37. § 9. Качество, количество, мера

Близкое к современному понимание соотношения философских категорий качества и количества было дано Гегелем, создавшим теорию диалектики. Ее основные положения были изложены в трех томах «Науки логики», выходивших в 1812—1816 гг.

Если перевести его тяжелый язык на более понятный и современный, то вкратце суть учения о качестве и количестве сведется к следующему. «Качество» — это первая, самая абстрактная логическая категория, с которой начинается постижение любого объекта. В свою очередь «количество» — это уже некоторая конкретизация аморфных первичных представлений, которая предполагает известную дифференциацию, систематизацию и градуировку всех возможных форм его проявления. Словом, качество — это та пустая «ячейка» в огромной камере хранения нашего сознания, о которой уже говорилось там, где речь шла о природе числа; в свою очередь, количество — совокупность всех форм ее наполнения.

Но, обращаясь к Гегелю, очень важно понять уже замеченное нами ключевое для анализа обстоятельство: любая шкала, которая формируется нами при упорядочивании первичных знаний о каком бы то ни было «качестве», оказывается применимой для градуировки его и только его проявлений. Об этом шла речь в первой главе. Единого универсального «количества» в природе не существует. Оно всегда индивидуально, и количественные характеристики любых вещей связаны с присущими им особенностями. Поэтому для измерения каждого нового явления требуется уже какая-то своя, иная, шкала.

Выражаясь все тем же жаргоном, достоинством которого является воспитывавшаяся древней Лаконикой краткость, полная совокупность разнообразных форм проявления одного и того же «качества» образует собой полное «количество». Под полным «количеством» понимается весь спектр проявлений, в которых может существовать изучаемое нами начало. Подчеркнем это обстоятельство, ибо оно чрезвычайно важно для всех последующих рассуждений. «Количество», дифференцирует, систематизирует, градуирует все возможные формы проявления своего «качества». При этом ни одна из них не может исключаться из его объема; если хоть что-то выпадает из него, «количество» уже не полно, и, следовательно, его анализ, а значит, и анализ самого «качества» не завершен. Поэтому все выпавшее должно найти свое место в общем ряду, для «качества» же должны быть найдены какие-то уточняющие определения. Так, Периодическая система допускает открытие новых элементов, но никакой вновь открываемый элемент не может выпасть из нее.

Полное «количество», охватывающее собой все формы своего «качества», означает собой еще одну, вводимую Гегелем, логическую категорию — «меры». (Одним из ее примеров как раз и может служить упомянутая нами система Менделеева.) При этом вполне допустимо интерпретировать «меру» не только как «полное количество» определенного «качества», но и как «качественное количество. Словом, «количество» не может быть и никогда не бывает безличным, внекачественным, применимым ко всему, чему угодно.

Об этом мы тоже говорили, но вынуждены повторить, ибо здесь — ключевой пункт. Ведь именно отсюда самым непосредственным образом следует, что никакое накопление количественных изменений не способно вывести нас за пределы «меры», то есть сформировать принципиально иное явление. Словом, именно здесь-то и скрывается та не сразу замечаемая «черная дыра» логики, из которой не может вырваться решительно ничто, чему сообщает импульс чисто количественное приращение.

Никакие, даже самые сложные органические молекулы не могут сами собой сложиться не то что в Гомункулус,¹³⁵ но и в простейшую клетку. Они обречены оставаться в пределах пусть и органической, но все же химии, и требуется вмешательство каких-то неведомых нам сил, чтобы вырваться в свободное пространство новой, биологической, действительности. Никакая последовательность естественно-природных процессов не в состоянии породить производительный компьютер и уж тем более Большой адронный коллайдер. Все это исключено уже по определению, ибо уже по определению любое количественное изменение — это всегда изменение в пределах одной и той же «меры». Переход в иную означает собой не что иное, как возможность чисто механическими преобразованиями выйти в область совершенно иного «количества». Так, например, двигаясь в пространстве из некоторого «пункта А» все время в одном и том же направлении, мы по преодолении какой-то критической дистанции, измеряемой в километрах, днях пути или любых других средств градуировки, вдруг обнаруживаем себя вовсе не в «пункте Б», но в области внутриатомных расстояний. Или последняя соломинка, которая, как кажется, должна была бы сломать хребет нашего верблюда, вдруг оказывается совсем не соломинкой, но борзым щенком, которого мы пытаемся в виде взятки всучить государственному чиновнику, или бесконечной цветной лентой, вытаскиваемой из невесть откуда же взявшегося «цилиндра».

Напротив, игнорирование строгого соответствия, взаимодополнительности «качества» и «количества» предполагает не просто возможность, но и прямую необходимость великого чуда механического сложения мертвых элементов в живой организм. Как, впрочем, и еще более дикого чюда его синтеза из канцелярских скрепок, пуговиц или кирпичиков конструктора «Lego».

Пример со сменой агрегатных состояний воды, о котором мы уже упомянули, на самом деле не доказывает ничего. Обращение к нему способно подтвердить только одно — полное непонимание существа сложных явлений. На самом деле в неявной форме там, где говорится о температурных накоплениях, фигурирует вовсе не понятие воды, а принципиально другая категория, относящаяся к совершенно иному кругу явлений, — химическое соединение, которое обобщает в себе и характеристики воды, и свойства пара, и определенность льда. Поэтому в контексте смены агрегатных состояний мы говорим вовсе не воде, но о градации свойств, присущих именно этому обобщающему началу. (Точно так же в первой главе мы пользовались сначала обобщающей категорией «домашнего скота», затем — «материального предмета», еще дальше — «продукта творчества»….)

Таким образом, допуская возможность перехода в новое измерение физической реальности за счет последовательного накопления мелких количественных изменений, мы допускаем порочный логический круг. Иными словами, уже в самые предпосылки рассуждений нами, как в тот же «цилиндр» фокусника, в неявной форме закладывается все, что потом потребует своих доказательств. Мы с самого сначала обращаемся к специфическому «количеству» какого-то более высокого (более «общего») начала. Именно в нем обязано проявляться действие некоторой уже заранее известной нам «дельты качества». Между тем уже установлено, что каждому «качеству» соответствует своя шкала градации его характеристик, свое «количество». Поэтому своя шкала количественной дифференциации есть, разумеется, и у этого обобщающего начала. Следовательно, в действительности мы остаемся в пределах одной и той же «черной дыры», которая задолго до того поглотила все определения «воды», «пара», и «льда».

Другими словами, здесь доказывается не требующая никаких доказательств возможность чисто линейного перехода от одного участка одной и той же количественной шкалы к другому, но вовсе не переход к принципиально иной «мере». Поэтому здесь мы сталкиваемся со скрытой тавтологией, то есть с риторической фигурой, которая представляет собой повторение одного и того же разными словами. В логике это называется кругом, т.е. определением с помощью понятия, которое само становится понятным лишь посредством определяемого.

Однако попробуем разорвать порочный круг и ввести два принципиальных ограничения:

— мы еще ровно ничего не знаем о самой возможности существования других агрегатных состояний воды,

— в нашем распоряжении нет решительно никаких средств, способных нагреть ее до 100 градусов, или, напротив, охладить до нуля.

Как только мы делаем эти допущения, тут же обнаруживаются два фундаментальных обстоятельства.

Первое: сама температурная шкала, которой мы пользуемся в ходячих иллюстрационных примерах, свойственна отнюдь не воде и даже не обобщающим характеристикам того химического элемента (H₂O), который имеет несколько различных агрегатных состояний. Она принадлежит куда более широкому классу физических явлений. Ведь здесь мы сталкиваемся с таким началом, как кинетическая часть внутренней энергии любого вещества, и эта энергия определяется хаотическим движением составляющих его молекул и атомов. Мерой интенсивности движения молекул как раз и является температура.

К слову сказать, вплоть до конца XVIII века ее считали вполне самостоятельной материальной субстанцией, и полагали, что температура тела определяется количеством содержащейся в нем «калорической жидкости», или «теплорода».

Большой вклад в развитие представлений о теплоте был сделан немецким ученым, врачом Георгом Шталем (1660-1734). Заметим, его авторитет был настолько высок, что в 1716 году он стал лейб-медиком прусского короля (в те годы, как, впрочем, и во все времена вообще, на такие должности случайных людей не назначали), а в 1726 году приглашался в Петербург для лечения князя Меншикова, русского генералиссимуса и некоронованного правителя России, что так же свидетельствует о выдающихся заслугах ученого.

Именно Шталь в 1703 году сформулировал знаменитую флогистонную теорию. Узнав, что при прокаливании многих окисей с угольным порошком получаются чистые металлы, он предположил, что в угле содержится некое горючее начало — флогистон. Соединяясь с тем или иным веществом, флогистон передает ему свои свойства, а при сгорании получившегося продукта снова выделяется из него в виде огня. Пытаясь объяснить увеличение веса металлов при прокаливании на воздухе, когда флогистон должен изгоняться из них, Шталь не побоялся даже предположить, что флогистон наделен отрицательным весом, и это не может не свидетельствовать о смелости мысли.

Над этой теорией впоследствии многие потешались, но отрицать тот факт, что она внесла весьма существенный вклад в развитие научных представлений, нельзя.

Со временем Б. Румфорд, Дж. Джоуль и другие физики того времени (среди которых, кстати, был и наш великий соотечественник М.В. Ломоносов) путем остроумных опытов и рассуждений опровергли «калорическую» теорию, доказав, что теплота невесома и ее можно получать в любых количествах просто за счет механического движения. Было установлено, что теплота сама по себе не является веществом — это всего лишь энергия механического движения его атомов или молекул.

Именно такого понимания теплоты и придерживается современная физика. Словом, точная систематизация знаний о тепловых состояниях вещества была получена только благодаря выходу в новое «качество», только благодаря проникновению на более фундаментальный уровень строения материи. Флогистон же оставался разновидностью вещества (точно так же, как Сера, «начало горючести», Ртуть — «металличности», Соль — «огнепостоянства»), а следовательно его допущение не выходило за известные рамки. Поэтому и вновь сформированная количественная шкала объединяла собой уже не агрегатные состояния воды, но явления, принадлежащие именно этому уровню. Между тем здесь, в области физических явлений, обнимаемых новой шкалой, различия между водой и любыми другими химическими соединениями по существу исчезают, ведь что бы ни попало в сферу нашего внимания, в контексте температуры мы будем видеть только движение неких абстрактных материальных частиц и не более того. Иными словами, частиц, которые лишены всякой химической определенности. Все качественные отличия молекул и атомов в этом контексте полностью исчезают из поля нашего зрения, точно так же, как все индивидуальные особенности новобранцев исчезают из поля зрения того ротного старшины, который начинает строить их по ранжиру.

Второе: на самом деле скачкообразный переход в иное агрегатное состояние обеспечивается преобразованиями, которые происходят в совершенно ином, куда более широком, круге явлений,— в области развития средств нашей познавательной и практической деятельности в целом. (Ну, и, конечно, в совершенствовании метода познания, как структурного элемента этого же инструментария.)

Действительно, пока в нашем распоряжении имеются только такие средства температурного воздействия, которые не позволяют достичь ни нуля, ни ста градусов, ни о каких новых состояниях воды мы не можем узнать ничего. Лишь появление новых практических средств делает возможным прорыв в область принципиально нового знания, а значит, и новой сферы практической деятельности. После же того, как перед нами открываются более широкие перспективы, мы снова на какое-то время замыкаемся в пределах одних и тех же качественных форм. Вся разница лишь в том, что круговращение развивается теперь уже на новом уровне наших возможностей. Революционизирующий многое в наших представлениях прорыв происходит лишь однажды, но именно в силу радикальности изменений к свершившемуся привыкают не скоро, поэтому нет ничего удивительного в том, что и на новом уровне возможного сознание еще долгое время отказывается видеть перед собою слона и продолжает строить диковинных «веревко-столбо-змеев».

Качественные же характеристики воды определяются вовсе не особенностями теплового движения ее молекул, но чем-то иным, ведь все ключевые ее свойства описываются не в терминах теплофизики, а в терминах совершенно иной научной дисциплины — химии. Что же касается собственно температурной шкалы, то она привносится нами лишь «задним числом», лишь после того, как действительный переход в другое качество (в область более глубоких и развитых знаний о мире физической реальности) уже совершился. При этом сама по себе температурная шкала не дает никакой возможности получить принципиально новое знание о природе воды, это новое знание обретается в первую очередь с помощью тех же средств познания, которые позволяют нам сформировать и само представление о полном диапазоне температуры. Температурная же шкала помогает упорядочивать, систематизировать и классифицировать полученную ранее информацию и, добавим, вписать ее в более широкий контекст наших знаний о природе.

Между тем в науке переход в иное «качество» — это не узнавание каких-то дополнительных сведений о чем-то известном, но всегда открытие, которое меняет сложившийся способ форматирования знаний о мире, да и в давно знакомом обнаруживает бездны непознанного. Складывающаяся на каждом этапе познания классификация научной информации обеспечивает систематическое воспроизводство однажды полученных результатов. Но, как и в практической деятельности, в мире науки подлинный переход от одного «качества» к другому происходит вовсе не там, где возникает возможность повторить чей-то подвиг, но там, где он совершается впервые. Открытие Америки, мира микроорганизмов, атомного ядра — вот наиболее красочные (и, может быть, наиболее точные) примеры обнаружения нового качества, а вовсе не та рутинная «кухонная» процедура, которая чаще всего используется при сдаче зачетов по философии. Различие состоит примерно в том же, чем отличается изобретение велосипеда от его серийного производства, или в том же, чем отличается современный перелет через Атлантику от перехода Колумба.

Кстати, многими из собравшихся под командой адмирала этот поход в неведомое ощущался как погружение в «черную дыру» мира. Жорж Блон в «Великом часе океанов» («Атлантический океан») пишет: 2 августа 1492 года все было готово к отплытию. После обедни в монастыре Рабида моряки Колумба стали прощаться с семьями. Накануне, это был день Пресвятой Девы Марии, все жители Палоса молились в церкви, опустившись на колени и произнося слова молитвы вслух. Теперь, на пристани, женщины все еще продолжали молиться. Толпа была в предельном напряжении, что совершенно легко понять. Отплытие кораблей Колумба было для того времени событием куда более волнующим, чем в наши дни запуск космической ракеты. Эти люди уходили навстречу полной неизвестности, и те безбрежные просторы океана, куда им предстояло плыть, не видела еще ни одна живая душа. Кто знает, не окажется ли там какая-нибудь бездна…» Так что не случайно уже 9 сентября 1492 г. в дневнике адмирала появляется запись о принятом решении «отсчитывать доли пути меньшие, чем проходили в действительности <…> чтобы людьми не овладели бы страх и растерянность».¹³⁶

Что же касается избитого пособиями по философии примера, то впервые переход в иное агрегатное состояние, а значит, и обнаружение нового «качества» произошел тогда, когда человеком было открыто новое средство практической деятельности. Вероятно, это было открытие огня. Поэтому пример безусловно верен, но только для этого великого открытия, а не для бесчисленного повторения совершаемых совсем не в том месте и не в то время фазовых переходов, и бездумное его повторение свидетельствует лишь о непреодоленной механистичности мышления.