфологическое оформление 2 л. ед. ч. осталось выраженным достаточно четко.

Итак, можно думать, что к концу XIV в. форма 2 л. ед. ч. наст. вр. в др.-рус. нар.-разг. языке имела уже флексии -е<ш>, -и<ш>.

Что касается формы 2 л. мн. ч., то здесь памятники XII — XIV вв. совершенно отчетливо свидетельствуют о сохранении исконных флексий -ете, -ите. Например: даете;

възмете; погубите; да аще мя просите; почто губите себе.

В 1 л. мн ч. наблюдается несколько иная картина. Правда, и здесь в большинстве случаев отмечаются флексии -емъ, -имъ известные и в более ранних памятниках и для эпохи после утраты редуцированных, отражающие произношение этой формы с <м> на конце. Например, образования на -емъ с позиционной меной твердых/мягких согласных: вынемъ и; придемъ; перевеземъ ся; с чередованием заднеязычного с шипящим: можемъ (<г//ж>); без чередования согласных: хочемъ; яко же хощемъ; поищемъ князя; приемлемъ; словоформы на - имъ без морфонологических чередований согласных в основе наст. вр.: створимъ миръ; умчимъ на ея страну; главы сложимъ; и с такими чередованиями: не посрамимъ-землЬ

(<м'//мл'>); сподобимъ ся (<б’//бл’>); очистимъ (<ст'//щ>).

148

Вместе с тем, как это наблюдалось и в атематических глаголах, памятники XII — XIV вв. фиксируют в 1 л. мн. ч. и окончания -емы, -имы. Например: и сему ся подивуемы ЛЛ 1377, предаемы ся; стоимы и др. Особенно интересны в этом плане примеры одновременного, в одном предложении, употребления образований на -мъ (или выносную м) и на -мы, отмечаемые в некоторых памятниках: мы припадае(м) к нему . . . что ти въздамы ЛЛ 1377;

въображаемъ и вапы тшшемы..., его же вЬмы; мы ... и о(т)Ьмы и о(т)пьемъ. Параллельное употребление таких образований может свидетельствовать об определенной их равноправности как морфологических вариантов. Таким образом, материал памятников XI в., показывающий превращение формы 1 л. мн. ч. с конечным -мы в морфологический вариант формы на -мъ > -м подтверждается памятниками XII — XIV вв., обнаруживающими параллельное употребление образований с конечными

-мы и -мъ, однако малочисленность словоформ на -мы и их недостаточная территориальная определенность не позволяют высказать какие-либо определенные суждения о степени распространенности и диалектной принадлежности этих образований.

Основного внимания заслуживают формы 3 л. ед. и мн. ч. как формы, наиболее подвергшиеся варьированию и в наибольшей степени пережившие изменения в своей истории.

Обращаясь к морфологическому оформлению 3 л. ед. и мн. ч наст. вр. тематических глаголов, сразу же следует сказать, что основное место здесь занимают образования с флексиями на письме -еть, -ить, что для эпохи после утраты редуцированных фонологически соответствует <ет'>, <ит'>. Так, форма 3 л. ед. ч. на -еть с позиционной меной твердых/мягких согласных в основе наст. вр.: възметь Гр 1229; застанеть; не будетъ; с чередованием заднеязычного согласного с шипящим: стрижеть ся Гр до 1270; не можеть

Пр 1383; без чередования согласных: възвержеть Гр 1229; въсхочеть; биеть; воспрошаеть;

словоформы на -ить без морфонологических чередований согласных: извинить ся Гр 1229; стоить, держить, разделить Гр до 1270 и с морфонологическими чередованиями:

възлюбить; погубить (<б'//бл'>); входить (<д'//ж>); гостить (<ст//щ>). В 3 л. мн. ч. примеры на -уть после твердых согласных с позиционной меной твердых/мягких в основе наст. вр.: Ьдуть Гр. ок. 1300, возмуть ЛЛ 1377; идутъ; после шипящих: лжютъ (с чередованием <г//ж> в основе наст. вр.); после мягких согласных, в том числе после <j>: орють; черплютъ; биють. словоформы на -ать после мягких согласных с морфонологическими чередованиями в основе наст. вр: хотятъ ЛЛ (<т'//ч>); пообидять, нудятъся и без таких чередований:

творять ЛЛ 1377; хвалять.

Те же памятники обнаруживают и употребление данных форм с флексиями -етъ, -итъ, -утъ, -атъ. 3 л. ед. ч. на -етъ с позиционной меной твердых/мягких согласных в основе наст,

вр.: иметъ; идетъ; възметъ; без чередования согласных: расыплетъ; пиетъ; успЬетъ ти ся;

образования на -итъ без морфонологических чередований: ускочитъ ЛЛ 1377, 2; не покоритъ ми ся; велитъ; исцЪлитъ; и с морфонологическими чередованиями: купитъ Гр

1229; спитъ Ев 1354; молвитъ; живитъ Ев 1323.

3 л. мн. ч. на -утъ после твердых согласных с позиционной меной твердых/мягких в основе наст. вр.: чтутъ; цЬлуютъ Гр ок. 1374—1375; прибЪгаютъ и бываютъ; челом биютъ; (в)споминаютъ имена Пч, на -атъ после мягких согласных: стоятъ; уморятъ; просятъ; искусятъ.

Если бы написание форм 3 л. с конечным -тъ ограничивалось лишь церковнокнижными памятниками, можно было бы считать эти написания отражением традиций ст.-сл. письменности (как это было в памятниках XI в.). Однако наличие таких написаний в языке грамот и близких им по жанру др.-рус. памятников свидетельствует о том, что для

149

определенных говоров др.-рус. языка данного времени, особенно XIV в., эти написания отражают изменение <т'/> в <т> или замену <т'> на <т> в форме 3 л.

Как показывают примеры, <т> в 3 л. глаголов начинает отражаться в памятниках с XIII в., но особенно распространяется в конце XIII и в XIV в. При этом первоначально оно обнаруживается в письменности русского Севера, отражая тем самым диалектный характер данного новообразования

150