Щеглова_ист. грам

Лекция 12. История форм времени.

План:

1.История перфекта и плюсквамперфекта в древнерусском языке XII-XIV веков

2.Формы будущего времени в языке памятников XI-XIV вв.

1. ИСТОРИЯ ПЕРФЕКТА И ПЛЮСКВАМПЕРФЕКТА В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ XII-XIV ВЕКОВ

1.1. Перфект и плюсквамперфект в памятниках XI-XII веков.

В отличие от форм простых прошедших времен формы перфекта и плюсквамперфекта в письменности XI века употребляются значительно реже, что связано со спецификой значения этих форм. Они обозначали не просто действие, относящееся к прошлому времени, но имели определенные добавочные значения.

Если обратиться к памятникам XI-XII века, то мы увидим, что они отражают те формы перфекта, которые были реконструированы для исходной морфологической системы, но вместе с тем в этих памятниках, начиная с XI века обнаруживаются и такие явления, которые свидетельствуют о начальных процессах изменения начальных форм. Как вы помните, перфект как форма аналитического характера представляет собой сочетание форм наст. времени глагола быти и причастия на –л, изменяющегося по родам и числам. В текстах памятников XI века мы наблюдаем именно такое образование перфекта. Например: сего ради есмь пришелъ да плачуся (1 л. ед. ч.); не далъ еси козьляте (2 л. ед. ч.); яко же отци суть уставили и заповЬдали (3 л. мн. Ч.).

Обращает на себя внимание тот факт, что в ранней древнерусской письменности исходные формы перфекта фиксируются редко и не во всех памятниках. Но это не означает, что перфект в действительности употреблялся в ограниченном числе памятников и лишь в определенных формах; наоборот, формы перфекта надо считать по существу господствующими в XI и особенно в XII в., но они употреблялись чаще уже в преобразованном виде, а именно – без связки быти, в виде одного причастия на –л.

Например: язъ далъ рукою своею (Гр. 1130 г.); и рЬхъ к нему что се есть ослушалъ ся еси мене и мяса Ьлъ; ГлЬбъ князь мерилъ море по леду (надп. 1067 г.).

Следует отметить, что пропуск вспомогательного глагола обнаруживается в тех случаях, где присутствует подлежащее, выраженное существительным или местоимением, или где лицо выражено другой формой прош. Времени: и простите мя грЬшнаго яко въ своихъ грЬсЬхъ съгрЬшихъ в лЬто в кs (26) городЬ нъ пьсалъ (Мин 1095). Наличие такого подлежащего делало употребление вспомогательного глагола как средства обозначения действующего лица избыточным, что и могло обусловить его утрату. Однако отсутствие глагола-связки в перфекте встречается и в берестяных грамотах, памятниках, весьма далеких от церковно-книжных традиций. Например: еже ми отьць даялъ и роди съдаяли… пустилъ же мя а иную поялъ. Такие примеры могут свидетельствовать, что живые процессы, затрагивающие перфектные формы, начались в древнерусском языке очень рано. Наличие примеров перфекта без связки в берестяной грамоте, отнесенной территориально к северу Древней Руси, и в надписи 1068 г. ГлЬбъ князь мерилъ море по леду, имеющей южную локальную атрибуцию, позволяет полагать, что изменение перфектных форм в отношении утраты ими аналитизма носило не диалектный, а общевосточнославянский характер.

Особый вопрос заключается в том, что перфект как временная форма характеризовался не только своим способом образования, но и специфическим значением результативности:

151

отнесенность результата действия к настоящему времени, выражающаяся соответствующей временной формой вспомогательного глагола, отличала перфект по значению от других форм прошедшего времени. Более того, эта отнесенность к настоящему времени и обозначение перфектом существующего состояния, возникшего в результате прошедшего действия, по существу вообще выводили перфект из состава типичных форм прошедшего времени.

Поэтому утрата вспомогательного глагола в составе перфекта снимала связанность этой формы с наст. временем в плане выражения и начинала превращать причастие на -л в простую глагольную форму, служащую для обозначения прошедшего действия.

И если утрата вспомогательного глагола как средства выражения лица, производящего действие, компенсировалось употреблением существительного или местоимения в качестве подлежащего, выражающего действующее лицо, то утрата этого же глагола как средства отнесенности перфекта к настоящему времени не компенсировалась ничем, а наоборот – вела к расширению значения перфекта как средства обозначения прошедшего действия вообще. Связь этого действия с состоянием субъекта или объекта в настоящем времени и ли отсутствие этой связи стали выражаться только контекстом, а не особой временной формой.

Такое изменение значения перфекта, когда он начинает обозначать прошедшее время, только действие, завершившееся в прошлом, можно, по-видимому, увидеть уже в тех примерах, которые зафиксированы в памятниках XI века. Например, в той же надписи на Тмутараканском камне форма перфекта обозначает действие, полностью завершившееся в прошлом. ГлЬбъ князь мерилъ море по леду можно перевести как: в таком-то году князь Глеб измерил по льду (ширину) моря от Тьмутарканя до Керчи (и установил ширину) в количестве стольких-то сажен. Мы видим, что никакого обозначения состояния в результате прошлого действия здесь нет.

Можно обнаружить и другие случаи утраты перфектом своего первоначального значения, но утверждать, что в XI веке перфект уже полностью стал формой, выражающей лишь прошедшее действие нельзя, так как памятники дают еще достаточное количество примеров, в которых обнаруживается сохранение исконного значения результативности перфектных форм (особенно если сохраняется и аналитическое образование перфекта). Особенно это относится к примерам, в которых перфект обозначал действие, имеющее «вечное» значение, типа записей о даровании имущества монастырям или отдельным лицам:

яко же отци суть уставили и заповЬдали тако же створи самъ яко же отци суть уставили и заповЬдали (Изб 1076 г.) То есть то, что «уставлено» и «заповедано», сохраняет свое значение и в настоящее время.

Теме не менее как внешнее, так и внутренне преобразование перфекта в др.-рус. Языке уже началось, и мы видим это на примере памятников XI-XII веков. И это преобразование вместе с развитием видовой корреляции глагола повлияло на судьбу простых прошедших времен, утрачивающих свою актуальность с приобретением перфектом значения единой формы прошедшего времени. Но окончательные процессы становления бывшей перфектной в новом плане выражения и с новым содержанием относятся к более позднему времени истории русского языка.

Формы плюсквамперфекта представляли собой сочетание имперфекта или имперфективного аориста от быти с прич. прош. врем. на –л, изменявшимся по родам и числам. Плюсквамперфект в памятниках XI-XII веков встречаются значительно реже. Связано это, видимо, с тем, что специфическое значение плюсквамперфекта – обозначение прошедшего действия, совершившегося ранее другого действия в прошлом – обусловливало редкость контекстов, в которых реализация такого значения была бы актуальной. Тем не менее отдельные примеры употребления плюсквамперфекта в памятниках XI-XII веков

152

можно обнаружить. И ныне я даю вама имЬние еже ва бЬхъ и преже далъ; и тако устремися къ кыеву… бЬ бо слышалъ о манастырихъ ту сущих; приведоша разбойникы, ихъ же бЬша яли в селЬ.

Ограниченный материал, представленный в памятниках XI-XII веков, не дает возможности делать какие-либо обобщения и выводы как по поводу степени употребительности или распространенности форм плюсквамперфекта в описываемое время, так и по поводу их значения, выявляющегося в контекстах древнерусских памятников.

1.2. Развитие форм перфекта в XIII-XIV веках.

Дальнейшая эволюция перфектных форм в др.-рус. Языке должна была получить свое отражение в памятниках XIII-XIV вв., более многочисленных и более разнообразных по жанру. Именно поэтому решение вопроса о судьбе перфектных форм связано с рассмотрением тех фактов, которые зафиксированы в XIII-XIV веках. Но при этом следует иметь в виду, что традиции письменности способствуют длительному сохранению древних образований. Поэтому особое значение приобретают данные тех памятников, которые в наибольшей степени близки народно-разговорному языку. С другой стороны, в плане содержания можно a priori утверждать, что в памятниках XIII-XIV мы встретим употребление перфекта в его старом значении результативности. В связи с этим необходимо учитывать характер тех текстов, в которых обнаруживается исконное значение перфекта.

Памятники XIII-XIV вв. прежде всего обнаруживают факты употребления перфектных форм как форм аналитического характера, свойственных древнерусскому языку древнейшего периода его истории. Например: аще есмь кого обидЬлъ возвращю четверичею; видЬхъ яко одиному омылъ еси нозЬ; створилъ ны есть Господь; пришли есьмы со княземъ; вы бо есте изнемогли; не вЬдяше яко апостоли шли суть в Иерусалимъ.

Приведенные примеры свидетельствуют, что памятники XIII-XIV вв. независимо от их жанровой принадлежности – как тяготеющие к церковно-книжной традиции, так и близкие народно-разговорному языку – независимо от их территориальной принадлежности устойчиво сохраняют традиционные аналитические образования перфектных форм. Важно отметить, что в подавляющем большинстве случаев сохранение вспомогательного глагола в форме перфекта сопровождается отсутствием формально выраженного подлежащего, т.е. личная форма, в которой выступает глагол-связка, обозначает лицо действующего субъекта. В таких условиях утрата вспомогательного глагола затруднительна, потому что причастие на

–л само по себе лица действующего субъекта выражать не может.

В то же время целый ряд примеров указывает на возможность сохранения связки и при наличии формально выраженного подлежащего-субъекта действия, причем в этом случае действующий субъект обозначается или местоимением, или существительным: правъ язъ аже есмь тако учинилъ; ты же еси хотЬлъ; приялъ мя есть Богъ; покрыли суть море корабли. В

таких случаях употребление форм наст. Времени от быти в составе перфекта как показателя лица глагольного действия оказывается избыточным и сохраняется лишь по традиции. Но это утверждение может быть верным только в том случае, если перфект перестал иметь свое исконное значение результативности. Поскольку глагол-связка в перфекте служила не только средством обозначения лица действующего субъекта, но и средством выражения отнесенности прошлого действия к к современному моменту речи состоянию. Поэтому сохранение вспомогательного глагола в составе перфекта при наличии выраженного подлежащего – лица действия могло обусловливаться сохранением у перфекта исконного значения результативности.

153

С этой точки зрения материал памятников оказывается неоднородным: с одной стороны, в нем есть факты, которые вполне определенно свидетельствуют об употреблении перфекта в исконном значении. Это прежде всего такие примеры, в которых перфект обозначал действия, имеющие «вечное» значение, типа записей, связанных с принесением клятвы: цЬловалъ есмь крестъ, поскольку клятва сохранялась на вечные времена. Старое значение перфекта можно обнаружить и в таких примерах, где констатируется сохранение в настоящем времени возникшего в прошлом явления: Феодосий есть основалъ црьковь (она существует и ныне).

Вместе с тем – и это наиболее важно – в материалах памятников обнаруживаются и такие факты употребления перфекта, которые явно указывают на обозначение этой формой простого прошедшего времени без всякой отнесенности его результатов к настоящему. Особенно важно при этом то, что такая утрата исконного перфекта устанавливается в контекстах с формально выраженным подлежащим. Так например: старъ мужь уношею былъ есть, уноша же не вЬсть аще доидеть старости – здесь нет возможности подозревать исконное значение перфекта в былъ есть: юность старика – целиком отнесенный в прошлое факт. Или другой пример: глагола ему въ истину еси ли ты имЬлъ коли жену – употребление временного наречия коли «когда-нибудь» обусловливает аористное значение перфектной формы.

Таким образом, употребление в памятниках XIII-XIV вв. исконных форм перфекта отнюдь не означает такого же сохранения его исконного значения. Употребление форм от быти в составе перфекта во многих случаях обнаруживает тенденцию к избыточности. Вопервых, когда формы от быти сочетаются с употреблением подлежащего, выраженного местоимением или существительным, и несущего на себе логического ударения. И вовторых, когда перфект заменяет собой другие прошедшие времена. В этих условиях сохранение связки в составе форм перфекта вообще теряет смысл. В силу сказанного возможно высказать предположение, что сохранение в памятниках XIII-XIV вв. аналитических перфектных форм представляет уже не живое явление древнерусского языка, а лишь дань традиции. Другие формы перфекта в памятниках XIII-XIV вв. подтверждают такое предположение.

Наряду с аналитическими формами перфекта в памятниках XIII-XIV вв. широко отмечаются перфектные образования, выступающие в виде одного причастия прошедшего времени на –л. Отсутствие в составе перфекта глагола-связки делало обязательным употребление подлежащего, которое обозначало лицо действующего субъекта. Формы такого «разрушенного» перфекта встречаются в памятниках независимо от жанровой принадлежности и территориальной приуроченности последних.

Так например: язъ васъ постригалъ; ты ему добра хотЬлъ; кумира бо человекъ створилъ животное же Богъ сдЬлалъ; мы княже на полку томъ не были; новъгородъ на томъ цЬловали крестъ.

Вместе с теми примерами, которые фиксируют употребление причастия на –л без вспомогательного глагола и в которых лицо обозначено формально выраженным подлежащим, памятники XIII-XIV вв. представляют и такое употребление «разрушенного» перфекта, когда только контекст позволяет установить лицо, совершающее действие, так как формально выраженное подлежащее в предложении отсутствует. Так например, только из контекста устанавливается 3 л. субъекта в таких предложениях: нарекъ ю дщерь собЬ; аще убо се вЬдЬлъ не упрашалъ бы его; из ригы ехали на гочкый берьго утвьрдили миръ.

Употребление причастия на –л без вспомогательного глагола быти для выражения глагольной временной формы со всей очевидностью свидетельствует о том, что сохранение

154

аналитического образования перфекта было уже традиционным, не свойственным народноразговорному языку, в котором место аналитической формы заняло бывшее причастие на –л, принявшее на себя функцию глагольной формы прошедшего времени. Достаточность этого причастия для выполнения им данной функции подтверждается огромным количеством такого его употребления в самых разных памятниках, и особенно в грамотах различного характера. Достаточность подтверждается еще и тем, что в древнерусском языке к этому времени личные местоимения стали широко употребляться в качестве показателя лица действующего субъекта, что делало избыточными формы настоящего времени от быти в составе бывшего перфекта. Тот факт, что причастие на –л могло употребляться в функции временной глагольной формы и вне его связи с формально выраженным подлежащим говорит о том, что причастие одно в определенных контекстах было достаточно для передачи не только значения времени, но и лица, производящего действие.

И второе, о чем свидетельствуют примеры из памятников, – это утеря перфектом своего первоначального результативного значения.

Таким образом, употребление одного причастия на –л в качестве временной глагольной формы привело к утрате бывшим перфектом своего исконного результативного значения и к превращению его в средство выражения прошедшего по отношению к моменту речи действию. Подавляющее большинство контекстов трактуется однозначно: речь идет о закончившихся действиях в прошлом. Например: азъ бо княже ни за море ходилъ ни отъ философъ научился; ты ему велелъ продати;

Можно полагать, что к 14 веку форма бывшего перфекта в виде причастия на-л вытеснила в народно-разговорном языке древние формы аориста и имперфекта и стала единственной формой прошедшего времени глагола в древнерусском языке.

1.3. Развитие форм плюсквамперфекта в XIII-XIV вв.

В памятниках XIII-XIV вв. формы плюсквамперфекта фиксируются значительно реже других форм прошедшего времени и употреблены они в памятниках в исконном виде, т.е. как сочетание имперфекта или имперфективного аориста от быти с причастием на –л, изменяющимся по родам и числам. Например: у ярополка жена грекини бЬ и бяше была черницею; брат его бЬжалъ бяшеть; и хотЬхомъ с ними ради битися но ружье бяхомъ услали на повозЬхъ; бЬша бо новгородци приЬхали.

Примеры плюсквамперфекта в памятниках немногочисленныБ и как и прежде плюсквамперфект обозначает прошедшее действие, совершившееся ранее другого действия в прошлом, и потому часто употребляется в придаточных предложениях: остаток бЬжаша дружинЬ своей где бяху переже вЬсть послали.

Будучи формой, обозначавшей давнопрошедшее время (а не просто прошедшее), плюсквамперфект в своей истории испытал иную судьбу, чем другие глагольные формы прошедшего времени, так как другие прошедшие времена обозначали прошедшее действие по отношению к моменту речи, а плюсквамперфект обозначал прошедшее действие по отношению к другому прошедшему действию, а через него – уже отношение к моменту речи.

История плюсквамперфекта состоит в том, что начиная с 13 века в памятника письменности появляются новые формы плюсквамперфект, образованные сочетанием перфекта от глагола быти и причастия прошедшего времени на –л. Например: Се уже прелстилъ мя еси былъ дияволе; ударилъ еси пятою новъгородъ и шелъ еси был на стрыя.

Правда полная форма перфекта от быти – былъ еси – в составе плюсквамперфекта используется редко.

Появление перфекта вместо имперфекта или имперфективного аориста в составе

155

плюсквамперфекта, без сомнения, связано с утратой в живом языке аориста и имперфекта. Судьба плюсквамперфекта подтверждает с иных позиций положение об утрате аориста в древнерусском языке уже в 13 веке.

С другой стороны, сама история перфекта, достаточно рано утрачивающего вспомогательный глагол в своем составе, обусловила отсутствие этого глагола в форме перфекта от быти, когда он выступал в составе формы плюсквамперфекта. Например: а что былъ отъялъ братъ твой а то ти не надобЬ; а князь пришелъ былъ на ратника.

Таким образом, памятники XIII-XIV вв. свидетельствуют о том, что старая форма плюсквамперфекта в связи с утратой в древнерусском языке простых прошедших времен была вытеснена новой формой, сохранявшей прежнее значение давнопрошедшего времени, а сама эта новая форма, которую для 14 века следует признать еще присущей народноразговорному языку, выступала уже в преобразованном виде – как сочетание двух причастий прошедшего времени на –л – причастия от быти как связки и причастия от того глагола, который обозначал конкретное действие.

2. ФОРМЫ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ В ЯЗЫКЕ ПАМЯТНИКОВ XI-XIV ВВ.

Рассмотрим, как были представлены в памятниках XI-XIV вв. формы будущего времени аналитического характера. Для исходной системы было установлено наличие форм преждебудущего времени как действительно аналитических, образованных сочетанием вспомогательного глагола буду с причастием на –л и обозначающих действие, которое относится ко времени ранее другого будущего действия, и форм сложного будущего, образованных сочетаниями спрягаемых глаголов хотети, имети, начати (почати, учати) с инфинитивом другого глагола и являющихся не аналитическими образованиями в полном смысле этого слова, а скорее составными глагольными сказуемыми. Так как глаголы хотети, имети, начати, выступая в сочетании с инфинитивом как вспомогательные, сохраняли все же свое лексическое значение: хотети – значение желания, имети – значение обладания, начати -

-начинательное значение.

Вистории русского языка становление аналитической формы сложного будущего времени связано с вытеснением указанных глаголов глаголом буду, обозначающим только отнесенность действия, выраженного инфинитивом, к будущему времени. Тем не мене в древнерусском языке сочетания хотети, имети, начати с инфинитивами в определенных контекстах выполняли роль сложного будущего времени.

Вдревнерусском языке аналитические образования сложного будущего времени, особенно преждебудущего, употребляются довольно редко, что, без сомнения, связано со спецификой значения преждебудущего времени. Вместе с тем никаких видимых изменений форм и их значений эти памятник не обнаруживают, что свидетельствует об устойчивости данных образований на протяжении всего древнерусского периода. Приведем несколько примеров преждебудущего времени. Аще по моемь ошьствии свЬта сего аще буду богу угодилъ; а тобЬ брату моему грамоты отоимати кому будешь подавалъ; а чьто будеть погыбло того не поминаете.

Всилу специфики своего значения формы преждебудущего времени оказываются редкими в летописях, где речь в основном идет о прошлых событиях, и более частыми в деловых документах, в различного рода грамотах.

Важно отметить, что в некоторых случаях форма преждебудущего времени может обозначать прошлое действие, завершившееся до момента речи. Так например в послесловии к Лаврентьевской летописи, где формы « буду описалъ или переписалъ или не дописалъ» обозначают уже завершившееся в прошлом действие, поскольку летопись уже написана. Как

156

видно, при достаточной устойчивости этой формы в памятниках XI-XIV вв. значение ее полностью не отграничивалось от значения плюсквамперфекта, чему способствовало, вероятно, наличие и в той и другой форме причастия на -л, которое довольно рано стало ассоциироваться с выражением прошедшего времени. Возможно, что разрушению исконного значения преждебудущего времени способствовало и частое употребление его в составе придаточных условных предложений, а эти предложения могли обозначать как прошлые, так

ибудущие по отношению к моменту речи действия.

Всоставе придаточных, большей частью условных, предложений форма преждебудущего времени обозначала относительное время – время, зависимое от времени главного предложения. В связи с этим возникло мнение о том, что чтобы считать эту форму «условным будущим». Однако в действительности это была чисто временная форма, не имевшая отношения к категории наклонения. Сама по себе форма преждебудущего времени условного значения первоначально не имела – ее условность зависела от союза, которым вводилось придаточное предложение, а не от формы. Например, в предложении оже будетъ убилъ, платити тако «если кто убъет, платить ему так» -- конструкция оже будетъ убилъ имеет условное значение, но эту условность создает союз оже, а не форма будетъ убилъ.

Что касается форм буд. Времени с глаголами хотети, имети, начати, то в памятниках они встречаются чаще и оказываются более распространенными. Например, образования с глаголом хотети: азъ чадЬ реку вам человечя жития отити хоштю; аще ли хощеши вЬдати обрати ся въспять и узриши. Вне всякого сомнения, во многих случаях употребления таких форм глагол хотети сохраняет свое лексическое значение, поэтому можно считать, употребление сочетания инфинитива с хотети не формой будущего времени, а составным глагольным сказуемым. К бесспорным фактам употребления глагола хотети в качестве вспомогательного при оборазовании форм будущего времени можно отнести следующие: помилуй господи егда хощеши судити (=будешь судить); утро хощеть быти (о желании здесь речи быть не может), погибель хотяше быти, искус хощеть встати на тя.

Вотличие от образований с хотети, сочетания инфинитива с начати в подавляющем большинстве обозначают только будущее время, т.е. начати выступает здесь как чисто вспомогательный глагол с абстрактным значением начинательности. Сохранение лексического значения, пожалуй, можно установить лишь в небольшом числе примеров:

начнеть оскудевать требами, кто почнеть ся запирати.

Еще более определенно обстоит дело в сочетаниях с глаголом имети: аз брашно имамъ Ьсти; вЬдый яко и ты имаши пострадати. Практически всегда глагол имети выступает как вспомогательный, не имеющий своего лексического значения, и обозначает только отнесенность действия, выраженного инфинитив ом к будущему времени.Конструкции с имети были наиболее близки к образованию аналитической формы будущего времени. В истории русского языка этим сочетаниям могла быть потенциально уготована судьба стать аналитической формой будущего времени (не случайно именно эти образования сохранились в современных диалектах как формы сложного будущего времени), однако в целом этого не случилось, и причину последующей утраты этого образования надо искать в судьбе самого глагола имети и в конкуренции его с глаголом буду как наиболее абстрактным в лексическом плане, а также в утрате преждебудущего времени. Однако для древнерусского периода, включая 14 век, образование форм будущего времени с глаголом имети и инфинитивом было вполне актуальным, и вытеснение этого глагола в данной функции глаголом буду еще не происходило.

Таким образом для конца 14 века в области образования аналитических форм будущего

времени древнерусский язык характеризовался сохранением специальной формы

157

преждебудущего времени, хотя значение этой формы как обозначение особого будущего действия уже стиралось и полностью не осознавалось, а также наличием трех конструкций с инфинитивом, из которых по существу только одна – с глаголом имети – действительно может быть оценена как аналитическая форма будущего времени.

158

Лекция 13. История причастий и возникновение деепричастий в русском языке

Вдревнерусском языке, как и в современном, существовали причастия действительного

истрадательного залога, настоящего и прошедшего времени, но в отличие от нынешнего состояния языка причастия раньше могли быть не только полными, но и краткими, причем последние и заслуживают внимания прежде всего.

Кроме того, древнерусский язык знал не только склоняемые, но и несклоняемые причастия. К последним относились причастия прошедшего времени, образовавшиеся от основы прошедшего времени с суффиксом -л-. Эти причастия могли выступать как в краткой, так и в полной форме (полные формы образовывались от кратких, так же как это было и при образовании полных прилагательных), однако краткие формы использовались главным образом при образовании аналитических форм времени (перфекта, плюсквамперфекта, преждебудущего) и условного наклонения, а полные, употребляясь в качестве определений, рано потеряли связь с глаголом и превратились в прилагательные. Сопоставление форм, например: смелый и (как ты) смел (это сделать), усталый и (я очень) устал, вялый и (цветок на глазах) вял, явно обнаруживает „глагольность" краткой и „прилагательность" полной формы на -л-. Краткие причастия прошедшего времени на -л-, не склоняясь, изменялись по родам и числам: смЬлъ, -а, -о; -и, -ы, -а: усталъ, -а, -о; -и, -ы, -а. В дальнейшем во мн. ч. установилась одна форма с окончанием -и, восходящая к старому имен. пад. муж. рода. Именно эти краткие причастия и стали в истории русского языка глагольной формой прошедшего времени.

Причастия действительного залога. Краткие причастия действительного залога настоящего времени исконно образовывались от основы настоящего времени, где тематический гласный выступал на второй ступени чередования, с помощью суффикса *-пt, кроме того, основа причастия во всех формах, кроме формы им. пад. ед. ч. муж. и ср. р., была осложнена суффиксом именной основы -j. Таким образом, например, форма род. пад. ед. ч. муж. р. краткого причастия действительного залога настоящего времени от глагола нести образовывалась следующим образом: *пеsо- (основа наст. врем. с тематическим гласным на второй ступени чередования) + пt (суффикс причастия) + j (суффикс основы) + а (окончание род. пад.): *пеsопtja. В этой форме [оn] изменилось в [o носовое] и далее в древнерусском языке в [у], а [tj] — в [ч]; таким образом возникла форма несуча (ср. ст.-слав. несжшта). Ср. ту же форму от глаголов знати, хвалити: * snajontja > знаюча (ст.-слав. знаЖшта), *chvalintja > хвалАча (ст.-слав. хвалАшта): [in] > [e носовое] > [а] > ['а].

Древнерусские формы причастий с суффиксами -уч-, -юч-, -ач-. -яч- выступали во всех падежах, родах и числах, кроме формы имен. пад. ед. ч. муж. и ср. р., где наличествовали иные образования: у глаголов IV класса была форма на ['а] (-А) из [е носового] - хвалА, просА (ст.-слав. хвалА, просА), у глаголов III класса — на [jа] из [je]: зная, пиша < pisje (ст.-слав. зная, пиша), а у остальных на [а] : ида, неса (ст.-слав. иды, несы). Соотношение русских и старославянских форм в последнем примере не совсем ясно, но возможно, что русское [а] появилось под влиянием [а] в других глаголах. В истории русского языка [а] в последних формах довольно рано (это отражается в памятниках XIII в.) было вытеснено ['а] (-А), в результате чего возникло идА, несА и т. д.; ср. старые формы не дада (Жит. Феод.), река, зова (Ипат. лет.) и новые идА, поимя (1 Новг. лет.), идЯ, ведя (Гр. ок. 1300 г.). Пережиточными формами старых образований являются современные существительные вроде рёва, пройда и

т. п. (ср. еще диал. пословицу Кто кого мога, тот того в рога).

Причастия действительного залога настоящего времени склонялись в древнерусском языке как существительные мужского, среднего и женского рода с древними основами на о кр. и а долг. по мягким разновидностям.

159

В качестве образца склонения кратких причастий действительного залога настоящего времени можно привести склонение формы от глагола нести.

Муж. р. Ср. р. Жен. р.
Ед. ч.
И.	неса		неса	несоучи
Р.	несоуча			несоучЬ
Д.	несоучоу			несоучи
В.	несоучь		несоуче		несоучоу
Т.	несоучьмь			несоучею
М.	несоучи			несоучи
Мн. ч.
И.	несоуче		несоуча		несоучЬ
Р.	несоучь			несоучь
Д.	несоучемъ			несоучамъ
В.	несоучЬ		несоуча		несоучЬ
Т.	несоучи			несоучами
М.	несоучихъ			несоучахъ
Дв. ч.
И.-В.	несоуча	несоучи		несоучи
Р.-М.	несоучоу			несоучоу
Д.-Т.	несоучема			несоучама

Краткие причастия действительного залога прошедшего времени исконно образовывались от основы прошедшего времени с помощью суффикса *-йs (если основа оканчивалась на согласный) или *-vйs (если основа оканчивалась на гласный). Кроме того, так же как и в настоящем времени, основа причастия и здесь во всех формах, кроме им. пад. ед. ч. муж. и ср. р., была осложнена суффиксом именной основы -j. Таким образом, например, род. пад. ед. ч. муж. р. краткого причастия действительного залога прошедшего времени от глагола нести образовывался следующим образом: *пеs- (основа прошедшего времени) + иs (суффикс причастия) + j (суффикс основы) + а (окончание род. пад.): *пеsйsjа. В этой форме [и] на славянской почве изменилось в [ъ], а [sj] —в [ш]; таким образом возникла форма

несъша. Ср. ту же форму от глагола ходити: *сhоdivйsja > ходивъша.

Формы причастий с суффиксом -ъш- или -въш- выступали в древнерусском языке во всех падежах, родах и числах, кроме формы имен. пад. ед. ч. муж. и ср. р., где были образования на -ъ-(из *-йs, например несъ из *пеsйs, [s] отпало в результате действия закона открытого слога, [и] > [ъ] ) или -въ (из *-ийs, например ходивъ из *сhоdivйs).

Эти причастия также склонялись как существительные мужского, среднего и женского рода с древними основами на о и а по мягким разновидностям.

Точно так же, как и для настоящего времени, в качестве образца можно привести склонение причастия прошедшего времени от глагола нести.

Муж. р. Ср. р.		Жен. р.
Ед. ч. И. несъ		несъ	несъши
Р.	несъша		несъшЬ
Д.	несъшоу		несъши
В. несъшь		несъше	несъшоу
Т.	несъшьмь		несъшею
М.	несъши		несъщи
Мн. ч. И. несъше		несъша	несъшЬ

160