1. Теоретико-методологические основы исследования феномена личности

1.1 ЛИЧНОСТЬ КАК КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Во все времена и у всех народов в устном эпосе, художественном творчестве, литературе и искусстве, наряду с мудрыми правителями воспевались великие полководцы, герои войн, вожди восстаний, знаменитые разбойники, искусные целители, праведники, известные мудрецы и другие люди, выбивающиеся из общей массы своим общественно-социальным положением, умом или поступками. С точки зрения темы нашего исследования это создает впечатление, что никакой проблемы в определении понятия "личность" нет. Однако, как мы уже отмечали в наших научных статьях, широкое употребление данного термина на социально-бытовом уровне в последние десятилетия свидетельствует о том, что оно еще очень слабо отрефлектировано в теоретическом плане [См.: 283;284].

Наиболее наглядно это показала, проведенная в 1990 году на страницах сборника статей "Одиссей", дискуссия ведущих советских ученых-медиевистов Института всеобщей истории Академии наук СССР [См.: 406, с. 5-89]. Им было предложено ответить на следующие пять вопросов специальной анкеты:

"1. Как Вы понимаете соотнесенность понятия "индивидуальность" с понятием "личность"? В каком плане эти определения отдельного человека совпадают? или разнятся? или как-то связаны?

2. Можно ли указать общее теоретическое основание для поисков меры индивидуального в любой историко-культурной эпохе? Или же качественная мера индивидуализации человека у каждого типа культуры — своя и особенная? Иначе говоря: индивидуален ли человек в разных обществах — пусть в разной степени и в разных формах — но все же в пределах одной в принципе шкалы (т. е. это сопоставимо, так сказать, количественно, по уровню)? Или сопоставлять следует лишь разнокачественные комплексы идей и представлений о том, что значит быть индивидуальным (включая сюда и антйиндивидуальные ценности и установки)?

3. Что такое личность в свете исторической типологии культур? Можно ли говорить об "античной личности", "средневековой личности" и т. п., наконец, о личности на древнем и средневековом

11

Востоке вообще или сугубо дифференцированно — в Японии, Индии и т. д.?

4. Как Вы соотносите изучение распространенных, массовых, стереотипных явлений и признаков данной культурной эпохи - и уникальных феноменов этой же эпохи? Что может дать творчество исключительного человека, гениальное произведение для понимания типа культуры, на фоне которой это произведение выделяется?

5. Насколько Вам кажутся (или, напротив, отнюдь не кажутся) важными задачи изучения индивидуального в истории культуры? В чем Вы усматриваете для себя лично наибольшие методологические неясности и трудности? Можно ли считать, что всякие или только некоторые подходы тут результативны?" [См.: 406, с.9].

По интересующему нас третьему вопросу, мнения 16-ти участвовавших в дискуссии ученых распределились так: одиннадцать (Г.С. Кнабе, Е.Б. Рашковский, А.И. Зайцев, Д.В. Панченко, М.Л. Гаспаров, В.И. Павлов, B.C. Васильев, И.Л. Фадеева, А.В. Михайлов, А.Я. Гуревич) ответили положительно, двое (А.К. Гаврилов, С.С. Неретина) - половинчато, трое (Е.С. Штейнер, Э.Ю. Соловьев, Л.М. Баткин) - отрицательно.

Ради научной справедливости надо отметить, что позицию последних, несмотря на их меньшинство, фактически разделял и выдающийся советский философ А.Ф. Лосев. Свое видение этой проблемы он обосновал в знаменитых двенадцати тезисах, которые, как известно, глубоко и всесторонне раскрыты в его фундаментальном труде "История античной эстетики" [См.: 331].

По мнению известного ученого, нет никаких оснований переводить распространенное в европейской культуре с эпохи позднего средневековья понятие "индивидуум" так широко, как "личность". Это не деятельный субъект, а самый настоящий объект и ничего более, только взятый с определенной стороны. Никакой личности при точном, беспристрастном, т. е. объективном описании античного космологизма А.Ф. Лосев не видел. "Я нахожу материю, прекрасно, предельно организованную в космическом теле, и больше ничего, - писал он. - Никакой личности нет. В каком-то переносном смысле можно и цветок назвать личностью, и камень, а этого как такового нет" [331, с.640].

Наиболее основательно аргументировали свои противоположные позиции по вопросу историзма явления личности в человеческой культуре — ив теоретической дискуссии, и в других научных трудах — Л.М. Баткин [См.: 32] и А.Я. Гуревич [См.: 142,

12

с.296-308]. Первый из них отмечает: "Одни исследователи считают, что "индивидуальность" и "личность" были во все века и во всех регионах, поскольку это обозначения вечных, надисторических свойств человека, хотя и проявившихся в разных культурах по разному... Еще Люсьен Февр предполагал, что сама проблема личности — "продукт" Нового времени и что мы модернизируем историю, применяя это понятие к Средневековью... Я считаю.., индивидуальность и личность присутствуют исторически и актуально только в тех цивилизациях, которым известны идеи (понятия) "индивидуальности", "личности" и которые пользуются этими (как аналогичными) словами для обозначения идеальных, регулятивных координат. Следовательно, индивидуальным отличием и своеобразием дорожат. "Личность" же - это не средневековая "персона", которая извне наделена отдельностью и жестко регламентирована, закреплена за неким своим готовым местом и долгом по божественному и социальному предназначению... "Личность" (как термин, понятие и актуальная реальность) появляется лишь в результате обретения индивидом сознательной способности к самоформированию, к обоснованию из себя, собою духовного выбора, социального поведения, жизненного пути. Тогда индивид становится трагически ответственен не только за приближение или удаление от высшего, но и за выбор того, что же он, индивид, полагает высшим. Отвечает за свои личные ценности, отвечает не только за себя, но и перед собой" [32, с.65].

Отвечая своему главному оппоненту, А.Я.Гуревич утверждает: "Осознание или, лучше сказать, ощущение себя личностью, индивидуально морально ответственной за свое поведение, за совершаемые ею поступки, присуще средневековому человеку. Незачем его упрощать и примитизировать. Он был личностью, но на свой особый, собственный средневековый манер. Вся система межличностных отношений феодального типа предполагает существование личностей, обладающих определенным юридическим и нравственным статусом. Иерархия не исключала личность. Она отводила социально определенным личностям соответствующие места.

Историк, который отказывает людям давно минувших эпох в том, что они были личностями, могли быть личностями, тем самым ставит их в положение "недоличностей" [142, с. 83-85].

Общим в вышеизложенных взглядах главных оппонентов по трактовке термина "личность" является то, что и Л.М. Баткин, и А.Я. Гуревич основывают свои позиции на так называемом истори-

13

ко-культурном подходе к анализу проблемы. Нас же интересует социально-философский аспект, т. е. более теоретически обобщающий уровень рассмотрения понятия "личность". Но, прежде чем мы приступим к изложению своего видения этой проблемы, необходимо вновь возвратиться к дискуссии на страницах сборника научных статей "Одиссей" [См.: 406, с. 5-89]. Дело в том, что кроме историко-культурного, ее участники высветили еще целый ряд аспектов: культурно-антропологический, социально-психологический, социологический, статистический, филологический, историографический и психологический. Не обобщив их, мы не сможем подняться на более высокий уровень научной рефлексии.

Под культурно-антропологическим аспектом рассмотрения проблемы мы понимаем исследование в сравнительном плане различных типов культур и путей их преобразования в процессе социальной передачи информации от поколения к поколению, от одной цивилизационной общности людей к другой. С этой точки зрения можно, по мнению ряда участников дискуссии (Д.В. Панченко, Л.С. Васильев, И.Л. Фадеева, Е.Б. Рашковский), признать существование явления личности не только в европейских и североамериканских странах, но и в традиционалистских обществах Запада времен Средневековья, Индии, Японии, Китае и других современных восточных культурах. Как отмечает И.Л.Фадеева: "Уникальные феномены в конкретной культурной эпохе... в известной мере ломают сложившиеся массовые стереотипы сознания и способствуют развитию общества" [541, с. 33]. Причем, вторит ей Л.С.Васильев, речь идет не столько о деятелях типа Александра Македонского, Чингисхане или Тамерлане, сколько о таких, как Сократ, Цицерон, Конфуций, Ибн Сина, Ибн Рушд или Омар Хайям [См.: 86, с. 30].

Проблема состоит в том, что для каждой данной культуры необходимо выделить специфический набор оснований, на которых зиждется личностное поведение. И здесь важно сразу вычленить общее и особенное в этом явлении.

Так, по мнению Е.С. Штейнера, весомое значение имеют такие составляющие любой культуры, "как религиозно-философская рефлексия, языковый строй, художественное творчество и социально-психологические установки, проявляющиеся в межличностном общении и правилах поведения. В результате учета всех этих слагаемых складывается такое представление о феномене человека в той или иной традиции, которое невозможно уподобить представлениям о человеке другой традиции (будь то модель нормативного

14

описания или реально существовавшего человека). При этом было бы странным не замечать наличия неких (иногда многих) единых и сходных черт в "личностях" из разных традиций, но здесь... речь может идти о сходстве индивидуальных черт, зависящих в большей степени от врожденных, нежели приобретенных, черт характера -решительности, трусости, стремления к лидерству, материальному успеху и т. д. То же, что все-таки ближе к "личности", т. е. проблема самоидентификации человека в мире и степень его автономности от социума, определяется строго культурными причинами" [617, с. 38].

Культурно-антропологический подход позволяет провести историческую и цивилизационную типологию личностей. Ее предметом должны стать статистически преобладающие характеристики личности в каждую отдельную эпоху: например, Древней Греции, Древнего Рима, Средневековой Европы, Древнего Востока, Древней Руси и так далее до сегодняшнего дня.

Но статистический аспект, в связи со сложившейся даже в научной среде неразберихой в употреблении терминов "индивидуальность" и "личность", требует их содержательного разделения. Тогда, по мнению М.Л. Гаспарова, "качественная разница может быть разложена на совокупность количественных разниц составляющих ее элементов. Для того, чтобы исследование в этом направлении было плодотворно, первая необходимость формализовать понятие индивидуальности, разложить его в список признаков (параметров) так, чтобы эту "шкалу" сложно было прилагать ко всякому обследуемому материалу. Тогда наличие каждого из этих признаков в той или иной культуре можно будет определять количественно... Безусловно, при таком подходе можно будет говорить и об "античной личности", и о "раннегреческой" или "эллинистической" личности, и, наоборот, о "личности традиционалистической культуры" — как бы сужающимися или расширяющимися кругами, в зависимости от охвата материала" [111, с. 21].

Статистический аспект проблемы изучения личности тесно связан с социально-психологическим. Так, по мысли Г.С. Кнабе "в основе развития культуры и общества лежит не "индивидуальность" и не "личность", а их изменчивое соотношение". И поэтому можно с полным основанием утверждать, что "в древнем римлянине, — например, в тацитовском Агриколе, — соотносятся те же две ориентации, что в современном человеке, но для Агриколы интроспекция предполагает самооценку с точки зрения возможностей реализации себя в глазах общества, и именно это делает его "античной лично-

15

стью", современный же человек (по крайней мере, западноевропейский) утверждает себя как индивидуальность в своей независимости от общественной и культурной традиции или все чаще, как было, например, в 1960-1970-х годах, в своем противостоянии ей. Границы между "индивидуальностью" и "личностью" условны. Историческое поведение людей, в котором непосредственно реализуются общественные процессы, зависит от идейной позиции человека по отношению к обществу, но эта "личная" позиция всегда и глубоко связана с индивидуальностью" [227, с. 11].

В отличие от последнего, социологический аспект рассматриваемого явления предполагает выделение внутренних качественных особенностей феномена личности в различные культурно-исторические эпохи. К сожалению, гуманитарные науки еще не создали такой язык, на котором можно было бы адекватно описать те изменения, которые происходят с личностью на протяжении веков. Однако на сегодняшний день уже имеются попытки проанализировать их в рамках общебиологической закономерности.

Так, по мнению антрополога Н. А. Тиха [См.: 521, с. 11], с которой солидаризировался в этом вопросе Б. Г. Ананьев [См.: 9, с. 112], в ходе биологической эволюции имеет место возрастание значения индивида и его влияния на развитие вида. Это проявляется в удлинении периода индивидуального существования, в течение которого происходит накопление индивидуального опыта (период детства, обучения и т. д.), а также в нарастании морфологической, физиологической и психической вариативности внутри вида. Чем выше уровень организации животного, чем сложнее его жизнедеятельность, тем важнее для него благоприобретенный опыт и тем сильнее различаются особи одного и того же вида. Уже у чаек Н. Тинберген обнаружил индивидуальные привязанности, способность "личного" узнавания и т. д. У шимпанзе индивидуализированы почти все аспекты поведения, и именно от этих особенностей зависит положение животного в группе.

Этот процесс индивидуализации, отмечает известный российский социолог И.С. Кон, продолжается и у человека, но индивидуально-природные различия дополняются у него различиями социальными, обусловленными общественным разделением труда и дифференциацией социальных функций, а на определенном этапе общественного развития — также и различиями индивидуально-личностными. Последние возникают на основе пересечения природных и социальных качеств, которые преломляются в сознании

16

индивидуума, создавая устойчивую внутреннюю систему мотивов, символизируемую понятием "Я" [См.: 234, с. 135-136].

Поэтому, если под социальными отношениями понимать всю имеющуюся у психически здорового взрослого человека картину мира, сформированную у него окружающей средой, языком, общением, воспитанием, образованием, жизненным опытом, религией, наукой и искусством, и включающую в себя не только представление об обществе и природе, но и о себе самом, и если принять во внимание, что именно этой картиной мира обуславливается его социальное поведение, то, говоря словами А.Я. Гуревича, можно утверждать, что личность является вместилищем социально-культурной системы своего времени [См.: 142, с. 84-85]. Иначе говоря, мы можем определить личность как первичный социум, атомарную единицу культуры.

Стремясь анализировать культуру с точки зрения принятых ею самой установок, исследователь часто невольно смещает акценты и производит подмену терминов. "Ведь "образы" и "голоса" культур еще не сами культуры; термины, встречающиеся в источниках, обманчиво похожи на нынешние. И хотя известно, что чем больше внешнее сходство ситуаций, проблем, понятий, тем большие сомнения должны возникать в их адекватности, все же не всегда - часто за скудностью материала - можно удержаться от соблазна готового объяснения. Бывает и так, что употребленное в некоей группе произведений понятие, отвечающее задачам исследователя, распространяется на культуру в целом, создавая искаженное представление" [396, с. 27]. Поэтому закономерно возникает филологический аспект рассмотрения нашей проблемы. Но он становится возможным лишь благодаря онтологической и гносеологической сопоставимости культур, или, выражаясь терминами М.М. Бахтина [См.: 35], их диалогу, т. е. способности различных культур постигать друг друга.

Дело в том, что сегодня, часто употребляя в самом разнообразном диапазоне слово "личность", у нас сложилось устойчивое впечатление о его исторической изначальное™ и всевременности. Однако, как известно, соответствующий термин появился сперва лишь в XVII в. в Западной Европе, а в России чуть позднее был придуман Карамзиным. В других же языках, например, китайском и японском, до сих пор нет иероглифов, которыми можно было бы выразить понятие "личность". Более того, в классической поэзии этих народов практически отсутствуют личные местоимения, а гла-

17

гольные формы в большинстве случаев не позволяют однозначно определить субъект или объект действия (высказывания), его род и число.

Отсутствие термина "личность" до XVII в. и у других народов древности и современности является, как уже отмечалось, одним из главных аргументов ряда ученых (Люсьен Февр, Л.М. Бат-кин, Е.С. Штейнер, Э.Ю. Соловьев и др.), отрицающих наличие одноименного явления в традиционалистских культурах. Однако большинство исследователей считает, что каждому типу культуры было свойственно собственное представление о личности.

Так, для древнего грека совершенное положение человека обозначалось словами "добрый муж", "герой" или мудрец. Для римлянина — гражданин. Для индуса идеалом являлся "атман" — погружающийся в нирвану человек, чья душа избавлялась в йоге от своей тягостной отдельности и становилась в череде перевоплощений подвластной закону кармы. Для китайца таковым был или безмолвный даосский учитель, стремящийся через медитацию к слиянию с мировой целостностью, или деятельный "цзюньцзы", внимательно идущий по стопам предков. Средневековый европеец пользовался в подобных случаях представлением о "праведнике" или о рыцаре с его "честью". Англичанин XVIII в. пользовался в этом плане понятием "джентельмен". "И, - только после Гете и В. фон Гумбольдта, Дидро и Бюффона, Канта и Фихте, после романтиков, — идеалом впервые были осознаны "индивидуальность" и "личность" [32, с. 19-20].

Вместе с тем, для наших дальнейших социально-философских обобщений интересна этимология последнего слова. Дело в том, что древнегреческий язык вообще не имел понятия, эквивалентного современному понятию "личность". Слово prosopon, которое встречается уже у Гомера и теперь часто упоминается в этой связи, обозначало ритуальную маску, маску актера в театре, а затем исполняемую им роль, но и только [См.: 665, с. 277-299]. Лишь в поздней античности (у Полибия и особенно у Эпиктета), причем, как полагают исследователи, под влиянием латыни, это слово стало обозначать социальный аспект человека (то, чем он является для других), а потом и его самого как индивидуальное целое. Латинское persona также сначала обозначало просто театральную маску, затем — персонаж пьесы, саму театральную роль и, наконец, возможно, драматическое лицо. В I в. до н. э. число значений этого слова быстро растет. У Цицерона "персона" означает уже и юриди-

18

ческую роль, и социальную функцию и коллективное достоинство, и юридическое лицо (в противоположность вещи), и личность в психологическом смысле (то есть конкретного индивида), и философское понятие индивидуальности человеческой природы. Однако в классической латыни слово "персона" никогда не обозначало индивида в совокупности его природных качеств (лица, фигуры, внешности). Когда римские юристы учили, что в праве имеются только лица (personae), вещи и действия, "лицо" подразумевало не какой-то особый набор качеств, а просто свободного человека; раб, не имеющий свободы, не был лицом (servus non habet personam) не только в юридическом, но и ни в каком другом смысле [См.: 234, с. 138].

В средневековой латыни слово "персона" еще более многозначно, чем в классической, обозначая и театральную маску, и роль, и индивидуальные свойства человека (включая телесные), и его душу, и его социальную ценность, положение, ранг. Глаголы dispersonare и depersonare обозначали в Средние века не абстрактное "обезличивание" и не психическое расстройство ("деперсонализация" современной психиатрии), а потерю чести (ср. выражение "потерять лицо"), причем опять-таки нЬ\В морально-психологическом, а в социальном смысле — как реальную утрату своего места, статуса в феодальной иерархии. Позже от слова "лицо" образуется слово "личность" (personalitas), которое уже Фома Аквинский использовал для обозначения условий или способа существования лица. Однако "лицо" и "личность" часто употребляются как синонимы. Многозначным было и возникшее в английском языке и уже в XIII в. усвоенное французами слово "персонаж", первоначально обозначавшее церковную должность, а затем отошедшее к миру театра.

Но история языка, вскрывая динамику изменений значения термина "личность", не позволяет в достаточном объеме реконструировать генезис стоящего за ним явления. Дело в том, что филологический аспект тесно связан с историографическим. Отсюда вытекает необходимость рассмотрения следующего историографического аспекта нашей проблемы. Чтобы узнать о тех возможностях, которые данная конкретная культура предоставляла для развития личности, о тех социокультурных формах, в которых она могла формироваться, необходимо проникнуть в господствовавшую в сознании людей того времени картину мира.

Ее реконструирование может быть осуществлено только с помощью сохранившихся исторических источников. Причем, если

19

вести речь о давних временах, о которых мало сохранилось индивидуальных письменных текстов (писем, дневников и т. д.), то личностные психологические мотивы общественного поведения людей этой культурной эпохи можно лишь обнаружить в художественной литературе. "Но тогда, - вопрошает Г.С. Кнабе, - в какой мере отраженный в них психологический тип обусловлен образной системой произведения, а в какой характеризует объективные общественные отношения? ...В новое время документы, проливающие свет на человеческую индивидуальность, обильны, но что и как характеризует эпоху - запечатленный в таких документах "внутренний человек" или тот его исторический имидж, который он сам же себе придал?" [227, с. 12].

Но это лишь одна сторона историографического аспекта проблемы. Другая, по словам А.Я. Гуревича, состоит в вопросе: "В какой мере исследователь, в особенности исследователь истории давних времен, располагает возможностями добраться в своих источниках до отдельной личности с ее уникальным отношением к культуре? Очевидно, такие возможности предельно ограничены, либо вовсе отсутствуют. Когда же кажется, что индивида можно уловить, то это неизменно выдающийся деятель своего времени — Цезарь, Катулл, Абеляр или Элоиза. Но ведь современный историк заявляет, что хочет знать строй мысли не одного только Цезаря, но и солдата его легионов, и не Колумба лишь, но и матроса на его каравеллах. Как тут быть? И возможно ли это? Возможно ли это для историка, воображение которого ограничено наличными источниками и методиками их обработки и который не в праве давать волю своей фантазии, как то присуще авторам исторических романов или кинофильмов?" [142, с. 66].

Поэтому можно утверждать, что кропотливое, по крупицам, изучение индивидуальных проявлений исторической жизни в деяниях конкретных людей, в конкретных памятниках и текстах, очень трудная, но более даже важная, чем изучение среднего и типичного в плане реконструкции культурного генезиса феномена личности, задача. Индивидуальный духовный опыт не просто "отражает" в себе историю, но благодаря уникальному преломлению в субъекте разнородных структур психики, языка, логического мышления, имажинации, опосредует ее в актах человеческого волеизлияния. А стало быть, творит историю [См.: 458, с. 13-14]. Отсюда возникает восьмой, психологический аспект анализа термина "личность".

20

Как отмечает большинство участников дискуссии в сборнике "Одиссей" и практически все исследующие рассматриваемую тему ученые, психологический феномен творчества является главной чертой, отличающей личности любых времен и народов от других людей. Поэтому его можно и с биологической, и с социальной, и с культурологической точек зрения с полным основанием считать наиболее общей характеристикой первых. В то же время, в силу индивидуальности, а еще правильнее сказать, уникальности каждого акта творчества, оно выступает единичной характеристикой каждой личности. В этом плане Н.А.Бердяев подчеркивал: "Творческий опыт не есть рефлекс над собственным несовершенством, это обращенность к преображению мира.., которое должен уготовлять человек. Творец одинок, и творчество нбсит не комплексно-общий, а индивидуально-личный характер, полагающий нравственно-эстетическое отношение к "болевым точкам" культуры" [49, с. 244].

Проведенный нами многоаспектный анализ позиций ученых, исследующих явление личности в истории культуры, позволяет сделать по этой проблеме следующие социально-философские обобщения.

Первое. Личность — как резко отличающийся по своим способностям от других людей человек - явление вневременное и вне-цивилизационное. Хотя первое описание личностей мы находим в "Иллиаде" Гомера, можно утверждать, что они единично существовали и в первобытном обществе. В противном случае древние люди никогда не начали бы использовать огонь для обогрева и приготовления пищи, не изобрели бы колеса, лука, не приручили бы животных, называемых сегодня домашними, не начали бы строить жилища и т. д.

Второе. Являясь в своей индивидной основе биологическим феноменом, личность, благодаря специфическим социокультурным условиям своего формирования, приобретает потребность проявления творчества в той или иной сфере общественного бытия. Образно говоря, в ней свертывается и из нее разворачивается неповторимый эпохальный тип социокультурных характеристик конкретного исторического социума и человечества в целом. В результате пересоздания их личностью совершается самоизменение культуры. "Личность одаривает культуру переменами, т. е. будущим. Культура же вознаграждает ее вот этим удивительным свойством человеческого помышления: не совпадать до конца с собой, существовать в зазоре между разными "я" внутри целостного Я, быть поэтому до

21

последнего вздоха способной перерешить себя и свою судьбу" [33, с.63].

Третье. Содержание явления личность претерпевает, - начиная с психического строя чувств и кончая мировоззрением и саморефлексией, - весьма быстрые и фундаментальные изменения в историко-культурном развитии человечества.

Четвертое. Вычленение личности из коллектива в процессе социокультурной эволюции людей, увеличение их численности до определенной качественной величины в родоплеменных группах -привело к возникновению в Древней Греции прообраза гражданского общества с характерными для него политическими формами (демократия, республика), правовыми институтами и гарантиями (частное право, неприкосновенность и права гражданина, правовая защита частной собственности и др.), особенностями социального статуса (вычленение из группы и право свободной ассоциации, включение в любую группу; культивирование достоинства свободного гражданина: воспевание мятежных чувств сильной личности вплоть до драматических коллизий, до высокой трагедии). "Вне античной Европы, и в частности на традиционном Востоке, ничего похожего не было. В самой Европе после античности - элементы гражданского общества сохранялись в форме пережитков - в виде анклавов городского типа" [86, с. 29].

Пятое. Понятие самодостаточной Я-личности было постепенно выработано из антично-христианской традиции. "Никакого другого мыслительного материала в распоряжении нарождавшегося буржуазного общества, впрочем, не было. Бесспорно, эта традиция, в отличие от индусской или китайской, содержала в себе (как и европейские социальные структуры) возможности наиболее последовательной индивидуации. Эти возможности — от римского права до христианского персонализма — были востребованы и преображены в новоевропейском будущем" [32, с. 18].

Шестое. Принятие новоевропейской культурой принципа, согласно которому отдельный индивид значит бесконечно многое в качестве такового, а не потому что он есть частица чего-то большего (сакрального или общественного), и не в силу почетной причастности к ним, перевернуло мир, просуществовавший тысячелетия. С этой точки отсчета принятие идей "индивидуальности" и "личности", и в нравственности, и в культуре, и во всех жизненных проявлениях людей, — дало человечеству новые гуманистические сти-

22

мулы эволюции и подтолкнуло к формированию нового типа социальности.

Седьмое. Места и времена расцвета феномена личности: Греция, VII—III вв. до н. э.; Рим, от середины II в. до н. э. до времени Антонинов; Западная Европа, XVI—начало XVII вв.; Европа и вес-тернизированные страны — с середины XVIII в. Вместе с тем, спорадически данный феномен присутствовал в самые разные времена и у самых разных народов. Им всегда выступал индивид, обладающий самостоятельностью и твердыми моральными основаниями, столкнувшийся при этом с нестандартной ситуацией, требующей проявления творчества. Поэтому делить личности на древние и средневековые, индийские или мусульманские — дело сугубо конкретное и второстепенное с точки зрения типологии. "Другое дело — оценка их роли и значения в истории той или иной цивилизации (с этой точки зрения, например, Конфуций будет стоять вне любой шкалы соотносимых ценностей). Иными словами, творчество великой личности типа Конфуция может дать столько, что и не измеришь, — тем более для понимания культуры, которой он порожден и которую создал" [86, с.ЗО].

Восьмое. В настоящее время термин "личность" употребляется как бы в двойном смысле. С одной стороны, он воспринимается как некое универсальное понятие, как обозначение определенного человеческого облика, в коем отчетливо явлены важнейшие положительные (в некоей условной общечеловеческой шкале) духовные, нравственные или поведенческие ценности данной культурно-исторической общности. "В этом плане можно говорить, скажем, об античной полисной личности, о средневековой японской рыцарской личности, о традиционной русской монашеской личности" [458, с.14].

С другой стороны, термин "личность" воспринимается как понятие локально европейское. В этом смысле личность является, если так можно сказать, самосознанием, самостояньем и самообос-нованьем своих поступков.

Девятое. В силу нормальной вариативности личностных характеристик, мы находим в исторических источниках и греков, и римлян, которые хорошо вписались бы в нормы мышления и поведения человека Древнего Востока, и людей типа Цицерона, относительно которого трудно понять, чем же он отличается по психическому складу от некоторых наших соотечественников и современников.

23

Десятое. Современная личность формируется на основе индивидуальности. "Индивид, которому неведомо сознание призван-ности и стремление к самореализации, даже при самом активном воздействии права будет страдать дефицитом автономии и дефицитом правосознания. Это явление наблюдается во многих современных восточных обществах, где по мере развития товарного производства и обмена люди вовлекаются в систему достаточно зрелых правоотношений, но из-за слабого развития хозяйственной индивидуальности, из-за отсутствия деловой этики, санкционировавшей частную предприимчивость еще до права, воспринимают правоупорядоченную экономику и сам правопорядок как нечто искусственное, чуждое и заемное" [501, с.49].