Книги_по_истории_от_Прокопьева / Kollingvudr_Ideya_Istorii_1980

212 Идея истории. Часть V

Возможность такой науки не вызывает сомнений. Но относи­ тельно нее нужно сделать два замечания.

Во-первых, любая оценка значимости такой науки, построенная на аналогии с естествознанием, была бы абсолютно неправильна. Ценность общих понятий в естественных науках основывается на том, что исходные данные в них даются через восприятия, а вос­ приятие — это не понимание. Сырой материал естественных наук поэтому — «простые единичности», наблюдаемые, но не понимае­ мые, и, взятые в их единичности, они ничего не говорят разуму. Поэтому подлинным прогрессом познания оказывается выявление в отношениях между общими типами этих данных чего-то, что ух­ ватывает разум. Чем они являьотся сами по себе, как не перестают нам напоминать естествоиспытатели, остается неизвестным, но мы можем по крайней мере узнать кое-что в отношении общих схем зависимостей между ними.

Наука, обобщающая исторические факты, находится в совер­ шенно ином положении. Здесь факты, чтобы служить исходными данными для обобщения, должны быть исторически познаны, а ис­ торическое знание ·— не восприятие, оно выявление мысли, состав­ ляющей внутреннюю сторону события. Историк, собирающийся передать такой факт представителю науки о духе для последующего обобщения, уже понял его благодаря методу исторического зна­ ния изнутри. Если он не сделал этого, факт будет использоваться как исходный материал для обобщения еще до того, как он был «установлен» надлежащим образом. А если он уже проделал это, то последующее обобщение теряет всякую ценность. Если с по­ мощью исторического мышления мы поняли, как и почему Напо­ леон установил свою диктатуру в революционной Франции, наше понимание этого процесса никак не обогащается утверждением (сколь бы оно ни было верно), что аналогичные вещи происходи­ ли и в других местах. Утверждения такого рода имеют определен­ ную ценность только в тех случаях, когда единичный факт не мо­ жет быть понят сам по себе.

Таким образом, идея, что подобная наука о духе обладает определенной ценностью, основывается на молчаливо допускае­ мой и ложной предпосылке, согласно которой «исторические дан­ ные», «феномены сознания» и тому подобное, составляющие фун­ дамент этой науки, просто воспринимаются, а не познаются историческим мышлением. Мыслить же их в качестве просто вос­ принимаемых — значит мыслить их не в качестве духа, а в качестве природы, и, следовательно, науки этого типа имеют тенденцию си­ стематически лишать дух его духовности, обращать его в природу. Современный пример этого дает нам псевдоистория Шпенглера, где индивидуальные исторические факты, которые он называет «куль­ турами», откровенно мыслятся как природные продукты, растущие и исчезающие «с той же самой великолепной бесцельностью, как цветы в поле», равно как и многие ныне модные психологические

Идея истории. Часть V

Это наследство не передается с помощью какого-нибудь природ­ ного процесса. Чтобы стать чьим-нибудь достоянием, оно должно быть воспринято умом, который стремится его постичь. Историче­ ское познание и есть тот путь, на который мы вступаем, когда хотим овладеть прошлым. Не существует особой разновидности процесса — исторического процесса и особого пути его познания — исторической мысли. Исторический процесс сам по себе есть про­ цесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нем, осознает себя его частью. С помощью истори­ ческого мышления дух, чьим самопознанием и является история, не только раскрывает в себе те способности, о наличии которых

свидетельствует историческая мысль,	но	и действительно	разви-
i вает эти способности, переводит их	из	скрытого состояния	в
| ное, приводит их в действие.

Поэтому было бы софистикой доказывать, что так как исто­ рический процесс — это процесс мысли, то мысль в качестве его предпосылки должна уже присутствовать в самом его начале, и что описание того, чем является мысль изначально и в себе, должно быть неисторическим описанием. История не предполагает духа, она жизнь самого духа, духа, являющегося таковым лишь постоль­ ку, поскольку он живет в историческом процессе и осознает себя живущим в нем.

Представление о том, что человек, помимо своей осознанной исторической жизни, отличается от всех остальных живых существ тем, что он рациональное животное,— не более чем простой пред­ рассудок. Вообще люди рациональны лишь временами, производя усилия над собой, их рациональность непостоянна, порою весьма сомнительна. Как по характеру, так и по своей степени их рацио­ нальность неодинакова: одни люди часто ведут себя рациональнее, чем другие, умственная жизнь у некоторых интенсивнее, чем у ос­ тальных. Но в «мерцающей», смутной рациональности, безуслов­ но, нельзя отказать и другим животным. Их сознание, может быть, меньше в смысле объема и силы, чем сознание дикарей, находя­ щихся на самых примитивных стадиях развития, но точно так же эти дикари уступают цивилизованным людям, а в среде цивилизо­ ванных людей мы сталкиваемся с не менее четко выраженными раз­ личиями интеллекта. Даже у животных мы обнаруживаем зачатки исторической жизни, например у кошек, которые умываются не потому, что таков их инстинкт, а потому, что их обучила этому мать.

Такие рудименты воспитания существенно отличаются от исто­ рической культуры.

Историчность также проходит разные степени развития. Исто­ ричность крайне примитивных обществ трудно отличить от чисто

инстинктивной	жизни обществ, в которых рациональность близка
к нулю. Когда	дающие повод для деятельности мысли,

218	Идея истории. Часть V
история — не что иное,	как воспроизведение мысли прошлого в со­

знании историка. Но предстоит еще многое сделать для того, чтобы извлечь все уроки из этого признания. Все еще в ходу самые раз­ личные виды заблуждений в исторической науке, заблуждений, порождаемых смешением исторического процесса и природного. К ним относятся не только очень грубые ошибки, когда истори­ ческие факты культуры и традиций считают производными от та­ ких биологических фактов, как раса и наследственность, но и более тонкие заблуждения, влияющие на методы исследования и орга­ низацию исторического поиска. Перечисление последних заняло бы слишком много времени. Только после того, как все эти ошибки будут устранены, мы сможем решить, в какой мере историческая мысль, обретя наконец присущие ей формы и характер, будет в состоянии построить науку о человеческой природе, за которую ратовали в течение столь долгого времени.

Во-вторых, выводы, касающиеся прошлых попыток построить такую науку.

Положительная функция так называемых наук о человеческом

духе, как общих, так и частных (я здесь имею в виду	такие	нау­
ки, как теория познания, мораль, политика, экономика	и т.	д.),

почти всегда понималась неверно. В идеале эти науки рассматри­ вались как описания некоего неизменного объекта, человеческого духа, каким он всегда был и всегда будет. Однако достаточно даже поверхностного знакомства с ними, чтобы увидеть, что ничем по­ добным они не были, будучи всего лишь описанием завоеваний человеческого разума на определенном этапе его истории. «Госу­ дарство» Платона — изображение не неизменного идеала полити­ ческой жизни, а всего лишь греческого идеала политики, воспри­ нятого и переработанного «Этика» Аристотеля описы­ вает не греческую мораль, а мораль грека, принадлежащего к высшим слоям общества. «Левиафан» Гоббса излагает политиче­ ские идеи абсолютизма семнадцатого столетия в их английской форме. Этическая теория Канта выражает моральные убеждения немецкого пиетизма; его «Критика чистого разума» анализирует тео­ рии и принципы ньютоновской науки в их отношении к философ­ ским проблемам его времени.

Эта ограниченность часто принимается за недостаток, как буд­ то более сильный мыслитель, чем Платон, мог выйти из сферы греческой политики или будто Аристотель должен был предвидеть моральные концепции христианства или современного мира. Но эта ограниченность отнюдь не недостаток, она скорее показатель достоинств этих учений, именно в шедеврах эта «ограниченность» и обнаруживается яснее всего. Причина того проста: их авторы делают наилучшим образом то единственное дело, которое и может быть сделано, когда предпринимается попытка построить науку о человеческом духе. Они раскрывают состояние человеческого духа в его историческом развитии до их собственного времени.