Глава 1

Коллективное вещество: импульсивное и консервативное

Психология толп интересуется двумя простейшими фе номенами и только ими: объединением индивидов в толпу и господством вождей над массами. До сих пор я занимался пе рвым. Вы уже знаете, почему распад сознания каждого при водит к психическому единству всех - причиной тому вну шение. Как будто загипнотизированные, люди превращаются в психические автоматы, движимые своим бессознательным. Когда их' спрашивают, как в пьесе немецкого автора 'Геллера: "Кто вы?", - они отвечают: "Масса безымянна".

Я перехожу ко второму феномену - господству вождя. Можно оспаривать его необходимость, осуждать его действия, сводить до минимума его роль. Но невозможно говорить о че ловеческих группировках, не принимая во внимание их деле ние на ведущих и ведомых, на соперничающих сильных мира сего и противоречивых личностей. Кто бы ни пожелал понять их устройство, всегда будет задаваться одними и теми же во просами: "кто командует ?" и "почему ему подчиняются ?"

Это не перестает быть самой волнующей загадкой между небом и землей: меньшинству всегда удается править боль шинством с согласия последнего. Само меньшинство заканчи вает тем, что уплотняется до единственной точки - лидера - как огонь в очаге.

Вся работа психологии толп направлена на решение сво еобразной проблемы: в массовом обществе массы больше не подчиняются - они демонстрируют свою силу. А вожди больше не руководят - они тушуются и сомневаются. Вместе с тем неуверенная и спорная власть представляет собой опас ность. Это признак старения цивилизации, нехватки энергии народа. Значит, нужно научить вождей понять толпы и нап-Дек толп

разить их к цели. Для решения этой проблемы новая психо логия посвящает свои усилия исключительно той загадке, о которой я только что говорил. Изучить толпы для нее - это понять человеческую дрозду на манер событий, происходящих на сцене; изучить вождя - это понять его на манер того, что происходит за кулисами. В ее понимании толпы и вожди яв ляются первичными и не сводимыми к другим силам, к рас смотрению которых нужно приступить в первую очередь. Их законы независимы от техники или экономики. Эта психоло гия не отрицает важности и других факторов. Но всегда и по всюду факторы господства и подчинения будут наиболее зна чимыми и оставят больший отпечаток на культуре, чем факторы богатства и производства.

Выживание цивилизации, победа одной психологии над другой в этой настоящей воине - вот ставка, и не меньше. "Духовная борьба так же жестока, как сражения между людьми", - писал Артюр Рембо. Это война верований и идей. Тот, кто ее выигрывает, выигрывает могущество и все ос тальное. Подведя итог обсуждению этой точки зрения, скажу, что для психологии толп связь между вождем и толпой - это прежде всего связь человеческая. Здесь происходит переход от предыстории к истории. Имеются достаточные основания, чтобы опровергать ее аксиому*: "сначала есть вождь и мас са". Но, поскольку она является одной из важнейЬщх тем этой психологии, примем ее условно.

Начнем с массы, рассмотренной в ее совокупности. Что бы в разнообразии симптомов увидеть логику, обратимся к древней схеме Аристотеля. В соответствии с ней все во все ленной состоит из пассивного и податливого вещества и акти вной и устойчивой формы. Так же, как присущи вещество - дерево или бронза и форма - круглая или остроконечная - столу или стреле, точно так же вещество и форма будут при сущи толпам. Их единство реализуется в каком-то объекте, в специфической человеческой группе: парламенте, политичес кой партии, государстве и т.д.

Мы знаем, как образуется коллективное вещество: люди превращаются в толпу. Какие особенности ей свойственны? Люди толпы импульсивны и внушаемы, с одной стороны, и проявляют экстремистские настроения, с другой. Внушае мость говорит о том, что они уязвимы во всех своих побужде ниях, во всех изначальных инстинктах и реагируют на все стимулы извне, не владея собой. Неизменная восприимчи-146

Галлы, женщины и безумие

Насть заставляет их откликаться на каждое событие внешнего мира и как следствие провоцирует на чрезмерные реакции.

Оставим в стороне преувеличения и признаем, что фран цузский психолог предлагает очень значимую гипотезу об общественном происхождении эмоций. Ее даже удалось про верить в лаборатории. Действительно, американский психа-социолог Stanley Schachter показал в серии классических эк спериментов, что человек, пребывая в состоянии возбуждения, с которым он не может совладать, будет прояв лять грусть или веселость, если он находится в присутствии другого человека, который кажется грустным или веселым. Иначе говоря, не существует самих по себе грусти и веселос ти. Есть лишь неуверенность и неустойчивость, которые пе реходят в грусть или веселость в зависимости от настроения окружающих.

Для Ле Бона люди, собранные в толпу, беспрерывно пре бывают в состоянии, которое окрашено то черным, то розо вым в зависимости от импульсов, получаемых от внешнего мира. Этим и объясняется их вечная переменчивость:

"Возбуждающие средства, способные воздействовать на толпы, очень разнообразны, и толпы, находясь под их влия нием, обычно становятся крайне подвижными. Можно уви деть их мгновенный переход от самой кровавой свирепости к благородству и героизму в высшем смысле. Толпа легко ста новится палачом, но также легко и мученицей*."

Ее отличительные черты: равнодушие и, как ни стран но, альтруизм. Толпы в большей степени способны на жертвы и альтруистические действия, чем отдельно взятый человек.

Такие скачки коллективного настроения происходят тем резче, чем более критической становится ситуация, и Гитар де Флорибан, парижский буржуа, замечает в своей газете, видя, как ведут к эшафоту Робеспьера и его товарищей: "Омы были приведены туда, пройдя через улицу Сент.-Опоре, и на род повсюду оскорблял их, возмущенный тем, как они его об манули. Им отрубили головы в 17 часов вечера".

Эти перемены кажутся немотивированными и не встре чают никакого сопротивления, когда лидеры берут их иници-тиву на себя. Немецкие социалисты провозглашали свое на мерение противостоять войне, но в 1914 г. они голосуют за нее, и Роза Люксембург писала по этому поводу:

"Организационная мощь и хорошо известная дисциплина со циал-демократии имели блестящий результат. Было достато чно приказа кучки парламентариев, чтобы в течение двадцати четырех часов эта масса из четырех миллионов человек повер-147

Век толп.

пула назад и позволила впрячь себя в тележку империализма, разрушение которого еще вчера было смыслом ее существова ния".

Будучи непостоянными, массы тем самым являются лег коверными. И как им ни быть таковыми? Они не умеют изв лекать уроков из опыта. Живя в воображаемом мире, отума ненные образами и иллюзиями, сосредоточенными в бессознательном, толпы готовы проглотить все, что им препо дносится, и действовать в соответствии с этим.

"Действительность и опыт, несомненно, стоят над ними. Можно заставить толпу принять все, что угодно. Для нее нет ничего невозможного*"

Толпа не отличает сна от реальности, утопии от науки. Она не признает препятствий, которые преграждают дорогу к ее желаниям! Тем более она не понимает слов, предназначен ных для того, чтобы пробудить ее, заставить отказаться от того, что она требует. Погруженную в свой гипнотический сон, ее можно не только заставить все принять, но и необхо димо также все ей пообещать, поскольку именно это тот единственный язык, который действует на нее и ей подходит. Рецепт ясен: "Если толпа, просит луну, надо ей ее nooffe-щатъ"*.

Редко демагогия преподносилась и проповедовалась с та ким убеждением под видом правды, которая вытекала из глубинных тенденций человеческой психики. На многих страницах Ле Бон разворачивает афоризмы, которые обраще ны к политическим деятелям его времени, взывая к ним: чтобы правильно избрать цель, всегда нацеливайтесь на самое элементарное, на самое простейшее. Это совет, которым поль зуются. Если бы Гитлер не последовал ему, он остался бы оформителем.

Мы подходим к центральной идее психологии толп. Не постоянство, легковерие, скачки настроения - о чем они зас тавляют нас задуматься? О чем, как не о женщине? В одной из этих формулировок, секретом которых он обладает, Гюстав Ле Бон пишет на мотив как перт на ветру, женщина непос тоянна:

"Галлы повсюду обладают женским началом, но наиболее женственны из всех романские толпы. Тот, кто опирается на них, может подняться очень высоко и очень быстро, но посто янно чувствуя под собой отвесную скалу и уверенность, что од нажды будешь низвергнут с нее*"

Галлы, женщины и безумие

Из этих черт, часто квалифицируемых как женские, сделали вывод, судьба которого не проста: толпа - это жен щина. Предполагается, что ее характер, эмоциональный и капризный, своенравный и ветреный, подготавливает ее к внушению так же, как ее пассивность, традиционная подчи ненность, терпеливость готовят ее к благочестию. Она курти занка и хранительница очага, любовница, которую завоевы вают, и невеста, которую берут в жены. Ле Бону не нужно было изобретать этого уподобления вечной женственности и вечной коллективности. Толпы времен Французской револю ции отличались исключительно женскими свойствами. Еще долго впоследствии знаменитых ораторов преследовали кош мары руководителей санкюлотов. Наполеон описывал их как император-любовник: "У меня только одна страсть, одна любовница - это Франция. Я ложусь с ней". Многие его преемники, наверное, хотели бы так сказать, но не осмели лись.

Ассоциирование женщины, толпы и беспорядка является другой изустной темой политических и литературных толков. Один современный автор описывает толпу такими словами:

"Да кто бы ни читал рубрику "Письма читателей", прони кает во все раны этого женского и стонущего монстра - тол пы и имеет довольно четкое представление о том, что Бог и его святые ежедневно слышат в молитвах, обращенных к ним*."

Этот впитанный психологией масс предрассудок, кото рый был не более чем полуправдой, стал политическим прин ципом. Муссолини, конечно, первый, кто овладел им и сис тематически применял; он повторяет Эмилю Людвигу то, что прочитал у Ле Бона: 'Толпа любит сильных мужчин. Толпа, как женщина". Его великий союзник Гитлер оказался более многословным:

"Народ,-заявлял он,-в своем огромном большинстве обла дает столь женскими чертами, что его мнения и действия на правляются в значительно большей степени впечатлениями чувств, чем чистым разумом. Это впечатление вовсе не мудре ное, а очень простое и ограниченное. Оно почти не допускает нюансов, а только позитивные или негативные понятия любви или ненависти, права или несправедливости, истины или лжи: получувств не существует*'.

Нельзя отрицать, что этот текст конкретно и броско ре зюмирует одну из главных идей автора "Психологии толп", которую он обрисовывал вдоль и поперек с явным удовольст вием. Но немецкий диктатор не удовлетворился мыслью, что

Дек толп

надо обращаться с толпой, как с женщиной, он также изоб рел стратегию обращения с женщинами, как с толпой. Вот что наблюдает великий немецкий философ Эрнст Блох по по воду привлечения женщин к нацизму:

"В этом случае все началось с обольстителей. Чувства вос пламенились, сердца устремились к ним. Никого не удивит, что там было море женских сердец: известно, что чувства - это их сила. Но все это не так просто, не все женщины сотворены только из инстинктов, и одной только щетки, которую Гитлер носит под носом, не хватило бы, чтобы их привлечь. "Нужно, чтобы он был холостяком, тогда мы будем женщинами", - сказал один из нацистов еще вначале, когда они бросились на поиски лучшего рекламного номера*"

Блох, разумеется, хотел сказать, что они увидели бы в нем своего возлюбленного, своего супруга, короче говоря, мужчину, которого сразу после войны им не хватало. И этот "рекламный номер" был эффективным. В доказательство мы располагаем свидетельством Чахотина, который в тридцатые годы боролся на стороне социалистов с нацистской пропаган дой.

"Внушающая пропаганда,-писал он,-естественно, нахо дила благодатную почву в среде женщин; они не могли устоять против антифеминистских идей нацистского движения*."

Это превращение предрассудка в практическую точку зрения не является очевидностью, которая подтверждала бы его истинность. Множество очень эффективных практических шагов было основано на ложных теориях. Оно, однако, ста вит перед нами более серьезную проблему: как происходит это соскальзывание с внушаемости толп на внушаемость же нщины? Соскальзывание, которым пользовались не одни только нацисты и которое, если я не ошибаюсь, представляет собой поворот на сто восемьдесят градусов. Исключенные прежде как нечто не стоящее внимания, в массовом обществе женщины стали главной мишенью публицистики, пропаган ды и других средств убеждения. До такой степени, что муж чины, которые являются настоящими хозяевами этих средств, говорят сегодня о феминизации медна (параллельно с их демократизацией). Но соскальзывание, которое я подразу меваю, имеет гораздо более древние истоки в нашей культуре. Оно восходит к Аристотелю. Для нас, как и для греков, мате рия всегда имела в качестве образа женщину, создание , как и она, восприимчивое, с которой мужчина стремится соеди ниться и которой он хочет повелевать, как творец - камнем, который он высекает, деревом, которое он обрабатывает.

150

Галлы, женщины и безумие

* * *

Экстремизм толп можно узнать по скорости, с которой они принимают однобокие мнения, приводящие их к крайно сти, позитивной или негативной. Этим выражается тенденция к беспрерывному текущему действию, для реализации кото рого нужен центр притяжения. Им могут быть выдающаяся личность, вождь, иностранцы, евреи, богачи, американцы или какая-то идея, мир, война. Это может быть какое-нибудь место, к которому все идут вместе: Бастилия во вре мена Французской революции. Зимний дворец в Петербурге во времена революции в России. Вдохновленный психологией масс своего времени, австрийский писатель Роберт Музиль так описывает это движение:

"Ими могли быть наиболее возбудимые, наиболее восприим чивые, наименее стойкие, то есть экстремисты, способные на внезапную жестокость или трогательное благородство, кото рые служат примером и прокладывают путь... Крик, который у них вырывается скорее, чея они его издают; камень, который попадает в их руку, чувство, которому они предаются, освобо ждают путь, по которому остальные, в состоянии взаимно на гнетаемого возбуждения, вплоть до невыносимого, бессозна тельно следуют за ними. Они придают действиям своего окружения форму массового поведения, которое ощущается все ми наполовину как принуждение, наполовину-как облегчение*"

Избирая центр притяжения, кумира или козла отпуще ния, толпы исключают колебания, сомнения и отклонения, которые вели бы к риску породить разногласия и раздробить массу. В перевозбужденной и разгоряченной атмосфере толпы сомневающиеся начинают верить, нерешительные становятся полными решимости, а умеренные-экстремистами. В такой степени, в какой им были внедрены чувства непомерной си лы. Ораторы вдолбили толпе утрированные суждения, они потребовали устроить овацию или освистать определенного человека или какую-то идею. Заражение довершает дело: как только толпа начинает соскальзывать к проявлениям крайно сти, всеобщее одобрение этой идеи увеличивает шанс исклю чить все остальные. Нюансы исчезают по мере того, как соо бщество поляризуется.

"Простота и преувеличенность чувств толп,-утверждает Ле Бон,-предохраняют их от сомнений и неуверенности. Как и женщины, толпы устремляются к крайностям. Высказанное подозрение сразу же превращается в бесспорную очевидность. Зарождающаяся антипатия или осуждение, которое у отдельно

Век толп

взятого человека осталось бы слабо выраженным, у человека в толпе тотчас становится лютой ненавистью*О."

Как бы странно это ни могло показаться, такое предпо ложение было подтверждено в более сдержанной форме, в ла боратории. Объяснение Ле Бона не было связано с чем-то ли бо основано на чем-то, кроме обширного ряда предрассудков. Но оно содержит долю правды: поляризация в массах связана с необходимостью избежания сомнений и неуверенности. Она образует психическое единство вокруг определенного пункта, обеспечивая консолидацию с устойчивым суждением. Непод вижность и стабильность надежно ведут к крайностям.

Гипноз возвращает людям, подвергнувшимся внушению, забытые образы, которые становятся даже более яркими и многочисленными, чем в состоянии бодрствования. Они обла дают свойством императивности, непреодолимости, которого так часто недостает сознательному мышлению. Выражая это наблюдение, Ле Бон подчеркивает, что в толпах сквозь их раздражительность, преувеличенность реакций всегда прос матриваются воспоминания и традиции. Даже после великих потрясений восстанавливается прерванная нить преемствен ности. Вопреки лозунгу революции прошлое не может стать "табула раза", поскольку оно нам не подвластно. Несмотря на временные эксцессы, прошлое остается нашим властите лем.

Это заявление может показаться шокирующим. Но дейс твительно в настоящее время массы кажутся вовлеченными на путь революционных преобразований общества традицией и заинтересованностью. Масса и революция охотно ассоции руются, как ассоциируются детство и невинность, по привы чной логике. Заблуждение, говорит Ле Бон: вы принимаете свою логику за действительность. Массы вовлекаются в рево люцию благодаря не собственному инстинкту, а партиям и вождям**.

"Их жестокие действия вводят нас в заблуждение в этом. смысле. Взрывы бунта и разрушений всегда мимолетны. Они слишком руководствуются бессознательным и как следствие слишком подвержены влиянию векового наследия, чтобы не по казаться крайне консервативными. Предоставленным самим себе, им вскоре надоедает беспорядок, и они устремляются к за висимости. Самые гордые и самые неуступчивые из якобинцев устраивают бурную овацию Бонапарту, когда он упразднил все свободы и жестко дал почувствовать свою железную руку'** "

152

Галлы, женщины и безумие

В этом консерватизме Ле Бон видит не препятствие, а благо. Этот консерватизм может помешать возникновению, казалось бы, неминуемой революции. Таков его тезис. Не нужно принимать это за чистую монету, дать себя обмануть этим толпам, которые поднимаются на баррикады, размахи вают красными знаменами и выкрикивают революционные лозунги. В действительности они терзаемы желанием вер нуться к архаичным основам. Отвечая этому желанию, ожив ляя его соответствующими речами, можно вернуть их к тому прошлому, от которого они на короткое время освободились, то есть к обычному порядку вещей. В этом Ле Бон вторит Ницше:

"Стадное чувство ориентировано на косность и косерва-тизм, в нем нет, ничего творческого".

На это утверждение, с виду безобидное, прореагировали немедленно. Сорель первым отмечает: "Есть много справед ливого в тех суждениях, которые основываются на широком знании цивилизаций"**, но они совершенно не годятся для классовых обществ. Затем Каутский. Мы уже видели в пре дыдущей главе, что он практически принимает эту точку зрения**.

Но и Муссолини, и все те, кто следовал и подражал ему, полностью приняли этот тезис. Стало быть, они осмелились на то, что не осмеливались сделать великие буржуа: расце нить рабочий класс как консервативную массу и соединить марксизм или социализм с шовинистическими убеждениями, с избитыми идеями традиции, чтобы воскресить миф нации. Эта дерзость произвела ожидаемый эффект. Фашистские пар тии и нацистские отделения сразу обработали влиятельную рабочую фракцию в социалистических и коммунистических партиях. Так они превратили борцов революции в солдат ан-тиреволюции, одной из самых реакционных, которые мир ко гда-либо знал.

Подведем итог. Толпы внушаемы и склонны к экстре мистским установкам. На поверхности они легко и часто ме няются. Их можно увлечь из одной крайности в другую, не встречая серьезного сопротивления. Из этого можно заклю чить: толпа - это женщина. В глубине она тоже женщина, когда, будучи узницей традиций, обычаев и архаического бес сознательного, противится всяким потрясениям. Или, если они имеют место, она поворачивает назад, чтобы с трудом восстановить то, что, не долго думая, разрушила. С помощью ностальгии сердца, прошлой славы, заботы масс о почитании памяти мертвых*R предотвращается или завершается револю-Век толп

HIM. Рецепт прост, и психология толп дает ему удачное объя снение. А применение его производило и продолжает произ водить редкостные эффекты.