§ 1. Черные мифы

Они поддерживаются в общественном созна­нии (часто в международном масштабе) для того, чтобы в нужный момент оживить их и провести сроч­ную кампанию манипуляции сознанием.

Большие исторические черные мифы создаются авторитетными интеллектуалами и художниками и поддерживаются усилиями правящих кругов для того, чтобы сохранять культурную гегемонию этих правя­щих кругов. Эти мифы оправдывают тот разрыв с прошлым, который и привел к установлению сущест­вующего порядка. Если они поддерживаются и авто­ритетными зарубежными умами, такие мифы приоб­ретают зловещий и долгосрочный характер и порож­дают дочерние или обобщающие мифы.

Для истории России в Новое время и для ее от­ношений с Европой очень важен, например, черный миф об Иване Грозном (его очень хорошо разобрал в нескольких работах В.В. Кожинов). Из этого мифа до сих пор и в среде нашей интеллигенции, и на Западе выводится якобы «генетически» присущий России тип кровавой и жестокой деспотии. Вот, советник Ельцина философ А.И. Ракитов излагает «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации». Здесь весь набор отри­цательных ка­честв увязан с державным характером русского госу­дарства: «ложь, клевета, преступление и т. д. оправ­даны и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории».

Помина­ется Иван Грозный и подчерки­вается, что его якобы пато­ло­гическая жес­то­кость была не аномалией, а имма­нент­но присущим России каче­ст­вом: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бес­пра­вии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного меха­низ­ма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античе­ло­вечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты дея­тель­ности фундаментально отлича­лись от своих аналогов в других современных евро­пейских цивилизациях». Здесь высказан главный идеологический тезис: Россия как цивилизация всегда фундаментально отличалась в худшую сторону от современных ей европейских государств - по сравне­нию с Европой Россия Ивана Грозного была чуть ли не людоедской стра­ной, где кровь лилась рекой. И это убеждение - символ веры, его не поколебать ника­кими разумными доводами, поскольку основано оно на мифе.

В какую же сторону реально отличались стан­дарты России того времени от Европы? За 37 лет цар­ствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек - гораздо меньше, чем за одну только Варфо­ломеевскую ночь в Париже тех же лет (некоторые историки называют до 12 тыс. казненных тогда по приказу короля гугенотов). В тот же период в Нидер­ландах было казнено около 100 тысяч человек. Все это хорошо известно, однако человек, который уверо­вал в миф, уже не может отказаться от почти религи­озной уверенности в том, что Россия - изначальная «империя зла».

Похожим образом соединились усилия испан­ских либералов, ведущих борьбу против союза мо­нархии и церкви, и протестантов, ведущих борьбу против католичества, в создании черного мифа об Инквизиции. Впоследствии этот миф стал важным средством давления на общественное мнение в геопо­литическом противостоянии Англии и США против испаноязычного мира. Сегодня в Испании признание этого мифа является для интеллигента обязательным признаком лояльности по отношению к демократии и его полного разрыва с «реакционным традиционализ­мом» (франкизмом, клерикализмом и т. д.).

Миф об Инквизиции тесно связан с главным мифом современного Запада - о том, что протестант­ская Реформация породила неразрывно связанные между собой капитализм и науку. Таким образом, возникновение нового типа эксплуатации (во многих отношениях более жестокого, нежели феодализм) как бы компенсировалось прекрасным даром рациональ­ного мышления и освобождающего знания. Концеп­ция «протестантской науки» интенсивно разрабаты­валась начиная с 30-х годов нашего века влиятельным американским социологом Р. Мертоном [113].

В дальнейшем в историю науки вошел, как почти очевидный, тезис о том, что наука расцвела на севере Европы потому, что там не было Инквизиции. И, напротив, Контрреформация и Инквизиция на юге Европы были несовместимы с духом науки [114]. Здесь, согласно официальной англо-саксонской исто­рии, господствовало не рациональное сознание, а кон­сервативная религия, суеверия и чувство.

Понятно, как важно было бы для верного по­нимания самого хода становления современного об­щества с рациональным светским мышлением знать, где, когда и как произошел переход от мышления эпохи Возрождения, которое представляло мир пол­ным ведьм, демонов и магии. Где берет начало век Просвещения, век Декарта?

Удар по идеологическому мифу об Инквизиции нанес перед самой своей смертью американский исто­рик-протестант Генри Чарльз Ли (1825-1909), кото­рый сам же так много потрудился для создания этого мифа. Его книга «История Инквизиции в Средние века» (1877) сделала его главным авторитетом в этом вопросе. В 1906-1907 гг. он опубликовал в четырех томах «Историю Инквизиции в Испании», в преди­словии к которой писал, что стремился показать не страшную церемонию ауто да фе с сожжением из­вестных персон, а «неслышное воздействие, которое оказывала ежедневная непрерывная и секретная ра­бота этого трибунала на всю массу народа, показать те рамки, в которые он загнал ум испанцев, тупой консерватизм, с которым он удерживал нацию в сред­невековой рутине и не дал ей воспользоваться свобо­дами рационального мышления».

И вот, уже после выхода в свет главного труда Г.Ч. Ли, в руки ему попали документы, которые пере­вернули все его взгляды. Это были протоколы про­цесса 1610 г. в г. Логроньо, на котором молодой ин­квизитор иезуит Алонсо де Салазар, получивший юридическое образование в университете Саламанки, убедительно доказал, что ведьм и демонов не сущест­вует. И сделал он это согласно строгим нормам пози­тивного научного метода, намного опередив в этом свое время. Салазара поддержал архиепископ Толедо Великий инквизитор Бернардо де Сандоваль, а затем и Высший совет Инквизиции [115].

Это решение кардинально изменило весь ин­теллектуальный климат в католических странах, а затем и состояние общества в целом - ведь «колдуны и ведьмы» составляли подавляющее большинство жертв Инквизиции. В результате именно в католиче­ских странах по решению Инквизиции прекратилась «охота на ведьм» - на целое столетие раньше, чем в тех частях Европы, где победила Реформация.

Новыми глазами взглянул после этого Г.Ч. Ли на исторические данные. И оказалось, что известные борцы за рациональное мышление (как, например, Декарт) были на севере Европы редкими диссиден­тами, а большинство видных интеллектуалов даже и в XVIII веке верили в демонов и ведьм. И сотни тысяч «ведьм» пошли на костер в век Научной революции (и сжигали их в США вплоть до XVIII века, причем судьями были профессора Гарвардского универси­тета).

Г.Ч. Ли, честный ученый, нашел в себе силы и мужество заявить буквально накануне смерти: «Нет в европейской истории более ужасных страниц, чем сумасшествие охоты на ведьм в течение трех веков, с XV по XVIII. В течение целого столетия Испании уг­рожал взрыв этого заразного помешательства. Тот факт, что оно было остановлено и сокращено до отно­сительно безобидных размеров, объясняется осто­рожностью и твердостью Инквизиции... Я хотел бы подчеркнуть контраст между тем ужасом, который царил в Германии, Франции и Англии, и сравнитель­ной терпимостью Инквизиции».

Г.Ч. Ли начал большую работу по докумен­тальному описанию охоты на ведьм, обратясь в ар­хивы всех христианских стран. Эту работу закончили уже его ученики. Ф. Донован, современный историк, пишет:

«Если мы отметим на карте точкой каждый ус­тановленный случай сожжения ведьмы, то наиболь­шая концентрация точек окажется в зоне, где грани­чат Франция, Германия и Швейцария. Базель, Лион, Женева, Нюрнберг и ближние города скрылись бы под множеством этих точек. Сплошные пятна из то­чек образовались бы в Швейцарии и от Рейна до Ам­стердама, а также на юге Франции, забрызгали бы Англию, Шотландию и Скандинавские страны. Надо отметить, что, по крайней мере в течение последнего столетия охоты на ведьм, зоны наибольшего скопле­ния точек были центрами протестантизма. В полно­стью католических странах - Италии, Испании и Ир­ландии - было бы очень мало точек; в Испании прак­тически ни одной».

Историки, которые осмелились отойти от уста­новок черного мифа об Инквизиции, сразу смогли преодолеть кажущееся ранее необъяснимым противо­речие: утверждение о том, что Реформация освобо­дила мышление, никак не вязалось с тем фактом, что именно виднейшие деятели протестантизма (Лютер, Кальвин, Бакстер) были фанатичными преследовате­лями ведьм. Лютер непрестанно требовал выявлять ведьм и сжигать их живыми. Как пишет друг Г.Ч. Ли, историк и философ В. Лекки, «Вера Лютера в дья­вольские козни была поразительна даже для его вре­мени... В Шотландии, где влияние Реформации было сильно, как нигде более, пропорционально более жес­токими были преследования [ведьм]». Ричард Бакстер («самый великий из пуритан»), один из главных авто­ров, которых цитирует М. Вебер в своем труде «Про­тестантская этика и дух капитализма», представлен Р. Мертоном как выразитель духа новой науки. Но именно он в 1691 г. опубликовал книгу «Доказатель­ство существования мира духов», в которой призывал к крестовому походу против «секты Сатаны».

Работы Г.Ч. Ли и его учеников не смогли поко­лебать господствующую на Западе идеологию, кото­рая исходит из мифов англо-саксонской историогра­фии. Даже в самой Испании публично поставить под сомнение миф об Инквизиции значит навлечь на себя подозрение в симпатии к франкизму, клерикализму, сталинизму и прочим грехам. Сегодня в Испании даже знающий истинное положение дел историк ос­меливается говорить об этом лишь шепотом и лишь наедине. Однако в среде историков и философов ис­тория становления науки и капитализма видится, ко­нечно, уже иначе. От М. Вебера, который начал пово­рот, до М. Фуко, который в книге «Слова и вещи» дал более беспристрастную («археологическую») трак­товку, проделана большая работа по демифологиза­ции.

Яснее стала и диалектическая связь между соз­данием в процессе Реформации обстановки страха и атомизацией общества, превращением человека в ни­кому не доверяющего индивида. Но миф настолько необходим политикам, что предсмертное признание Г.Ч.Ли осталось гласом вопиющего в пустыне. Ни­чего не изменилось и после множества работ других ученых - даже в католических странах!