Архитектура для информационного общества. Социальные корни постмодернизма

Обращение к принципиальному устройству постиндустриального (иначе, информационного) общества как к основе постмодернистских опытов ар­хитектуры — неожиданный поворот в рассуждениях Курокавы. Западный архитектурный постмодернизм, его «классический» вариант 1970-1980-х го­дов — явление, возникшее на фоне особой формы развитого индустриаль­ного общества, которую принято называть эпохой потребительства. Негати-вистская стратегия западноевропейской постмодернистской архитектуры строилась как ответ на причуды общества потребления, как протест по от­ношению к засилью массмедиа, внушаемых идеологизированных мифов.

Курокава развивает свою философию на ином политическом, социальном и культурном фоне конца 1980-х — в момент утверждения информационного общества. Он связывает свои постмодернистские опыты с идеями трансфор­мированной постмодернистской культуры, составляющими ее ядро в этот период: с идеей самосозревания мифов в обществе, с идеей плюрализма в культуре, с идеей гетерогенности, диалогизма, полилога в профессиональ­ной философии архитектора.

Он обращает внимание своих читателей на кардинальные перемены об- щественного устройства, влекущие за собой изменение позиции архитек­тора. Если архитектура модернизма служила индустриальному обществу, то постмодернистская призвана стать архитектурой информационного об­щества. Индустриальное общество обещало массам жизнь, основанную на материальных благах. Политика роста массового производства предметов потребления была основана на предположении того, что западные культур­ные Ценности и образ жизни смогут переступить границы всех культурных различий и будут универсально применимы во всем мире. Концепция универсализации, а в пределе своем — идеализации образа архитектуры, нашедшая отражение в интернациональном стиле, со своей стороны, не про­тиворечила развитию и экспансии индустриального общества. Идеи главен­ства логоса и западного господства были хорошо поддержаны индустриаль­ным обществом.

Коллапс модернизма как явления культуры и отречение проектировщика от нормативности модернистской архитектуры можно оценить как резуль­тат резкой трансформации парадигмы индустриального общества, ее пре­вращения, ее метаморфозы. В наиболее продвинутых странах сдвиг от индустрии производственной к производству информации стал расти с бешеной скоростью. И в то время как индустриальное общество находилось на той стадии эволюции, которая оценивалась американским экономистом Уолтом Уильямом Ростоу как передача благ от развитых стран к развивающимся, информационное общество уже прошло начальные фазы своей эко­номической и технологической эволюции. Оно прорвало стены идеологий и тем самым предоставило всему миру как единому целому возможность двигаться вперед в едином ритме.

Производство информации, информационных услуг сопровождает самые различные сферы деятельности: радиовещание и издательское дело, транс­порт и финансовое дело, научные исследования и пищевую промыш­ленность, отдых и сервис. Производство информации отличается незави­симостью от традиционного производства промышленной продукции, оно экономически эффективней производства продукции, так как вырабатывает особый информационный тип добавочной стоимости. К нему относится и каче­ство разнообразия в дизайне вещей и в проектных решениях архитектора.

Постиндустриальное общество генерирует многообразие и потому пред­ставляется Курокаве благоприятным фоном для развития его концепции умножения смыслов. В то время как индустриальное общество решало за­дачу стандартизации и гомогенизации всего, что адресовано массовому по­требителю, не исключая архитектуру и среду, политика информационного общества нацелена на увеличение образов архитектуры. В обществе нового типа каждый человек пытается установить свою идентичность, выделиться на фоне других. Поидимому, будет возникать бессчётное количество осо бенных вещей, индивидуумов, культурных сообществ, и ситуация в архи­тектуре не будет исключением. Опора на различия в архитектуре может послужить порождению все новых смыслов, а новые смыслы, в свою очередь, принесут различия и разнообразие в архитектуру, новый импульс для по­рождения различий.

Курокава выступает в защиту постмодернизма, соединенного с новой высокодифференцированной культурой. Он считает, что большой ошибкой было бы считать состояние мировой культуры (и архитектуры) в нынешний продолжающийся период постмодерна как анархически хаотичное, видеть в этой эпохе лишь черты переходного этапа к чему-то. Напротив, он видит полное совпадение характера эпохи, ее внутренней формы со всеми внешни­ми ее проявлениями. Смысл того и другого, внутреннего и внешнего состо­яния культуры,— сосуществование непохожего. Появление высокодиффе-ренцированной архитектуры, прорыв профессионала к новому методу (суть которого в порождении новых смыслов или проявлении старых) — все это, согласно Курокаве, представляет манифестацию архитектуры информаци­онной эпохи. Новое порождается благодаря почтительному отношению к извлеченным из истории смыслам, или, по терминологии Хайдеггера, благо­даря Sorge, заботливому, осторожному обращению с ними. Порождение но­вого смысла посредством сопряжения различий потребует тонкости и чув­ствительности проектировщика.

Курокава указывает на положительные стороны социально-культурного поворота, уповает на блага, которые дарит общество нового типа. Это воз­можность строить взаимоотношения людей в реальном времени по всему миру — через новые средства связи и коммуникации. Все многообразие стилей жизни, многообразие культур, различные языки благодаря взлету высоких технологий и информационной индустрии архитектор сможет осваивать непосредственно у себя дома или в офисе. Невиданное ускорение коммуникаций и увеличение объема связей позволит ему работать с мультивалентными смыслами, что было невозможно на фоне смысловой одно­мерности экспансии Запада. Трансформация индустриального общества в информационное, перестройка парадигмы общественного устройства сильно повлияли на философские и культурные предпочтения в мире, в осо­бенности на восточном континенте. Как он отмечает в своих текстах конца 1980-х, ослабление влияния Запада, снижение доминирующей роли логоса стали заметными.

Он ссылается на Ролана Барта, который в своей ранней работе «Мифоло­гии» (1956) предсказывал приход века власти значений. Курокава предпола­гает, что информационное общество будет способствовать принципиальным переменам и уповает на возвышение нового мифологического сознания. Со­гласью Барту, если значения будут порождаться через столкновение разли­чий, то мы увидим сдвиг от модернистского типа мышления к иному типу. Сдвиг от «синдигматичности» (то есть синтетичности, единственности зна­чения), от линейности и высокой точности к «парадигматичности» (то есть множественности роящихся близких значений) к нелинейности, латентно- сти. В культуре и искусстве, как и в области их изучения, интерес сместится от исследования и построения денотаций (фактических сообщений) к исследованию коннотаций (дополнительных символических значений)²⁹. Таким образом, Барт выдвигает гипотезу об изменении преобладающего типа зна­чений, о превосходстве коннотативных значений, об усилении мифологи­ческого воздействия коннотаций.

Как известно из семиотических исследований, «коннотативные смыслы, активно жидут до тех пор, пока активно живет идеологический контекст, их породивший, и пока мы сами свободно ориентируемся в этом контексте»³⁰, Роль идеологической составляющей остается важной и в эпоху постмодер- низма, но не столько понимание глубинного смысла, сколько переживание постмодернистской ситуации, характера ее влияния на культуру, эстетику, искусство и науку способствует утверждению новой, спонтанной по духу мифологии.

Здесь следует заметить, что повышенное внимание к коннотативным (иначе, символическим) означающим в рамках самой семиотики считалось переходом к изучению социального бессознательного. В этом повороте, безуслов­но, отражена специфика новой эпохи, однако, далеко не гуманная, не такая, какой хотелось бы ее видеть Кисё Курокаве.

Курокаве импонирует точка зрения представителя франкфуртской фи­лософской школы Теодора Адорно, который также настаивает на важности мифологической функции в современном обществе. В работе «Эстетическая теория» (1970) он вводит критически расширенное понятие «разума, живу­щего по принципу гармонии». Он высказывает неудовлетворенность фор­мально-логическим мышлением и предрекает, что печально известные дуализм и бинарные оппозиции, рожденные западной метафизикой, будут пе­рестроены с помощью гармоничного разума. Он надеется, что в этом случае усилится рефлексия, уйдут в прошлое стереотипные мысленные клише, ко­торые рождены массовой «индустрией культуры» и стандартизацией отно­шений в монополистическом «управляемом обществе».

Рационалистическое понимание мира и связанные с ним утопии и мифы стали терять свое господство на изломе 1960-х. Однако в наши дни филосо­фам приходится признать, что на фоне сложных изменений в обществе миф возвращается. Напомним, что и Жак Деррида рассматривал миф как логику нелинейности и считал, что она необходима современному обществу. В ди­намике культуры такие ситуации возникают, как известно, на фоне процес­сов, подрывающих прежнюю, привычную систему ценностей.

Оптимистический тон теоретических заметок Курокавы в конце 1980-х вполне оправдан. Однако в начале XXI века мы наблюдаем не только плюсы информационного общества, с его системой ценностей и менталитетом, стремительным продвижением в сторону глобализации, но хорошо представ­ляем его отпугивающие черты. После критики информационного общества, предпринятой в конце 1990-х рядом культурологов, в том числе философом Полем Вирилио, социологом Ульрихом Беком, размышления Курокавы о благоприобретенных ценностях этого общества, относящиеся к концу 1980-х, покажутся нам и, возможно, ему самому, неполными.

На фоне представленной картины перемен Курокава выдвигает жесткие требования к самой архитектуре. По его мнению, архитектор в эпоху гос­подства плюрализма обязан пересмотреть привычное отношение к технике перспективных построений. Он видит в ней воплощение формально-логи­ческого метода и подвергает сокрушительной критике. Снова, как и в годы его приверженности к теории метаболизма, выказывает свое отрицательное отношение к методу европейского архитектора. Он солидарен с современ­ным взглядом на идеологию модернизма как на продолжение объективист­ских научных концепций Галилея, Ньютона, Декарта и полагает, что в тех­нике вычерчивания перспективы, используемой в архитектуре и других визуальных искусствах, главенствует объективистский принцип идентично­сти, в котором заключена объективистская, универсальная точка зрения на мир, состоящая в том, что мир одинаков для всех людей. Он пишет: «Пер­спективное изображение, отражающее весь мир с единственной точки на­блюдения, подобно голове Медузы, которая превращает в камень всех, кто посмотрел на нее. В перспективном изображении не только сам наблюдатель элиминирован из картины, но все, что позади плоскости его наблюдения, отброшено» ³¹. Курокава считает, что сегодня архитектору следует отказаться от постро­ения перспективы с одной точки наблюдения и научиться передвигать точ­ку наблюдения так, чтобы раскрывались взаимосвязи вещей. И еще: необхо­димо, по-видимому, изобрести точку наблюдения, из которой можно видеть людей как бы со стороны самих вещей.

Он утверждает, что современный человек находится в сильной зависимо­сти от зрительного восприятия, от своих представлений о мире, он воспитан на визуальной культуре и никогда не поймет, к примеру, почему предста­вители «примитивных» племен не прикрывают тело одеждой. Человек из племени на такой вопрос ответит: «Лицо — вот все мое тело». Курокава до­казывает здесь, что символическое видение мира не совпадает с представле­ниями, построенными на визуальности. Он настаивает на том, что и образ архитектуры, открытый и выращенный лишь с помощью разума, построен-ный исключительно на предпочтении визуальности как таковой, на размерах и пропорциях, выверенных научными методами,— это на самом деле не бо­лее чем один из возможных ее образов, неполный и временный, в ризомопо-добной неисчерпаемости архитектурных образов.

Напомним, что стремление к неисчерпаемости в языке искусства теоретик постмодернизма Лиотар называл одним из главных признаков постсовре­менной ситуации. К свойствам объектов постмодернистского искусства он относил еще прагматичность, антииерархичность, дробность, стремление к дифференциации, к гетерогенности ⁵².

Курокава не сомневается в том, что архитектура информационного обще­ства уйдет от парадигмы симметрии к парадигме асимметрии, от закрыто­сти к открытости, от идеи целого к идее части, от структурирования к де­конструкции, от идеи центральности к идее отсутствия центра. Ее целью станет отражение свободы и уникальности всех представителей человече­ства, создание симбиозных соединений различных культур, духовное обога­щение общества, построенного по типу плюралистичности.