1933 Г. По подсчетам Егера ("Гитлер" - "Ротер Ауфбау", октябрь, 1930), число

голосов, отданных рабочими, составило 3000000 из 6400000 голосов, полученных

национал-социалистами в 1930 г.

Карл Радек, насколько мне известно, уже в 1930 году, после первого

подъема НСДАП достаточно ясно осознал проблематику указанного

социологического процесса. Он писал:

"Этому нет аналогий в истории политической борьбы, особенно в стране с

твердо установленной политической дифференциацией, при которой каждая новая

партия вынуждена отвоевывать каждую позицию у старых партий. В высшей

степени характерным представляется тот факт, что ни в буржуазной, ни в

социалистической литературе ничего не говорится о партии, которая занимает

второе место в политической жизни Германии. У этой партии нет прошлого. Ее

появление на сцене политической жизни Германии произошло столь же

неожиданно, как появление посреди моря острова под действием вулканических

сил".

"Выборы в Германии" - "Ротер Ауфбау", октябрь, 1930.

У этой партии, несомненно, есть свое прошлое и ее появление следует

своей внутренней логике.

На основе всего предшествующего опыта можно утверждать, что выбор между

"откатом к варварству" и "восхождением к социализму" (марксистская

альтернатива) должен определяться идеологической структурой угнетенных

классов. Либо эта структура соответствует экономической ситуации, либо не

соответствует, как, например, в крупных обществах Азии, где народ безропотно

переносит страдания, или в современной Германии, где существует раскол между

экономической ситуацией и идеологией.

Таким образом, основная проблема заключается в следующем: что служит

причиной этого раскола или, другими словами, что препятствует совпадению

экономической ситуации с психологической структурой масс? Короче говоря,

проблема заключается в понимании природы психологической структуры масс и ее

соотношения с экономическим базисом, на основе которого она возникла.

Для такого понимания мы в первую очередь должны освободиться от

концепций вульгарного марксизма, которые лишь преграждают путь к пониманию

фашизма. В принципе, эти концепции сводятся к следующим положениям.

В соответствии с одной из своих формул вульгарный марксизм полностью

отделяет экономику от социальной жизни в целом и утверждает, что "идеология"

и "сознание" человека определяются исключительно и "непосредственно" его

экономической жизнью. Таким образом, механистически устанавливается антитеза

между экономикой и идеологией, между "базисом" и "надстройкой". Кроме того,

устанавливается жесткая и односторонняя зависимость идеологии от экономики и

упускается из виду зависимость развития экономики от развития идеологии.

Поэтому для вульгарного материализма не существует проблемы так называемого

"влияния идеологии". Несмотря на то, что вульгарные марксисты теперь говорят

об "отставании субъективного фактора" в том смысле, как его понимал Ленин,

на практике они ничего не могут с ним поделать, так как их прежняя концепция

идеологии как продукта экономической ситуации в значительной мере утратила

гибкость. Вульгарные марксисты не занимаются исследованием экономических

противоречий в области идеологии и не считают идеологию исторической силой.

Действительно, вульгарные марксисты стараются изо всех сил не замечать

структуру и динамику идеологии; они отметают ее как "психологию", которая не

может быть "марксистской", и оставляют субъективный фактор, так называемую

"психическую жизнь" в истории, на усмотрение метафизического идеализма

политической реакции, варварам и розенбергам, которые полностью возлагают

ответственность за прогресс истории на "ум" и "душу" и, как ни странно,

благодаря этому тезису добиваются огромного успеха. Забвение этого аспекта

социологии в материализме XVIII века подвергалось критике самим Марксом. С

точки зрения вульгарных марксистов, психология, несомненно, является

метафизической системой, и поэтому они не проводят абсолютно никакого

различия между метафизическим характером реакционной психологии и основными

элементами психологии, которые были открыты в процессе новаторских

психологических исследований и подлежат дальнейшему развитию. Вместо

конструктивной критики вульгарные марксисты предлагают "голое" отрицание и,

отвергая в качестве "идеалистических" такие реальности, как "влечение",

"потребность" и "внутренний процесс", чувствуют себя "материалистами". В

результате этого они сталкиваются с трудностями и терпят одну неудачу за

другой, так как в политической деятельности они вынуждены постоянно

обращаться к помощи практической психологии и говорить о "потребностях

масс", "революционном сознании", "воле к забастовке" и т. д. Чем энергичнее

вульгарные марксисты отрицают психологию, тем чаще они прибегают на практике

к метафизическому психологизму и безжизненному лицемерию. Так, например, они

пытаются объяснить историческую ситуацию "психозом Гитлера", утешить массы и

убедить их не терять веру в марксизм. Несмотря ни на что, они заверяют, что

прогресс не остановился, революцию не сломить и т. д. Не говоря ничего

существенного о сложившейся ситуации и не понимая, что произошло, они,

наконец, опускаются до попыток внушить людям иллюзорное мужество. То, что

политическая реакция неизменно находит выход из трудного положения, а острый

экономический кризис может привести как к варварству, так и к социальной

свободе, остается для вульгарных марксистов книгой за семью печатями. Их

мысли и поступки не определяются социальной реальностью. Напротив, они

преобразуют реальность в своем воображении так, чтобы она соответствовала их

желаниям.

Наша политическая психология может заниматься только исследованием

"субъективного фактора истории", характерологической структуры человека в

данную эпоху, а также идеологической структуры общества, которая формируется

на его основе. В отличие от реакционной психологии и психологической

экономики она не помыкает марксистской социологией, швыряя ей в лицо

"психологические концепции" социальных процессов. Напротив, наша

политическая психология отдает должное ее концепции приоритета материи над

сознанием.

Марксистский тезис о первоначальном превращении "материалистического"

(существования) в "идеологическое" (сознание) оставляет открытыми два

вопроса: (1) каким образом это происходит, что происходит в мозгу человека

при таком процессе; (2) как реагирует сформированное таким образом

"сознание" (в дальнейшем мы будем называть его психической структурой) на

экономический процесс. Характерологическая психология преодолевает этот

разрыв, обнаружив в психической жизни человека процесс, который определяется

условиями существования. Таким образом, он прямо указывает на "субъективный

фактор", который остался непонятым вульгарными марксистами. Поэтому перед

политической психологией стоит четко очерченная задача. Она не может дать

объяснения возникновению классового общества или капиталистического способа

производства (такие попытки неизменно приводят к реакционной бессмыслице,

например: капитализм - это симптом человеческой алчности). Тем не менее

именно политическая психология, а не социальная экономия способна

исследовать характерологическую структуру личности в данную эпоху, мышление

и поведение человека, пути разрешения проблем и противоречий его

существования и т.д. Разумеется, она изучает только отдельных мужчин и

женщин. Если же политическая психология обращается к исследованию типичных

психических процессов, общих для одной категории, класса, профессиональной

группы и т.д., тогда она превращается в психологию масс.

Таким образом, политическая психология исходит непосредственно из

положений самого Маркса.

"Наши исходные предпосылки - это не произвольные предпосылки; это не

догмы; это реальные предпосылки, от которых можно абстрагироваться только в

воображении. Это реальные индивиды, их действия и материальные условия их

жизни, как существующие, так и возникающие на основе действий".

"Немецкая идеология"

"Сам человек служит базисом своего материального производства, как,

впрочем, и любого другого, осуществляемого им производства. Другими словами,

все условия оказывают влияние и, в той или иной мере, изменяют все виды

функций и деятельности человека - субъекта производства и творца

материальных благ. В этой связи действительно можно доказать, что все

психологические условия и функции людей, независимо от формы и времени их

проявления, влияют на материальное производство и в той или иной мере

оказывают на людей определенное воздействие" (выделено В.Р).

"Теория прибавочной стоимости"

Таким образом, мы не говорим ничего нового и не пересматриваем Маркса,

как это нередко утверждается. "Все психологические условия", - это не только

присущие рабочему процессу условия, но и самые сокровенные, личные, высшие

достижения человеческого инстинкта и мысли. Другими словами, это определение

также распространяется на сексуальную жизнь людей, социологические

исследования этих условий и использование полученных результатов для решения

новых социальных вопросов. При определенных "психологических условиях"

Гитлеру удалось создать историческую ситуацию, от существования которой

невозможно отделаться, выставляя ее на посмешище. Маркс не мог разработать

социологию секса, поскольку в то время сексология еще не существовала.

Поэтому проблема теперь заключается в том, чтобы включить в социологию

исследование как чисто экономических, так и сексуально-энергетических

условий и ликвидировать гегемонию мистиков и метафизиков в этой области.

Когда "идеология в свою очередь начинает оказывать воздействие на

экономический процесс", это означает, что она превратилась в материальную

силу. Когда идеология превратится в материальную силу, т. е. как только она

приобретет способность приводить в действие массы, тогда мы должны задать

вопрос: каким образом это произошло? Каким образом идеологический фактор

может привести к материалистическому результату? Другими словами, каким

образом теория может оказывать революционное воздействие? Ответ на этот

вопрос также должен быть ответом на вопрос реакционной массовой психологии,

т. е. этот ответ должен внести ясность в проблему "психоза Гитлера".

Задача идеологии любой общественно-экономической формации заключается

не только в том, чтобы отразить экономический процесс данного общества, но и

(что более существенно) в том, чтобы внедрить его основные принципы в

структуру характера людей, живущих в таком обществе. Зависимость человека от

условий существования реализуется двумя путями: непосредственно через

влияние его общественноэкономического положения и опосредованно - через

влияние идеологической структуры общества. Другими словами, в

психологической структуре человека возникает противоречие, соответствующее

противоречию между влиянием его материального положения и влиянием

идеологической структуры общества. Например, жизнь рабочего обусловливается

его экономической ситуацией и общей идеологией общества. Поскольку же

человек, независимо от его классовой принадлежности, является не только

объектом указанных влияний, но и воспроизводит их в своей деятельности, то

его мышление и поступки должны быть столь же противоречивыми, как и

общество, которое служит источником их возникновения. В то же время,

поскольку социальная идеология изменяет психологическую структуру человека,

она не только репродуцируется в человеке, но и, что более важно,

превращается в материальную силу, действующую в человеке, который, в свою

очередь, претерпевает определенные изменения, и вследствие этого его

действия приобретают иной, противоречивый характер. Именно таким, и только

таким образом обеспечивается возможность воздействия идеологии общества на

экономический базис, который служит источником ее возникновения. При

рассмотрении "воздействия" с точки зрения функционирования

характерологической структуры социально активной личности оно, несомненно,

утрачивает метафизический и психологический характер и становится объектом

естественно-научных характерологических исследований. Таким образом,

утверждение о том, что скорость изменения "идеологии" ниже скорости

изменения экономического базиса, представляется неопровержимым. Основные

особенности характерологических структур, соответствующие определенной

исторической ситуации, формируются в раннем детстве и характеризуются

значительно большей консервативностью, чем силы технического производства. В

результате этого психологические структуры со временем начинают отставать от

быстрых изменений общественных условий, в которых они возникли, и затем

вступают в противоречие с новыми формами жизни. В этом проявляется основная

особенность так называемой традиции, т. е. противоречия между старой и новой

социальными ситуациями.

^TПРОБЛЕМА РАСКОЛА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПСИХОЛОГИИ МАСС^U

Теперь мы начинаем понимать, что экономическая и идеологическая

ситуация масс необязательно должны совпадать и в действительности между ними

существует значительный разрыв. Экономическая ситуация не преобразуется

непосредственно в политическое сознание. Если бы дело обстояло таким

образом, тогда произошла бы социальная революция. В соответствии с указанной

дихотомией общественного состояния и общественного сознания исследование

общества необходимо осуществлять в двух различных направлениях. Несмотря на

производность психологической структуры от экономического существования, для

понимания экономической ситуации необходимо применять иные методы, чем для

понимания характерологической структуры: в первом случае -

социально-экономические, во втором - биопсихологические. Покажем это на

простом примере. Когда рабочие, голодающие из-за снижения заработной платы,

объявляют забастовку, такое действие определяется непосредственно их

экономическим положением. Это относится и к голодному человеку, который

ворует продукты питания. Воровство продуктов питания голодным и забастовка

эксплуатируемых рабочих не нуждаются в дальнейших психологических

пояснениях. В обоих случаях идеология и действие соответствуют экономическим

затруднениям. Экономическая ситуация и идеология совпадают друг с другом.

Реакционная психология обычно объясняет воровство и забастовку, основываясь

на предположении о наличии иррациональных мотивов, что неизменно приводит к

реакционным выводам. Социальная психология видит проблему в совершенно ином

свете. В объяснении нуждаются не факты воровства голодными и забастовок,

проводимых эксплуатируемыми людьми, а причины, по которым большинство

голодных не воруют и большинство эксплуатируемых не бастуют. Таким образом,

социальная экономика может дать полное объяснение социальному явлению,

которое служит разумной цели, т. е. удовлетворяет непосредственную

потребность, отражает и делает выпуклой экономическую ситуацию. С другой

стороны, социальноэкономическое объяснение утрачивает силу в тех случаях,

когда мысли и действия человека не соответствуют экономической ситуации, т.

е. иррациональны. Вульгарный марксист и ограниченный экономист, не

принимающие психологию, бессильны разрешить такое противоречие. Чем больше

социолог ориентируется на механицизм и экономизм, тем легче он может стать

жертвой поверхностного психологизма в области массовой пропаганды. Вместо

исследования и разрешения психологических противоречий, присущих

представителям широких масс, он либо прибегает к лицемерию, либо объясняет

националистическое движение "массовым психозом" [5] . Поэтому отправной

точкой массовой психологии служит неадекватность непосредственного

социально-экономического объяснения. Означает ли это, что массовая

психология и социальная экономика преследуют противоположные цели? Нет. Ибо

мышление и действия масс, которые противоречат непосредственной

социально-экономической ситуации (т. е. иррациональные мышление и действия),

сами являются результатом предшествующей, старой социально-экономической

ситуации. Для объяснения вытеснения социального сознания обычно обращаются к

так называемой традиции. И тем не менее до сих пор не было осуществлено ни

одного исследования, чтобы определить, что представляет собой "традиция",

какие психические элементы она формирует. Ограниченные экономисты

неоднократно упускали из виду тот факт, что основная проблема заключается не

в осознании рабочими своей социальной ответственности (это не требует

доказательств), а в том, что препятствует развитию такого сознания

ответственности.

Незнание характерологической структуры народных масс неизменно приводит

к постановке бесполезных вопросов. Например, коммунисты утверждают, что

неправильная политика социал-демократов позволила фашистам захватить власть.

В действительности такое объяснение ничего не объясняет, так как именно

социалдемократы обольщали народ несбыточными надеждами. Короче говоря, такой

подход не привел к новому виду действий. Объяснение успеха политической

реакции в форме фашизма тем, что она "запутала", "развратила" и

"загипнотизировала" массы, столь же неэффективно, как и другие объяснения.

Фашизм будет преследовать эту цель до тех пор, пока будет существовать.

Такие объяснения неэффективны потому, что не предлагают выход. Опыт учит

нас, что такие разоблачения не в состоянии убедить массы, сколь бы часто они

ни повторялись. Другими словами, одного социально-экономического

исследования недостаточно. Не будет ли точнее такая постановка вопроса:

какой процесс протекал в массах, в результате которого они не смогли понять

цель фашизма? Такие утверждения, как: "Рабочие должны осознать..." или "Мы

не поняли..." - совершенно несостоятельны. Почему рабочие не осознали?

Почему они не поняли? Вопросы, послужившие основой для дискуссии между

правыми и левыми в рабочих движениях, также следует признать бесплодными.

Правые утверждали, что рабочие не имеют склонности к борьбе; с другой

стороны" левые опровергали это утверждение, заявляя, что рабочие по своей

сути революционны и утверждение правых свидетельствует об измене

революционным идеям. Поскольку в обоих случаях не учитывается проблематика в

полном объеме, оба утверждения следует признать механистическими. При

реалистической оценке следовало бы указать, что средний рабочий заключает в

себе определенное противоречие, а именно: у него отсутствует ясная

очерченность как революционности, так и консервативности. Основой его

психологической структуры служит, с одной стороны, социальная ситуация

(которая готовит почву для революционных отношений), а с другой стороны -

общая атмосфера авторитарного общества. При этом обе основы противоречат

друг другу.

Выявление такого противоречия и точное знание механизма приведения в

столкновение реакционной и прогрессивно-революционной сторон в самих рабочих

имеют огромное значение. Это откосится и к средней буржуазии. Ее протест

против "системы" вполне можно объяснить, хотя с социально-экономической

точки зрения нелегко понять, почему, несмотря на ужасающее обнищание средней

буржуазии, она испытывает страх перед прогрессом и переходит на сторону

крайней реакции. Короче говоря, средняя буржуазия также заключает в себе

противоречие между чувствами протеста и реакционными целями и содержанием.

При анализе конкретных экономических и политических факторов, которые

непосредственно привели к войне, мы не даем им полного социологического

объяснения. Дело в том, что такие факторы, как стремление Германии накануне