271

Трещевский Ю.И., Трещевская Н.Ю.

МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ЭКОНОМИКИ, УПРАВЛЕНИЯ И ФИНАНСОВ

Воронеж – 2009

УДК 330 (075.8)

ББК 65.6

Т 668

Под редакцией докт. экон. наук, профессора Ю.И. Трещевского

Рецензенты:

заслуженный экономист РФ, докт. экон. наук, профессор Б.Г. Преображенский

заслуженный деятель науки, докт. экон. наук, профессор И.Е. Рисин

Трещевский Ю.И. Методология исследования экономики, управления и финансов / Ю.И. Трещевский, Н.Ю. Трещевская / под ред. докт. экон. наук, профессора Ю.И. Трещевского. Воронеж,… 2009…

ISBN

Мысль о создании достаточно простой по форме изложения монографии появилась у авторов в результате общения с молодыми исследователями, занимающимися проблемами экономики, управления, финансов, которое выявило определенные изъяны в их методологической подготовке. Зачастую авторы достаточно вольно трактуют фундаментальные экономические категории, мало внимания уделяют осмыслению цитируемых источников, не всегда последовательно и аргументировано доказывают собственные выводы. Все представленные в работе материалы посвящены проблемам, с которыми приходится сталкиваться молодым ученым в процессе как собственно исследований, так и изложения их результатов.

В работе нашли отражение вопросы классификации и практического применения различных методологий; конкретных методов исследования: анализа, синтеза, индукции, дедукции, абдукции; сделана попытка систематизировать представления об экономических явлениях, их сущности, содержании, формах; рассмотрены различия между причинно-следственными, факторными, функциональными связями. В последнем разделе рассмотрен в категориальном плане один из наиболее часто встречающихся в экономической литературе терминов – «эффективность», показана сложность и неоднозначность его трактовки.

Работа адресована прежде всего аспирантам, соискателям, магистрантам, другим начинающим исследователям экономических, управленческих процессов. Работа может представлять интерес также для ученых со стажем, во всяком случае, как повод для размышлений.

СОДЕРЖАНИЕ

1. СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЙ В ЭКОНОМИКЕ, УПРАВЛЕНИИ И ФИНАНСАХ…………

1.1 Методология как способ получения и структуризации знаний…..

1.2 Классификация методологий по признаку источника знания. Позитивизм…………………………………………………………………………………

1.3 Структурализм в исследованиях экономики, управления и финансов..

1.4 Диалектическая методология исследования экономики и управления……………………………………………………………………………..

2 ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЙ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИКИ, УПРАВЛЕНИЯ, ФИНАНСОВ…………………………………………..

2.1 Происхождение и содержание проблем исследования……….

2.2 Гипотезы исследования…………………………………………

2.3 Основные принципы экономических исследований……………

3 МЕТОДЫ НАУЧНОГО АБСТРАГИРОВАНИЯ…………………..

3.1 Научные абстракции, экономические категории и законы…….

3.2 Индукция в экономических исследованиях………………..

3.3 Дедукция……………………………………………………..

3.4 Применение абдукции в научных исследованиях ……………

4 ЭМПИРИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ…………….

4.1 Наблюдение как метод познания…………………………….

4.2 Эксперимент как особая форма исследования экономических явлений……………………………………………………………………..

4.3 Историко-генетический метод познания………………………..

5 ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ……………….

5.1 Анализ……………………………………………………………..

5.2 Синтез и системность в экономических исследованиях………

5.3 Эвристический метод и его инструменты…………………..

6 ПРЕДМЕТ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ………….

6.1 Предмет экономических исследований как система…………..

6.2 Параметры порядка социально-экономических систем……….

7 ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ………………………………………..

7.1 Соотношение сущности и явления в экономике………………

7.2 Содержание и формы экономических явлений и процессов……..

7.3 Противоречия в экономических системах………………………..

7.4 Формы связей в социально-экономических системах……………

8 ЭФФЕКТИВНОСТЬ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОРГАНИЗАЦИЙ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ УПРАВЛЕНИЯ ИМИ………………………………..

8.1 Сущность и содержание эффективности функционирования и эффективности управления ……………………………………………………..

8.2 Эффективность управления коммерческой организацией в условиях динамичной внешней среды…………………………………………..

8.3 Критерии эффективности управления организацией…………….

1. СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЙ В ЭКОНОМИКЕ, УПРАВЛЕНИИ И ФИНАНСАХ

1.1 Методология как способ получения и структуризации знаний

Методологию принято рассматривать преимущественно в двух аспектах:

- как совокупность приемов исследования, применяемых в какой-либо науке;

- учение о методе научного познания и преобразования мира ¹.

При внешнем различии этих аспектов они содержат в себе родовой признак – метод, как основа научного знания. В широком смысле слова под методом часто понимается упорядоченный и организованный способ деятельности, направленный на достижение определенной практической или теоретической цели ². Фактически автор говорит о технологической части метода или методологии.

В широком смысле метод и методология совпадают. Так, у Г. Гегеля «Метод должен быть …признан неограниченно всеобщим, внутренним и внешним способом и совершенно бесконечной силой, которой никакой объект, поскольку он представлен как внешний объект, отдаленный от разума и независимый от него, не может оказать сопротивление, не может иметь другой природы по отношению к методу и не быть проникнут им» ³.

Ю. Хаустов, П. Канапухин пишут, что понятие «методология» имеет два основных значения – узкое и широкое. В узком смысле слова – методология это учение о способах научного исследования. В более широком она «Охватывает изучение структуры научного знания вообще, места и роли в нем различных форм познания и построения различных систем научного знания. Это своеобразный способ, которым устанавливается отношение между теорией и практикой» ⁴.

Обратим внимание на важный аспект, подчеркнутый авторами – методология оказывает влияние на выбор вопросов, которые призвана решить теория, их иерархию, интерпретацию, предлагаемые решения, охватывает принципы, регулярно применяемые при формулировке и обосновании экономических теорий ⁵.

Иначе говоря, методология в широком смысле слова априорна, независима от конкретного объекта исследования, напротив, сам объект, начиная с его обозначения и заканчивая выводами о его состоянии, производен, зависим от применяемой методологии.

Итак, методологию в первом приближении можно определить как форму познания и самопознания.

Методология включает в себя три достаточно выраженных аспекта:

- мировоззренческий;

- когнитивный;

- технологический.

Мировоззренческий аспект влияет на саму постановку проблемы исследования и интерпретацию результатов.

Н. Макашева отмечает, что методология объединяет как методы, обычно используемые некоей школой мысли, так и взгляд на мир, который их объединяет ⁶.

К. Маркс пишет: «Мой диалектический метод по своей основе не только отличается от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» ⁷.

Невозможно получить результат, не вписывающийся в определенную мировоззренческую систему. Мировоззрение порождает импульс – субъективную идею ⁸. «Импульс имеет…определенность – снять свою собственную субъективность, превратить свою еще абстрактную реальность в конкретную и наполнить ее содержанием мира, который предположен субъективностью импульса» ⁹.

Методология, метод в широком смысле слова, представляют собой единство объективного и субъективного. Исследования всегда являются процессом субъективным и объективизируются в результатах, соответствующих определенной методологии.

Источником импульса в экономических и управленческих исследованиях является экономический интерес. Его содержание достаточно широко, но роль – именно в инициировании импульса. Ф. Энгельс отмечал данную особенность экономических исследований, указывая, что если бы математические аксиомы задевали интересы людей, то они подвергались бы опровержению.

Надо обратить внимание на то, что объективизированные результаты исследования могут противоречить исходному мировоззрению автора и даже его авторской интерпретации – например, исследования явно выраженного приверженца монархии и феодализма Ф. Кенэ в области воспроизводства общественного капитала, производительного труда и чистого продукта. Единственный производительный класс, в соответствии с его воззрениями, – крестьяне. Они производят прибавочный продукт. Роль класса собственников (землевладельцев, включая короля) интересы которого пытался отстаивать Ф. Кенэ, сводится к предоставлению земли в пользование производительному классу. Это – базовая функция класса собственников, однако она не связана с реальными производственными действиями. В итоге доход класса собственников – рента, оказался результатом перераспределения. Это позволило К. Марксу трактовать взгляды Ф. Кенэ как одну из теорий прибавочной стоимости. Субъективно отстаивая интересы класса феодалов, Ф. Кенэ объективно показал его общественную бесполезность и эксплуататорское происхождение его доходов.

Когнитивный аспект методологии представляет собой осознанное применение определенного мировоззрения и объясняет происхождение того или иного мировоззренческого аспекта методологии.

Например, для характеристики содержания методологии в широком смысле слова не важно, что «первично» - материя или сознание, важно, что она основана на некотором априорном представлении о взаимоотношении субъекта и объекта изучения. Само представление формируется в результате следования определенным традициям изучения экономических и управленческих процессов. Традиции могут приниматься безоговорочно и тогда возникают эпигонские теоретические конструкции. Традиции могут формировать общие контуры методологии, на основе чего возникают школы и направления в экономических и управленческих науках. Исследования могут проводиться на основе традиций различных школ и направлений, в этом случае возникают новые, синтетические, складывается новое мировоззрение. Это происходит при синтезе совместимых элементов методологии, в противном случае возникают эклектические концепции, теории, лишенные единства и доказательности.

Так, когнитивной основой марксизма явились взгляды А. Смита, Г. Гегеля, Ж. Мелье, Ж. Руссо, Г. Бабефа (Ф. Ноэля). Понятно, что взгляды, скажем, идеалиста Г. Гегеля и прагматика Г. Бабефа плохо совместимы. Итог – появление внутренне противоречивой марксистской доктрины, основанной на классической философии и утопическом социализме. Но это не относится к главному произведению К. Маркса – «Капиталу», логически выдержанному произведению, раскрывающему систему категорий политической экономии. В основе произведения – две логически связанные системы исследования социально-экономических процессов – классическая политэкономия и диалектика Г. Гегеля.

Характеризуя методологию с технологической стороны, Р. Декарт определяет ее как совокупность точных и простых правил, строгое соблюдение которых препятствует принятию ложного за истинное и, без лишней траты умственных сил, способствует познанию того, что доступно уму ¹⁰.

В качестве основных требований к применяемому методу Р. Декарт выделял следующие:

1) Начинать с простого и очевидного.

2) Путем дедукции получать из простого более сложное.

3) В процессе рассуждений не упускать ни единого звена, т.е. сохранять непрерывность цепи умозаключений.

Считается, что такие требования относятся в первую очередь к математическим методам познания, в которых теоремы логически выводятся из аксиом, которые считаются самоочевидными истинами ¹¹. Однако, в науках об обществе применение этих правил не менее важно. Например, применительно к первому правилу, можно отметить, что К. Маркс начинает «Капитал» с очевидного утверждения: «Богатство общества, в котором господствует капиталистический способ производства, выступает как «огромное скопление товаров», а отдельный товар – как элементарная форма этого богатства» ¹².

Аристотель начинает «Никомахову этику» со слов: «Всякое искусство и всякое учение, а равным образом поступок и сознательный выбор, как принято считать, стремятся к определенному благу» ¹³. Стремление к благу – это простое и самоочевидное, по мнению Аристотеля, общественное явление.

Естественен следующий ход мыслей – определение сущности блага. Исходная категория должна быть развернута в систему без пропуска промежуточных суждений. Поэтому, следующий тезис Аристотеля – благо – это то, к чему все стремится. Аристотель, как видим, получил тавтологию, т.е. утверждение, верное по определению ¹⁴.

Дальнейшее предполагает использование еще одной очевидности – целей много, так как много «действий, искусств и наук». У врачевания – это здоровье, у судостроения – судно, у военачальника – победа, у хозяйствования – богатство ¹⁵.

Явно возникает неопределенность, порожденная двумя очевидными тезисами. Это требует пояснения, продолжения цепи рассуждений от первого тезиса ко второму. Аристотель заполняет разрыв в цепи рассуждений следующим образом: «Если же у того, что делаем…существует некая цель, желанная нам сама по себе, причем остальные цели желанны ради нее и не все цели мы избираем … ради иной цели (ибо так мы уйдем в бесконечность, а значит наше стремление бессмысленно и тщетно), то ясно, что цель эта есть собственно благо…, т.е. наивысшее благо ¹⁶.

В результате рассуждений мы подошли к новой очевидности – существует не только много целей у одного субъекта, но и множество субъектов, а также общественных систем, которые они образуют. Поэтому требуется новая, дополняющая аксиома – тезис, не выводимый из предыдущих. У Аристотеля – это аксиома о доминировании интересов общества над личными интересами: «Даже если для одного человека благом является то же самое, что для государства, более важным и более полным представляется все-таки благо государства, достижение его и сохранение. Желанно, разумеется, и благо одного человека, но прекраснее и божественнее благо народа и государств» ¹⁷.

Всего три логических перехода позволили подойти от простого и очевидного тезиса к проблеме чрезвычайной сложности, которая изучается на протяжении нескольких тысячелетий – соотношению личных и общественных интересов.

Это выводит на особенность методологии исследования экономических, управленческих, финансовых и вообще общественных наук – неизбежность обсуждения точек зрения других исследователей в явном или неявном виде. В иных отраслях знания это не всегда обязательно.

В связи с приведенными выше рассуждениями методологию можно определить как многоуровневую систему получения, конвертации и изложения знаний о каком-либо объекте.

1.2 Классификация методологий по признаку источника знания. Позитивизм.

Классификация методологий призвана сделать наш выбор подходов к исследованию экономических и управленческих процессов осознанным. Это позволит избежать некоторых противоречий в проведении исследований и интерпретации результатов.

Можно классифицировать любое сложное явление с точки зрения, отражающей любой его существенный элемент или любую существенную связь между элементами.

С точки зрения источника знания можно выделить три основных методологии: позитивизм, структурализм и диалектика.

При использовании позитивистской методологии в качестве главного источника знания выступает реальность, которая дана человеку со всей очевидностью и поддается проверке применением эмпирических или логических приемов.

Философские основы позитивизма заложили Фр. Бэкон, Т. Гоббс, Дж. Локк, Дж. Беркли, О. Конт.

Ф. Бэкон считал, что в исследовании необходимо придерживаться трех основных правил:

- следует исходить из экспериментальных данных;

- обработка данных должна осуществляться по цепочке: факты – чувства – мысли;

- основной метод формирования выводов – индуктивный, при котором постижение некоторого правила, закона происходит посредством восхождения от единичного к единичному же.

В дополнение к правилам Ф. Бэкона отметим, что методология позитивизма неизбежно приводит к функционализму, как противоположности, а не продолжению детерминизма. Применение метода в принципе не позволяет выявить причинно-следственные связи. Это достаточно определенно декларировал О. Конт. Научные законы у него представляют собой лишь определенные последовательности явлений, данные субъекту в его опыте, поэтому исследователь способен установить, как происходят процессы, но не почему они происходят.

Начало применения «правил Бэкона» к экономическим исследованиям связывают с именами И. Бентама и Дж. С. Милля.

Надо отметить два интересных парадокса в методологии Дж. С. Милля. Во-первых, Дж. С. Милль декларировал необходимость выявления причинно-следственных связей на основе индукции, как основного метода исследования. Он полагал, что если тщательно провести наблюдение, а затем сопоставить взаимозависимости явлений, то всегда можно выявить причинно-следственные связи и установить научные законы. Вывод парадоксален, т.к. выявление причинно-следственных связей на основе только наблюдения невозможно. В этом случае надо согласиться с Ф. Бэконом и О. Контом.

Второй парадокс – введение в экономику понятия «должно» при использовании позитивистской методологии. Само по себе «долженствование» в экономику и управление введено достаточно давно – оно присутствует уже у Ксенофонта, Платона, Аристотеля. Но «долженствование» не может быть установлено посредством наблюдения и обработки его результатов средствами, допустимыми в рамках позитивистской методологии. Этические элементы допустимы в рамках диалектического метода, поскольку они априорны. Понимая противоречивость своего утверждения, Дж. С. Милль нашел выход в новом утверждении о синтезе науки и искусства, указав, что все моральные науки, в том числе и политическая экономия, являются не только науками, но и искусствами. В этом смысле Дж. С. Милль не последователен – строго следуя позитивизму, надо признать правомерность утверждения Ф. Бэкона, Д. Юма, О. Конта и других позитивистов, что причинение непознаваемо. Придание экономике своеобразного статуса «искусства» делает сомнительным научную ценность результатов экономических исследований.

Способ определения истинности выводов исследования должен соответствовать исходному источнику. Проверить правильность вывода при применении позитивистской методологии – значит соотнести его с действительностью. Выражение «практика – критерий истины» скорее относится именно к позитивистской методологии, чем к диалектической (как утверждал К. Маркс).

Представляет интерес своеобразный синтез позитивистской и диалектической методологии в экономических исследованиях А. Маршаллом. А. Маршалл полагал, что все науки изучают причинно-следственные связи. Критерий истинности трактуется позитивистски. Для установления истины проводится наблюдение определенных фактов, измеряются и фиксируются некоторые величины, используются данные общепринятой статистики. А. Маршалл не обосновал возможность выявления причинно-следственных связей посредством обобщения данных статистики, в итоге получились все те же факторные или функциональные связи. Не случайно ему пришлось отказаться от изучения глубинных категорий, таких как стоимость, и перейти к описанию цен, их динамики, воздействующих факторов.

В. Канке полагает, что позитивистская методология в экономических исследованиях может быть реализована следующим образом ¹⁸.

1) Исходя из фактических данных, следует, руководствуясь индуктивным методом и вероятностной логикой, выдвинуть ряд гипотез. Наиболее релевантными должны быть признаны те из них, которые подтверждаются большим числом фактов.

2) Необходимо провести ревизию используемых в экономической теории терминов. Те из них, которые невозможно свести к определенности фактов, должны быть исключены из теории.

3) Необходим отказ от интроспекции, как проявления отжившего свой век психологизма.

4) Необходимо признать институт экономических ценностей, избегая тем самым натуралистической ошибки.

5) Надо попытаться тщательно обосновать вопрос об экономической истине.

Если обобщить сказанное, то надо начать формирование экономической теории с самого начала.

К достоинствам и одновременно слабостям современного позитивизма следует отнести использование развитого аппарата, в том числе математического.

Достаточно точным представляется определение конкретного инструментария в рамках позитивистской методологии, приведенное Ю. Хаустовым и П. Канапухиным:

- инструментализм, т.е. сведение научных понятий к функциям инструментов анализа;

- операционализм или операционный анализ, т.е. определение научных понятий через описание операций, производимых с данными понятиями;

- экспликация, т.е. описание явлений посредством использования формализованных математических методов и моделей;

- ситуационный анализ, т.е. анализ конкретных ситуаций (своеобразные «полевые исследования») ¹⁹.

Развитый инструментарий является достоинством позитивизма, поскольку позволяет различным образом интерпретировать и систематизировать факты, использовать разнообразные инструменты исследования. С другой стороны именно это ограничивает его применение в науках с развитой, сложной и противоречивой системой отношений, мало поддающейся формализации.

Это заметно на рекомендациях по применению конкретного инструментария в рамках позитивистской методологии, предложенных В. Канке. Автор выдвинул следующие тезисы, позволяющие эффективно реализовать неопозитивистскую методологию в современных экономических исследованиях ²⁰.

А) Необходима тщательная обработка имеющихся данных посредством формирования временных рядов и использования регрессионного анализа. Сочетание этих двух типов анализа позволяет выделить две совокупности – независимых и зависимых друг от друга переменных и осуществить тем или иным способом экстраполяцию тенденций, имевших место в прошлом, на будущее.

Отметим, что использование регрессионного анализа позволяет вычленить только взаимосвязанные, а не взаимозависимые в экономическом смысле величины. Взаимосвязанные величины, как правило, зависят от некоторой третьей величины, которая при непосредственном наблюдении не учитывается. Например, коэффициент автономии и коэффициент финансового рычага взаимосвязаны, но их величина зависит от величины собственного и привлеченного капитала. Если установлена эта зависимость, а она существует по определению (известная посылка в математических доказательствах), то нет необходимости в применении регрессионного анализа. Если установлена связь между указанными коэффициентами, то единственный вывод, который можно сделать в практических целях – один из показателей в системе оценок – лишний. Напротив, знание содержания коэффициентов в данном случае позволяет обойтись и без регрессионного анализа.

Правомерность распространения результатов регрессионного анализа на иную совокупность объектов не может быть строго доказана в рамках позитивистской методологии. Практическое применение различных моделей, построенных на регрессионном анализе, показывает различающиеся и даже противоположные результаты применительно к одним и тем же объектам.

Б) Экономисту-неопозитивисту пришлось бы разъяснять вопрос об экономической истине, например, таким образом. Экономические прогнозы учитывают ценности людей. О них судят по достигнутым результатам, которые в очередной раз изучаются статистикой. В отличие от неосуществленных реализованные ценности непременно проецируются на области фактов. Иначе говоря, факты и ценности не противостоят друг другу, а являются формами одного и того же. Факты – это ценности, перешедшие из потенции в действительность. Таким образом, неопозитивист избегает обвинений в натурализме, в непризнании статуса ценностей.

В качестве комментария отметим, что ценность априорна и неизбежно содержит в себе этический элемент. Факты, во-первых, апостериорны; во-вторых, безразличны к этической составляющей, отражают как достижение ценностей, так и их отрицание.

Так, точка равновесия, образованная пересечением кривых спроса и предложения, не заключает в себе ценности или какой-либо другой этической категории. В отличие от нее стоимость, по крайней мере, в диалектике Аристотеля, категория, производная именно от этической категории «справедливость».

В) Неопозитивист спокойно встретит возражения его оппонентов, указывающих на вероятностный характер прогнозов и неточность, известную «расплывчатость» регистрируемых фактов. Он имеет возможность аргументировать от имени теории вероятности: наш мир вероятностен и с этим следует считаться.

Необходимо отметить, что мир, конечно вероятностен, но не только. Мир еще и каузален. Учет вероятности в чистом виде не позволяет предложить инструментарий решения экономических и социальных проблем, адекватный конкретным условиям.

М. Фридмен в известной степени развил мысль о позитивной науке, которой противостоят в исследованиях нормативная теория и искусство достижения поставленных целей ²¹. Конечно, М. Фридмен не делает выводов о необходимости дескриптивизма. Однако, ранжирует экономические науки по двум уровням – на первом, исходном, уровне – позитивная экономическая теория, на втором – экономическая политика, относящаяся к нормативным наукам ²². В этом, в принципе, нет ничего логически противоречивого. Можно применять различные классификации в зависимости от потребностей научного исследования. Однако, затем М. Фридмен утверждает, что между политическими, т.е. нормативными выводами и выводами позитивной экономической науки нет однозначного соответствия, иначе не было бы необходимости в нормативной науке ²³. М. Фридмен в итоге пришел к внутренне противоречивому выводу – с одной стороны – позитивная наука самодостаточна, с другой – необходима новая наука для интерпретации полученных выводов.

Интересный аргумент против методологии позитивизма высказал Ф. Бастиа: «В области экономических явлений всякое действие, привычка, постановление, закон порождает не только какое-нибудь одно, но целый ряд следствий. Из них только одно первое непосредственно обнаруживается в одно время с причиной, его вызвавшей, – его видно. Остальные открываются последовательно, одно за другим – их не видно, и хорошо еще, если можно предвидеть их» ²⁴. Опровергая тезис о целесообразности повышения государственных расходов и, соответственно, роста налогообложения, он сравнивает их действие с битьем стекол и доказательством того, что это выгодно для общества, поскольку поощряет национальное производство: «Если предположить, что, что надо истратить 6 фр. для починки стекла и что этим хотят сказать, что благодаря этому случаю стекольная промышленность получила 6 фр. и что на эти 6 фр. ей оказано поощрение, то я буду вполне согласен с этим рассуждением, не буду оспаривать его, ибо оно совершенно правильно…Это то, что видно. Но если путем рассуждения придут…к заключению, что хорошо, коли бьются стекла, поскольку это усиливает обращение денег, а следовательно, служит поощрением промышленности вообще, то я воскликну: «Стойте! Ваша теория не идет дальше того, что видно, и не хочет знать того, что не видно». А не видно того, что если наш буржуа истратили 6 фр. на какую-нибудь вещь, то он не может истратить их на другую» ²⁵.

Отметим проблемы, возникающие при использовании позитивизма для исследования экономических и управленческих процессов и явлений:

- невозможность обращения к категориям высокого порядка, поскольку они не наблюдаемы и требуют многократных переходов по уровням абстракции;

- сложность проверки истинности выводов из-за невозможности использовать дедукцию, поскольку общее также не наблюдаемо;

- невозможность использовать оценочные категории, относящиеся к системе отношений в сфере экономики и управления, поскольку опытным путем нельзя установить нормативные позиции, определить, что такое «ценность», что «должно быть», что следует «улучшить». Особенно заметно данное ограничение в отношении управленческих концепций, которые в целом ориентированы именно на нормативные позиции.

Сказанное не означает, что позитивизм как методология, несостоятелен. Не всякое исследование требует теоретических выводов на высоком уровне абстракции. Позитивизм располагает достаточно инструментарием для наблюдения, описания экономических явлений, формулирования выводов на практическом уровне.

Эти достоинства методологии продемонстрировали в наиболее явном виде представители исторической школы (Германия, ХХI – начало ХХ века) ²⁶. Среди представителей ранней (старой) школы – Б. Гильдебрандт, В. Рошер, К. Книс. В. Рошер считал, что предметом исследования экономических наук является история экономического развития. Б. Гильдебрандт высказался за изучение процессов экономического развития наций. К. Книс достаточно четко сформулировал идею неспособности экономической науки сделать адекватные обобщения в области экономических процессов, поэтому задача исследователей заключается в описании их возникновения и развития.

Впоследствии Г. Шмоллер сформулировал следующие основные положения применяемой им методологии, которую он считал исторической, что в принципе верно. Она по сути источника знаний и способов верификации выводов относится к методологии позитивистского типа:

- необходимо отказаться от абстрактных положений, не дающих возможности плодотворного развития экономической науки;

- отказ от теоретических обобщений и абстракций связан не с их принципиальной неверностью или бесполезностью, а с недостатком фактических данных;

- экономическая наука находится на определенном этапе развития – «эмпирическом», на котором необходимо тщательным образом собирать и анализировать факты и статистические данные.

Л. Брентано считал, что точное описание даже самых скромных явлений экономической жизни имеет несравненно большую научную ценность, чем остроумнейшие дедукции, вытекающие из эгоизма.

Полагаем, что следует присоединиться к мнению сторонников исторической школы в той части, которая касается необходимости описания и систематизации фактов, не исключая при этом целесообразности более глубоких теоретических исследований.

1.3 Структурализм в исследованиях экономики, управления и финансов

Философский словарь под ред. И.Т. Фролова определяет структурализм как конкретно-научную методологическую ориентацию, выдвигающую в качестве задачи научного исследования выявление структуры объекта. Для структурализма характерны:

- углубленное внимание к описанию актуального состояния исследуемых объектов;

- выявление внутренне присущих объектам свойств;

- стремление к четкому различению исследуемых объектов и исследовательских средств;

- отказ от приоритета изолированных фактов и фиксирование отношений между фактами или элементами изучаемой системы ²⁷.

При изучении объекта структурализм предполагает движение от первичной организации наблюдаемых фактов в рамках исследовательской задачи к выявлению и описанию внутренней структуры объекта или его иерархии и взаимосвязей между элементами каждого уровня. На основе этого создается теоретическая модель и ее интерпретация в исследуемом материале ²⁸.

Ю. Хаустов, П. Канапухин пишут, что структуралистский подход ²⁹, представляет собой методологическое направление, делающее акцент на выявлении структуры той или иной системы, т.е. ее внутреннего строения, совокупности отношений между ее элементами. Характерными чертами структуралистской методологии являются:

- стремление к упорядочению элементов;

- приоритет структуры системы над содержанием ее элементов и генезисом;

- понимание объективности явления только через его включение в структуру;

- исключение из системы всего неструктурного как «изнанки системы»;

- особая активность в применении локальных методов, акцентированных на выявлении элементов систем, их комбинаций и иерархии ³⁰.

Авторы отмечают, что «структуралистский подход» (структуралистская методология в нашем понимании, Авт.) может совмещаться с позитивистским, внося в него черты упорядоченности, что позволяет рассматривать его как разновидность современного позитивизма ³¹. Сами авторы воздерживаются от такого отождествления.

Исходя из основных характеристик структуралистской и позитивистской методологии можно, действительно, говорить об их совместимости. В обоих случаях исходным пунктом исследования является некий наблюдаемый объект. Но на этом общность методологических парадигм заканчивается.

Позитивизм принципиально не допускает изучения ненаблюдаемых явлений и процессов. Структурализм предполагает именно такое исследование, поскольку не каждый структурный элемент наблюдаем.

Способы определения правильности результатов в позитивизме и структурализме различны. В позитивизме способ проверки истинности – соответствие теории, выступающей в качестве обобщения фактологического материала, другим фактам экономической действительности – верификация или фальсификация. В структурализме данные способы подтверждения теории не всегда возможны, поскольку многие его результаты представлены в виде моделей, теоретических конструкций.

Отметим, что значение термина «фальсификация» в контексте методологии означает «опровержение». С позиций постпозитивистов (например, К. Поппера) – исходное звено познания – теория, которая принципиально не может быть проверена с помощью верификации. Поскольку верификация теории фактами невозможна, то имеет место фальсификация. Однако, фальсификация может только опровергнуть, но не подтвердить теорию. Поэтому вместо термина «подтверждение» введен термин «подкрепление». Подкрепление теории фактами придает ей не истинность, а только устойчивость. Лучше всего подкрепляются наиболее точные теории ³².

Структурализм совместим не только с позитивизмом, но противоположной последнему диалектикой, для которой факты объективной экономической реальности существенны, но не являются необходимым элементом самого хода доказательства. Они должны присутствовать только на начальном и на заключительном этапах исследования. Приемы структурализма важны как для обобщения эмпирического материала, так и для теоретического исследования.

В области естественных наук качественные изменения часто связаны именно с применением структуралистской методологии. Так, неупорядоченная совокупность химических элементов приобрела вид системы после их представления Д. Менделеевым в виде таблицы.

Один из конкретных методов структурализма – метод бинарных оппозиций широко использовался в диалектических построениях древних. Так, у Ксенофонта бинарные оппозиции: полезное – вредное; ценность – не ценность (как видим, здесь имеет место методологическая недоработка – определение через «не» не корректно); друг – враг; богатство – бедность и др. ³³ В качестве бинарных оппозиций у Ксенофонта выступают и сложные экономические категории, такие как натуральный продукт и деньги. Более того, структурированность понимается им как основа рационального хозяйства и общественного устройства: «На свете нет ничего столь полезного, столь прекрасного, как порядок…А беспорядок – это, по моему, вроде того, как если бы земледелец набросал в амбар вместе и ячмень, и пшеницу, и овощи…» ³⁴.

Совершенно особое значение имеют бинарные оппозиции в даосизме, возникшем из потребности в совершенствования государственного управления. Едва ли не каждый тезис Лао-цзы содержит бинарные оппозиции:

инь – ян;

имя – безымянное;

прекрасное – безобразное;

впереди – позади;

дело – недеяние;

длинное – короткое;

бытие – небытие;

высокое – низкое;

слава – позор ³⁵.

Применение бинарных оппозиций – не просто методический прием, оно во многом определило становление диалектики и ее применение для формирования науки управления. Так, пара «дело – недеяние» положило начало представлениям о необходимости минимальной корректировки естественно протекающих экономических процессов в противовес чрезмерной активности государства. Так, Лао-цзы писал: «Пребывать в недеянии, наставлять без речей – в этом заключается умение владык. Чистый и спокойный, он недвижим; соразмеряется с единым и не колеблется; придерживается «следования» и служит низшим; исполняет должное и не трудит себя напрасно» ³⁶.

Пара «бытие – небытие» легла в основу классической философии. У Г. Гегеля «В своем истинном выражении простая непосредственность есть …чистое бытие. Подобно тому, как чистое знание не должно означать ничего другого, кроме знания, как такового, взятого совершенно абстрактно, так и чистое бытие не должно означать ничего другого, кроме бытия вообще; бытие – и ничего больше, бытие без всякого дальнейшего определения и наполнения» ³⁷.

Бинарные оппозиции структурализма позволили Г. Гегелю сформулировать диалектические тождества. Противоположность абсолютного духа и непосредственного бытия относительна, в процессе познания происходит их отождествление: «Абсолютный дух, оказывающийся конкретной и высшей истиной всякого бытия, познается как свободно отчуждающий себя в конце развития и отпускающий себя, чтобы принять образ непосредственного бытия, познается как решающий сотворить мир, в котором содержится все то, что заключалось в развитии, предшествовавшем этому результату, и что благодаря этому обратному положению превращается вместе со своим началом в нечто зависящее от результата, как от принципа» ³⁸. Далее Г. Гегель писал: «Поскольку положение: бытие и ничто – одно и тоже, высказывает тождество этих определений, но на самом деле также содержит эти два определения как различные, постольку оно противоречиво в самом себе и разлагает себя» ³⁹.

В процессе исследования на основе структурализма и, соответственно, применения частного метода бинарных оппозиций, возникает проблема формирования пары. Ее состав не всегда очевиден. Более того, пары для одной и той же категории могут быть разными.

Обратим внимание на пару «есть – должно быть». Она, по мнению позитивистов, лежит в основе деления наук на позитивные и нормативные. В. Канке критикует данное построение и утверждает, что истинное содержание имеет пара «есть и будет», поскольку глагол «есть» отражает сегодняшнее состояние объекта, а «будет» – прогнозируемое ⁴⁰. В этом случае, по мнению автора, исследователь остается в рамках позитивистской методологии. И это верно с точки зрения сохранения методологического единства исследования, результатом которого является прогноз.

Но это – верная критика только с позиций позитивизма. Если не отрицать правомерности существования иных методологических парадигм, то следует признать возможность противопоставления фактического состояния дел нормативному. В частности, с позиций этических концепций «есть» - это не то, существует в настоящее время. «Есть» - существует сейчас, существовало в прошлом и свойственно прогнозируемому будущему как реальная действительность или ее элемент, содержащий в себе недостатки, которые должны быть устранены. Поэтому критикуемая В. Канке бинарная оппозиция «есть – должно быть» вполне правомочна с позиций нормативных теорий.

Кроме того, «есть» можно рассматривать как состояние объективного мира, а «должно быть» - идеальная конструкция. Поэтому пара «есть – должно быть» дает начальное представление о противостоянии материального и идеального в окружающем мире и его изучении.

Метод рекомбинации, т.е. использования разнообразных сочетаний и перегруппировок имеющихся основополагающих элементов системы, наряду с другими частными методами, применяется в структурализме как в отношении фактических, так и теоретических систем.

Можно сказать, что структуризация лежит в основе даже стихийно возникших систем и способов управления. Как только возникло разделение труда, так потребовалась структуризация системы, начиная с разделения функций по половозрастному признаку.

В сложно организованных хозяйствах Древнего Египта и Древнего Шумера структуризация естественных и общественных процессов стала основой систем управления. В Древнем Египте каждый возрастной класс выполнял свои функции. Кроме классификации по возрастным группам, в учете применялась классификация по социальным разрядам, профессиям, уровням квалификации ⁴¹.

Типичный пример применения структурализма в древних источниках – «Папирус Вильбура», представляющий собой земельный кадастр, в котором отразились результаты осмотра и обмера государственных земель. В нем даются оценки норм урожайности для каждого типа земли (лучшей, средней и худшей) и числа ответственных за сбор урожая земледельцев ⁴².

М. Катон выступал как явный структуралист-практик. Рабовладельческая вилла представлена у него четко структурированной моделью, отражающей распределение земли по культурам, рабов – по работам, средств производства – по функциям, норм выработки (уроков) – по видам работ, личным качествам рабов, качеству земли ⁴³.

К. Маркс писал, что «Каждую полезную вещь…можно рассматривать с двух точек зрения: со стороны качества и со стороны количества» ⁴⁴. Отсюда посредством короткой цепи рассуждений делается вывод о наличии у товара двух свойств – потребительной стоимости и меновой стоимости. Вскрытие структуры К. Марксом, обозначение ее элементов и связей между ними положило начало исследованию процесса производства прибавочной стоимости. Как видим, частный метод структурализма – рекомбинация совместим и продуктивен не только при решении практических задач, но и при оперировании с абстрактными категориями.

Применение метода бинарных оппозиций предполагает равенство сравниваемых категорий. Они качественно однородны и не подчинены друг другу.

Напротив, рекомбинация предполагает возможность, а часто и необходимость выстраивания определенной иерархии в изучаемой системе. Элементы систем субординированы и могут ориентироваться на достижение определенной цели. Субординация касается всех элементов системы в том смысле, что они связаны между собой горизонтальными или вертикальными связями. Иерархия – подчиненность, свойственная только части элементов. Это касается всех систем, сформулированных на разных уровнях абстракции, но наиболее часто – на низких уровнях, непосредственно описывающих эмпирически наблюдаемые объекты – например, структур управления организациями.

Ограниченность структурализма проявляется в невнимании к процессам генезиса и развития экономических и управленческих отношений. Можно сказать, что он предполагает статичность исследуемого мира.

Способ проверки истинности выводов, полученных на основе структуралистской методологии – эксперимент. Ни непосредственное наблюдение, ни диалектика, ни верификация, ни фальсификация не могут помочь в установлении истины, поскольку она в большинстве случаев конкретна, касается совершенно определенной системы.

1.4 Диалектическая методология исследования экономики и управления

Диалектическая методология основывается на развертывании в сложную внутренне непротиворечивую систему некоторой исходной категории. Так, у К. Маркса исходной категорией является «абстрактный труд». Из него выводятся все общественные отношения, в том числе и стоимость.

Применение данной категории позволило ряду критиков диалектики в ее применении К. Марксом утверждать, что его методология эклектична – вместе с собственно диалектикой он опирается на эмпирику.

Поскольку термин «диалектика» имеет различные трактовки, то определим собственную позицию по этому поводу. Философский словарь трактует диалектику как науку о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления ⁴⁵. Такого же мнению придерживается Ю. Хаустов и П. Канапухин ⁴⁶.

Авторы справедливо отмечают, что в системном виде диалектика была разработана Г. Гегелем и получила дальнейшее развитие в форме материалистической диалектики у К. Маркса. Однако, определение методологической парадигмы через предмет, в отношении которого она применяется, на наш взгляд отсутствует как у Г. Гегеля, так и у К. Маркса. Методологическая парадигма естественно обращена к предмету, но это, все-таки, - способ его изучения. Признав принадлежность методологии к предмету, мы с неизбежностью должны придти к бесконечной множественности методологических парадигм, как объективной необходимости процесса познания. Теоретически данное предположение может представлять интерес, но на данном этапе развития науки его вряд ли можно проверить известными способами.

В рамках предложенного определения вышеуказанные авторы несколько сужают сферу применения диалектического подхода (диалектической парадигмы, Авт.), указывая, что он нацеливает исследователя на выявление глубинных причинно-следственных связей; разграничивает сущность предмета и его явление, возможность и действительность, содержание и форму, необходимость и случайность, вскрывая тем самым подлинный характер взаимосвязей в рамках того или иного предмета ⁴⁷.

В соответствии с диалектическим пониманием мира, развитие рассматривается через призму трех основных законов: переход количества в качество и наоборот, единство и борьба противоположностей, отрицание отрицания ⁴⁸.

Некоторые черты диалектики, как методологической парадигмы, рассмотрены в данном случае верно, хотя в некоторых позициях требуют уточнения. Г. Гегель понимал диалектику шире: «Диалектикой … мы называем высшее разумное движение, в котором такие кажущиеся безусловно раздельными (моменты) переходят друг в друга благодаря самим себе, благодаря тому, что они суть, и предположение (об их раздельности) снимается. Диалектическая, имманентная природа самого бытия и ничто в том и состоит, что они свое единство – становление – обнаруживают как свою истину ⁴⁹. В это определение диалектики включены причинно-следственные связи как основополагающие, составляющие основу движения мира и его познания. Однако, следует помнить, что в данном случае Г. Гегель говорит о диалектике применительно к развитию мира. Не случайно в определении фигурируют категории «бытие» и «ничто». Если обратиться к пониманию диалектики как методологии, способа познания и объяснения действительности, то можно увидеть традиционный для всех ее сторонников спор, дискуссию, основанную на выявлении и разделении противоречий, свойственных всем явлениям и процессам, и логических противоречий, порождаемых их интерпретацией.

Г. Рузавин считает, что в основе диалектики – поиск истины путем раскрытия противоречий в мышлении. Само происхождение слова «диалектика» связано с древнегреческим «диалего» - вести спор, диалог, полемику ⁵⁰. Конечно, генезис термина не может строго определить его содержание, но для нас он (генезис) важен в связи с необходимостью рассмотрения догегелевской диалектики в исследовании процессов экономики и управления.

Исключительно важна для понимания диалектики как методологической парадигмы, а не частного метода, ее дальнейшая характеристика Г. Рузавиным: «Хотя с чисто логической точки зрения поиск истины с помощью сократовского диалога можно рассматривать как гипотетико-дедуктивное рассуждение, но в содержательном отношении он не исчерпывается логическим выводом следствий из гипотезы. Гораздо важнее умение ставить вопросы, выдвигать все новые и новые предположения в определенной последовательности, которая приводит к нужному результату, а также критическое отношение к полученным следствиям. Наиболее ценным в проведении таких диалогов служит поэтому искусство выдвижения предположений и догадок, а не сам логический вывод….Сократ называл такое искусство маевтикой, помогающей рождению новой мысли… ⁵¹».

И. Кант рассматривал диалектику как искусство придавать знаниям рассудочную форму независимо от содержательности этого знания – логика, применяемая в качестве органона (инструментария) для создания видимости объективных утверждений, называется диалектикой ⁵². И. Кант весьма неодобрительно относился к злоупотреблению диалектикой: «В трансцендентальной логике мы обособляем рассудок … и выделяем из области наших знаний только ту часть мышления, которая имеет свой источник только в рассудке…часть трансцендентальной логики, излагающая начало чистого рассудочного знания, без которых нельзя мыслить ни один предмет, есть трансцендентальная аналитика и вместе с тем логика истины…так как трансцендентальная аналитика должна быть, собственно, только каноном оценки эмпирического применения (рассудка), то ею злоупотребляют, если считают органоном всеобщего и неограниченного применения (рассудка) и отваживаются с помощью одного лишь чистого рассудка синтетически судить, утверждать и выносить решения о предметах вообще. В таком случае применение чистого разума становится диалектическим. Таким образом, вторая часть трансцендентальной логики должна быть критикой этой диалектической видимости и называться трансцендентальной диалектикой не как искусство догматически создавать такую видимость (к сожалению, очень ходкое искусство разнообразного метафизического фиглярства), а как критика рассудка, имеющая целью вскрыть ложный блеск его беспочвенных притязаний и низвести его претензии на изобретение и расширение (знаний), чего он надеется достичь с помощью трансцендентальных основоположений, на степень простой оценки чистого разума и предостережения его от софистического обмана» ⁵³.

Можно понять И. Канта, возмущенного неоправданным применением диалектических построений. Однако, попробуем найти в них рациональное зерно, по крайней мере в экономической и управленческой проблематике. Всегда надо помнить, что в экономике и управлении не существует проблем, не затрагивающих интересов людей. Поэтому использование диалектических приемов оказывается выгодным для тех или иных социальных слоев, групп. Внешне пустые или нарочито парадоксальные утверждения становятся основой формирования общественно важных концепций.

Обратимся к даосизму, которое применительно к нашему предмету рассуждений можно рассматривать как учение о естественном ходе событий. Исторический фон возникновения данного учения в Китае очень сложный и напряженный. Это – IY – Y вв. до н.э. – разрушение патриархально-общинных отношений, падение роли родовой знати, установление централизованной власти, рост административно – бюрократического аппарата ⁵⁴. Лао-цзы в этих условиях призывает соблюдать принцип недеяния, уменьшить желания, освободиться от страстей, ослабить бюрократическое давление. Авторы «Всемирной истории экономической мысли» считают это социальной утопией с элементами реакционности ⁵⁵.

Но надо посмотреть на учение Лао-цзы с двух сторон – перспективности содержательной части учения о «мягком» управлении и системе доказательств, основанной на диалектике. Доказательство построено на выдвижении тезисов, содержащих парадокс, и демонстрации их теоретической непротиворечивости посредством соотнесения с фактами объективной реальности. Прием достаточно проблемный, имеющий индуктивную природу, но, учитывая степень развития диалектики в тот период, - вполне приемлемый.

В основе концепции мягкого, невидимого управления – тезис о великой силе и полезности воды. Это – достаточно очевидное суждение.

Далее идет характеристика воды: апофеозная благодетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними. Она находится там, где индивиды не желали бы быть. Следовательно, она похожа на дао.

Из характеристики воды следуют рекомендации по управлению: «Индивид, обладающий апофеозной благодетелью, так же как и вода, должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать имманентным побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным; в словах должен быть искренним; в управлении страной должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей, в действиях должен учитывать время. Поскольку он, так же как и вода, не борется с вещами, он не совершает ошибок» ⁵⁶. Не будем придираться к последовательности рассуждений. Метафорическое обращение к воде позволяет получить вполне стройное суждение об основах гуманной системы управления. Вряд ли можно охарактеризовать их как реакционные и утопичные.

Данные рекомендации Лао-цзы неизбежно ставят вопрос об эффективности «мягкого» управления с точки зрения достижимости целей. Для доказательства эффективности управления, основанного на мягкости и незримости, продолжено сопоставление с водой и применен метод бинарных оппозиций: «Чтобы нечто сжать, необходимо прежде расширить его. Чтобы нечто ослабить, нужно прежде укрепить его. Чтобы нечто уничтожить, необходимо прежде дать ему расцвести…Мягкое и слабое побеждает твердое и сильное. Как рыба не может покинуть глубину, так и государство не должно выставлять напоказ индивидам свои совершенные методы управления» ⁵⁷.

«Все существа и растения при своем рождении нежные и слабые... Твердое и крепкое – это то, что погибает, а нежное и слабое – это то, что начинает жить… Вода – это самое мягкое и самое слабое существо в Мире-Космосе, но в преодолении твердого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного» ⁵⁸.

Противоположный путь – жесткое управление, приводит к отрицательным результатам: «Этнос голодает оттого, что власти берут-дерут слишком много налогов…Трудно управлять этносом оттого, что власти слишком деятельны» ⁵⁹.

Как видим, можно спорить о качестве доказательств, но налицо – диалектическая последовательность и прагматичность даосской концепции управления.

Показательна прагматичность диалектики Ф. Аквинского. Некоторые его рассуждения до сих пор считаются схоластическими ⁶⁰, надуманными, не практичными. К ним, например, относят тезисы: «свойственно ли природе человека владение вещами», «позволяется ли кому-нибудь владеть вещью как собственностью» ⁶¹. Но эти проблемы не практичны только на первый взгляд. Фактически в ХIII веке, когда они были поставлены, католическая церковь, в рамках учения которой строил свою диалектику Ф. Аквинский, искала путь согласования религиозных догматов с возможностями экономического развития на базе развивающейся частной собственности. Поэтому вопрос о собственности, владении, распоряжении не является праздным упражнением ума. Необходимо было доказать, что частная собственность не противоречит религиозной доктрине. Поэтому тезис, что собственность – прерогатива бога, а человек только пользуется вещами, фактически был обращением к церкви легализовать частную собственность, не препятствовать ее развитию. Естественно, что доказательство могло быть построено только на непротиворечии собственности («пользования» в терминах Ф. Аквинского) требованиям религии, оно не могло быть иным. Поэтому выведение пользования (в отличие от собственности) за пределы вопросов, которые требуют согласования с католической доктриной, было очень сильным аргументом в пользу свободного и отвечающего потребностям общества развития частной собственности.

В таком же ключе Ф. Аквинский решал и более частные вопросы: правомочности торговли, ростовщичества и др. Традиционно католическая церковь осуждала эти виды деятельности. Такой же позиции, естественно, придерживался и Ф. Аквинский, делая незаметную на первый взгляд оговорку – торговать с целью наживы постыдно. Но оговорка позволила сделать принципиально иной вывод – можно торговать для приобретения средств к существованию; можно получать торговую прибыль для использования в честных целях – для поддержки семьи, помощи бедным, служения общественному делу ⁶². Поскольку наличие честных целей всегда могло быть доказано, то легализовывалась торговля, а с нею – развитие капиталистических отношений и экономики в целом.

Обратим внимание на то, что конструкции Ф. Аквинского в принципе не проверяемы посредством верификации или фальсификации. Фактическое состояние объекта исследования не имеет значения для выводов. Нормативные позиции не декларированы в явном виде.

Обратимся к критическому осмыслению диалектической методологии В. Канке. Автор пишет: «Строго говоря, метод является диалектическим только тогда, когда исследователь руководствуется диалектической логикой, в рамках которой противоречивость суждений не только не критикуется, а даже приветствуется. Во времена Гегеля, изобретателя диалектики, логика была еще слабо развитой дисциплиной, весь ее арсенал был представлен формальной логикой Аристотеля. И тогда, в начале ХIХ века, и спустя два века, т.е. в наши дни, диалектическая логика считается довольно экстравагантной попыткой объединить несоединяемое, правильность логических рассуждений с допустимостью их противоречий…Будущее диалектической логики остается неясным (на наш взгляд она является довольно простым вариантом паранепротиворечивой логики)» ⁶³.

Полагаем, что автор несколько свободно трактует степень допустимости противоречий в диалектических построениях. Им допускается и даже непременно предполагается противоречивость самого объекта исследования, автор не принимает во внимание непременное требование диалектики – цепь выводов от первой аксиомы до развитой системы должна быть внутренне непротиворечивой. Точнее – противоречия должны быть разрешены, в простейших вариантах – объяснены.

Действительно важная позиция, которую отмечает В. Канке, - необходимость довести исходную категорию исследования до того уровня абстракции, который позволяет принять ее (категорию) в качестве аксиомы. К. Маркс, на взгляд В. Канке, совершил ошибку, использовав категорию абстрактного труда – рабочего времени определенного, общественно-нормального качества. Поскольку абстрактный труд измеряется рабочим временем, то его, по мнению В. Канке, надо отнести к природным, а не общественным явлениям. Иначе говоря, К. Маркс совершил натуралистическую ошибку. Исправить ее можно, приняв меновое отношение за исходное, далее неразлагаемое отношение. Элемент системы не может быть определен вне ее ⁶⁴. Итоговый вывод автора относительно диалектики К. Маркса: «Желая обнажить глубинные пласты экономического, Маркс вышел за его пределы. Почему так случилось? Он не владел концептом «экономическая ценность», не имел представления о том, как ценности вменяются вещам и процессам, в том числе процессу труда» ⁶⁵.

Критика не является безупречной, но для нас важен позитивный результат – цитированный автор совершенно правильно оценивает роль исходной аксиомы в построении экономической концепции на базе диалектической парадигмы.

Отметим, что переход к категории «абстрактный труд», независимо от ее отношения к природным или общественным феноменам, не избавляет от необходимости объяснения, почему принята та или иная аксиома. Конечно, основание для принятия конкретной аксиомы не является доказательством ее истинности. Истинность аксиомы при применении диалектики подтверждается ее развертыванием во внутренне непротиворечивую концепцию.

К. Маркс приняв в качестве аксиомы закон стоимости, в соответствии с которым товары обмениваются пропорционально затратам труда, направил исследование не в вглубь, не на поиск категории, более абстрактной, чем стоимость, а на объяснение содержания ее субстанции, на выяснение того, о каком именно труде идет речь. Вряд ли это имеет смысл. Достаточно ясно, что в расчет принимается не индивидуальное, а общественно-необходимое время. Последнее не может быть прямо измерено, оно всегда является некоторым допущением. Проблемы естественной цены и редукции труда дискутировались на протяжении многих столетий и были достаточно определенно разрешены А. Смитом ⁶⁶.

Но даже самое точное измерение не делает очевидной необходимость обмена товаров в соответствии с затратами рабочего времени. В основе диалектических рассуждений лежит некоторая мировоззренческая парадигма, дающая общее представление о естественных основаниях общественного устройства. Экономический детерминизм А. Смита и К. Маркса предопределил существование дилеммы: признать закон стоимости в качестве исходной аксиомы или перейти к ее натуралистическому объяснению.

А. Смит остался в рамках экономики и перешел к историко-генетическому рассмотрению превращения стоимости, как исходной категории, в издержки производства. К. Маркс, в этом можно согласиться с В. Канке, принял натуралистическую трактовку абстрактного труда в качестве объяснения стоимости.

Между тем, существует и иное объяснение закона стоимости, предложенное Аристотелем в рамках этического мировоззрения: «Расплата будет иметь место, когда справедливое равенство установлено так, чтобы земледелец относился к башмачнику, как работа башмачника к работе земледельца» ⁶⁷. Как видим, нет необходимости что-либо объяснять, равный обмен происходит потому, что это – справедливо. Не знать этого положения Аристотеля К. Маркс не мог. Значит – сознательно отказался от него, предпочтя этическим взглядам на мироустройство натуралистическое объяснение исходной категории «стоимость».

Таким образом, диалектике, как методологической парадигме, свойственно несколько аспектов:

- это – способ обоснования действий, осуществляемых в интересах различных социальных групп;

- способ выявления логических противоречий в системе доказательств;

- способ вскрытия и объяснения противоречий, свойственных объективному миру;

- способ углубления в исследование проблем той или иной науки;

- способ движения от исходной аксиомы к развернутой системе представлений об объекте исследования и обратно – к исходному пункту исследования.

2 ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЙ В ОБЛАСТИ ЭКОНОМИКИ, УПРАВЛЕНИЯ, ФИНАНСОВ

2.1 Происхождение и содержание проблем исследования

Любое экономическое исследование требует ответа на вопрос – зачем оно производится. Истоки проблем исследования лежат в сфере интересов исследователя. Ответив: «Потому что интересно», можно закрыть вопрос. Однако, в реальной действительности сам интерес обычно обусловлен чем-то иным, внешним, он мотивирован или стимулирован.

В. Канке считает, что основополагающим для мейнстрима современной экономической науки является постулат рациональности, хотя многие авторы ослабляют его вплоть признания принципа иррационализма ⁶⁸. Автор предлагает довольно целостную концепцию «экономического рационализма», как основания для принятия экономических решений, включая и экономические исследования, подвергая при этом критике предложенную М. Вебером систему типов поведения:

1) целерациональное, если цель поставлена в соответствии с внешними обстоятельствами;

2) ценностно-рациональное, основанное на вере в безусловную эстетическую, религиозную или любую другую составляющую ценность определенного поведения как такого, не зависимо от того, к чему оно приведет;

3) аффективное, т.е. обусловленное аффектами или эмоциональным состоянием индивида;

4) традиционное, т.е. основанное на силе привычки.

Стоит обратить внимание на критику данных положений М. Вебера, аргументацию самого В. Канке. Автор отмечает, что цели вырабатываются на основе ценностей и выступают как их реализация. Поэтому не следует разделять первый и второй тип поведения. Кроме того, нет оснований для отделения мыслей от чувств, поскольку они существуют вместе. В итоге два типа поведения у М. Вебера оказались нерациональными. В итоге В. Канке делает вывод, что все четыре типа поведения являются ценностно-целевыми ⁶⁹.

Вряд ли аргументацию В. Канке можно считать безупречной. Цели вырабатываются на основе ценностей, но не являются строго детерминированными, в противном случае одной ценности соответствовала бы одна цель. Кроме того, и ценности, и цели составляют, обычно, целые системы с многочисленными ступенями иерархии, поэтому на различных ступенях иерархии цели определяются не ценностями непосредственно, а целями более высокого порядка. Указывать на то, что цели более высокого порядка, в свою очередь, обусловлены ценностями – значит уходить от прямого решения проблемы, отсылать, говоря словами К. Маркса, «от Понтия к Пилату». Нельзя стремиться объяснить все некоторой всеобъемлющей ценностью. Это может быть интересным в общефилософском плане, но малопродуктивно для экономических исследований ⁷⁰.

Далее автор указывает, что ценности, а значит и цели могут быть усвоены субъектом в силу его погруженности в традицию, но от этого они не перестают быть целями. Это замечание совершенно справедливо. Основанием для критики в данном случае явилось то, что М. Вебер совершил весьма распространенную ошибку – не указал критериальной основы выделения типов поведения. В общем случае совершенно необходимо строго определить, по каким критериям мы составляем типологию. У М. Вебера типология не структурирована, поэтому достаточно просто обнаружить общие черты у обособленных типов.

Другие критические положения В. Канке, на наш взгляд, не столь аргументированы. Так, говоря о нецелесообразности различения рационального и чувственного, автор ссылается на их соседство: «В мире людей еще никому не удалось обнаружить мысль без чувств или чувства, лишенные мысли» ⁷¹. Вполне возможно, что это так, хотя тезис далеко не самоочевидный. Но его истинность не имеет значения, даже если принять тезис за доказанный, то понятно, что из того, что мысли и чувства сопутствуют друг другу, не вытекает их тождественность. А взаимодействие мыслей и чувств и, соответственного, рационального и эмоционального в поступках может быть различным. Это касается и исследовательских, и иных действий.

Как вывод в целом – поступки, в том числе и интересующие нас экономические исследования могут носить нерациональный характер только в каком-то определенном плане, например, с позиций самого исследователя. Следует допустить принципиальную возможность нерационального экономического поведения. Но, вряд ли можно предположить нерациональность экономического исследования в целом, т.е. его проведение только на эмоциональном или иных уровнях. Хотя тезисы о возможности познания мира на сверхрациональном и сверхчувственном уровнях выдвигаются, но они относятся к другим объектам исследования ⁷².

Поэтому собственно экономические исследования необходимо рассматривать как рациональные. Они сами – одна из сторон рациональности.

Другая сторона проблемы – соображения о рациональности поведения людей, которые, собственно, и образуют реальную экономическую систему. Здесь окончательного решения нет. Типичный пример рационализма – учение А. Смита о стоимости. Противоположную позицию занимают многие институционалисты. Можно с известными допущениями сказать, что рационалистична концепция стоимости Аристотеля, если принять в качестве аксиомы, что стремление к справедливости носит рациональный характер.

На наш взгляд, рационализм в экономических исследованиях носит двоякий характер. С одной стороны, теория носит всегда рациональный характер, потому что при ее формировании доминируют мыслительные процессы, независимо от того, что их вызвало – «рациональное» стремление к получению гонорара, эмоции, например – сострадание к угнетенным классам или служение истине, как безусловный императив поведения.

С другой стороны, рационализм предполагает, что действия людей всегда носят рациональный характер. Это предположение вряд ли можно считать безусловно верным – эмоциональные аспекты могут доминировать, в том числе и при совершении экономических действий. Поэтому экономические теории, будучи рациональными по своей сути, могут иметь своим основанием как рациональное, так и эмоциональное.

Заслуживает внимания система положений, характеризующих современный экономический рационализм, предложенная В. Канке:

- люди, руководствуясь ценностями, ставят перед собой определенные цели;

- достижение цели неминуемо имеет избирательный характер, или, иначе говоря, связано с реализацией некоторых предпочтений;

- многообразие экономических ценностей и целей неизбежно требует их сочетания;

- реализация экономических целей предполагает учет внешних факторов как природного, так и общественного содержания.

Можно принять эти тезисы, как достаточно точные для того, чтобы учитывать в экономических исследованиях ценностно-целевую доктрину рационализма. В этом случае исследователь исходит из нее как основания исследования, формулирования гипотез, обоснования выводов и предложений, способов проверки их истинности.

В рамках этих представлений о рациональности, как основе экономических исследований, рассмотрим позицию Г. Рузавина в отношении истоков проблем. Автор пишет, что возникновению новой проблемы обычно предшествует появление в науке проблемной ситуации, которая характеризует трудное положение дел, сложившееся в той или иной отрасли научной деятельности ⁷³.

Как видим, автор прибегает к термину «проблемная ситуация», описывая фактически саму проблему. Введение этого термина ничего не объясняет. Точно также можно сказать, что проблемой является «трудное положение дел» и так далее. Поэтому нет смысла использовать дополнительную категорию, из которой необходимая нам категория прямо не выводится.

Обратим внимание на то, что трудности возникают в самой науке. Это возможная ситуация, но не единственная – трудности могут возникнуть в иных сферах общественной жизни. Применительно к экономическим процессам зачастую требуется не интерпретация фактов в рамках существующих теорий, а выдвижение априорных гипотез, доказательство которых будет способствовать реализации целей различных социальных групп. Это связано с тем, что экономические теории неизбежно, в явной или скрытой форме содержат нормативные позиции, которые не могут быть объяснены фактами и не требуют такого объяснения. Если факты не соответствуют нормативной теории, их надо изменить. Таковы, например, все экономические теории, основанные на диалектической методологии и конструктивизме. В управлении иных теорий, т.е. теорий, не содержащих нормативных элементов в открытой форме, скорее всего, не существует. Во всяком случае, нам таковые не известны.

Следует признать справедливым указание Г. Рузавина на более широкий перечень «фактов и обстоятельств», влияющих на возникновение «проблемной ситуации»: ментальность, интеллектуальный климат, методологические, логические, специальные научные задачи. Далее автор пишет, что обычно в конкретном научном исследовании проблемную ситуацию связывают с некоторым фоновым, или предпосылочным знанием, принимаемым как заранее заданным. К предпосылочным знаниям относятся существующие в каждый конкретный период развития язык, фундаментальные понятия и теории, стандарты рассуждений, допущения и надежно проверяемые эмпирические результаты ⁷⁴. Эти посылки представляются нам верными, но недостаточными.

Обычно экономические исследования вызываются проблемами практического свойства, при этом разграничиваются «уровни проблемности». На первом уровне – проблемы мировоззренческого содержания. Мировоззрение, как мы отмечали ранее, предшествует экономическим исследованиям. Поэтому любое экономическое исследование, любая проблема находятся в некоторой мировоззренческой среде. Необходимость решения проблемы в рамках той или иной мировоззренческой системы может прямо осознаваться и декларироваться автором, но может существовать в скрытой форме. Может существовать противоречие между субъективными мировоззренческими установками исследователя и фактической ориентацией исследования (выше мы показали подобное рассогласование на примере исследований Ф. Кенэ). Могут возникать мировоззренческие фантомы, вбрасываемые в общество сознательно или неосознанно.

В качестве примера четко осознанной мировоззренческой проблемы можно привести поиск объективной основы эксплуатации пролетариата К. Марксом. Для чего производилось исследование – в качестве попытки переложить диалектику Г. Гегеля на экономическую реальность? Побуждения такого плана никогда нельзя исключать, и следует рассматривать в качестве гипотезы. Но в данном случае существует другое объяснение происхождения «Капитала» - коммунистическое мировоззрение автора. Истоки этого мировоззрения нас не интересуют, они безразличны к самой концепции капитала. Важно, что задолго до написания этого произведения и вообще серьезных экономических исследований, именно в рамках коммунистического мировоззрения был провозглашен знаменитый лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» ⁷⁵. Осознанность мировоззренческой установки и ее открытость совершенно очевидны и сформулированы в преамбуле «Манифеста коммунистической партии»: «Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии» ⁷⁶. Несколько ранее Ф. Энгельс сформулировал в качестве одного из тезисов невозможность свершения пролетарской революции в одной стране, представив для него довольно слабое обоснование: «Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого» ⁷⁷.

Факты последующих лет показали, что объединения пролетариата в революционных действиях не произошло. По логике вещей необходимо было понять, почему не произошло, и вернуться к исходной мировоззренческой проблеме коммунизма. Но авторы, вероятно, восприняли практические неудачи как результат слабого теоретического обоснования своих позиций. Исходить из диалектического представления о безразличии теоретических положений к фактам реальной действительности авторы не могли, поскольку не работали еще в сфере науки. Все их произведения 40-х годов носили публицистический характер. Неспособность или нежелание изменить мировоззренческую основу выводов привело авторов к проблеме обоснования уже сделанного вывода. Почти двадцать лет понадобилось К. Марксу для создания строгой экономической концепции, которая обосновывала необходимость объединения рабочих разных стран для установления бесклассового коммунистического общества.

Объединения не произошло, но экономическая теория капитала приобрела самостоятельную ценность как методологическое произведение. В процессе развертывания стоимости в капитал К. Маркс последовательно движется в рамках абстракций, обращаясь также к обширному фактическому материалу и нормативным актам. Заключительные положения ХХIУ главы возвращают нас к исходной мировоззренческой позиции, получившей новое теоретическое обоснование – капитал в процессе развития создает условия для своего уничтожения. Этих условий два – всеобщность капитала как объективизированного эксплуататора и чрезмерная для капиталистического способа производства централизация, обобществление средств производства ⁷⁸. Таким образом, исходная идея объединения пролетариата для борьбы с капиталом и персонифицирующими его капиталистами получила теоретическое обоснование.

В рамках поставленного вопроса – зачем проводятся экономические исследования – наш короткий экскурс в истоки марксизма показывает, что одним из оснований является формирование научного каркаса некоторых мировоззренческих, обычно априорных, концепций и отдельных суждений.

Чаще встречаются проблемы, которые, конечно, имеют мировоззренческое основание, но их масштабность позволяет абстрагироваться от него. Другое дело, что решение ряда относительно мелких проблем может привести к трансформации мировоззренческой парадигмы.

Обратимся к частным экономическим проблемам. В этом случае можно использовать рекомендации, адресованные в первую очередь, исследователям естественных процессов. Г. Рузавин отмечает, что для постановки проблемы необходимо:

- ясно выразить цель проблемы;

- рассмотреть условия, при которых она может быть решена;

- проанализировать ограничения, которые накладываются на ее решение⁷⁹.

Исходные позиции, принятые Г. Рузавиным, применительно к экономическим исследованиям можно откорректировать следующим образом:

1) При осознании, формулировании проблемы необходимо четкое осознание того, что именно, какие процессы и явления исследуются. Должна быть осознана цель (не проблемы, как у цитированного выше автора) а именно цель исследования. При этом надо ясно отдавать себе отчет, что целью не могут быть: «анализ» чего-либо; «исследование» тех или иных процессов и т.п. Анализ – это только инструмент, который применяется для достижения цели исследования. Часто встречающаяся в научных работах формулировка цели – «исследование» заключает в себе тавтологию. В общем случае целью может является «обоснование каких либо действий в сфере экономики и управления», «выявление тенденций развития экономических систем», «разработка рекомендаций для тех или иных управленческих структур».

Если речь идет о научном исследовании в жанре «диссертация», то не принято строить дерево целей, хотя в отдельных случаях это не исключено. Обычно бывает достаточным представить себе и читателям некоторую систему задач, решаемых в рамках достижения целей.

В силу различий в применении термина «задача», необходимо определиться, что именно заключает в себе данный термин. Достаточно удачно определение особенности задачи, предложенное Г. Рузавиным. Контекст работы позволяет сделать вывод, что автор рассматривает задачи, как разновидность проблем, для решения которых существуют общие правила, методы и приемы. Напротив, «Полноценные научные проблемы отличаются от задач тем, что для их решения не существует такого алгоритма, поэтому используется научный поиск, опирающийся на творческое воображение, интуицию и некоторые эвристические средства и приемы исследования» ⁸⁰. Для структуризации проблемы можно руководствоваться данным положением. Правда, при этом возникает вопрос – где в исследовании элементы проблемы, которые не поддаются решению посредством применения известных алгоритмов. В качестве решения можно предложить постановку задачи или ряда задач, решение которых направлено именно на обоснование алгоритма (методического подхода, способа выбора инструментов и др.) решения проблемы.

Вполне понятно, что первоначально состав и содержание задач не могут быть определены точно, и ставятся в первом приближении. Исследователь не может знать, даже будучи погруженным в проблемное поле, какие новые проблемы возникнут в ходе решения первоначальной. Поэтому состав задач в ходе исследования уточняется.

При этом следует иметь в виду, что уже при постановке проблемы придется столкнуться с рядом ловушек. Одна из наиболее распространенных – кажущаяся очевидность принятых трактовок экономических явлений и процессов. Приходится первоначально исходить из принятого понимания процессов. В ходе исследования необходимо будет уточнить понятийный аппарат, важный для решения проблемы. Поэтому принятое при постановке проблемы определение базовой категории или их совокупности представляет собой только первоначальный вариант. Если пренебречь этим правилом, то придется идти в створе какой-либо теории, не обязательно хорошо выверенной и продуктивной с точки зрения возможностей решения поставленной теоретической или практической проблемы. Практические выводы из этой теории будут либо противоречить ее основным положениям, либо прямо повторять выводы предшественников в отношении изучаемого объекта. Для большинства исследований неприемлемо ни первое, ни второе. Поэтому прямое заимствование теоретических положений возможно только при проектировании. В этом случае может не потребоваться теоретическая часть – достаточно сослаться на источник, предлагающий теоретическую и, возможно, даже методическую часть решения проблемы.

Вторая ловушка, возникающая на стадии формулирования цели и постановки задач – эмпиризма, провоцируемый кажущейся определенностью теоретических основ исследуемых процессов. Начинающим авторам кажется, что решение проблемы возникает в конце работы, а исходные, теоретические положения можно просто заимствовать. Тогда возникает длинный ряд бессодержательно, и как показывает практика, неосознанно перелагаемых материалов исследований других авторов. В итоге проблема не решается, автор затрудняется сформулировать, что, собственно, он сделал в процессе исследования. В связи с этим в итоге возникают формулировки: проанализировал, обобщил и т.п. В этих случаях становится ясно, что цель и задачи исследования не вытекают из поставленной проблемы, сама проблема не осознана исследователем в полной мере.

Поставленная проблема требует решения. Для этого могут использоваться либо строго определенные методологические парадигмы, либо их синтез. Часто применяются элементы различных парадигм. При этом не всегда обращают внимание на их совместимость. При несовместимости методологических парадигм как теоретическая, так и практическая части исследования могут содержать неверные выводы. Представляется, что попытка использовать диалектику, оставаясь на материалистических мировоззренческих позициях, привела К. Маркса к неверным выводам о неизбежном и скором крушении капитализма. Мы не хотим этим сказать, что некоторый, в том числе и капиталистический, способ производства может быть вечным. Ошибка касалась именно практических рекомендаций по объединению пролетариата всех стран, свершению социалистической революции, возможности формирования коммунистического общества на базе производительных сил ХIХ века. Теоретические конструкции «Капитала» почти безупречны с позиций диалектики.

Авторы часто вольно или невольно демонстрируют методологическую некорректность, называя в составе методологической базы исследования несовместимые элементы, персонифицируя методологии и пр. Зачастую говорят о том, что использован синтез марксистской, неоклассической и кейнсианской методологий. Это невозможно, поскольку таких методологий не существует. Если автор берет на себя смелость утверждать обратное, то это придется доказать в ходе исследования. Даже при предположении, что это окажется возможным, придется сильно изменить поставленную проблему. Удастся ли в итоге получить положительный результат – это вопрос. А конкретная, поставленная проблема окажется нерешенной, что мы и видим на примере того же «Капитала» ⁸¹.

Ясно, что полностью совместимых методологических парадигм не существует, тогда они были бы тождественными. Поэтому необходимо осознать, какие именно элементы этих парадигм использованы. Не исключен вариант, что несовместимыми окажутся не целостные парадигмы, а их элементы. Поэтому, если декларируется синтез различных парадигм, то следует указать – в какой именно части.

Следует различать синтез методологических парадигм и использование в исследовании элементов теоретических концепций. Для решения частных задач последнее не только приемлемо, но и необходимо. Во всяком случае, при описании проблемного поля, в котором работает исследователь, он должен критически осмыслить, проанализировать все значимые концепции применительно к предмету и объекту исследования. Другой вопрос – возможен ли синтез элементов анализируемых концептуальных положений. Решение данного вопроса может быть только конкретным, основанным на анализе применяемых концепций.

2.2 Гипотезы исследования

Для пробного решения поставленной проблемы выдвигаются гипотезы. Философский словарь трактует гипотезу как систему умозаключений, посредством которой на основании ряда фактов делается вывод о существовании объекта, связи или причины явления, причем вывод этот нельзя считать абсолютно достоверным ⁸².

Согласно трактовке Г. Рузавина К. Поппер считает единственно правильным способом наращивания научного знания выдвижение предположений и догадок и их последовательное опровержение и исключение: рост знаний идет от старых проблем к новым проблемам, посредством предположений и опровержений ⁸³.

Несколько расширяя представления К. Поппера, Г. Рузавин отмечает, что обычно для решения проблемы выдвигается несколько пробных предположений или гипотез. В этом случае решение проблемы осуществляется по схеме: исходная проблема – пробное решение (ряд гипотез) – устранение ошибок – новая проблема.

Последующее изложение места гипотез в процессе постановки и решения проблем осуществлено по цитированной выше работе Г.И. Рузавина ⁸⁴. Указанный автор отмечает, что процесс генерирования новых научных идей и гипотез представляет собой самую трудную и творческую стадию научного поиска, в котором решающую роль играют интуиция, воображение и талант ученого. Именно поэтому такой процесс не поддается алгоритмизации и точному логическому анализу. Когда новая гипотеза будет найдена и точно сформулирована, ее дальнейшая разработка ведется с помощью рациональных, логических и эмпирических методов исследования.

На наш взгляд, творческий характер генерирования гипотез не исключает использования логических и методологических средств и приемов для целенаправленного и организованного поиска истины. До окончательной разработки гипотеза должна пройти стадию предварительной проверки и обоснования, поскольку для объяснения одних и тех же фактов можно предложить множество различных гипотез. Поэтому ставится задача отобрать среди гипотез те, которые можно подвергнуть исследованию и проверке.

Цитируемый автор обосновал следующий состав специфических требований к научным гипотезам, позволяющие сделать выбор между гипотезами с различной объяснительной и предсказательной силой.

1. Релевантность гипотезы, т.е. предварительное условие признания ее допустимости в науке. Термин «релевантный», т.е. уместный, относящийся к делу, характеризует отношение гипотезы к фактам, на которых она основывается. Если эти факты подтверждают или опровергают гипотезу, то она считается релевантной к ним. Поскольку любая гипотеза выдвигается для объяснения известных фактов или для предсказания неизвестных, то иррелевантная, т.е. безразличная к ним гипотеза не представляет научного интереса.

Отметим, применительно к данной позиции, что релевантность является необходимым условием выдвижения и проверки гипотезы только при применении позитивистской методологии, непременно требующей верификации гипотезы, теории, результатов научного исследования.

Диалектическая методология, применяемая в чистом виде, не требует релевантности гипотезы, хотя следует иметь в виду, что в чистом виде диалектическая методология применяется редко. Кроме того, в экономических возможен сильный акцент на нормативные позиции, тогда гипотеза также может не требовать релевантности. Таковы, например, так называемые социальные утопии, в частности – идеальное государство Платона ⁸⁵. Никаких фактов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть гипотезу Платона, не могло быть в принципе.

Сказанное относится только к итоговой гипотезе, которую можно назвать «макрогипотезой». Она формулируется в русле общей проблемы исследования. Если принимать во внимание отдельные фрагменты исследования, то они также требуют определенных гипотез, из которых хотя бы некоторые должны быть релевантными, чтобы сохранилась связь гипотетических утверждений с фактами.

2. Проверяемость гипотезы. В эмпирических исследованиях это требование всегда связано с возможностью сопоставления следствий гипотезы с результатами наблюдений или экспериментов. Из этого, по мнению Г. Рузавина, не вытекает требование эмпирической проверки каждой гипотезы, речь идет о принципиальной возможности такой проверки. Автор не настаивает на возможности проверки всех гипотез, выделяя три рода непроверяемых гипотез:

- принципиально непроверяемые гипотезы, структура которых не допускает проверки с помощью возможных фактов;

- универсальные гипотезы, имеющие дело с абстракциями высокого уровня;

- гипотезы, истинность которых нельзя проверить посредством применения имеющегося на момент их выдвижения инструментария.

3. Совместимость гипотез с существующим научным знанием. Эта позиция, по мнению цитируемого автора, вытекает из общего требования преемственности научного знания, представляющего собой не совокупность разрозненных фактов, отдельных обобщений и гипотез, а определенную логически связанную систему.

Далее автор справедливо утверждает, что данное требование нельзя абсолютизировать, поскольку в противном случае наука свелась бы к простому накоплению информации, невозможны стали бы коренные, качественные изменения в ее развитии.

4. Объяснительная и предсказательная сила гипотез ⁸⁶. Под объяснительной силой гипотезы или любого другого суждения автор понимает количество дедуктивных следствий, которое можно вывести из них. Если из двух гипотез выводится неодинаковое число следствий, то большей объяснительной силой обладает та из них, из которой выводится большее количество следствий, подтверждаемых фактами.

Принципиально ту же логическую структуру имеет определение прогностической силы гипотез.

5. Простота гипотез. При применении данного требования нельзя исходить из субъективных представлений исследователя о том, что есть просто и что – сложно. Г. Рузавин приводит в пример две противоположные гипотезы – о геоцентрическом и гелиоцентрическом устройстве мира (точнее – солнечной системы). Первая гипотеза проста в смысле соответствия практическим наблюдениям, но оказалась неверной.

Поэтому в качестве критериев «простоты» автор предложил три признака:

- одна гипотеза проще другой, если она содержит меньшее число исходных посылок для вывода следствия;

- простая гипотеза определяется глубиной ее содержания и существенным характером исследуемых свойств;

- простота и общность гипотезы требует усложнения математического аппарата.

2.3 Основные принципы экономических исследований

В соответствии с трактовкой, предложенной в Философском словаре, принцип – это центральное понятие, основание системы, представляющее обобщение и распространение какого-либо положения на все явления той области, из которой данный принцип абстрагирован ⁸⁷. Данная формулировка правомочна применительно к решению некоторых глобальных проблем, сформулированных на высоких уровнях абстракции. Например, принцип детерминизма, в соответствии с которым все явления связаны причинно-следственными связями. В этом смысле принципы предшествуют даже законам, отражающим наиболее глубокие и существенные связи между явлениями и процессами.

В частности, экономические законы формулируются на основе принципа детерминизма. Многие исследователи, например Н. Цаголов, интерпретируют экономические законы как необходимые, существенные, прочные, постоянно повторяющиеся связи, взаимозависимости явлений и процессов экономической жизни ⁸⁸. Такая трактовка характерна для большинства отечественных ученых советского периода и позволяет считать, что в ее основе принцип детерминизма заложен дважды – в виде самой формулы закона, не допускающей иной интерпретации, кроме причинно-следственной, и в виде марксистской концепции общественного развития.

В. Канке пишет, что принципы: «Это теоретические положения, которые придают осмысленность законам. Это – не главные законы, как часто пишут в учебниках философии, а их смыслы. В отличие от законов принципы никогда не сводятся к признакам изучаемых явлений» ⁸⁹. Как видим, автор дает интересную, но мало применяемую на практике трактовку принципа. Фактически из определения ясно, что принципы – это теоретические положения. С этим следует согласиться, но не ясно, к какому же классу явлений или категорий относятся принципы. Все остальные позиции, которые должны были уточнить характеризуемую категорию, даны через «не» - «не законы», «не сводятся». Определение через «не» допустимо в исключительных случаях, например, когда осуществляется выбор альтернатив. В данном случае оно не имеет смысла. Позитивной позицией – «определением через «да», является в указанном определении то, что принцип – это смысл закона. Но в этом случае необходимо определить, что такое «смысл» в данном контексте, поскольку значение термина не является самоочевидным.

Отметим, что помимо принципов, относящихся к сфере трансцендентального знания, можно сформулировать множество принципов, не имеющих столь масштабной сферы применения, как показанная выше. Так, Г. Эмерсон сформулировал принципы производительного функционирования организаций, не претендующих на всеобщность в отношении мироустройства, но обязательные для определенного класса субъектов, стремящихся достичь максимальных результатов в определенной сфере деятельности: точно поставленные идеалы или цели; здравый смысл; компетентная консультация; дисциплина; справедливое отношение к персоналу; быстрый, надежный, полный, точный и постоянный учет; диспетчирование; наличие норм и расписаний; нормализация условий; нормирование операций; писанные стандартные инструкции; вознаграждение за производительность ⁹⁰.

Как видим, принципы имеют здесь нормативную природу, не выводятся силой абстракции из некоторых базовых теоретических положений, а являются обобщением практики, полученным даже не дедуктивным, а индуктивным методом, который не может по своей сути претендовать на всеобщность. Тем не менее, принципы продемонстрировали свою эффективность на протяжении многих десятков лет. Для обычных экономических исследований такая ограниченная точность теории и включенных в нее принципов вполне достаточна.

Иначе говоря, в общем случае можно рассматривать принципы как разновидность базовых (основных) предписаний и ограничений в отношении систем различного рода. Из определения ясно, что принципы могут иметь как нормативный, так и позитивный характер. Вполне понятно, что нас интересуют экономические системы, принципы их функционирования и изучения.

Необходимо, во избежание путаницы четко различать эти две группы принципов: 1) те, которые мы выявляем в изучаемом объекте и формулируем применительно к нему (например, вышеуказанные 12 принципов Г. Эмерсона); 2) те, которые мы используем для изучения объекта. Далее мы обращаемся именно ко второй группе принципов.

Г. Рузавин вводит в научный аппарат своей книги понятия «стандарты», «нормы», «критерии», близкие по существу их формулирования к нашему пониманию принципов, как основных положений (предписаний и ограничений), которыми следует руководствоваться при проведении научных исследований ⁹¹. Поскольку автор в работе не разграничил данные положения на группы, относящиеся к критериям, нормам, стандартам, при явной нетождественности данных понятий, мы будем интерпретировать их как принципы.

1. Принцип непротиворечивости. Г. Рузавин отмечает, что для научного знания важнейшим является критерий (принцип, Авт.) непротиворечивости, или последовательности (на наш взгляд, это не одно и то же, Авт.) в рассуждениях и выводах ученых. Допущение противоречия приводит к нарушению порядка и последовательности в рассуждении (скорее, наоборот – нарушение последовательности и порядка приводит к противоречиям, Авт.). Цитированный автор относит происхождение принципа к произведениям Аристотеля и отмечает, что в современной паранепротиворечивой логике вообще не допускается возможность логического вывода из противоречивых суждений ⁹².

В то же время нельзя смешивать логические противоречия, допущенные в ходе рассуждений, с диалектическими противоречиями, свойственными любым системам. Нормальная, логически непротиворечивая система знаний об объекте дает возможность отделить утверждения, совместимые с реальными фактами, от утверждений, несовместимых с ними. Противоречивая система рассуждений не предоставляет такой возможности.

Принцип достаточно очевиден, однако, его практическое применение затруднено. Из цепи рассуждений часто выпадают отдельные звенья, нарушается строгая последовательность доказанных и доказываемых тезисов, поэтому общий вывод оказывается неверным. В силу выпадения звеньев противоречия в суждениях могут носить скрытый характер. В связи с этим необходимо, чтобы последовательной была не только цепь исследовательских действий, но и изложения их результатов. Предпосылки для нарушения последовательности в изложении часто связаны с тем, что выводы формулируются не только на основании изложенных, но и несформулированных знаний. Для исследователя последовательность кажется не нарушенной, поскольку он знает нечто, дополняющее изложенные тезисы, но для пользователя результаты исследования теряют ценность в силу очевидной для него непоследовательности рассуждений.

Другим основанием для возникновения противоречий в теории является подмена тезиса, которая может быть явной или неявной. Формулирование некоторых промежуточных выводов, ложных тождеств приводит к подмене тезиса, в том числе в устной или письменной дискуссии. Примерами подмены тезисов для получения заведомо неверных выводов и выигрыша в споре служат диалоги Сократа. Приведем один из таких диалогов, изложенный Ксенофонтом: «Спор о красоте между Критобулом и Сократом».

Постановка вопроса: Критобул обращается к Сократу с предложением доказать, что тот красивее него.

Сократ: Только ли в человеке, по твоему мнению, есть красота, или еще в чем-нибудь другом?

Критобул: По моему, она есть и в лошади, и в быке, и во многих неодушевленных предметах. Я знаю, например, что и щит бывает прекрасен, и меч, и копье.

От себя отметим, что постановка вопроса в более широком плане допустима, здесь нет логической ошибки, непоследовательности. Более того, широкая постановка вопроса, как правило, необходима.

Сократ: Как же возможно, что эти предметы, нисколько не похожие один на другой, все прекрасны?

Критобул: если они сделаны хорошо для тех работ, ради которых мы их приобретаем, или если они по природе своей хороши для наших нужд, то они прекрасны.

Неточное определение красоты, данное Критобулом, позволило Сократу подменить тезис – вместо обсуждения того, какие признаки характеризуют Сократа как более красивого, он стал говорить о признаках функциональных. Его утверждения не очевидны, но весьма похожи на истинные.

Сократ: Знаешь ли ты, для чего нам нужны глаза?

Критобул: Понятно, для того, чтобы видеть.

Сократ: В таком случае мои глаза будут прекраснее твоих.

Критобул: Почему же?

Сократ: Потому что твои глаза видят только прямо, а мои вкось, так как они навыкате.

Критобул: Ну хорошо, а нос у кого красивее – у тебя или у меня?

Сократ: Думаю, у меня, если только боги дали нам нос для обоняния: у тебя ноздри смотрят в землю, а у меня они открыты вверх, так что воспринимают запах со всех сторон.

Критобул: А приплюснутый нос чем красивее прямого?

Сократ: Тем, что он не служит преградой зрению, а дозволяет глазам сразу видеть, что хотят; а высокий нос разделяет глаза барьером.

Критобул: Что касается рта, я уступаю: если он создан, чтобы откусывать, то откусишь гораздо больше, чем я ⁹³.

Итог диалога понятен, Сократ логически доказал, что он красивее Критобула. Вывод противоречил факту. Основания для получения противоречивого вывода два – неточное, хотя и правдоподобное определение красоты и последовавшая за этим подмена доказываемого тезиса. Качество самих доказательств нас в данном случае не интересует.

Составной частью или, возможно, некоторой разновидностью подмены тезиса является использование лжесинонимов. В экономических исследованиях часто используют как синонимические термины «затраты», «расходы», «издержки». Между тем, они заключают в себе разное содержание. Анализируя категорию «доход» молодые исследователи незаметно для себя подменяют ее категорией «прибыль»; рассматривая прибыль как абстрактную категорию, обращаются к фактическому материалу, отражающему движение, например, «прибыли до налогообложения», не объяснив причину такого перехода.

2. Принцип точности, выверенности терминологии. Данный принцип является одним из основополагающих для обеспечения ясности восприятия и изложения материалов исследования. В естественных науках реализация данного принципа осуществляется автоматически, поскольку их контакт с бытовым языком ограничен, к тому же основные положения формализованы и полностью исключают бытовую интерпретацию.

Экономические и управленческие процессы осуществляются людьми и обсуждаются всеми социальными слоями, большинство участников обсуждения не имеет специального образования, не знает или неверно интерпретирует термины. Это – вполне нормальное явление для обыденной жизни – люди стремятся в меру своих возможностей познавать экономические процессы и, по возможности, управлять ими.

Ряд исследователей методологических проблем науки считает возможным использование неакадемического стиля изложения материалов исследования. Так, В. Канке считает, что применение неакадемического стиля допустимо: «В отличие от отечественных экономистов, большинство из которых откровенно тяготеет к академическому стилю изложения, их западные коллеги не считают зазорным писать тексты в стиле, близком к научно-популярному. Именно этот стиль, назовем его дидактическим, характерен для многих западных вузовских учебников экономики» ⁹⁴.

Нам не известны учебники экономики, написанные авторитетными западными учеными, в которых использован «дидактический» стиль. Более того, этот стиль для многих из них принципиально невозможен, поскольку в их работах используется мощный математический аппарат. Разумеется, сказанное не означает, что строгое соблюдение требований академического стиля необходимо в публицистических работах. В научно-популярных, публицистических произведениях может быть использован «дидактический» стиль.

Вышеуказанный автор оправдывает применение дидактического стиля его адаптируемостью к возможностям обучаемых, используемой ими лексике ⁹⁵. Доказательство довольно проблемное – вместо того, чтобы формировать у обучаемых язык той науки, которую они изучают, предлагается упростить его, сведя к рассуждениям бытового уровня. Это предложение особенно странно читать у автора, тяготеющего к применению в научных исследованиях математического аппарата. Следуя логике данного предложения, необходимо упростить терминологию математического анализа, теории вероятности и пр.

Необходимо считаться с тем, что бытовое мышление, отчасти находящее выражение в научно-популярных работах, кардинально отличается от научного. Это не означает, что между ними существует непроходимый барьер. Разница заключается в том, что бытовое мышление не предполагает точной оценки экономических явлений и продуцирования новых знаний, поэтому строгость терминов не имеет принципиального значения для людей, сопричастных бытовым размышлениям того или иного субъекта. Важно, чтобы участники приблизительно одинаково формулировали суть обсуждаемых проблем.

Обратим внимание на то, что одна и та же мысль, изложенная на бытовом уровне и в научном исследовании, имеет совершенно разное смысловое значение. Можно обратиться в этой связи к основному психологическому закону Д. Кейнса: «Основной психологический закон, в существовании которого мы можем быть вполне уверены не только из априорных соображений, исходя из нашего знания человеческой природы, но и на основании детального изучения прошлого опыта, состоит в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое потребление с ростом дохода, но не в той же мере, в какой растет доход» ⁹⁶.

На бытовом уровне смысл сказанного совершенно ясен и кажется даже странным присвоение статуса закона такому простому и очевидному суждению. На бытовом уровне это – понятно всем, и выводов бытового уровня может быть множество: если добавят зарплату, можно будет откладывать деньги на «книжку»; сосед машину купил, наверное – зарплату добавили и т.п. Некоторые из этих суждений будут истинными, но не имеющими отношения к научным исследованиям.

Из научной формулировки закона последовал очень важный вывод – не все получаемые доходы используются на потребление и инвестирование, остается известная часть, которая не может быть потреблена обществом. Результатом действия закона является накопление чистых сбережений, вызывающих кризисы, безработицу, снижение инвестиционной активности и т.д. В итоге на основании сформулированного закона была создана фактически первая в истории человечества целостная концепция государственного регулирования экономики.

3) Принцип научной корректности. Научное исследование предполагает обращение к более ранним исследованиям, проведенным коллегами. Это требует корректного обращения с материалами, которые легли в их основу. Принцип относится как к собственно исследованию, так и изложению его результатов, причем отклонение от принципа в последнем случае обычно бывает более заметным.

Прежде всего, необходимо помнить, что любое обращение к данным, полученным другим исследователем, требует соответствующей ссылки на источник происхождения. Указание на это было бы излишним, если бы авторы не встречали достаточно частых отклонений от этого требования.

Но это только один из аспектов научной корректности. Немаловажно точное изложение мысли исследователя, которая используется в качестве опорной конструкции или объекта критики. Собственная интерпретация чужого мнения допустима только с соответствующим указанием на то, что это – интерпретация.

То же следует отнести к «косвенным» ссылкам, когда необходимо сослаться на чье-то мнение относительно цитируемого первоисточника. Это позволит не только соблюсти корректность в отношении коллег, но и самому уяснить позицию, изложенную в первоисточнике. В противном случае можно принять в качестве постулата положение, которое рассматривалось автором в контексте, отличающемся от проблематики проводимого исследования.

При критическом рассмотрении теорий и их отдельных составляющих необходимо учитывать исторический фон, общий уровень развития науки в тот период, когда писалось произведение. Это позволит избежать предвзятости и вытекающей из нее некорректности критики. Отметим, что часто такого рода критика адресована очень крупным исследователям. Так, В. Ленин, критикуя так называемую «догму Смита» пишет: «Ад. Смит впал в эту ошибку потому, что смешивал стоимость продукта с вновь созданной стоимостью…» ⁹⁷. Фраза: «Степень развития науки в конце ХУIII в. не позволила А. Смиту четко различить стоимость товара и заключенную в нем новую стоимость» полностью передает общий смысл предыдущей, но нейтральна в эмоциональном плане. Если добавить, что уровень развития производства в период написания А. Смитом его работы был гораздо ниже, чем в конце ХIХ – начале ХХ вв. то можно найти и объяснение «ошибки» – мануфактурное производство, в отличие от машинного, не позволяет увидеть со всей очевидностью различий между стоимостью и добавленной стоимостью.

В отношении коллег не следует употреблять выражений, демонстрирующих личное отношение к ним, причем как негативное, так и позитивное, научный текст должен отражать только суждение автора о результатах исследования, эмоционально не окрашенное. Поскольку экономические исследования неизбежно, независимо от воли автора, отражают интересы определенных социальных групп, то этот императив не всегда выдерживается даже крупными исследователями. Например, при критике позиций Е. Дюринга Ф. Энгельс пишет: «Поведавши нам свою образцовую фантазию, в которой не знаешь, чему больше удивляться – фокусничеству ли дедукции, или искажению историю, господин Дюринг с торжеством восклицает…Этим он естественно себя избавляет от труда проронить хоть словечко например о возникновении капитала» ⁹⁸.

Можно встретить и более жесткие выражения. Так, А. Шопенгауэр пишет: «Здесь и открывается поле деятельности для наших адептов способности разума к созерцанию; поэтому самый наглый из них, известный шарлатан Гегель, назвал без всяких околичностей свой принцип мира и всех вещей идеей» ⁹⁹.

Без необходимости не стоит употреблять выражения, отражающие личную оценку исследователем значимости какого-либо автора, его произведений и фрагментов: «выдающийся», «крупнейший», «блестящий», «великий» и т.п. Это ставит других авторов, чьи материалы использовал исследователь, в положение второстепенных, поскольку они не упомянуты в качестве «крупных», «заслуженных» и пр. Даже если авторы действительно имеют различные заслуги перед наукой, все же не стоит это подчеркивать без необходимости, диктуемой существом проводимого исследования.

Нейтральное отношение к авторам следует отразить и в указании их имен и занимаемого положения. Часто встречаются в работах молодых исследователей указания на должность цитируемого автора: «генеральный директор ведущего информационного агентства ААА», «главный консультант всемирно известной консалтинговой фирмы БББ», профессор университета ВВВ и т.п. В отношении других авторов подобные характеристики не приводятся. Полагаем, что следует определиться – либо называть должности всех цитируемых авторов, либо – ничьи.

В ряде случаев избирательно указывают на принадлежность какого-либо автора к дворянскому сословию – например, Ф. фон Визер, а цитируемого после этого Д. Кейнса почему-то не именуют лордом. Вряд ли в этом есть умысел, скорее всего исследователи, не задумываясь, переписывают то обращение к цитируемым автором, которое встретилось в источнике, но лучше избегать двусмысленности.

Можно трактовать как некорректность и различное именование авторов по фамилии и инициалам. Зачастую обращение осуществляется только по фамилии, например – Смит, Кенэ, Тюрго или по имени и фамилии: Давид Рикардо, Адам Смит и др. Мы полагаем, что такое обращение, особенно по одной фамилии, недопустимо. Исключение могут составлять: устойчивое словосочетание, содержащее фамилию или имя автора, как например, «догма Смита» или Петр Первый; отсутствие фамилии в современном понимании у цитируемого автора: Аристотель, Платон, Ксенофонт. В остальных случая целесообразно указывать фамилию автора с одним или двумя инициалами перед фамилией.

В настоящее время возникла известная проблема унификации обращения – по одному или двум инициалам, поскольку в русскоязычной литературе часто сведения даже об отечественном авторе включают только один инициал. Учитывая распространенность указания на один инициал в англоязычной литературе, целесообразно для унификации обращения придерживаться этого правила в отношении большинства авторов. Исключение составляют те случаи, когда трудно идентифицировать составляющие полного имени, в этом случае необходимо указывать то имя собственное, которое приведено в цитируемом источнике, например, наиболее известное имя собственное ученого с полным именем – абу Али исм Хусайн ибн Абдаллах ибн Хасан ибн Али ибн Сина ¹⁰⁰– «ибн Сина», т.е. он известен в настоящее время под именем, означающим, что он – пра-правнук Сины. Необходимо остерегаться сокращений в именах собственных, если не известно содержание сокращаемой части, например, если не знать, о чем идет речь, то сокращение распространенного именования русского царя Петра Алексеевича Романова «Петр Первый» может выглядеть как П. Первый. Так, в русскоязычной литературе имя известного фламандского художника довольно явственно трансформируется в Ван Дейк. Согласно нормам русского языка Ван воспринимается как имя, хотя оно означает сословную принадлежность, а имя художника на самом деле Антонис ван Дейк, т.е. он – А. Дейк, но не В. Дейк. Допущение подобного рода ошибок, как правило, означает, что исследователь мало знаком не только с самими авторами, но и с цитируемыми произведениями.

В большинстве случаев необходимо избегать не персонифицированных ссылок на источники. На наш взгляд, некорректно при первом обращении к источнику не называть автора в основном тексте, указывая его только в сноске. Такая ссылка означает, что замечание сделано мимоходом, авторство не имеет большого значения. Конечно, при многократных обращениях к одному источнику нет смысла каждый раз упоминать автора в основном тексте, но ссылка на источник и в этом случае должна быть сделана.

Некорректно ссылаться на источник один раз, если воспроизводится крупный фрагмент текста, содержащий абзацы. Необходимо делать ссылки после каждого абзаца, если целостность цитируемого фрагмента не очевидна.

4) Принцип проверяемости. В отношении данного принципа («критерия» в интерпретации цитируемого автора) Г. Рузавин пишет: «Этот критерий нельзя понимать слишком упрощенно и требовать, чтобы каждое высказывание теории допускало непосредственную проверку. Поскольку теория представляет собой логически взаимосвязанную систему утверждений, то наиболее общие ее принципы и законы проверяются косвенно, путем вывода из них менее общих и простых утверждений, которые можно непосредственно сравнить с данными наблюдений или экспериментов…закон инерции…нельзя проверить с помощью опыта…этот закон, как и другие основные законы механики, представляют собой абстракцию, относительную истину, которая косвенно обосновывается посредством всех эмпирически проверяемых следствий, выведенных из них» ¹⁰¹.

Выше мы отмечали, что проверка суждения с помощью его подтверждения фактами называется верификацией. Но верификации поддаются далеко не все теории и их отдельные положения. Необходимость подтверждения теорий или их отдельных положений непосредственно наблюдаемыми фактами требуется только в рамках последовательно применяемой позитивистской методологии. В некоторых крайних ответвлениях диалектики, например в схоластике, фактическое наблюдение отвергается как не только ненужное, но и вредное. Так, известна притча о двух схоластах, спорящих, есть ли у крота глаза. Долго слушавший их спор садовник сказал, что он может принести крота, и они посмотрят, есть у него глаза или нет. На что оба ответили, что этого нельзя делать ни в коем случае – они спорят о том, есть ли у «принципиального крота принципиальные глаза».

Поэтому можно сказать, что принцип проверяемости относится к фактологической и экспериментальной частям теории. Эта часть исследования должна быть выверена прежде всего самим автором, причем изложение материала должно позволить любому компетентному в проблеме исследователю повторить наблюдение или эксперимент для проверки правильности исходного материала. Что касается интерпретации фактов, то автор свободен в выборе, коллеги вправе применить тот способ проверки истинности, который соответствует их методологическим установкам – верификацию, фальсификацию, дедукцию и пр.

Не можем утверждать, что состав принципов является достаточным, но скорее всего – необходимым.

3 Методы научного абстрагирования

3.1 Научные абстракции, экономические категории и законы

Любая наука, в том числе – науки об экономических и управленческих процессах имеют дело с фактами, как исходным материалом исследования и абстракциями, вырабатываемыми в результате такого исследования.

Философский словарь трактует абстракцию следующим образом: «Абстракция – одна из сторон, форм познания, заключающаяся в мысленном отвлечении от ряда свойств предметов и отношений между ними и выделении, вычленении какого-либо свойства или отношения» ¹⁰².

В «Экономической энциклопедии» научная абстракция не определена применительно к предмету и введена в оборот только в связи с трактовкой метода политической экономии: «Метод научной абстракции состоит в отвлечении в процессе познания от внешних явлений, несущественных сторон и выделении (вычленении) наиболее глубокой сущности предмета. Научная абстракция есть результат такого отвлечения. Этим результатом являются понятия и категории науки» ¹⁰³.

Сомнение в данном определении вызывает указание на «наиболее глубокую сущность». Нельзя получить такую сущность, не вводя промежуточных абстракций в процессе абстрагирования от конкретных фактов. Любое отвлечение от всей полноты и многообразия окружающего мира, в том числе и экономических явлений, представляет собой абстрагирование, в результате которого появляются некоторые образы, схемы, суждения, отражающие только отдельные стороны изучаемого явления. Без этого процесса познание невозможно, поскольку человек не в состоянии понять все многообразие объекта. Строго говоря, экономическая наука (и видимо, всякая другая) имеет дело только с абстракциями – факты во всем своем многообразии лежат только в основании исследования, служат исходным материалом.

Часто метод научной абстракции сводят к движению (восхождению) от абстрактного к конкретному.

Некоторые исследователи делают акцент на одном из этапов формирования абстракций – аналитическом или синтетическом. Так, Ю. Хаустов и П. Канапухин пишут, что диалектический подход использует два основных специфических метода диалектической логики для познания реального мира. Метод восхождения от абстрактного к конкретному выступает как способ систематизации понятий (категорий) в рамках целостной системы, как способ теоретического воспроизведения целого ¹⁰⁴. Приведенное положение не означает, что цитируемые авторы упускают движение от конкретного к абстрактному как этап познания, но почему то фиксируют внимание только на одной части метода научной абстракции.

А. Шопенгауэр, напротив, обращает внимание именно на аналитическую часть абстрагирования: «Абстрагирующая способность различает… полные, следовательно, созерцаемые представления на их составные части, чтобы мыслить их обособленно, каждую саму по себе, как различные свойства или отношения вещей. В ходе этого процесса представления необходимым образом лишаются созерцаемости, подобно тому как вода теряет свою текучесть и прозрачность, если разложить ее на составные части. Ибо каждое обособленное (абстрагированное) свойство может быть мыслимо, но не может быть само по себе созерцаемо» ¹⁰⁵.

На основании этих рассуждений А. Шопенгауэр делает вывод о снижении содержательности понятий по мере углубления абстрагирования: «Чем выше мы поднимаемся в абстракции, тем больше мы опускаем и тем меньше мыслим. Высшие, т.е. самые общие понятия наиболее опустошены и, в конце концов, оказываются лишь общей оболочкой; таковы, например, понятия бытия, сущности, вещи, становления и т.п. …. что могут дать философские системы, сотканные из таких понятий и пользующиеся в качестве материала лишь подобными легкими оболочками мыслей? Они должны оказаться бесконечно пустыми, бедными и поэтому нестерпимо скучными» ¹⁰⁶.

Г. Рузавин обращает внимание на начальный этап абстрагирования – анализ, указывая, что абстракции возникают на аналитической стадии исследования, когда начинают рассматривать отдельные стороны, свойства и элементы единого, целостного процесса. В результате образуются отдельные понятия, категории и суждения, которые служат для формулирования гипотез, законов, теорий ¹⁰⁷. Далее автор пишет, что на завершающей синтетической стадии все эти элементы, категории и законы объединяются в целостную систему, обеспечивая тем самым достижение конкретного знания об определенной области действительности ¹⁰⁸.

Обратим внимание на то, что автор, говоря об абстракциях, объединяет в один этап формулирование понятий, суждений, категорий. На наш взгляд, для формулирования категорий недостаточно аналитической стадии, возможны, и то со значительными оговорками, только первичные суждения. Категория предполагает не только отвлечение от каких-либо свойств изучаемых явлений, но и обобщение их существенных свойств, т.е. синтез.

Кроме того, достижение конкретного знания, означает, что определенная область действительности описана с помощью абстрактных категорий. Не категориальной научной характеристики любой области действительности быть не может. Если речь не идет, конечно, о сверхразумном познании, основанном на отвлечении от чувствования и мышления.

Достаточно обоснованное определение методу научной абстракции дает «Экономическая энциклопедия»: «Метод научной абстракции включает две взаимосвязанные и внутренне единые ступени движения познания, соответствующие движению от явления к сущности и от сущности к явлению. Познание начинается с исследования конкретного, с анализа и обобщения эмпирического материала…Затем на основе наиболее общих понятий, раскрывающих самую сущность экономических процессов, происходит объяснение всего богатства и многообразия конкретных явлений» ¹⁰⁹.

При абстрагировании необходимо учитывать, что существенность и несущественность определенных свойств не является имманентной характеристикой изучаемых объектов. Исследователь должен определить, что именно является существенным для целей его исследования. Например, для формулирования законов спроса и предложения можно абстрагироваться от свойств товаров, типов рынка, влияния маркетинга и др. В итоге можно получить вывод, что объем спроса обратно пропорционален цене товара. Но, изучая рынок конкретного товара и возможности активизации спроса, следует учитывать конкретные особенности товаров, рынков, способов продвижения и т.д.

Сказанное не означает, что в данном исследовании метод абстрагирования не применим – просто формируются абстракции другого (будем называть их абстракциями низкого уровня), предположив, что формирование пирамиды абстракций начинается с простейших обобщений и заканчивается сложными, не имеющими бытовых аналогов суждениями. Так, категория «цена» по сравнению с категорией «стоимость» – абстракция более низкого уровня. Соответственно уровням абстракции следует определить и состав существенных характеристик изучаемого объекта.

В то же время нельзя рассматривать абстракцию как нечто произвольное, хотя и обоснованное. Абстракция – это не обедненная реальность, а системное представление в мышлении ее существенности.

Г. Гегель писал: «В обыденном психологическом представлении, и в кантовской трансцендентальной философии это отношение (природы и духа, Авт.) понимается так, что эмпирический материал, многообразие, данное в созерцании и представлении, существует сначала само по себе и что затем рассудок приступает к нему, вносит в него единство и возводит его посредством абстрагирования в форму всеобщности. Рассудок есть, таким образом, сама по себе пустая форма, которая, с одной стороны, приобретает реальность лишь через указанное данное содержание, а с другой – абстрагирует от него, а именно опускает его нечто непригодное… для понятия… Абстрагирование получает, согласно этому мнению, тот смысл, что лишь для нашего субъективного употребления из конкретного изымается тот или иной признак так, чтобы с опущением столь многих других качеств и свойств предмета он не утратил ничего из своей ценности…» ¹¹⁰.

Указанное понимание абстрагирования Г. Гегель признает возможным в качестве научного приема: «Конечно, если то, что от конкретного материала следует принять, согласно рассматриваемому воззрению, в понятие, должно служить лишь признаком или знаком, то оно в самом деле может быть и каким-то лишь чувственным единичным определением предмета, которое ради какого-то внешнего интереса избирается из числа других и есть того же рода и имеет ту же причину, что и прочие» ¹¹¹.

Однако, подобный подход не отражает сущности абстрагирования: «Абстрагирующее мышление следует рассматривать не просто как оставление в стороне чувственного материала, который при этом не терпит…никакого ущерба в своей реальности, оно скорее есть снятие реальности и сведение ее как простого явления к существенному, обнаруживающемуся только в понятии» ¹¹².

Использование метода научного абстрагирования на многих уровнях зависит от возможностей исследователя и изучаемого объекта. Не всегда требуется столь глубокое погружение в абстракции, как в работах Г. Гегеля или К. Маркса, которое приводит к формированию целостной картины мира духа или материального бытия.

Второй уровень, по нашему мнению, получил достаточно развернутую характеристику в цитированной выше «Экономической энциклопедии».

Третий уровень, может, на наш взгляд (мы приносим извинения за явный прагматизм этого тезиса) включать даже отдельные элементы или виды абстракции.

В методологической литературе различают несколько видов абстрагирования. Г. Рузавин выделяет четыре вида: абстракцию отождествления; изолирующую абстракцию; абстракцию потенциальной осуществимости; идеализацию ¹¹³.

При применении абстракции отождествления у предметов некоторого класса выделяется определенное общее свойство, а от остальных свойств отвлекаются. Так, при определении абстрактного труда как источника стоимости К. Маркс отвлекается от всех свойств, присущих процессу труда, кроме одного – затрат общественно необходимого рабочего времени. При определении самой стоимости – от всех качеств товара, определяющих возможности его использования и составляющих потребительную стоимость.

Изолирующая абстракция представляет собой отвлечение некоторых свойств и отношений изучаемых предметов и рассмотрение их в виде отдельных, самостоятельных объектов. Г. Рузавин считает, что этим методом получены такие понятия как белизна, яркость, доброта, дружба ¹¹⁴. Метод изолирующей абстракции, на наш взгляд, применили представители теории полезности и впоследствии маржиналисты, сделавшие акцент именно на потребительских свойствах товаров, их полезности, как общем свойстве, которое превратилось в категорию «полезность».

Обращение к полученной категории посредством абстракции отождествления позволило перейти к другой категории – «цене». Ж. Сэй писал: «Ценность, которую человек придает какому-нибудь предмету, имеет свое первое основание в том употреблении, какое он может из него иметь…цена предмета есть мерило его ценности, а ценность есть мерило его полезности…» ¹¹⁵.

Абстракция потенциальной осуществимости предполагает отвлечение от реальной возможности построения тех или иных объектов. На этом методе построена фактически вся неоклассическая теория, начиная с цены равновесия. Цена равновесия не является каким-либо свойством объектов, ее основанием является ничем не ограниченная конкуренция бесконечного множества покупателей и продавцов, приобретающих и продающих лишенный конкретных свойств товар. Дальнейшие суждения ¹¹⁶ и выводы фактически отражают поведение цены равновесия при различных допущениях, модифицирующих исходную ситуацию.

Идеализация представляет собой вид абстрагирования, при котором происходит переход от реально существующих явлений и процессов к идеалу. Г. Рузавин пишет, что в физике известны такие идеализации, как абсолютно упругое тело, несжимаемая жидкость, идеальный газ. Они не существуют в природе, но идеализация позволяет лучше понять свойства реальных твердых, жидких и газообразных веществ. К подобным идеализациям в экономической теории автор относит образ «экономического человека», который при принятии решений поступает во всем рационально, добиваясь максимальной выгоды ¹¹⁷.

В результате абстрагирования в процессе изучения экономических явлений и процессов формулируются экономические категории, категории управления и законы. В совокупности они образуют категориальное пространство – систему взаимосвязанных по вертикали и горизонтали категорий – своеобразный каркас экономических и управленческих концепций. Безусловное требование к любой концепции – категории должны быть выводимы из других, между ними не должно быть внутренних противоречий.

«Экономическая энциклопедия» содержит следующее определение: «Экономическая категория, обобщенное абстрактное (теоретическое) выражение объективно существующих производственных отношений, их различных проявлений, сторон, черт. Экономические категории выступают как мысленные «слепки», отражения экономических отношений, процессов, явлений» ¹¹⁸.

Указанная нами выше необходимость взаимосвязей между категориями описывается в экономической энциклопедии следующим образом: «Экономические категории – ступеньки познания объективной экономической действительности, результат и средство этого познания. Экономические категории делятся на категории, отражающие сущность через внешние, видимые формы экономических отношений, и категории, отражающие сущность экономических явлений и процессов, не выступающих непосредственно на поверхности данной связи. Между теми и другими экономическими категориями существует необходимая взаимозависимость. Исследование более глубоких экономических категорий служит основой для научного объяснения экономических категорий, отражающих внешние формы экономической жизни. Так, категория стоимости – ключ к пониманию цены, прибавочная стоимость – к пониманию прибыли» ¹¹⁹. Представленная здесь трактовка взаимосвязей между категориями отражает только часть связь связей в категориальном пространстве, которые характеризуют выводимость менее глубоких категорий из более глубоких, но не придают им разнообразия, свойственного реальному миру. Прибыль – менее глубокая категория, чем прибавочная стоимость, но ничего добавляет к осмыслению исходной, демонстрируя только диалектическое движение познания.

Помимо этих диалектических связей существуют отношения, раскрывающие категории в одной плоскости, на одном и том же уровне абстракции, например, формы прибавочной стоимости – прибыль, процент и рента образуют один взаимосвязанный ряд категорий, выводимых из общей. Вместе они характеризуют всю совокупность превращенных форм прибавочной стоимости на одном уровне абстракции и отражают ее многообразие. Все три категории выводимы не только из прибавочной стоимости, хотя это необходимый момент построения категориального ряда, но и друг из друга – в реальной действительности они превращаются друг в друга, придавая тем самым подвижность капиталу, обеспечивая самореализацию исходной категории – прибавочной стоимости. Этот вид связей между категориями можно рассматривать как связи развития, контактные связи. Выявление, формулирование таких категорий позволяет осуществлять связь между абстрактным и реальным мирами, формировать целостную абстрактную структуру концепции.

Взгляд на исходную категорию необходим при анализе даже не столь глубоких категорий, как прибавочная стоимость, стоимость, капитал. Посмотрим на такую внешне простую категорию, как конкурентоспособность. Исследуя данную категорию и отраженные в ней экономические процессы и явления мы должны обратиться к исходной – конкуренции. Только в этом случае удастся затем раскрыть многообразие конкурентоспособности, которая лежит непосредственно в сфере интересов исследователя.

Существует еще одна разновидность связей между категориями, отражающих количественные характеристики явления, отраженного («снятого», как сказал бы Г. Гегель) в категории. Эти количественные характеристики не требуют ни углубления, ни выхода на поверхность в процессе познания. Например, характеризуя инфляцию, мы употребляем термины «нормальная», «ползучая», «галопирующая», «гиперинфляция», оценивая определенные параметры изучаемого экономического явления. Данные категории не выводимы друг из друга и исходной категории, связи между ними – оценочные. Тем не менее они также образуют категориальные ряды, в которых не должно быть изъянов. В простейшем случае речь может идти об оценках, легко поддающихся градуировке, обычно это можно сделать в отношении поверхностных категорий – той же инфляции или безработицы. В некоторых случаях точные количественные параметры установить невозможно, как, например, при характеристике «общественно нормального» труда.

Понимание единства категориального пространства и категориальных рядов имеет глубокий теоретический смысл и на практике позволяет избежать ошибок при выявлении и формулировании признаков, причинно-следственных, факторных связей между изучаемыми явлениями и процессами. Для экономики, в значительной степени использующей строгий математический аппарат, характерны достаточно стройные категориальные ряды. В управлении в одном и том же категориальном ряду могут оказаться причины, факторы, условия и пр.

Обратимся в этой связи к проблеме управления инвестиционным климатом региона ¹²⁰.

А. Асаул предлагает следующий состав факторов, формирующих благоприятный инвестиционный климат региона (табл.1).

Таблица 1 – Факторы, формирующие благоприятный инвестиционный климат региона ¹²¹

Наименование фактора	Описание фактора
Объективные
1.1. Природно-климатические условия	Богатые природные ресурсы
1.2. Географическое положение	Наличие границ с развитыми регионами России и иностранными государствами; наличие морского и речного сообщения с другими регионами России и иностранными государствами
1.3. Состояние окружающей среды	Постоянно поддерживается на благоприятном уровне
2. Субъективные
2.1. Научный потенциал	Неперегруженность общего числа организаций региона научными организациями; высококвалифицированный научный потенциал
2.2. Экономическое положение	Высокая степень развитости рыночных отношений; диверсифицированность экономической среды, наличие экономики независимых финансового рынка и рынка инвестиционных услуг; приемлемые ставки экспортных и импортных пошлин; положительная политика в области валютного курса
2.3. Законодательная и нормативная база	Стабильный правовой режим; жесткое регулирование отношений собственности; законодательное закрепление налоговых льгот для поддержки инвестиционной деятельности; наличие механизма работы с городскими инвестиционными проектами
2.4. Строительная база	Наличие экономически независимых рынков строительной продукции, строительных работ и услуг; наращенные мощности строительных организаций и предприятий
2.5. Фактор риска	Государственные гарантии защиты российских и иностранных инвесторов от некоммерческих рисков; невысокие риски осуществления инвестиционной деятельности
2.6. Трудовые ресурсы	Низкая доля населения пенсионного возраста; общерегиональные данные о наличии различных категорий трудовых ресурсов; высококвалифицированный кадровый потенциал
2.7. Социальная инфраструктура	Крупные российские и иностранные консалтинговые и аудиторские организации, институциональные инвесторы; развитая экспортная система; наличие общедоступной информации об инвестиционных проектах, инвесторах и др. в регионе; развитые виды инфраструктур (транспортная, связи и т.д.)

Как видим, с точки зрения формирования строго категориального ряда можно выделить несколько спорных положений.

Во-первых, неясны основания для различения объективных и субъективных факторов. Скорее автор выделил в качестве объективных факторы, независящие от действий человека (географическое положение, наличие природных ресурсов). В то же время в этой группе факторов не удалось избежать присутствия субъекта, поскольку создание коммуникаций (наличие морского и речного сообщения) – результат вполне определенной хозяйственной деятельности людей. Бесспорно, зависит от деятельности человека состояние окружающей среды. Что касается общетеоретических соображений, то любые социально-экономические процессы содержат как объективную, так и субъективную составляющие.

Во-вторых, вряд ли оправданно рассмотрение в качестве факторов инвестиционного климата региона инструментов экономической политики государства (ставки экспортных и импортных пошлин, валютный курс), тем более, что их применение зависит от федерального центра, а регулируемые ими параметры являются сквозными для экономического пространства страны. С этой точки зрения они являются объективными факторами.

В-третьих, достаточно проблематичными выглядят предложения автора, связанные с включением в социальную инфраструктуру экспортной системы традиционных компонентов производственной инфраструктуры (транспорт, связь), отнесением к факторам инвестиционного климата субъектов инвестиционного процесса (институциональных инвесторов, консалтинговые и аудиторские фирмы).

Ю. Рябов и Д. Дудоров, отождествляя понятия «инвестиционная привлекательность» и «инвестиционный климат» относят к его факторам: геополитическое и геоэкономическое расположение; обеспеченность природными ресурсами и их доступность; социально-экономическую ситуацию в области; политическую стабильность; нормативно-правовое поле; эффективность финансовой системы; региональный бюджет; состояние и развитие инфраструктуры регионального рынка; эффективность реализации административной реформы; наличие механизма стимулирования инвестиционного роста; система льгот инвесторам ¹²².

Отметим, что факторы, определяющие инвестиционный климат, представлены авторами в различных классификационных зонах. Как видно, названные авторы не считают необходимым проводить группировку характеристик, рассматривая, как явления одного порядка и объективные предпосылки инвестиционной деятельности (обеспеченность природными ресурсами и др.), и инструменты экономической политики государства (региональный бюджет, льготы инвесторам).

Ряд предложенных ими факторов дан в форме, исключающей возможность однозначной интерпретации. Так, не ясно, что понимается под эффективностью финансовой системы, эффективностью реализации административной реформы, как определяется состояние инфраструктуры регионального рынка. Любой из этих факторов может быть определен различными способами.

И. Ройзман, определенно отождествляет понятия «фактор» и «показатель» инвестиционного климата, предлагая включить в их состав: объем промышленного производства, уровень развития малого предпринимательства, экспорт продукции региона в дальнее и ближнее зарубежье, обеспеченность автомобильными и железными дорогами, природные запасы нефти и газа, долю малоимущего населения, уровень дискомфортности климата, уровень безработицы, уровень загрязненности природной среды, уровень угрозы осуществления террористических актов, потенциал разработки и применения высоких технологий в регионе, рекреационно-туристический потенциал, растительные природные ресурсы регионов (лесные и водно-биологические) ¹²³.

Как видим, в одном ряду представлены и объективные ограничения инвестиционной деятельности (например, доля малоимущего населения), и уровень дискомфортности климата. Набор приведенных автором показателей и факторов инвестиционного климата сложно представить в структурированном, поддающемся реальным расчетам виде.

Во всех вышеперечисленных примерах нарушено категориальное поле. Нарушения можно идентифицировать следующим образом:

- нечеткая структуризация составляющих инвестиционного климата (смешение разнородных характеристик);

- объединение в одну категорию составляющих инвестиционного климата и факторов, определяющих его состояние и динамику;

- несоответствие предложенного элементного состава инвестиционного климата требованиям достаточности (например, у А. Асуала научный потенциал не дополняется образовательным, у Ю. Рябова и Д. Дудорова – ресурсная база ограничивается только природными богатствами).

Для формирования целостного и внутренне непротиворечивого категориального поля необходимо единство в обосновании составляющих его категорий. Рассмотрим пример, очень распространенный в учебниках экономической теории – трактовку бумажных денег, как денежных знаков – представителей металлических денег, выполненных на бумажных носителях. При такой трактовке исчезает экономическое содержание денег, как отношений между людьми. На самом деле носитель этих отношений не имеет значения. Если бумажные носители – только техническое средство и действительно выступают знаками реальных денег, то закономерности их движения будут точно такими же. Если они – самостоятельная форма отношений, то необходимо исследовать природу этих отношений, а не материальный состав носителя. Если говорить о современных «бумажных» деньгах, то, скорее всего, окажется, что они представляют собой отношения по поводу распределения стоимости совокупного общественного продукта между государством и остальными субъектами общества. Отсюда вытекает их главный признак – наделение принудительным курсом.

3.2 Индукция в экономических исследованиях

В соответствии с неоднократно цитированным нами философским словарем, индукция – «один из типов умозаключения и метод исследования…Как форма умозаключения индукция обеспечивает возможность перехода от единичных фактов к общим положениям» ¹²⁴. В экономической энциклопедии сказано, что «Индукция – опытное изучение явлений, в ходе которого совершается переход от отдельных фактов к общим выводам» ¹²⁵.

Г. Рузавин характеризует индукцию как способ рассуждения, с помощью которого приходят к общему умозаключению от частного. С этой целью обычно выделяют какое-либо общее свойство или отношение, присущее реальным явлениям и событиям. Поэтому часто индукцию кратко определяют как умозаключение от частного к общему ¹²⁶. Автор отмечает, что в общем случае перенос заключения с исследованных случаев на неисследованные, всегда связан с возможностью совершить ошибку. Поэтому заключения индукции имеют не достоверно истинный, а только правдоподобный, или вероятный характер. Факты могут только с той или степенью достоверности подтвердить индуктивное умозаключение. Поэтому индуктивные заключения тщательно проверяют не только с помощью сходных фактов, но и отличающихся от них ¹²⁷.

Полагаем, что все вышеуказанные источники представляют индукцию в несколько упрощенном виде. Конечно, нельзя утверждать, что индукция позволяет получить однозначно истинный вывод из результатов исследования. Но такого результата не может гарантировать ни один из методов. Отметим, что дедуктивный метод предоставляет не меньше возможностей для получения ложного вывода в силу неверной исходной аксиомы или нарушения логических цепочек рассуждений в силу незаметной (часто – даже автора) подмены тезиса, неявных предположений, отождествления разных по сути категорий и т.п.

Основатель индуктивной логики Ф. Бэкон считал, что, формулируя теоретические аксиомы и понятия об изучаемых явлениях, не следует полагаться на абстрактные обоснования, какими бы заманчивыми и справедливыми они ни казались ¹²⁸. Самое главное – найти правильный метод анализа и обобщения опытных данных, позволяющий постепенно проникнуть в сущность исследуемого явлений. Аристотелевская логика бесполезна, поскольку, хотя силлогизмы заключают в себе некую математическую достоверность, достаточно наполнить силлогистические доказательства путанными, опрометчиво абстрагированными от вещей и плохо определенными понятиями, как все рассуждения рушатся или приводят к неверным выводам. Логическая организация порочных понятий может служить закреплению и сохранению ошибок, создавать иллюзию обоснованности и доказательности там, где нет ни того, ни другого ¹²⁹. Поэтому основным методом исследования является индукция.

Однако, Ф. Бэкон отвергает возможности получения достоверных выводов на основе простого перечисления ограниченного числа благоприятных случаев. Простая перечислительная индукция чаще приводит к ошибочным, чем истинным обобщениям. В процессе исследования необходимо производить в опыте разделение и отбор путем необходимых исключений и отбрасываний ¹³⁰.

Отметим, что применение индукции вполне возможно в тех случаях, когда нет оснований предполагать, что исследуемое явление относится к иному множеству или когда достаточно получить некоторый промежуточный результат, или результат необходимой, но не всеобщей точности. В этой связи обратимся к мнению И. Канта: «Опыт никогда не дает своим суждениям истинной и строгой всеобщности, он сообщает им только условную и сравнительную всеобщность (посредством индукции), так что это должно, собственно, означать следующее: насколько нам до сих пор известно, исключений из этого или иного правила не встречается» ¹³¹.

Отметим, что в конкретных исследованиях экономических процессов получение результата с точностью до формулы «насколько нам известно, исключений из такого-то правила не встречается» часто является достаточным. Например, анализ различных точек зрения по исследуемой проблеме всегда ограничен и мы не можем претендовать на исчерпывающее представление источников в нашем обзоре. Тем не менее, нам необходима некая классификация взглядов, их определенное обобщение. Мы не можем сказать, что наша классификация характеризует все исследования, мы делаем вывод на основании обобщения заведомо неполного их объема. Других вариантов в данном случае быть не может. Полагаться на иные методы исследования – дедукцию, абдукцию здесь не приходится.

Это же относится к представлению теоретической новизны исследования. Важность данного аспекта исследования имеет и содержательный и формальный смысл. С содержательной стороны исследователю важно уяснить, что уже сделано в его проблемном поле, и увидеть, в чем именно заключаются его цели и задачи. Не исключено, что он что-то упустит, тогда с практической точки зрения придется произвести неоправданные усилия, с формальной – усилия не будут в должной мере оценены научным сообществом. Формальная сторона не менее, чем содержательная, важна для начинающих исследователей, поскольку четкое позиционирование научной новизны является требованием к представлению результатов исследования на защиту. Сформулировать эти положения можно только на основании индукции, как метода исследования проблемного поля. Однако именно это требование диктует необходимость системного, представительного исследования произведений, посвященных избранной проблеме – формирования научного аппарата, показывающего осведомленность исследователя о степени изученности вопросов, входящих в проблемное поле.

Индукция является исходным методом анализа и в большинстве случаев формирования первичных категориальных рядов. Понятие «цена» первоначально сформировалась как результат многочисленных наблюдений обменных актов. Конечно на бытовом уровне это – еще не категория, но уже ее некоторый прообраз, на основе которого впоследствии сформулированы категории, выражаемые термином «цена». Кстати, единого представления об этом феномене нет – у А. Смита это – «труд и усилия, нужные для приобретения предмета ¹³²», у К. Маркса – денежное выражение стоимости, А. Маршалл, насколько нам известно, вообще не дефинирует отношения, выражаемые ценой, предпочитая говорить о конкретных видах цен.

М. Блауг, со ссылкой на своих предшественников в изучении проблем индукции Д. Юмом, Д.С. Миллем, К. Поппером, пишет: «Из рассуждений Юма вытекает фундаментальная асимметрия между индукцией и дедукцией, между доказательством и опровержением, между верификацией и фальсификацией, между утверждением и опровержением утверждения. Ни одно универсальное утверждение не может быть логически строго выведено или окончательно установлено из сколь угодно большого числа частных утверждений, но любое универсальное утверждение может быть логически опровергнуто одним-единственным частным утверждением с помощью дедуктивной логики…Вам никогда не удастся доказать, что нечто фактически верно, но вы можете доказать, что некоторые вещи фактически ложны. Это – утверждение, которое мы можем принять как первую заповедь методологии науки» ¹³³.

Поэтому можно считать, что применение индуктивного метода достаточно корректно при проведении исследований в области экономики и управления, если выводы не претендуют на всеобщность.

Проблема применения индукции для получения всеобщих выводов заключается в том, что, как пишет М. Блауг, на определенном этапе рассуждения индуктивным метод требует нелогичного мыслительного скачка, дополнительного элемента, вполне способного привести нас от верных предпосылок к ложным выводам ¹³⁴.

Иначе говоря, индукция должна быть дополнена иными методами. Данное дополнение может быть столь значительным, что производит эффект частичного вытеснения первоначальных индуктивных построений иными. Это вытеснение дало основание М. Блаугу писать: «Одно из объяснений того странного факта, что Милля–экономиста и Милля–философа воспринимали как двух разных людей, состоит в том, что ни критики Милля, ни он сам не видели никакой связи между «Логикой» (философская работа Д.С. Милля, Авт) и «Основами» («Основы политической экономии» - экономическая работа Д.С. Милля, Авт.); практически эти книги с тем же успехом могли быть написаны двумя разными авторами… «основы» не имеют четких методологических установок… некоторые части книги по преимуществу абстрактны и написаны с априорных позиций, а другие содержат значительную долю эмпирических данных» ¹³⁵.

На наш взгляд, именно это характеризует методологический прием Д.С. Милля и его предшественников – У. Петти, А. Смита, Д. Рикардо – наряду с эмпирическим материалом, служащим основанием для индуктивных выводов, применены иные методы, в частности – дедукция.

Обратим в этой связи внимание на то, что применение индуктивного метода требует во многих случаях указания, что исследование проводится в отношении конкретных объектов и учитывает ряд сопутствующих явлений. Судить о том, является ли перечень этих сопутствующих явлений необходимым и достаточным бывает сложно, но, во всяком случае, его указание необходимо в связи с принципом научной корректности.

Так, А. Смит внешне априорно, аксиоматически, а на самом деле, исходя из фактических наблюдений и применения индуктивного метода, связывает богатство народов с двумя условиями – долей производительных работников в общем количестве населения и качеством труда: «Каковы бы ни были почва, климат или размеры территории того или иного народа, обилие или скудость его годового снабжения всегда (обратим внимание на всеобщность вывода, Авт.) будут зависеть от этих двух условий» ¹³⁶. Как видим, вывод носит всеобщий характер, но автор оговаривает ряд условий, которые приняты во внимание при его формулировании. Это несколько смягчает жесткость вывода и позволяет отнести их к числу полученных индуктивным путем, а не декларированных в качестве аксиомы.

3.3 Дедукция

Философский словарь трактует дедукцию следующим образом: «Под дедукцией в широком смысле понимается любой вывод вообще, в более специфическом и наиболее употребительном смысле – доказательство или выведение утверждения (следствия) из одного или нескольких других утверждений (посылок) на основе законов логики, носящее достоверный характер ¹³⁷.

И. Кант различает два вида дедукции – первый вытекает из самого содержания суждений, второй – из эмпирического опыта и размышлений: «Среди различных понятий, образующих пеструю ткань человеческого знания, некоторые предназначены также для чистого априорного применения (совершенно независимо от всякого опыта), и это право их в каждом случае нуждается в дедукции, так как эмпирические доказательства правомерности такого применения недостаточны, а между тем мы должны знать, каким образом эти понятия могут относиться к объектам, которых они… не получают ни из какого опыта. Поэтому объяснение того, каким образом понятия могут a priori относиться к предметам, я называю трансцендентальной дедукцией понятий и отличаю ее от эмпирической дедукции, указывающей, каким образом понятие приобретается благодаря опыту и размышлению о нем, а потому касается не правомерности, а лишь факта, благодаря которому мы усвоили понятие» ¹³⁸.

Контекст работы И. Канта, в которой он не сформулировал понятия «дедукция», позволяет считать, что речь идет о синтетическом обосновании истинности выводов ¹³⁹.

Может показаться парадоксальным, но Г. Гегель почти не употребляет в «Логике» термин дедукция, обращаясь к нему только при критике положений И. Канта: «Высказав глубокое замечание об априорных синтетических основоположениях и признав, что корень их – в единстве самосознания, следовательно в тождестве понятия с самим собой, Кант тем не менее заимствует определенную связь, т.е. сами понятия отношений и синтетические основоположения, из формальной логики, берет их за данные; их дедукция должна была бы быть изображением перехода этого простого единства самосознания в такие определения и различия; но Кант избавил себя от труда указать на это поистине синтетическое движение вперед, на само себя продуцирующее понятие» ¹⁴⁰.

Разрешение парадокса заключается, на наш взгляд, в том, что дедукция в понимании предшественников Г. Гегеля, требовала обращения к фактам, даже если речь шла о ее трансцендентальном варианте. В своих логических положениях Г. Гегель обращается к логике духа, не требующей фактического воплощения и, тем более фиксации в этом воплощении.

М. Блауг обращается к одной из версий дедуктивного метода – гипотетико-дедуктивной модели исследования. Это – относительно новая модификация дедуктивного метода. Автор пишет, что до 1948 г. гипотетико-дедуктивная модель не была терминологически формализована в качестве единственно возможного способа научного объяснения. Научное оформление гипотетико-дедуктивной модели исследования и доказательства М. Блауг связывает с именами К. Гемпеля и П. Оппенгейма.

В соответствии с требованиями гипотетико-дедуктивного метода любые истинно научные объяснения имеют общую логическую структуру: они включают как минимум один универсальный закон и указание релевантных начальных условий или границ его применимости, которые вместе составляют explanans (объясняющее), или предпосылки, из которых с помощью правил дедуктивной логики выводится explanandum, утверждение о некотором событии, объяснение которому мы хотим найти» ¹⁴¹.

В соответствии с гипотетико-дедуктивным методом в интерпретации М. Блауга назвать какую-то конкретную причину объяснением данного явления означает просто отнести явление к сфере действия какого-либо универсального закона или группы законов. Ссылаясь на В. Дрея, М. Блауг называет данный метод «способом объяснения через покрывающие законы» ¹⁴². Ядро гипотетико-дедуктивной модели познания составляет тезис симметрии, модель не требует применения никаких иных способов логического рассуждения кроме дедукции. Универсальные законы, используемые при объяснении, не являются результатом индуктивного обобщения частных случаев; это – лишь гипотезы, которые можно проверить, используя их для построения прогнозов конкретных событий, но сами они несводимы к наблюдениям за событиями ¹⁴³.

В целом выводы М. Блауга о возможностях гипотетико-дедуктивного метода: «Мы подошли к тому, чтобы сделать один из наших центральных выводов: точно также как не существует логики открытия, не существует и убедительной логики подтверждения гипотез; нет формального алгоритма, механической процедуры верификации, фальсификации, подтверждения, корроборации или как бы мы еще это не называли» ¹⁴⁴.

Г. Рузавин оценивает возможности гипотетико-дедуктивного метода более оптимистично. Автор отмечает, что исторические корни гипотетико-дедуктивного метода прослеживаются в умозаключениях древнегреческих ученых, в частности в сократическом методе поиска истины путем систематического выдвижения предположений и последующей их критике в ходе диалога ¹⁴⁵.

Гипотетико-дедуктивный метод лежит в основе античной диалектики как способа поиска истины путем раскрытия противоречий в мышлении. В соответствии с центральным тезисом Платона истина не может быть в противоречии с самой собой. Таким образом, если, исходя из какой-либо гипотезы, мы приходим к противоречию, то такая гипотеза должна быть отброшена. В результате критического перебора гипотез и перехода от одной гипотезы к другой, преодолеваются заблуждения.

Г. Рузавин справедливо утверждает, что хотя с чисто логической точки зрения диалоги Сократа можно рассматривать как гипотетико-дедуктивные рассуждения, но в содержательном аспекте он не исчерпывается логическим выводом следствия из гипотезы. Гораздо важнее умение ставить вопросы, выдвигать новые предположения в определенной последовательности, которая приводит к нужному результату, а также критическое отношение к полученным следствиям ¹⁴⁶.

В отношении нашего объекта – экономических процессов, Г. Рузавин считает, что гипотетико-дедуктивный метод больше всего применим к исследованию рыночной экономики, где имеется развитый концептуальный аппарат и применяются математические методы исследования. В описательных науках (значительная часть наук управленческого содержания, Авт.) где преобладают изолированные обобщения и гипотезы, установление логической связи между ними затруднено. Это связано со следующими обстоятельствами: трудно найти и выделить основные, наиболее сильные гипотезы; в силу этого сложно обнаружить производные гипотезы; число гипотез весьма велико ¹⁴⁷.

По мнению Г. Рузавина, гипотетико-дедуктивная система по своей внутренней логике может рассматриваться как иерархия гипотез, степень абстрактности которых увеличивается по мере удаления от своего эмпирического базиса. На самом верху системы располагаются гипотезы, при формировании которых используются наиболее абстрактные теоретические понятия и суждения. Поэтому они не могут быть непосредственно соотнесены с конкретными фактами изучаемой области действительности.

Для того, чтобы установить косвенную связь между гипотезами, расположенными на верхних уровнях, и конкретными фактами, вводят множество промежуточных гипотез, связанных между собой отношениями логической дедукции. В самом низу иерархической системы оказываются гипотезы, связь которых с опытом в достаточной степени ясна. Характерная особенность гипотетико-дедуктивного метода состоит в том, что в них логическая сила гипотез увеличивается с возрастанием уровня, на котором находится гипотеза. Чем больше логическая сила гипотезы, тем большее количество следствий можно вывести из нее, тем больший круг явлений она может объяснить ¹⁴⁸.

В связи с вышеизложенным отметим, что состав промежуточных гипотез зависит от исходной и, следовательно, от цели исследования. Поэтому сложно судить об истинности или ложности промежуточных гипотез с «абсолютной объективностью». Показательным в этом отношении является логика исследования А. Смита и ее критика К. Марксом.

Показывая динамику создания стоимости в связи с формированием капиталистических отношений, А. Смит писал: «Лишь только в руках частных лиц начинают накопляться капиталы, некоторые из них естественно стремятся использовать эти капиталы для того, чтобы занять работой трудолюбивых людей, которых они снабжают материалами и средствами существования в расчете получить выгоду на продаже продуктов их труда или на том, что эти работники прибавили к стоимости обрабатываемых материалов… Поэтому стоимость, которую рабочие прибавляют к стоимости материалов, распадается сама в этом случае на части, из которых одна идет на оплату их заработной платы, а другая – на оплату прибыли предпринимателя на весь капитал, который он авансировал в виде материалов и заработной платы» ¹⁴⁹.

К. Маркс критически разбирает данное высказывание, обращая внимание на первую, исходную позицию: «Прежде всего, откуда берутся «трудолюбивые люди», которые не имеют ни средств существования, ни материала для труда, - люди, у которых выбита почва из-под ног? Если освободить выражение Смита от его наивной формы, то смысл его сведен к следующему: капиталистическое производство берет свое начало с того момента, когда условия труда становятся собственностью одного класса, а в распоряжении другого класса остается только рабочая сила. Это отделение труда от условий труда и образует предпосылку капиталистического производства» ¹⁵⁰.

Трактовка промежуточной гипотезы А. Смита К. Марксом произведена в соответствии с его (К. Маркса) гипотезой о капитализме как антагонистическом способе производства, основанном на отделении труда от средств производства. Но А. Смит не вводил этого положения в систему своих гипотез. Он развивал свою исходную гипотезу о том, что богатство общества зависит от количества и производительной силы труда (ранее мы отметили это положение). В качестве промежуточной гипотезы, прошедшей проверку индуктивным методом, было принято положение, что производительная сила труда зависит от разделения труда в обществе. Поэтому для А. Смита и целей его исследования – объяснить происхождение богатства общества и предложить способы его наращивания, промежуточная гипотеза о естественном характере появления «трудолюбивых людей» и людей, предлагающих для производства свои капиталы, не заключает в себе ни противоречия, ни основания для социального конфликта.

Обобщая вышесказанное относительно возможностей гипотетико-дедуктивного метода, обратимся снова к мнению Г. Рузавина: «По сути дела, система гипотез, связанная отношениями логической дедукции, представляет собой непосредственный шаг к построению теории. Вот почему гипотетико-дедуктивный метод стал не только применяться для построения научных теорий, но также выдвигаться в качестве новой модели развития научного знания вообще… Однако, если индуктивная модель пыталась объяснить, как возникают по крайней мере простейшие открытия в науке, то гипотетико-дедуктивная модель ориентируется исключительно на обоснование и проверку уже существующего знания… Однако, прежде чем подвергнуть новую идею систематической проверке, ее необходимо отыскать» ¹⁵¹. Удовлетворительного ответа на вопрос – как возникают гипотезы, модель, по мнению Г. Рузавина, не дает – модель решает задачи систематизации научного знания, дедукции следствий из гипотез и их проверки, но остается нетронутым вопрос о генерировании самих гипотез, формировании теорий и истории развития научного знания в целом ¹⁵².

В управлении применение дедуктивного метода модифицировано в связи с тем, что оно, по определению, носит нормативный характер. Обратимся к учебнику под редакцией В. Абдукаримова, содержащему много практических рекомендаций и разборов проблемных ситуаций. В. Абдукаримов при обосновании «причин» (по нашему мнению, в составе «причин» присутствуют цели и условия, Авт.) в силу которых нужно проводить совещание, исходит из гипотезы: совещание нужно проводить тогда и только тогда, когда его нельзя не провести ¹⁵³. Обоснования гипотезы автор не приводит, что вполне обосновано жанром работы (учебник), как правило, не предполагающим дискуссионности по методологическим вопросам. Обоснованность гипотезы в данном случае подтверждается составом целей и условий («причин» в трактовке В. Абдукаримова):

- при необходимости принятия коллегиального решения (цель, Авт.);

- при условии, что решение вопроса затрагивает интересы одновременно нескольких подразделений (условие, Авт.);

- если для решения вопроса необходимо воспользоваться мнениями различных групп работников (условие, Авт.);

- когда нужно сделать важное сообщение, которое может породить значительное количество вопросов (цель, Авт.), требующих немедленного обсуждения и уточнения на месте (условие, Авт.);

- когда необходимо добиться согласованного решения принципиальной проблемы, получить одобрение тех или иных важных и серьезных действий (цель, Авт.);

- если необходимо проинструктировать группу людей по методам и процедуре выполнения какой-то важной работы (цель, Авт.);

- когда требуется публично разоблачить или опровергнуть какую-то ложную информацию или слух (цель, Авт.).

Разделение «причин» на цели и условия в данном случае носит только иллюстративный характер. Наиболее важно с точки зрения идентификации метода то, что внешне структура изложения носит дедуктивный характер. Однако, исходная гипотеза не может быть ни подтверждена, ни опровергнута ни одним из известных способов. Проверка фактами (верификация) неприемлема, так как проведение сколь угодно большого количества собраний не позволит подтвердить или опровергнуть положение «тогда и только тогда». Фальсификация не может быть произведена, поскольку автор сделал оговорку, что целесообразно проводить собрания «в основном» по указанным соображениям. Дедукция не применима, поскольку отсутствует замкнутая цепь рассуждений, вытекающих одно из другого.

Если внимательно проанализировать содержание вышеприведенных суждений, то можно сделать вывод, что фактически за внешне дедуктивной формой подачи материала скрывается индукция – общий вывод вытекает из производных. Можно, с известной степенью условности, судить о примененном методе, как об «обратной индукции». Если бы вывод не был столь жестким – «тогда и только тогда», то метод мог быть идентифицирован как абдукция.

3.4 Применение абдукции в научных исследованиях

В отличие от давно вошедших в научный оборот индукции и дедукции, термин «абдукция» появился относительно недавно. М. Блауг связывает его возникновение с исследованиями М. Блэка и датирует 1970 годом. Отметим, что, в отличие от отечественных исследователей, М. Блауг оперирует термином «аддукция». Контекст работ М. Блауга и Г. Рузавина позволяет сделать вывод, что речь идет об одном и том же методе исследования. В соответствии с глоссарием в работе М. Блауга – аддукция – термин, введенный М. Блэком для обозначения недоказательных выводов; то, что в просторечии называют индукцией ¹⁵⁴. Авторство глоссария установить сложно, но М. Блауг определенно не отождествляет индукцию а аддукцию: «Аддукция есть нелогическая операция перехода от царящего в реальном мире хаоса к интуитивной догадке или пробной гипотезе о фактической взаимосвязи, существующей между набором релевантных переменных…Короче говоря, давайте не будем утверждать, что наука основана на индукции, - она основана на аддукции с последующей дедукцией» ¹⁵⁵.

Г. Рузавин, со ссылкой на Ч. Пирса, проводит интересное сопоставление индукции, дедукции и абдукции – дедукция доказывает, что нечто должно быть, индукция показывает, что нечто действительно есть, а абдукция просто предполагает, что нечто может быть ¹⁵⁶.

Далее Г. Рузавин отмечает, что абдукция приводит не просто к гипотетическим, вероятным заключениям, а служит специфическим методом поиска научных гипотез для объяснения имеющихся фактов. В соответствии с посылкой Ч. Пирса логическая форма абдуктивного рассуждения выглядит следующим образом:

1) наблюдается явление Р;

2) явление было бы объяснено, если гипотеза Н была верной.

3) Следовательно, имеется основание считать, что гипотеза Н истинна.

Ход рассуждения в абдуктивном рассуждении противоположен гипотетико-дедуктивному выводу. Последний начинается с заранее заданной гипотезы, а затем из нее выводятся следствия. Напротив, абдуктивное рассуждение начинается с анализа и точной оценки установленных фактов, которые детерминируют выбор гипотезы для их объяснения.

По мнению Г. Рузавина индуктивное рассуждение больше похоже на абдукцию, поскольку, во-первых, оно начинается также с частных фактов и совершается в направлении от частного к общему; во-вторых, результат умозаключения имеет правдоподобный, или вероятностный характер. Главное, что отличает абдукцию от классической индукции Бэкона – Милля, состоит в том, что она не является (скорее – не рассматривается применяющими ее исследователями, Авт.) безошибочным методом открытия новых истин в науке, своего рода алгоритмом открытия. Ее цель состоит скорее в поиске гипотез, которые могут помочь в объяснении фактов. Соответственно этому Ч. Пирс сформулировал три методологических требования к объяснительным гипотезам.

1. Гипотезы должны объяснить не только эмпирически наблюдаемые факты, но и факты, непосредственно не наблюдаемые и проверяемые косвенным путем.

2. Гипотезы должны быть сформулированы как интеррогативные высказывания, т.е. содержать определенный вопрос, на который следует ответить в ходе исследования.

3. Необходимое требование к любой объяснительной гипотезе – это ее проверяемость, причем последняя не ограничивается наблюдаемыми данными. Что касается критерия опровержения, то он, хотя и является логически корректным правилом, тем не менее, служит лишь средством элиминации, или исключения, ложных гипотез ¹⁵⁷.

Г. Рузавин считает, что сформулированные выше гипотезы свидетельствуют о том, что абдуктивное суждение не гарантирует открытия истины, а облегчает ее поиск, поскольку опирается не на простое количественное подтверждение гипотезы, а такую качественную характеристику, как способность объяснить релевантные факты.

Ряд исследователей в области методологии науки отнеслись к идее абдукции как метода объяснения фактов осторожно или критически. Так, цитированный выше М. Блауг, обратился в своей работе только к мнению Ч. Пирса, хотя в большинстве случаев, в том числе при анализе индукции и дедукции, рассматривает множество точек зрения. П. Ачинштейн опровергает доказательную силу структуры абдукции на примере объяснения счастья, испытываемого человеком. Одной из гипотез может являться известие о получении им Нобелевской премии в области литературы. Если для этого нет весомых оснований, то гипотеза ничего не объясняет. Поэтому предположение, что некоторая гипотеза Н истинна, если она объясняет явление Е, не следует считать обоснованным ¹⁵⁸.

Другое возражение против структуры абдукции связано с тем, что гипотеза, которая предлагается для объяснения фактов, на деле предполагается известной и найденной каким-то иным способом. В науке бывает так, что аналогичная гипотеза частного характера или ее элементы являются известными. Но в абдуктивном суждении такая гипотеза не используется в прежнем виде – она либо обобщается, либо применяется к другим случаям, либо прежние элементы старой гипотезы объединяются в новую систему. Поэтому речь не идет о непосредственном применении старой гипотезы или ее элементов в новой. Подобное замечание верно – различные элементы гипотезы были в уме прежде, но идея объединить их вместе, никогда не приходила нам в голову до этого, пока внезапно не возникло новое предположение ¹⁵⁹.

Некоторые критики абдукции считают, что она представляет собой попытку возврата к созданию логики открытия, аналогичной логике Ф. Бэкона, которая уравнивала талант и изобретательность с механической процедурой. На наш взгляд предложенная схема абдукции не предполагает чисто механического процесса. Речь идет только о способе поиска научных гипотез, его структурировании.

Впоследствии структура абдукции, предложенная Ч. Пирсом, получила дальнейшее развитие и приобрела следующий вид:

1) D есть совокупность данных (фактов, наблюдений, экспериментов и т.п.).

2) Гипотеза H объяснит эти данные, если она окажется истинной.

3) Никакие гипотезы не могут объяснить D так же хорошо, как Н.

Наилучшей объяснительной гипотезой будет та, которая в разумно выбранном их множестве отличается максимальным правдоподобием и объяснительной силой. Истинная гипотеза обладает наибольшей объяснительной силой, но ее выбор заранее не гарантирован, поскольку результаты абдуктивных умозаключений являются не достоверными, а только вероятными, правдоподобными.

Правдоподобность гипотезы Н, связанной с абдуктивным заключением зависит, преимущественно, от четырех характеристик ее позиции:

- насколько она превосходит альтернативные гипотезы по объяснительной силе;

- в какой мере она обоснована;

- насколько надежны данные, на которые она опирается;

- в какой степени заслуживают доверия полученные объяснения ¹⁶⁰.

Наиболее простым критерием оценки гипотезы по объясняющей силе является количество фактов, которые она объясняет, однако предпочтительнее считать более сильной ту гипотезу, которая объясняет более важные факты.

Кроме того, следует учитывать дополнительный критерий – простоту гипотезы. В естествознания известно, что как геоцентрическая система Птолемея, так и гелиоцентрическая система Галилея могли в равной степени объяснить движение планет солнечной системы, однако, гелиоцентрическая была гораздо проще и не требовала дополнительных вводных для решения проблем при появлении новых фактов.

Существенным для объяснительной силы гипотез при применении метода абдукции и одновременно для демонстрации его отличия от индуктивного, является возможность объяснения совокупности фактов, относящихся к различным, не связанным между собой логически, областям событий, явлений, процессов.

Поскольку метод, как мы показали выше, безразличен к предмету, то обратимся к известным примерам формирования умозаключений на основе абдуктивного метода Шерлоком Холмсом. Отметим, что наиболее распространенным мнением о методе Холмса является то, что он – дедуктивный. Возможно, в некоторых его логических схемах присутствует и дедукция, как основной метод, но в большинстве случаев он обращается именно к абдукции, объясняя совокупность внешне не связанных между собой фактов одной гипотезой, построенной на ряде промежуточных гипотез, в свою очередь объясняющих разрозненные факты.

Сам Холмс говорит по поводу своего метода: «Все злодеяния имеют большое фамильное сходство, и если подробности целой тысячи дел вы знаете, как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое» ¹⁶¹. Холмс назвал это «правилами дедукции». Однако, ничто в этой характеристике не указывает на дедукцию, как основной метод. Декларированная Холмсом дедукция исходит из некоторых априорных суждений, имеющих универсальный характер. В приведенном выше случае опоры на такую априорную конструкцию не наблюдается. Напротив, на первый взгляд метод предстает как индуктивный – на основании данных о «тысяче фактов» делается вывод о «тысяча первом». Но надо принять во внимание указание на подробности этой тысячи дел, которые неизбежно относятся к разным совокупностям фактов. В этом случае индукция не работает – она предполагает линейность, однородность фактов, на основании которых формулируется объяснение. Налицо описанная выше схема, предложенная Ч. Пирсом и его последователями в несколько усложненном виде.

Далее рассмотрим пример применения абдукции при выдвижении гипотезы, что посыльный, принесший письмо, – отставной флотский сержант. Холмс выделил три существенных факта ¹⁶²:

- наличие татуировки в виде якоря;

- военная выправка;

- начальственный вид.

Холмс выдвинул в соответствии с тремя фактами следующие гипотезы – наличие татуировки в виде якоря свидетельствует об отношении к морю. Но это не единственная гипотеза, которая может быть предложена. Например, татуировку сделали в память об отце – моряке (вторая гипотеза). Следовательно, гипотеза была выбрана, осознанно или нет, из некоторого количества правдоподобных.

Этому выбору помог второй факт – военная выправка. По сравнению со второй гипотезой первая оказывается более сильной – объясняет большее число фактов, причем относящихся к разным совокупностям: татуировка – к способам самовыражения; военная выправка – к привычке, выработанной строевой подготовкой. Если бы не татуировка, то с тем же основанием можно было предположить принадлежность посыльного к любому другому роду войск. Тогда это потребовало бы новой гипотезы, объясняющей одновременно наличие татуировки в виде якоря. Должна была возникнуть сложная схема из вероятных гипотез, не удовлетворяющая требованию простоты. Поэтому была выбрана первая гипотеза.

Наконец, начальственный вид свидетельствовал о том, что посыльный был не рядовым матросом. Но почему сержантом, а не офицером, этого Холмс не объясняет. Можно выдвинуть гипотезу, что отставной офицер английского флота не мог быть посыльным.

Способом проверки абдуктивного вывода послужила верификация, ни дедуктивные приемы, ни фальсификация здесь не подходили, поскольку вывод сделан в отношении конкретного объекта. Поэтому для проверки истинности умозаключений просто спросили посыльного, чем он занимался ранее. Ответ подтвердил гипотезу.

Если был Холмс применил действительно дедуктивный метод, он должен был высказать априорное суждение: все посыльные (или даже люди вообще), имеющие военную выправку, татуировку в виде якоря и начальственный вид – отставные флотские сержанты. Гипотеза вполне обоснованно вызвала бы массу различных суждений о ее истинности, и ее не удалось бы столь легко проверить. Вспомним в этой связи спор схоластов о том, есть ли у крота глаза.

Если бы был применен индуктивный метод, то Холмс должен был опросить или иным образом обследовать некоторое множество людей со всеми указанными признаками одновременно, установить, что они – флотские сержанты и после этого сделать вывод, что любой другой человек, имеющий данные признаки, также является отставным флотским сержантом. Индуктивный вывод оказывается проблематичным – гипотеза может быть опровергнута посредством фальсификации, т.е. установления факта, что есть хотя бы один человек с указанными признаками, который не является отставным флотским сержантом.

Данный пример демонстрирует не только суть и возможности абдукции, но и необходимость представлять в качестве обоснования все аргументы, не оставляя часть из них «за кадром». В данном случае речь идет об отсутствии в тексте обоснования того, почему Холмс не считал посыльного офицером. Надо сказать, что в экранизации И. Масленникова этот пробел устранен – Холмс говорит, что для офицера посыльный слишком прост. Возможно, что необходимость последнего аргумента по-разному оценивается английским писателем и российским режиссером из-за различных социально-экономических условий двух стран.

Важный, на наш взгляд, вывод, который можно сделать из приведенного А. Конан Дойлем рассуждения и нашего комментария, заключается в том, что применение абдукции требует хорошего знания проблемного поля для выдвижения и оценки альтернативных гипотез.

В управлении абдуктивный метод фактически является основным при принятии решений. Типичные примеры абдукции демонстрирует Н. Макиавелли. В статье «О гражданском единовластии» Н. Макиавелли пишет: «Единовластие…учреждается по требованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились бы два этих начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо безначалием, либо свободой» ¹⁶³.

Как видим, исходная посылка – дедуктивная – восходит к утверждению, основанному на общем эмпирически не выводимом тезисе о непримиримости знати и народа. Дедуктивная посылка не имеет продолжения, поэтому нельзя сказать, что применен дедуктивный вывод в целом. Н. Макиавелли выдвигает на ее основе три вероятные гипотезы, не исчерпывающие всего многообразия возможностей – происходит обрыв диалектических рассуждений (сравним, например, с диалогами Сократа) и возникает начало абдуктивных рассуждений, в ходе которых появляются промежуточные гипотезы – тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднее удерживать власть, чем тому, кого привел к власти народ, так как если государь окружен знатью, которая считает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни иметь независимый образ действий ¹⁶⁴.

Фактически здесь выдвинуты две новые промежуточные гипотезы: 1) тем, кто считает себя равным, нельзя приказывать; 2) придя к власти, государь должен навсегда или в обозримой перспективе оставить в своем окружении тех, кто сопутствовал или содействовал этому приходу. Отметим, что ложность второго положения легко опровергается с помощью фальсификации – во многих случаях именно ближайшее окружение пришедшего к власти государя оказывается уничтоженным. Н. Макиавелли не мог этого не знать. Но для его доказательства важно придерживаться данной версии, т.к. это косвенно подтверждает первую из вновь выдвинутых гипотез.

Признав верность первой промежуточной гипотезы в силу опровержения второй, следовало сделать вывод: придя к власти с помощью знати, государь может выбрать одну из альтернатив: 1) не приказывать равным, т.е. сформировать олигархическую систему правления; 2) уничтожить ближайшее окружение. Олигархию Н. Макиавелли считал неустойчивой и неэффективной формой правления, поэтому должен был сделать выбор в пользу второй альтернативы.

Не сделав этого по каким-то соображениям, Н. Макиавелли вводит новую гипотезу: знать может не только отвернуться от государя, но и пойти против него, поскольку она хитрее, дальновиднее, чем народ. Эта гипотеза фактически делает излишними предыдущие рассуждения, которые теперь теряют доказательное значение и не требуют проверки. Гипотеза достаточно вероятна, чтобы ее можно было принять в качестве исходной посылки. Однако, дальнейший ход рассуждений Н. Макиавелли прерывает новой гипотезой – государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале.

Из посылки, что государь не может выбирать народ, Н. Макиавелли делает однозначный вывод – если государь пришел к власти с помощью народа, он должен удерживать его дружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали. Собственно, выбор из альтернатив уже сделан – он фактически основан на неявной посылке, что удерживать дружбу народа проще, чем знати. Посылка прямо не сформулирована, но ее присутствие в доказательстве достаточно очевидно.

Однако, решен только один вопрос в проблемном поле – с кем проще поддерживать дружбу. Понимая недостаточность данного положения для сколько-нибудь длительного правления, Н. Макиавелли далее обращается к гипотетическим «трудным временам» и снова приходит к выводу, что опора на народ эффективнее, чем на знать. Только после этого он делает однозначный вывод, что мудрому государю надлежит принять меры к тому, чтобы граждане (народ) всегда и при любых обстоятельствах имели потребность в государе и в государстве, - только тогда он сможет положиться на их верность ¹⁶⁵. Весь ход рассуждений автора мы вынуждены опустить из-за необходимости множества комментариев.

Общий смысл рассуждений Н. Макиавелли демонстрирует специфику абдуктивного метода в исследовании управленческих действий – альтернативные гипотезы требуют разносторонней проверки, нельзя делать окончательный вывод на основе только одного сопоставления, даже если результаты первой проверки гипотезы позволяют отвергнуть одну из альтернатив. Вопрос заключается в том, что ни количество, ни состав промежуточных гипотез нельзя определить в общем случае, необходимо всякий раз рассматривать конкретные случаи, прибегая к абдуктивному методу.

Поэтому рекомендацию Н. Макиавелли следует считать одной из достаточно обоснованных моделей возможного поведения государя. Собственно, абдуктивный метод и не претендует на формулирование абсолютных истин.

В заключение отметим, что логические приемы абдукции не гарантируют открытий, они просто являются инструментом для исследований. Так, знание инструментария (правил) шахматной игры или преферанса не гарантирует выдающихся успехов, но позволит играть.