Революция на сцене. «Карл IX»

Когда «Карл Девятый» наконец появился на сцене, колоссальный успех превзошёл все ожидания; публика с восторгом подхватывала многочисленные намеки на политические обстоятельства, например фразы против гнета и злоупотреблений властей. 33 первых представления дали небывалый для того времени сбор в 128 тыс. франков…

Мари-Жозеф Шенье очень долго добивался разрешения на постановку трагедии. Не ограничиваясь листовками и памфлетами, он писал обращения в театр, обвиняя «Камеди Франсез» в том, что «театр непригоден для людей и граждан», обращался Шенье и в Собрание с просьбой о поддержке. Все это вызвало интерес к произведению еще до того, как пьеса была поставлена, тем более что сюжет перекликался с актуальными на тот момент темами - Шенье изображал избиение гугенотов в знаменитую Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года как плод интриг придворной клики и разоблачал фанатизм католического духовенства и деспотизм королевской власти. Автор трактовал эгоистическую фигуру Карла как символ дурного монарха, не считающегося с интересами своих подданных, в противовес этому королю Шенье выдвигал образ преданного народу и готового защищать его интересы Генриха Наваррского.

19 сентября 1789 года в зале «Камеди Франсез» поднялся шум и крики – зрители требовали постановки «Карла Девятого». Актер Флери ответил, что театр рад удовлетворить желания своих зрителей, но разрешения на постановку не получено и актеры не приступали к репетициям этой пьесы. Такой ответ окончательно разозлил зал, в результате яростного спора было принято решение, что актеры обратятся за разрешением на постановку к городским властям.

Мэр Парижа Байи принял делегацию, но не решился самолично решать этот вопрос, передав его на рассмотрение Коммуны Парижа, а затем дело перешло в Собрание. Неизвестно, сколько времени понадобилось бы для принятия решения, но 26 августа 1789 года Собранием была принята «Декларация прав человека и гражданина», в соответствии с основными положениями которой театральные монополии были уничтожены как феодальный пережиток. В связи с угрозой конкуренции «Камеди Франсез» рисковал утратить зрителей, поэтому даже негативно настроенным к пьесе актерам пришлось смириться с ее постановкой.

День 4 ноября 1789 года стал историческим.

Когда Тальма произнес устами Карла следующие стихи:

«Я предал отечество, честь и законы поправ, И громы немедля убьют нарушителя прав,—

Мирабо, сидевший в ложе, первый подал знак к рукоплесканиям.

Рассказывают, что находившийся в зале Дантон сказал: « Если “Фигаро” убил знать, “Карл Девятый” убьет монархию».²

Несмотря на то, что аристократы бойкотировали спектакли “Карл Девятый” неизменно делал большие сборы. В реакционных газетах, появились протесты против трагедии, но оппозиция была беспомощна - зрители неустанно наполняли театр.

За кулисами

За кулисами тем временем шла борьба двух лагерей. С одной стороны, выступала группа, во главе которой находились Тальма, Дюгазон и г-жа Вестрис, сюда же входили комик Гранмениль и Жак Граммон. На стороне аристократов, было руководящее ядро труппы: Моле, Флери, Ноде, Сен-При, г-жи Конта, Рокур, Жоли.

Борьба настолько обострилась, что в конце 1789 года делегация актеров отправилась к Байи для выяснения взаимоотношений между театром и городскими властями.

В мемуарах Флери мы находим следующее замечание: “Надо сознаться, что мы были весьма унижены необходимостью идти в городское управление. Мы, собственные актеры короля, мы вызваны к мэру города. Мы никак не могли освоиться с сочетанием понятий театра и городского управления”.²

В результате переговоров было решено, что «Камеди Франсез» переименовывается в “Театр нации”, но актеры сохраняли за собой звание “собственных актеров короля”.

Несмотря на то, что «Карл Девятый» шел с неизменным успехом, после тридцать третьего спектакля пьеса была запрещена. Публика требовала возобновления пьесы, с тем же требованием от имени депутатов Прованса выступил и Мирабо, на что Ноде от имени театра ответил, что мадам Вестрис больна и не может играть. Неизвестно, как была бы принята эта отговорка, потому что вперед выступил Тальма и заявил, что мадам Вестрис действительно больна, но она «предоставит публике доказательство своего патриотизма». Через два дня спектакль состоялся. Мадам Вестрис играла Катерину Медичи, а Жак Граммон прочел роль кардинала Лотарингского. Победа была одержана, но история с «Карлом Девятым» на этом не закончилась.

Поступок Тальма вызвал настоящие гонения на него. Распространялись слухи, что актер в корыстных целях организовал демонстрацию марсельских патриотов, возглавляемых Мирабо. Реакционная печать подхватила эту ложь.

Тогда Тальма решил обратиться к Мирабо со следующим письмом: (^{здесь и далее – цитаты из «Красные и черные»)}

“Сударь, я прибегаю к вашему великодушию, чтобы оправдаться в тех клеветнических обвинениях, которые стараются возвести на меня враги. Согласно их утверждению, не вы требовали постановки “Карла IX”, а я сам интриговал, чтобы вынудить своих товарищей возобновить представление этой пьесы. Продажные писаки публично заявляют то, что подсказывает им злоба”.

На что Мирабо ответил:

«Разумеется, сударь, вы можете утверждать, что я требовал “Карла Девятого” от имени провансальских депутатов, что именно я настаивал на этом представлении. Вы можете это утверждать, потому что это правда, — и правда, которой я горжусь».

Переписка стала достоянием общественности и на «Камеди Франсез» щедро посыпались статьи, памфлеты и брошюры с нападками на театр, где упрекали актеров в негражданственности и преступлениях против нации. Театр тоже выпустил несколько листовок в свое оправдание, но они были слабо аргументированы и большого успеха не имели.

От Тальма решили избавиться, обвинив его в заговоре против театра, инициативу взял на себя Флери.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и сказать, что как раз в это время был проведен декрет о признании прав актеров.