262 Глава 11. Сломанная семья

На нас вот-вот обрушится поток новаций. Из универси­тетов и исследовательских центров — на заводы и в конто­ры; с рынка и из массовых средств информации — на наши социальные отношения; из общества — на домашнюю жизнь. Новации глубоко проникнут в нашу частную жизнь и со­здадут небывалые напряжения внутри семей.

Некогда семья считалась «могучим средством от ударов общества»; после сражений с большим миром человек воз­вращался в семью избитым, в синяках и обретал здесь един­ственно устойчивое место среди все более изменчивого окружения. Но по мере развития сверхиндустриальной ре­волюции это «противошоковое средство» само становится источником шоков.

Для критиков общества наступило блаженное время спе­куляций: семья «на грани полного исчезновения», заявляет Фердинанд Ландберг в труде «Наступающее преобразова­ние мира»¹. Ему вторит психоаналитик Уильям Вулф: «Се­мья мертва; она держится первый год или два после рождения ребенка. Такой будет ее единственная функция впредь»². Пессимисты уверяют нас, что семья стремительно уходит в небытие, но редко говорят, что именно придет ей на смену.

Напротив, оптимисты уверяют: как семья существовала во все времена, так и будет существовать. Некоторые даже пытаются доказать, что семья приближается к своему золо­тому веку. С увеличением досуга, теоретизируют они, чле­ны семьи будут все больше времени проводить вместе и получать большое удовлетворение от совместной деятель­ности. «Семья, где все вместе играют, вместе и остается», — и так далее³.

Есть воззрения и более глубокие: бури грядущего вре­мени заставят людей глубже уйти в семью. «Люди будут всту­пать в брак, чтобы войти в устойчивую структуру», — пишет

263

доктор Ирвин М. Гринберг, профессор психиатрии Меди­цинского колледжа Альберта Эйнштейна. С этой точки зре­ния семья служит человеку «компактной корневой системой», страхующей его в бурях перемен. Короче гово­ря, чем изменчивей и непривычней внешний мир, тем бо­лее важной становится роль семьи.

Возможно, в этом споре обе стороны неправы, посколь­ку будущее различимо яснее, чем кажется. Семья может и не исчезнуть, и не войти в новый золотой век. Вероятнее всего, что она разобьется вдребезги, но лишь затем, чтобы потом принять новый и странный облик.

Таинство материнства

Самая очевидная из всех сил, грозящих семье разруше­нием в ближайшие десятилетия, — новая технология дето­рождения. Ныне следует считать реальной возможность заранее выбрать пол младенца или даже запрограммировать его IQ, предопределить его внешний облик и черты лично­сти. Имплантация эмбрионов, выращивание младенцев «в пробирке», возможность принять пилюлю и тем обеспечить себе рождение двойни или тройни — и более того, возмож­ность пойти в «эмбриобанк» и попросту приобрести эмбри­оны, — все это уходит столь далеко за пределы любого человеческого опыта, что в будущее надо смотреть скорее глазами поэта или живописца, чем социолога или традици­онного философа.

Принято считать, что обсуждение таких материй не слишком академично и даже легкомысленно. Но достиже­ния науки и техники — или даже одной репродуктивной биологии — могут очень скоро смести ортодоксальные по­нятия о семье и ее обязанностях. Если детей начнут выра­щивать в лабораторных колбах, то что тогда произойдет с самим понятием материнства? И что будет с представлени­ями женщины о себе, если общество от начала времен счита-

264

ло первейшей миссией женщин рождение и воспитание детей?

Пока что немногие социологи начали заниматься этими проблемами. Один из них — психиатр Хаймен Г. Вайтцен, заведующий психоневрологической службой Нью-Йоркской поликлинической больницы. Он полагает, что цикл деторож­дения «удовлетворяет главную творческую потребность боль­шинства женщин... Они гордятся своей способностью рожать детей... Особая аура благости, окружающая беременных жен­щин, нашла широкое отображение в литературе и искусстве как на Западе, так и на Востоке». Вайтцен задается вопросом: что произойдет с культом материнства, если «ребенок в бук­вальном смысле не будет потомством женщины, а вырастет из генетически «выдающейся» яйцеклетки, перенесенной в ее матку от другой женщины или даже из чашки Петри?» По его мнению, если женщины будут иметь общественный вес, то уже не потому, что они могут рожать детей. Близится конец мистического отношения к материнству⁴.

Не только материнство, но и само понятие родительского статуса может быть радикально пересмотрено. На деле вскоре может оказаться, что в рождении ребенка могут участвовать больше двух биологических партнеров. Доктор Беатрис Минц, специалист по биологии развития из Филадельфийского ин­ститута исследований рака, вырастила создания, которых на­зывают «мультимышами», поскольку у них много родителей. «Мультимышей» получали следующим образом: из двух бере­менных самок извлекались эмбрионы; их помещали в лабора­торную кювету и выращивали там, пока два зародыша не превращались в единый растущий эмбрион. Тогда его поме­щали в матку третьей мыши. Появившийся на свет мышонок нес на себе явные генетические характеристики обеих пар мышей-доноров. Эти типические «мультимыши», рожденные от двух пар родителей, имели белую шерсть и белые усы на одной стороне головы, темные шерсть и усы на другой сторо­не, а на теле — полосы обоих цветов. Выращенные таким об­разом 700 мышей уже произвели больше 35 000 потомков⁵. Итак, если уже есть «мультимыши», то почему бы не появить­ся «мультилюдям»?

265

Кого надо считать родителем при таких обстоятельствах? Когда женщина вынашивает ребенка, зачатого в матке дру­гой женщины, кто его настоящая мать? И совершенно так же — кто отец?

Когда супружеские пары действительно смогут покупать эмбрионы, статус родителей станет понятием юридическим, а не биологическим. Если такой процесс не будет под строгим контролем, то можно представить себе гротескную ситуацию: некая пара покупает эмбрион, выращивает его «ин витро»., а затем покупает второй эмбрион — от имени первого, в каче­стве его доверенных лиц. Юридически эта пара может стать «дедом и бабкой», когда первый ребенок еще будет ходить в коротких штанишках. Нам потребуется новая терминология для обозначения таких родственных связей.

Более того, если эмбрионы продаются, почему бы фир­ме не купить одну штуку? Или десять тысяч штук? И про­дать их? А если не фирме, то как насчет некоммерческой лаборатории? Еще вопрос: покупая и продавая эмбрионы, не возвращаемся ли мы к рабовладению в новой форме? Таковы кошмарные вопросы, которые нам вскоре придется обсуждать. Поэтому абсолютно неразумно размышлять о будущем семьи только в общепринятых понятиях.

Перед лицом стремительных социальных перемен и по­трясающих возможностей научной революции члены сверхиндустриального общества могут быть принуждены к экспериментам с новыми формами семьи. Возможно, пред­приимчивые малые группы будут опробовать некие экзоти­ческие семейные отношения. Они начнут с изменений существующих форм семьи.