Щеглова_ист. грам

— помазаю, а в прош. вр. у них выступал один аорист: съвязаша, помазаша и один имперфект: съвязаху, помазаху. Практически они представляли собой одно слово с расширенной парадигмой наст. вр. В тех случаях, когда форма несов. вида уже имела особый инфинитив и отдельную форму прич. на –1- (sъbirati, sъbiral в отличие от събьрати, събьралъ), ее можно было бы трактовать как отдельное слово, находившееся в коррелятивном соотношении с производящим глаголом (събьрати—събирати). Однако ни тот, ни другой член такой пары не обладал полной парадигмой форм прош. вр. На первом этапе развития вида коррелят несов. вида в большинстве случаев образовывал только имперфект, а второй член пары — аорист. Другими словами, в кругу тех приставочных глаголов, которые создали первые видовые корреляции, действовала тенденция к дополнительному распределению форм времени у членов видовой корреляции.

Эта тенденция на первом этапе видового развития, очевидно, действовала в значительной мере односторонне: она ограничивала образование форм времени главным образом у видовых коррелятов несов. вида. Они выступали, по-видимому, только в формах наст. вр. (как актуального, так и абстрактного), имперфекта, дейст. и страд. прич. наст. вр. Противостояли же им корреляты, которые приобретали значение сов. вида постепенно. Поскольку в течение некоторого времени они оставались глаголами общего вида, они сохраняли и синкретический характер форм наст./буд. вр. Эти члены видовых корреляций имели также формы аориста, действительного прич. прош. вр. на -v-, страдательного прич. прош. вр. Вне действия тенденции к дополнительному распределению оставались имевшиеся у обоих членов корреляции формы инфинитива, супина, пов. накл., прич. прош. вр. на -1-. Эти формы образовывались от обеих основ. Однако выбор их достаточно строго был определен контекстом.

Именно такое состояние видо-временных отношений реконструируется для исходной системы др.-рус. языка. Простые бесприставочные глаголы в основной своей массе применительно к этой системе рассматриваются как охарактеризованные по виду и не участвующие в видовых корреляциях. Поэтому действие тенденции к дополнительному распределению на них не распространялось.

Видо-временные отношения, восстанавливаемые по данным памятников др.-рус. языка XI—XII вв., в целом подтверждают такую реконструкцию исходной системы. Простые бесприставочные глаголы еще имели синкретическую форму наст./буд. вр., временное значение которой определялось контекстом. Ср. примеры употребления этой формы в значении буд. вр.: (Странник) видЬвъ монастырь... издалече и ре(ч) въ себЬ възиду и виждю великаго сьмьона; ре(ч) Стополкъ посЬдита вы сдЬ а язъ лЬзу наряжю и лЬзе вонъ ЛЛ; а едеши по корову а вьзи три гривьнЬ. Эти глаголы могли образовывать и аорист, и имперфект. Ср.: онъ же съ радостию въставъ иде СкБГ; и си на умЬ си помышляя идяаше къ брату своему; видЬ его... срачицю... съвлЬкуща ЖФСт; ихъ же видяше съвьршающая безъ времени довольная немощьныимъ.

В то же время в др.-рус. языке XI —XII вв. уже существовала развитая система видовых корреляций приставочных глаголов, двучленных в плане содержания, а в плане выражения — как двучленных, так и многочленных. Эти корреляции были подвержены действию тенденции к дополнительному распределению парадигматических форм.

Приведем некоторыс факты, характеризующие действие этой тенденции в др.-рус. языке XI —XII вв. Ср. употребление в соответствии с этим принципом форм аориста и имперфекта, образованных от членов парных видовых корреляций: поставити—поставляти: везъше на санъхъ поставиша и въ цркви стыя бца СкБГ; блженыи же възьмъ раздЬленое жито и когождо часть измълъ а поставляше на своемь мЬстЬ ЖФП; погрести — погрЬбати; и тако

181

погребоша чьстъное тЬло его иде же и всю братию погрЬбаху ЖФП; употребление формы наст. вр. в значении буд. и наст. актуального: и бжествныи оць да ту пребудеть дондеже дьржящая крамола раздрешить ся ЖФСт; раздрЬшаетъ же ся уже и оцемъ... и всЬмъ безъ възборонения повелЬниемъ дьржащаго въ своя си възвращати ся; употребление прич. Наст. и прош. вр.: и братьскы симъ творяще всегда и размышляюще ЖФСт; васъ паче ли бога слушати сами вы размысливъше рьцЬте. Ср. также употребление инфинитива имперфективного глагола в сочетании с фазовым глаголом: яко и риза начьнъши ся раздирати небрегома же скоро раздереть ся Изб 1076.

Примеры проявления действия тенденции к дополнительному распределению при образовании форм глаголов, входивших в видовые корреляции, можно легко умножить. Их обилие свидетельствует о высокой развитости системы видовых корреляций в кругу приставочных глаголов в др.-рус. языке XI—XII вв.

По данным языка памятников этого периода можно проследить и то одностороннее действие этой тенденции, о котором шла речь выше. Поскольку доминантой начального этапа развития категории глагольного вида было формальное и семантическое развитие несов. вида, именно имперфективные глаголы в наибольшей степени испытывали на себе действие рассматриваемой тенденции. Примеры отступлений от нее в сфере производных имперфективов в XI—XII вв. чрезвычайно редки. Таков, в частности, аорист имперфективных глаголов речи. Отмечалось, что в др.-греч. и ст.-сл. языках у глаголов высказывания наблюдается особое употребление имперфекта и аориста: при отдельном высказывании чаще употреблялся аорист, перед длинной речью — имперфект. Ср. примеры из др.-рус. памятников XI—XII вв.: въпроша Изб 1076; отвЬщахъ СкБГ и реликты этого явления в языке памятников XIV—XV вв.: възвЬща; възвЬщаста ЖВИ.

Противостоявшие глаголам несов. вида корреляты развивали значение сов. вида постепенно. Поэтому среди них в памятниках др.-рус. языка XI—XII вв. гораздо чаще фиксируются случаи, свидетельствующие о сохранении ими значения общего вида и о незавершенности для них процесса перфективации, несмотря на то, что они уже входили в этот период в корреляцию с имперфективным глаголом. Так, у этих коррелятов, как и у бесприставочных глаголов, еще встречались синкретические формы наст./ буд. вр., значение которых определялось контекстом. Ср. примеры употребления таких форм в значении наст. вр.: угль огньнъ исушяеть и пожьжетъ влагу и очиштяеть Изб 1076; Члвкъ сълазя отъ одра своего глаголя въ дши своей кто мя видить и стЬны застоятъ мя и никъто же мене видить; како ты у мене и чьсъное дръво възъмъ и веверицъ ми не присълещи то девятое лето; ваю како похвалити не съвЬмь или чьто рещи недоумЬю и не възмогу СкБГ; о велие чюдо страхъ бо мя великъ одьржитъ братие о семь еже вы хощю съказати ЧудН; из него же озера потечеть волховъ и вътечеть в озеро великое ново ЛЛ. Реликтовые примеры подобного типа встречаются и в более поздних др.-рус. памятниках. Ср.: ты же облачиши ся и ходиши въ паволоцЬ и кунахъ а убогыи руба не имать на телеси. Очень показательны и примеры употребления приставочных глаголов с уф. -и- с фазовым глаголом начати начя дияволъ побЬдити мя и вълагати въ мысли блуду на ню ПС XI; идохъ нощию къ гробу и вълезъ начяхъ съвлачити ю.

О незавершенности процесса перфективации может свидетельствовать также образование от ряда глаголов прич. наст. вр. Ср. некоторые примеры: и прЬбыхомъ дьни пять не поступяще о(т) мЬcтa иде же бЬхом; богородице дЬво капля убо милости источи освятящи душю.

Весьма специфическим, выходящим за рамки действия тенденции к дополнительному распределению парадигматических форм у членов видовой корреляции, было употребление в

182

др.-рус. языке XI—XII вв. имперфекта, образовывавшегося от основы перфективного (или развивавшего значение дерфективности) члена видовой корреляции. Ю.С. Маслов, исследуя это явление, определяет значение такого имперфекта, как «кратно-перфективное», т. е. значение многократно повторявшегося в прошлом действия, каждый отдельный акт которого был завершен. Ср. имперфект глагола обрЬсти (при наличии имперфекимва обрЬтати): повЬда… презвуторъ яко и инъ старьць... многашьды сходя... иде же обрящаше ложе львово ту съпаше ПС; и аще чьто обрящааше у кого... сия възьмь в пещь въметаше ЖФП. Сопоставление с материалом ст.-сл. языка и привлечение данных других славянских языков позволило Ю.С. Маслову прийти к выводу о том, что высокое развитие кратноперфективного употребления имперфекта глаголов сов. вида или близких к нему было характерно для др.-рус. литературного языка, а возможно, и для живого разговорного языка древнейшей поры. Это явление существовало и развивалось на др.-рус. почве независимо от ст.-сл. влияния. Примеры его отмечены в оригинальном русском ЖФП и в Повести временных лет. Ср.: самъ чисть ся творя дондеже блженыи обличашети и и епитимиею того утвьрдяше и отъпустяше ЖФП; аще прилняше кому цвЬтокъ в поющихъ о(т) братья мало постоявъ... изидяше ис цркви, шедъ в кЬлью и усняше и не възвратяшется в црквь до о(т)пЬтья ЛЛ.

Такое употребление др.-рус. имперфекта может свидетельствовать о неполном его приспособлении к семантике несов. вида и о сохранении им связи со старой категорией определенности/неопределенности, одной из составных частей семантики которой было значение многократности, оттесненное при развитии значения процессуальности на второй план.

Следует подчеркнуть, что обрисованная здесь картина состояния видо-временных отношений в др.-рус. языке XI—XII вв. восстановлена по данным письменных памятников, поэтому она характеризует лишь книжно-письменный язык этого периода. Можно думать, что примеры, отразившие неполную перфективацию ряда глаголов, уже входивших в видовые корреляции, носят реликтовый, архаический характер (поскольку они весьма немногочисленны), и состояние видо-временных отношений в народно-разговорном языке XI—XII вв. было более близким к современному. Допущение об отсутствии в народноразговорном др.-рус. языке XII в. имперфекта как особой глагольной формы времени существенно может изменить представление о действии в этот период тенденции к дополнительному распределению парадигматических форм у членов видовой корреляции.

Развитие видо-временных отношений в др.-рус. языке XIII— XIV вв. определялось двумя процессами. Появление и быстрое распространение нового практически универсального средства имперфективации — суф. -ива-//-ыва- сделало возможным легкое и быстрое образование формы несов. вида, от любого приставочного глагола. Поэтому практически все приставочные глаголы втягиваются в систему видовых корреляций. В связи с этим поляризуются и становятся более четкими видовые значения обоих членов корреляции, т. е. окончательно формируется и укрепляется значение сов. вида. А это в свою очередь привело к ликвидации синкретизма формы наст./буд. вр. у тех приставочных глаголов, которые закрепили за собой значение сов. вида. Эта форма у таких глаголов становится формой простого буд. вр. (соберу, положу, привяжу, истеку и т. п.). Вместе с этим члены видовой корреляции получили дополнительное распределение форм наст./буд. вр.: коррелят несов. вида мог образовать только форму наст. вр. (собираю, привязываю, истекаю н т. п.), а коррелят сов. вида — только форму простого буд. вр. (соберу, привяжу, истеку).

Вторым процессом была перестройка системы форм прош. вр. К XIV в. в народноразговорном др.-рус. языке форма бывшего перфекта вытеснила древние формы аориста и

183

имперфекта и стала единственной формой прош. вр., приобретя общее значение предшествования действия моменту речи. Это означало отказ от обозначения формантом времени характера протекании действия и переход всех частных временных значений в функционально-синтаксический план. Таким образом, была разорвана та связь формы времени с видовым значением глагольной основы, которая существовала у аориста и имперфекта. Оба члена видовой корреляции стали свободно образовывать формы прош. вр. Тенденция к дополнительному распределению парадигматических форм у членов корреляции в сфере прош. вр. перестала действовать. Вместе с этим у них существенно увеличилась полнота и симметричность парадигмы форм времени.

Бесприставочные глаголы, очевидно, уже в этот период начали втягиваться в видовую систему. Это происходило по мере аспектуализации приставок, т. е. развития у них перфективирующей функции. Следует отметить, что пока у бесприставочных глаголов сохранялась нехарактеризованностъ по виду, видовое значение формы прош. вр. оставалось у них нечетким и определялось контекстом.

Весьма существенным процессом в развитии видо-временных отношений на протяжении ст.-рус. периода (XV—XVII вв.) было создание формы буд. вр. у глаголов несов. вида. Закрепление парадигмы личных форм буду, будеши и т. д. в качестве спрягаемого компонента аналитического буд. вр. и установление его сочетаемости только с инфинитивом несов. вида привело к созданию уникальной формы времени с точки зрения соотносительности с видовым значением основы. Формант буд. вр. несов. вида обнаруживает однозначное соответствие с этим значением или, другими словами, подсказывает вид. Тем самым в данной форме произошло слияние вида и времени, т. е. она заняла позицию, диаметрально противоположную позиции формы прош. вр., у которой связь с видовым значением основы полностью отсутствует.

С закреплением формы буд. вр. несов. вида тенденция к дополнительному распределению парадигматических форм у членов видовой корреляции перестала действовать и в сфере буд. вр.: оба члена корреляции стали иметь самостоятельные формы буд. вр. Это позволяет говорить о завершении процесса превращения видового коррелята несов. вида в отдельное слово, поскольку он получил, наконец, полную самостоятельную парадигму форм времени (собирал, собирает, будет собирать).

Таким образом, можно заключить, что со становлением формы буд. вр. несов. вида сформировалась и та видо-временная система русского языка, которая представлена в его современном состоянии. Вместе с тем после включения бесприставочных глаголов в систему видовых отношений завершилось оформление глагольного вида как грамматической категории классификационного характера. В этой ситуации видовое значение стало составной частью семантики всякой глагольной лексемы. В современном русском языке оно приписывается каждому глаголу (за исключением небольшой группы так называемых двувидовых глаголов) независимо от контекста.

Заключая рассмотрение истории видо-временных отношений, можно отметить, что в современном русском языке существуют три типа связи временных форм с видовым значением глагола: полная независимость временной формы oт видового значения глагольной основы (прош. вр.), полная зависимость (аналитическая форма буд. вр.) и зависимость, отчасти обусловленная видовой семантикой основы, отчасти — контекстом (форма простого наст./буд. вр.). Статус этой формы в современном русском языке определяется тем обстоятельством, что формант времени, унаследованный от далекого прошлого, остался одним и тем же и для наст. вр. несов. вида, и для буд. вр. сов. вида (купл- ю, реш-у, лиш-у и ловл-ю, прош-у, пиш-у). Поэтому указанный формант не выражает

184

однозначно морфологического значения времени, т. е. в данном случае значение отношения действия к моменту речи определяется видовой семантикой основы или — для группы так называемых двувидовых глаголов — контекстом. Для форм простого наст./буд. вр. (и для большинства причастных форм) в современном русском языке установился принцип дополнительного распределения: в видовой паре глагол несов. вида образует только форму со значением наст. вр. (переписываю), а глагол сов. вида — только форму со значением буд. вр. (перепишу).

Как наследие древнего синкретизма формы наст./буд. вр. можно расценить такие функциональные ее значения, как значение будущего у формы паст. вр. несов. вида и значение обычного настоящего у форм буд. вр. сов. вида. Эти значения принципиально отличаются от морфологического значения времени тем, что они реализуются только в определенных контекстных условиях. У древней до видовой синкретической формы, напротив, все временные значения были равноправны и равно определялись контекстом.

Показательно, что новая аналитическая форма буд. вр. несов. вида сохраняет в современном русском языке свою однозначность в условиях любого контекста и не допускает никаких переносных употреблений. Отметим, что форма наст. вр. несов. вида приставочных глаголов (собираю, переписываю), с которой когда-то начиналось развитие глагольного вида, в современном русском языке может употребляться в функциональном значении буд. вр. (ср.: Завтра я собираю все листы, переписываю их набело и несу рукопись машинистке).

История видо-временных отношений в русском языке свидетельствует о том, что развитие форм времени шло параллельно и взаимосвязанно с развитием видовой системы и во многом определялось потребностями и неравномерностью развития этой системы.

Исследование функционирования самой продуктивной модели имперфективации — суф. -ива/-ыва- на разных этапах истории русского языка показало, что в ее развитии прослеживаются противоречивые тенденции. В др.-рус. языке эта модель была монофункциональной и развивалась так, чтобы получить статус регулярной. В ст.-рус. языке она его практически получила, но в действие вступили факторы, помешавшие модели этот статус за собой закрепить. Большинство этих факторов сохранило актуальность и в настоящее время, поэтому указанная модель в современном русском языке не регулярна, хотя тенденция к приобретению ею этого статуса, по-видимому, продолжает действовать.

НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ Изучение морфологической истории категории глагольного вида позволило выявить

основные закономерности развития этой категории в плане выражения и охарактеризовать главные процессы, которыми это развитие сопровождалось.

1)наиболее формализованным звеном русской видовой системы являются приставочные видовые корреляции русского глагола.

2)именно в сфере приставочных глаголов сформировались собственно видовые различия и сложились основные средства их выражения.

3)главным стержнем морфологической системы русского глагольного вида была суффиксальная имперфективация. Уже в исходной системе др.-рус. языка было представлено большое количество сосуществовавших друг с другом средств выражения имперфективного значения у глаголов. На протяжении всего Др.-рус. периода шел поиск наиболее совершенного и выразительного средства имперфективации. Сосуществование старых и новых имперфективных форм в качестве вариантов продолжалось в течение довольно длительного периода (у некоторых глаголов иногда вплоть до начала XIX в.), но оно не было

185

мирным: между вариантами шла конкурентная борьба. Преимущество в ней имели те формы, которые были образованы при помощи монофункциональных специализированных средств имперфективации с четкой структурой. В основном, это были неоднофонемные глагольные суф.: -ва-, -ива// -ыва.

4)Вследствие многообразия имперфективных форм, образованных по различным моделям имперфективации, видовые корреляции как в исходной системе др.-рус. языка, так и на протяжении всего др.-рус. и ст.-рус. периода имели, как правило, многочленный характер. Если имперфективные формы обладали с самого начала четкой видовой семантикой, то противостояли им первоначально формы, зачастую еще не имевшие достаточно определенного перфективного значения и развившие его позднее. Важно, однако, то, что в плане содержания видовая оппозиция имела с самого своего возникновения бинарный характер.

5)В процессе развития и упорядочения видовой системы семантический и формальный план приходили в соответствие: многочленные корреляции превращались в двучленные. Преодоление вариантности как перфективных, так и имперфективных членов корреляций шло сложными путями, различными для отдельных корней и групп глаголов. Морфологическая эволюция ряда глаголов во многом определялась индивидуальным движением глагольных лексем по пути развития видовых значений и перераспределением их между различными типами видовых корреляций. В процессе взаимодействия вариантных форм происходило не только вытеснение одних вариантов другими, но и контаминация форм двух вариантов, сводившая их в одну лексему (ср. совр. глаголы давать, вставать, бежать, глаголы с суф. -ну- и т. п.).

6)Уже в др.-рус. языке наметилась тенденция к перфективации некоторых старых имперфективов, в основном образованных по моделям имперфективации, утратившим свою продуктивность (прочитати, расчитати, заклепати, прободати и т. п.). В отдельных случаях действию этой тенденции подвергались даже имперфективы, образованные по моделям, которые оставались продуктивными (размЬняти, расстрЬляти, смЬшати и т. п.). Однако эта тенденция действовала в основном лишь спорадически, применительно к отдельным лексемам. Характерно, что вне сферы действия этой тенденции оказались лишь имперфективы, образованные по наиболее новой модели имперфективации — глаголы с суф. -ива-, который почти в полном объеме сохранил свою продуктивность до наших дней. Тем не менее процесс перфективации старых имперфективов шел на лексико-словообразовательном уровне достаточно активно и оказал определенное влияние на состав современных видовых пар.

Именно наличие этого процесса в истории русского глагольного вида позволило установить относительную хронологию появления основных моделей суффиксальной имперфективации глаголов.

Выявление этого процесса позволяет также отметить принципиальное значение разграничения двух рядов глаголов, не имевших на различных этапах развития видовой системы четкой видовой принадлежности. В древнейший период исторического развития глагольного вида таковыми являлись глаголы общего вида, еще не оформившиеся в глаголы сов. вида, в основном бесприставочные, но отчасти и приставочные. Позднее, уже в конце др.-рус. периода, нехарактеризованность по виду отдельных глагольных лексем была почти ликвидирована и основная масса глаголов общего вида влилась в видовую систему (исключение в ту эпоху составляли лишь немногие глаголы, получившие в современном русском литературном языке название «двувидовых»: венчать, женить, казнить и т. п.). В это время нечеткая видовая принадлежность обнаруживается у тех глаголов, которые оказались

186

втянутыми в процесс перфективации старых имперфективов. Вторичность этого процесса выявляется при анализе языка наиболее древних памятников письменности. Как правило, старые имперфективы выступают в языке этих памятников еще в имперфективном значении, хотя находятся и примеры, свидетельствующие о начале указанного процесса. Чем древнее был имперфектив и модель, по которой он был образован, тем ранее он включался в процесс перфективации (например, выметати, проскакати и т. п.). Ст.-рус. период демонстрирует активное действие этого процесса и увеличение количества вторичных двувидовых глаголов. По-видимому, подобная двувидовость исчезает лишь к середине XVIII в., и этот ряд глаголов полностью переходит в сферу глаголов сов. вида. Это повлекло за собой перестройку ряда старых видовых корреляций: иногда вторичные перфективы вытесняли старый перфективный коррелят и занимали его место (пробости—пробадати, заклепсти—заклепaти и т. п.), реже — расходились с ним лексически и образовывали новую корреляцию с участием более нового имперфектива (провести—проводить—провожать). В отдельных случаях сохранилась вариантность первичного и вторичного перфективов (прочесть—прочитать).

Следует отметить, что основные процессы, происходившие в ходе развития видовой системы русского языка, были различным образом соотнесены с планом выражения и планом содержания. Так, процесс упорядочения системы видовых корреляций и ликвидации их многочленности происходил в основном в плане выражения. Семантическое содержание участвовавших в нем глагольных лексем оставалось практически тем же, так как суть этого процесса состояла в свертывании избыточных звеньев системы без семантической перестройки оставшихся звеньев.

Процесс перфективации старых имперфективов, напротив, сопровождался именно семантической перестройкой тех единиц, которые подвергались его воздействию. Поэтому его реализация затрагивала план содержания самым непосредственным образом. С другой стороны, истоки этого процесса надо искать в плане выражения, так как породило его движение видовой системы по пути поиска новых средств имперфективации.

Преимущественно в плане содержания и практически за пределами плана выражения происходил еще один процесс, который сыграл важную роль в становлении современной видовой системы русского глагола. Речь идет о появлении у ряда глагольных приставок видообразующей функции. После включения глаголов общего вида в сферу перфективации создалось такое положение, когда все снабженные приставками глаголы, от которых были образованы производные имперфективы, стали глаголами сов. вида. По мере распространения видовых отношений на всю без исключения глагольную лексику стали осмысляться в видовом плане и соотношения простого и однокоренного с ним приставочного глагола (дЬлати—сдЬлати, писати—написати и т. п.). При этом оказались нерелевантными, как бы вынесенными за скобки, все лексико-словообразовательные значения, которые приставка сообщала исходному глаголу. Эта психологическая нейтрализация семантических компонентов, вносимых в значение глагола приставкой, сделала соотношения типа дЬлати— съдЬлати, писати—написати соотношением глаголов несов. и сов. вида, т. е. в сущности видовой корреляцией. Однако в закреплении подобных корреляций на морфологическом уровне значительную роль сыграли следующие обстоятельства: 1) объем нейтрализующихся семантических компонентов был весьма различным в каждом отдельном случае; 2) эта нейтрализация носила лишь частный ассоциативно-психологический характер и действовала в основном на уровне речи; 3) на первых порах корреляции типа дЬлати— съдЬлати, писати—написати были вторичными, так как в подавляющем большинстве случаев в языке продолжали функционировать видовые корреляции с участием вторичных имперфективов: съдЬлати—съдЬловати, съдЬлывати; написати (напишуть)—написати (написаютъ),

187

написовати, написывати. Поэтому морфологическое закрепление соотношений типа дЬлати— съдЬлати, писати—написати, в качестве видовых корреляций могло произойти лишь в том случае, если это соотношение оказывалось единственным соотношением глаголов несов. и сов. вида с данным корнем. А это могло случиться только при утрате производного имперфектива и замене его простым бесприставочным глаголом с тем же корнем. Именно таким образом возникли современные соотношения делать—сделать, писать—написать, которые приобрели статус видовых корреляций после ухода из языка имперфективов сдЬловати, сдЬлывати, написати (написаютъ), написовати, написывати, что произошло не ранее XVII в.

Чем весомее был тот семантический компонент, который подвергался нейтрализации, тем труднее было оформиться приставочно-бесприставочным корреляциям. Если словообразовательное значение приставки было достаточно определенным и выразительным, то производный имперфектив, как правило, в языке сохранялся. Ср. корреляции доделать— доделывать, переписать—переписывать. Их наличие не позволяет считать видовыми корреляциями соотношения делать—доделать, писать—переписать. Некоторые современные аспектологи называют их «приблизительными» видовыми парами.

Таким образом, процесс осмысления приставок как видообразующего средства носил отчасти ассоциативно-психологический характер и происходил на семасиологическом уровне. Выход этого процесса в план выражения состоял в утрате языком ставших избыточными имперфективов типа сдЬловати, написаютъ, написывати и т. п.

Аналогичным образом на ассоциативно-психологической основе протекал и процесс включения в видовую систему простых бесприставочных глаголов. О том, что он так полностью и не завершился, свидетельствует наличие в современном русском литературном языке так называемых двувидовых (а точнее — нехарактеризованных по виду) глаголов: велеть, венчать, женить, казнить и т. п. Интересно, что в русских диалектах этот процесс пошел дальше, чем в литературном языке. Активное употребление приставочных образований типа оженить, повенчать, исказнить и т. п. делает в говорах бесприставочные образования венчать, женить, казнить глаголами несов. вида.

Процесс внутренней перестройки семантики простых глаголов и поляризации видовых значений в соотношении простого и приставочного глаголов, который происходил при превращении этого соотношения в видовую пару, имел вторичный характер, так как мог начаться только после стабилизации сферы сов. вида, которая произошла сравнительно поздно, уже на собственно др.-рус. почве. Эта вторичность, а также семантико-ассоциативная сущность процесса приобретения глагольными приставками видообразующей функции выводят эти процессы за рамки собственно морфологической проблематики, связанной с развитием глагольного вида, которая находилась в центре внимания исследования.

Существенную роль в становлении русского глагольного вида и в создании его категориального статуса сыграли те обстоятельства, что на выбор имперфективного члена закрепившихся в современном русском литературном языке видовых корреляций повлиял нормативно-узуальный фактор и что ряд процессов, охарактеризованных выше, имел избирательный характер (т. е. действовал применительно к отдельным лексемам или видовым корреляциям). Действие этих факторов пресекло возникшую было тенденцию к полной формализации русского глагольного вида и сообщило этой категории классификационный характер.

Подводя итоги представляется целесообразным наметить основную периодизацию морфологической истории глагольного вида в русском языке. Можно выделить следующие этапы этой истории.

188

1. X/XI в. (исходная система)—начало ХП в.

Для этого периода уже характерно наличие достаточно развитой системы средств выражения видовых различий, унаследованных от псл. периода. В то же время имелась и весьма разветвленная система видовых корреляций, главным образом приставочных глаголов. Эти корреляции были, как правило, многочленны, в основном за счет вариативности имперфективных глаголов, образованных по различным моделям имперфективации. Эти глаголы уже имели четкое значение несов. вида. Противостояли же им глаголы, которые отчасти сохраняли значение общего вида, а значение сов. вида находилось у них еще в стадии становления. Глагольные приставки в этот период играли в основном словообразовательную роль и не сообщали основе глагола значения сов. вида. Простые, бесприставочные глаголы были нехарактеризованными по виду и в видовых корреляциях не участвовали.

2. Середина XII в.—конец XIV в.

Количество видовых корреляций увеличивается, и положение их становится более определенным. Важную роль в этом сыграло развитие нового собственно русского средства имперфективации суф. -ива-/-ыва-, который сразу получил большую продуктивность и к концу этого периода стал практически универсальным средством имперфективации. Укрепляется и окончательно формируется значение сов. вида. В связи с этим полностью утрачиваются реликты общего вида и происходит поляризация значений противопоставленных членов видовой корреляции. Вместе с формированием значения сов. вида происходит осмысление приставок как вид о образующего средства, сообщающего глагольной основе значение сов. вида. А это в свою очередь вело к поляризации видовых значений в соотношениях однокоренных простых и приставочных глаголов и к включению простых глаголов в видовую систему.

3. XV—XVII вв.

На этот период приходится стадия максимальной продуктивности суф. -ива-. Это означало, что он выступал как универсальное, практически грамматикализованное средство имперфективации, и имперфектив на -ива- образовывался в это время от любого глагола. Реализация этой возможности увеличила количество многочленных видовых корреляций. Вместе с тем увеличилось и число видовых пар за счет многочисленных новообразований. Суф. -ива- в этот период перестает быть монофункциональным и начинает употребляться как средство образования многократных глаголов, которые в эту эпоху получают широкое распространение. Укрепляется роль приставок как видообразующего средства. Почти все простые глаголы входят в видовую систему за исключением небольшой группы двувидовых глаголов. Двувидовость вторичного порядка развивается у ряда приставочных глаголов, которые включились в процесс перфективации глаголов несов. вида, образованных по моделям имперфективации, утратившим свою продуктивность.

4. XVIII—начало XIX в.

Этой период характеризуется усилением нормализационных тенденций в литературном языке и стремлением к упорядочению видовой системы. Выходит из употребления основная масса избыточных имперфективных вариантов, и многочленные корреляции превращаются в двучленные. При этом узуальная норма литературного языка отбросила ряд новообразований на -ива- и закрепила более старые имперфективы. Стабилизируются корреляции, где в качестве имперфективного члена выступают бесприставочные глаголы. Суф. -ива- выходит из стадии максимальной продуктивности, оставаясь, однако, основным средством образования новых имперфективов. К концу указанного периода в литературном языке он теряет продуктивность как средство образования многократных глаголов, которые здесь

189

постепенно выходят из употребления, сохраняясь, однако, в северно-великорусских говорах. Ликвидируется вторичная двувидовость ряда генетически имперфективных приставочных глаголов, которые вливаются в сферу сов. Вида.

Совместное действие ряда факторов приостановило действие тенденции к превращению глагольного вида в чисто словоизменительную категорию и сообщило ей классификационный характер. В этот период видовая система русского языка приобрела тот облик, который она имеет в современном русском языке.

190