Психология межличностных отношений / литература / Лабунская В.А. - Экспрессия человека

убедительно доказать терапевтическое значение эмпатии, искренности, сердечности, если обращаться только к речевому поведению психотерапевта. Например, Хаас и Теппер исследовали вклад речи и телодвижений в оценку уровня эмпатичности консультанта, беседующего с клиентом. В их исследовании приняли участие профессиональные консультанты, которым предъявляли видеозаписи беседы с клиентом психотерапевта. Последний систематически менял движения тела и свою речь (контакт глаз или его отсутствие; наклон туловища вперед или назад; постоянная или изменяющаяся ориентация тела, два уровня дистанции — 36 и 72 дюйма). Психотерапевт применял три уровня проявления вербальной эмпатии. На основе сочетания речи и вышеперечисленных движении тела были созданы 48 десятисекундных видеофильмов, которые предъявлялись экспертам в случайном порядке и были оценены ими по пятибалльной шкале. Результаты свидетельствуют, что такие показатели, как: контакт глаз, наклон туловища, дистанция, определенное оформление вербальных утверждений — позволяют очень точно оценить степень эмпатичности психотерапевта. При этом каждый из перечисленных показателей может выступать в роли независимого невербального средства, диагностирующего эмпатию. Изменения оценки уровня эмпатии психотерапевта сопровождалось в исследовании изменением его невербального поведения. При этом на происходящие изменения в оценке уровня эмпатии в большей степени влияли изменения в невербальном поведении, чем в речи (по данным этих авторов, невербальное поведение выступает в 45% случаях фактором изменения оценки эмпатии, а речь в 22%). По данным этого же исследования оптимальное сочетание речевого и неречевого поведения, приводящее к высокой оценке эмпатии психотерапевта, — это наличие контакта глаз,

наклон туловища вперед, среднеэмпатический тип речевого поведения или наклон туловища вперед, контакт глаз, близкая дистанция и высокоэмпатичный тип речевого поведения. Низкая оценка уровня эмпатии возникает тогда, когда психотерапевт демонстрирует следующее сочетание невербального и вербального поведения: отсутствие контакта глаз, наклон туловища назад, увеличение дистанции общения и использование низкоэмпатичных речевых оборотов (приводится по 217).

Кроме психотерапевтической ситуации, где проблема соотношения речевого и неречевого поведения стоит особенно остро, внимание исследователей привлекают такие ситуации, как беседа или собеседование, интервьюирование и т. д. С точки зрения обсуждаемой нами проблемы представляет интерес работа Холлендеворса, в которой он попросил экспертов оценить студентов после беседы с ними по нескольким шкалам: контакт глаз; громкость голоса; позы тела; беглость речи; степень соответствия содержания речи; личностные особенности; самообладание. В заключении эксперты должны были дать прогноз относительно приема студентов на работу: «без шансов»; «скорее всего, их не примут»; «возможно, они получат работу»; «определенно, их возьмут на работу». Результаты исследования показали, что претенденты, попавшие в различные группы, выделенные на основе прогноза по поводу принятия на работу, отличались друг от друга по тем параметрам, которые предлагались экспертам для оценки. На первом месте в качестве критерия принятия на работу стояли такие показатели, как: «степень соответствия содержания речи», «беглость речи», «степень самообладания». Особенности контакта глаз, громкость голоса, позы, личностные особенности также влияли на результаты приема на работу.

В этом исследовании показано, что для различных ситуаций

взаимодействия имеют неодинаковое значение речь, невербальное поведение и их сочетание, что для ситуации «прием на работу» оказывается важнее то, что человек говорит, чем то, как он это делает.

Другой ситуацией, выделенной П. Буллом (217) в качестве ситуации, важной для понимания взаимосвязи речи и невербальных средств, является ситуация «просьба о помощи». Осуществив обзор работ, он отметил, что человек откликается на просьбу о помощи чаще тогда, когда проситель находится на близком от него расстоянии и на одном уровне с ним. Он воспринимается при таких характеристиках проксемики как более нуждающийся в помощи. В то же время дистанция не является неизменным фактором и она не может рассматриваться вне обсуждения степени нужды человека в помощи. Если участники исследования смотрели на другого человека в течение всего времени изложения просьбы и прикасались к нему, то они чаще получали помощь, чем в том случае, когда отводили взгляд в сторону, не прикасались к партнеру. П. Булл также отметил, что использование пристального взгляда в момент просьбы о помощи оказывает более существенное влияние на женщин, чем на мужчин. Для мужчин пристальный взгляд партнера — это проявление власти, а для женщин — приглашение к взаимодействию. Женщины быстрее откликаются на пристальный взгляд мужчин, чем на пристальный взгляд женщин, они с меньшим желанием откликаются на просьбу женщин, чем на просьбу мужчин. В целом прохожие откликаются на просьбу женщин чаще и независимо от вида взгляда и формы обращения. Эти работы показали, что пристальный взгляд просящего о помощи человека влияет на выполнение просьбы, но данное влияние опосредовано полом субъекта просьбы и уровнем завершенности просьбы. Сочетание пристального взгляда и незавершенного изложения просьбы не приводит к

возникновению желания помочь человеку.

В ряде работ уделяется огромное внимание изучению роли способа отражения речевого и неречевого поведения с целью прояснения их роли в общении. В качестве таких способов отражения чаще всего рассматривается визуальный или слуховой контакты. В работах этого направления рассматриваются два вида общения: непосредственное и опосредованное техническими средствами или общение, при котором визуальный контакт невозможен (например, общение по телефону или на большом расстоянии друг от друга). Из этих работ следует, что являются наивными допущения о том, что в процессе непосредственного общения — лицом к лицу легче уладить споры и добиться согласия. В некоторых ситуациях люди, обсуждая те или иные вопросы по телефону, доверяют своим партнерам значительно чаще, чем тогда, когда беседуют с ними лицом к лицу. Аудиоразговоры являются более деперсонализированными, чем переговоры лицом к лицу. В общении лицом к лицу чаще наблюдается совместная речь, больше возникает помех на пути ведения переговоров, так как отслеживаются невербальные средства общения Эти данные могут быть интерпретированы как доказательство большей формализации, деперсонализации в ситуации аудиообщения. Несмотря на эти факты, люди предпочитают общение лицом к лицу, так как в этом случае они располагают большим количеством невербальных сигналов.

Таким образом оказывается, что значение речи или невербальных средств, их сочетание зависит от ситуации общения. В качестве главных переменных ситуации общения, оказывающих влияние на роль невербальных и вербальных средств в общении, в диагностике его основных составляющих, в прогнозировании его развития, являются отношения между участниками, цели, ради которых они

общаются; вид общения (средство установления контакта, способ отражения партнера). Из приведенных выше работ также следует, что невербальное поведение может выступать как средство, дополняющее речь, как «автономный, самостоятельный текст», существующий параллельно с речью, а также в качестве единственного средства общения. Исходя из этих возможных вариантов сочетания речевого и неречевого поведения, можно представить два противоположных вида общения. Один из них — это полное отсутствие речевых средств, например в ситуации интимного общения мужчины и женщины, а другой вид общения — это сведенное до минимума невербальное поведение. Между ними располагается весь спектр ситуаций общения, отличающихся сочетанием речевых и неречевых средств.

1.5. Проблема кодирования невербального поведения личности и невербальной интеракции

В предыдущих разделах книги были представлены основные характеристики невербального поведения и невербальной интеракции, которые существенно влияют на решение одной из главных проблем психологии невербального общения — является ли невербальное поведение кодом и каковы возможности его кодирования и выполнения им знаковых функций. Частично мы уже обращались к этим вопросам. В этом разделе книги попытаемся с точки зрения личностного подхода к невербальному поведению ответить на эти и другие вопросы. Прежде всего необходимо сразу подчеркнуть, что мы не согласны с теми авторами, которые видят положительное решение проблемы кодирования невербального поведения в том, что оно применяется во многих видах психологической практики и нацелено на решение задач из области коммуникаций, межличностного и межгруппового познания, воздействия и т. д. Все эти

доводы перечеркиваются тем, что «старые проблемы», которые были поставлены еще Ч. Дарвином, его предшественниками и последователями, остаются до сих пор нерешенными. Среди них проблема, привлекающая внимание и теоретиков и практиков, — проблема измерения, фиксации невербального поведения и его интерпретации в процессе общения. Поэтому до последнего времени является остро дискуссионным вопрос о том: «Могут ли невербальное поведение, экспрессия, невербальные коммуникации рассматриваться в качестве кода, имеющего четкое психологическое значение?» Современные исследования экспрессивного кода находятся

под сильным влиянием естественнонаучного подхода и лингвоцентрических идей анализа невербальных коммуникаций. В соответствии с ними по-разному решается проблема кода. Углубляющийся разрыв между двумя позициями в поисках ответа на вопросы о возможностях измерения и фиксации невербального поведения делает проблему кодирования особенно актуальной Независимо от того, в рамках какого направления рассматривается проблема кодирования невербального поведения, ее решение напрямую связано с тем, принимает ли исследователь определение невербального поведения как системы знаков (код).

Под кодом обычно понимается совокупность знаков, система символов, при помощи которых информация может быть представлена (закодирована). Знак, код репрезентирует закодированную в нем информацию и в этом смысле выступает в качестве индикатора, симптома, сигнала. Возьмем данное определение в качестве рабочего и, исходя из него, рассмотрим проблему невербального кода, помня, что сам код — это совокупность знаков, репрезентирующих закодированную в нем информацию и имеющих четкое поле значений. Отвечает ли этим требованиям невербальный код,

насколько соответствует понятие код тому, что принято называть в психологии невербального поведения кодом, является ли он знаком-индикатором? Перечисленные вопросы волновали исследователей выразительного, невербального поведения с момента оформления психологии невербального общения в самостоятельную область психологической науки. Начиная с работ Ч. Дарвина, Ф. Пидерита, И. А. Сикорского, П. Манте-гаццы, В. И. Классовского, С. М. Волконского, В. М. Бехтерева и многих других авторов, обсуждается проблема знаковых функций экспрессии, выразительных движений, физиогномики. Данная проблема в теоретико-методологическом плане дискутируется в обобщающей работе (228), подводящей итоги изучению невербального поведения в течение двадцатого столетия представителями англо-американской психологии.

В течение всей истории психологии невербального поведения получено множество противоречивых ответов на поставленный вопрос о статусе невербального поведения как системы знаков или кодов, эмблем и т. д. Он обсуждался как с позиций изучения закономерностей кодирования информации тем, кто пытается ее передать, так и с точки зрения того, кто является наблюдателем, экспертом получаемой информации и перед кем стоит задача ее кодирования Понятно, что для психологии невербального общения представляют интерес сведения о различных сторонах кодирования Hевербального поведения, так как в ней давно зафиксированы два рода способностей: 1) способность к передаче с помощью невербального кода своих состояний, отношений, переживаний и т. д; 2) способность, базирующаяся на социально-психологической наблюдательности, социальном интеллекте и обеспечивающая кодирование — интерпретацию полученной информации для ее дальнейшего использования

в диагностических, психокоррекционных целях. Для того чтобы ответить на вопрос о том, является ли

экспрессия (мимика, пантомимика) знаком определенных психологических характеристик личности, начиная с 20-х годов нынешнего столетия и до сегодняшнего дня проводятся исследования, в которых систематически изменяются, варьируются изображения экспрессии, вводятся контролируемые переменные, но самое главное — предпринимаются усилия избежать влияния экспериментатора на создание и оценку экспрессивного кода. Такого рода работам предшествовал описательный этап. Главный метод на этом этапе — наблюдение с последующим описанием экспрессивных кодов. Существует огромное множество описаний выражений лица, движений частей тела, имеющих определенное семантическое поле. Ниже приводится пример из книги П. Мантегаццы «Физиогномия и выражение чувств», в которой он описал экспрессию любви, расположенности одного человека к другому, умиления, ненависти, жестокости, гнева, надменности, тщеславия, страха и т. д. Обращение к этой книге продиктовано рядом обстоятельств. Во-первых, тем, что она написана в конце прошлого столетия, но приведенные в ней сведения не только не устарели, но и выглядят весьма современно Во-вторых, в отличие от многих предыдущих и последующих изданий на эту же тему в книге П. Мантегаццы рассматриваются экспрессивные, невербальные паттерны как основных состояний человека, так и его отношений к другому человеку. В-третьих, зафиксированные в вербальной форме и проиллюстрированные с помощью фотоизображений наблюдения являются яркими примерами создания экспрессивных паттернов как совокупности взаимосвязанных выразительных движений. Например, по мнению П. Мантегаццы, экспрессивный паттерн, код удовольствия, хорошего

расположения духа, радости состоит из следующих движений: «поднятие уголков губ; сморщивание нижних век и окружности глаз; расширение ноздрей; смех; изгибание туловища; движение рук; блеск глаз; пение; говорливость; улыбка».

В современной психологии экспрессивный паттерн, код также представляет симптомокомплекс движений, которые легко наблюдать и фиксировать. В нем отсутствуют микродвижения. Эти особенности вербальных кодов экспрессии являются наиболее уязвимыми моментами, когда речь заходит о соответствии кода определенным психологическим состояниям. Вышеобозначенные недостатки вербальных кодов экспрессии не преодолены до сих пор. Но, несмотря на это, создание экспрессивных кодов на основе наблюдений и последующих описаний является одним из самых распространенных методов современной психологии невербального общения.

Одна из первых работ, поставившая под сомнение правильность экспрессивных кодов, описанных на основе наблюдений, была работа К. Лэндиса (1929 г.). Можно сказать, что он в самом начале становления экспериментальной психологии экспрессивного поведения обратил внимание на существенный недостаток экспрессивных кодов, составленных на основе наблюдений. А именно на то, что многочисленные исследователи лишь фиксируют мышечные сокращения, но не дают ответа на вопрос о действительных связях между выражением и психическими состояниями. Кроме этого, из существующих описаний мы скорее узнаем о том, как люди распознают экспрессию, чем о ее соответствии переживаниям человека. Один из приемов ограничения влияния недостатков вербализации движений на создание кода — это обращение к живописи, графике, фото- и киноинформации. Крукенберг еще в 1920 году опубликовал прекрасно иллюстрированное

исследование выражений лица. В качестве иллюстраций экспрессии различных состояний, отношений он привел живописные портреты, карикатуры, рисунки, изображающие людей — свидетелей несчастных случаев. Но даже сочетание вербальной и невербальной (живопись, графика и т. д.) информации об экспрессивных кодах не могло устроить как теоретиков, так и экспериментаторов, пытающихся ответить на вопрос о степени устойчивости, жесткости связей между кодом и его значением.

Наряду с методом наблюдений, сопровождающимся описанием экспрессивных кодов, применяется также прием наигрывания экспрессии состояний. После этой процедуры фотографии наигранных выражений предъявляются экспертам для опознания. На основе полученных ответов делается вывод о соответствии экспрессивного кода тому или иному состоянию. В истории проблемы кодирования экспрессии отмечаются неоднократные попытки изобрести объективные методы анализа экспрессивного кода. Тот же К. Лэндис ставит цель провести анализ лицевых реакций здоровых мужчин и женщин, а также движений их головы в определенных ситуациях. Для решения поставленной задачи он разрабатывает 16 стимульных ситуаций: от прослушивания легкой музыки до неожиданных выстрелов; ситуаций, в которых крысам отрезали головы; прятали в специальную посуду лягушек, с которыми впоследствии ничего не подозревающий испытуемый сталкивался; участников эксперимента ударяли электротоком; им показывали порнографические открытки, и т. д.

Процедура эксперимента включала следующие моменты. Перед началом исследования лица испытуемых фотографировали в нейтральной ситуации, с целью иметь «фоновое» выражение. В процессе предъявления стимулов фиксировались заметные изменения выражения лица и движения головы. По завершении действия стимула