Глава 5. Идеомифологическая природа этнофобии

Образ «чужого» в традиционной этнической мифологии

Для мифологического сознания характерна дуальная модель мировосприятия, построенная на дихотомии «мы» - «они», противопоставлении собственной этнокультурной общности и всего прочего чужеродного окружения. По свидетельству лингвистов, у большинства народов их самоназвание в своем архо-генезисе соответствовало понятно «люди». Следовательно, людьми воспринимались только представители собственной этнической группы, но ни в коем случае не инородцы. Мифология о варварах носила, по-видимому, универсальный характер, будучи фиксируема далеко за пределами греко-римской эйкумены. Так, в китайском лексиконе с древних времен за соседними народами закреплены наименования «крысы», «собаки», «свиньи» и т.п.

Идеомиф о варварских народах обнаруживается и в географических представлениях средневекового русского населения. Все народы, проживающие к востоку от Руси, без какой бы то ни было внутренней дифференциации, именовались не иначе как татары. Даже Лев Толстой в «Кавказском пленнике», реконструируя характерные умонастроения русского офицерства, называл, вопреки всякой этнологической достоверности, кавказцев татарами.

На Западе, за рекой Неман русская мифологическая география помещала немцев, т.е. немых, не говорящих на «человеческом» языке. Народа «немцы», как известно, не существует. В России же под немцами подразумевались не только германцы, но, по существу, все европейцы. Были известны английские немцы, французские немцы, шведские немцы и т.п. Немецкая слобода в восприятии русских распространялась на район проживания всех выходцев с Запада, не ограничиваясь лишь немцами в современной их этнической идентификации. Понятие традиционалистского лексикона «чужебесие» ярко отражало инфернальный ракурс отношения к инородцам.

Согласно логике рассуждений Карла Шмитта, этнофобия есть естественный и необходимый компонент генезиса культуры. Человек, как общественное существо, становится человеком только в процессе коллективной самоидентификации. Становление коллективного самосознания возможно лишь при противопоставлении собственной общности иным объединениям. Дихотомия «свои-чужие» выступает в качестве парадигмы общественной эволюции. Причем, врагу, как правило, приписываются свойства, противоположные тем, которыми наделяются представители собственного объединения. Конструирование образа врага служит, как это ни парадоксально, средством самопознания. Таким образом, феномен этнофобии представляет собой исторически неизбежный этап формирования национального самосознания. Без образа врага, пусть даже фантомного, невозможно существование ни одной целостной культуры. При отказе от него культурные общности обрекают себя на путь цивилизационной энтропии.

Универсальным компонентом общественного самосознания является мифологема «священной войны». Концепция «джихада» в идейном арсенале ислама не представляет собой в этом отношении какого-то исключения. Согласно зороастрийской мифологии на космогоническом уровне ведется глобальная война между Ормуздом и Ариманом. Под знаменем первого из богов выступают персы, тогда как все прочие народы определяются сторонниками его противостоятеля. Историософию древне-персидской версии священной войны представляет гениальная эпическая поэма Фирдоуси «Шахнамэ». Ирану, солнечной стране, населенной ариями, детьми света, исторически противостоит Туран, под которым подразумевается весь остальной, окружающий Ариев нецивилизованный мир.

Индуистская модель священной войны представлена сюжетной линией конфликта царских династий – пандавов и кауравов. В «Бхагават-гите» описано решающее сражение между противоборствующими силами на поле Куру («Курукшерта»). Глобальный характер конфликту придает участие в нем бога созидания Вишну, выступавшего на стороне пандавов и разрушения – Шивы, поддерживавшего кауравов.

«Илиада» запечатлела архетип священной войны эллинского этнического самосознания. Христианский Армагеддон также сакрализовывал войну не только в духовном, но и в физическом преломлении.

Во время Великой отечественной войны Алексей Толстой сформировал императив «священной ненависти» к врагу. «Для нас ненависть к врагу священна», - вторил ему М.И. Калинин, закрепляя толстовский тезис на официальном идеологическом уровне.

Мифологическая парадигма восприятия инородцев выражалась в демонизации их облика. Доминантные признаки внешности чужаков, не характерные для северо-восточной Руси, как, например, черный или рыжий цвет волос, оценивались в качестве атрибутов ведьмовства. Напротив, в европейском средиземноморье в осуществлении ведьмовской практики подозревались белокурые женщины. В Северной Европе существовало предубеждение против людей с черными глазами. Черноокие турки и итальянцы боялись светло-голубого сглаза. По русским народным суевериям, дурной глаз приписывался евреям, цыганам, татарам, финнам, карелам, мордве. Африканские народы, в отличие от европейской семантической традиции, наделяли чертей белым цветом кожи. В русской сакральной географии известна «чудь одноногая», «чудь краснокожая», «чудь чернокожая» и др. Данное наименование целой группы народов этимологически связывалось с понятием «чудо», что указывает на колдовской ракурс их восприятия. Под мифическим людоедским племенем антропофагов поляки подразумевали москалей, жители северо-восточной Руси – литовцев, южные славяне - евреев.

Зачастую в мифологическом визуальном ряду инородцы наделялись зооморфными признаками. На уровне массового сознания доминировал предрассудок, о том, что они лишь выдают себя за людей, в действительности таковыми не являясь. Широко было распространено мнение о наличие у них, подобно животным или чертям, хвостов, которые они тщательно маскируют от людей. Дети инородцев, согласно другому мифологическому клише, рождаются, как и звереныши, слепыми. У инородца, в отличие от человека, отсутствует душа, а есть лишь пар. Поэтому его смерть определялась зачастую не словом «умер», а «издох» или «изгиб». Представление об изоморфности инородцев с животными стало основанием для различного рода поверий о способности их перевоплощаться в представителей фауны.

Инфернальная установка определяла также характер этнофобских мотивов в восприятии «выкрестов» (перекрещенцев) и «перевертов» (полукровок). По популярной украинской легенде, еврейский выкрест после смерти последовательно обращался к апостолу Петру и Моисею, обладавшими ключами от христианского и иудейского рая, но те, не признав в нем своего, отдали его черту. По другому преданию, спор за перевертня, родившегося в русско-украинской семье, разгоревшийся между Николаем Угодником – покровителем «москалей» и святым Юрием – патроном украинцев, также разрешился отправлением умершего к черту.

Конструирование инфернальных идеомифов в отношении инородцев продолжается и в современную эпоху. Представленная в рамках идеологии популярного в Латинской Америке движения индеанидад мифологема «страшного суда» сосредоточена на мотиве эсхатологического возмездия белым и метисам. Среди негритянских адептов христианства в США получила распространение своеобразная модифицированная интерпретации предания о распятие Мессии, как казни учиненной белыми над чернокожим Иисусом.

Модернизационные варианты преломления этнофобских идеомифов выходят за рамки дуальной архетипической модели. Феноменом нового времени является ненависть части представителей той или иной этнической группы к своему собственному этносу (русофобия русских). В качестве методологического ключа к историческому истолкованию этого явления может быть использована «теория малого народа» Марселя Кашена. И.Р. Шафаревич несколько исказил ее содержание, сводя к проблеме взаимоотношений русского и еврейского народов. Но проживающие в России евреи отнюдь не представляли собой «малый народ» в его кашеновской интерпретации. Под ним Кашен подразумевал представителей титульного этноса – французов или русских, презирающих собственную нацию и дистанцирующихся от нее в рамках космополитической субкультуры, а вовсе не инородцев. Этнофобия «малого народа» есть также естественный, универсальный этап в генезисе национального самосознания. На определенной ее стадии родовая рефлексия подменятся личностной. Дихотомическая этноцентристская модель «мы - они» трансформируется в эгоцентристскую антиномию «я - они». «Они», в данном случае, есть уже не инородцы, а соплеменники.

С этнофобией генетически связано и формирование феномена этнофилии. Ее происхождение определяется осознанием того, что внешний мир по своей природе гетерогенен. Вместо дихотомии «мы - они» выстраивается триада – «мы – чужие - свои». Под новой категорией - «своими» понимаются те народы, которые борются с «чужими». Именно они и служат субъектом адресации этнофилийских мифологем.

Мифология экспансионизма

Эсхатологический идеомиф о создании мировой империи обнаруживается в системе этнической мифологии многих народов. Ментальной основой таких построений являлся коллективный нарциссизм, представление о собственном превосходстве по тому или иному параметру. Идеологическая локализация ведет цивилизацию к гибели. Лучшее стремится господствовать, ибо в противном случае оно не является лучшим.

В качестве этнографического курьеза путешественники по Африке отмечали, что каждый из племенных вождей видел свою задачу в завоевании всего мира. Еще в Древнем Египте верили в пришествие идеального правителя, который подобно пастырю соберет под своей властью все народы. Зороастрийцы ожидали прихода Спасителя мира, коему суждено победить онтологическое зло и учредить вселенское царство. Ведическая традиция связывала завершение кальпы с созданием царства при втором пришествии Рамы. По китайским политическим представлениям, император является правителем всего мира, а прочие властители выступают его вассалами. Поэтому, когда в конце XVIII в. в Поднебесную прибыли посланники от английского короля Георга III, их сопровождала процессия несущая флаги с надписью – «носитель дани из английской страны». В ответном письме к королю император хвалил того за почтительную смиренность, за желание приобщиться к благам цивилизации, и наставлял – «трепеща повинуйтесь и не выказывайте небрежность» Синтоистские проповедники по сей день провозглашают неотвратимость наступления эры политического господства микадо в мире. «Границы Японии» должны быть приведены в соответствие с «границами японского духа», распространявшимися фактически на весь азиатский континент. Выпускались даже карты, где не только Курилы и Сахалин, но все зауральское пространство России было окрашено в японские цвета. Японское экономическое чудо основывалось на чувстве национального реванша за поражение в войне и представляло собой модификацию самурайского духа. Обвинения юдофобской печатью иудеев в наличие талмудической программы мировой глобализации могло быть адресовано, по сути, к любому народу. Машиах, будучи национальным иудейским царем Нового Израиля, станет, вместе с тем, и мировым правителем. Согласно кабалистике, он явится воплощением первородного ангела, ни то Эона – «князя вечности», ни то Метатрона – «князя мира». Сразу же по вступлению в Мекку, Мухаммед являясь всего лишь наставником одной из сект, направил ультиматум в Византию, Иран и Эфиопию с требованием принять ислам, угрожая в противном случае карой Аллаха, осуществляемой руками мусульман. На курултае 1206г. Темуджин был провозглашен не просто ханом монголов, но и Царем царей, Государем государей, правителем мира. Военный экспансионизм языческого Рима определяла идиома мирового господства – «дойти до предела земель».

Сочинение «О Граде Божьем» Августина являлось одним из раннехристианских проектов политической глобализации. Пророчества Даниила о последовательной смене пяти мировых империй являлись ведущим мотивом средневековой историософии. Теория о перемещенном Риме апробировалась не только на Руси. После падения Константинополя болгарские богословы применили ее по отношению к Тырново. Еще прежде монах Адсо использовал это учение в качестве идеологического обоснования возрождения Римской империи Карлом Великим. Хотя Ф. Вольтер иронизировал, что Священная Римская империя была не вполне священной, не вполне римской и не вполне империей, факт ее существования вплоть до 1806г. отражал мондиалистскую утопию западноевропейской цивилизации. Провозглашая себя императором, Наполеон выдвигал новый модернизированный просветительский идеологией проект европоцентристской мировой империи. Даже маленькая португальская нация лелеяла мечту о мировом властителе короле Себастьяне. Глобальная сверхзадача позволила португальцам сконцентрировать в XV-XVI вв. силы по созданию мировой колониальной империи.

Сепаратистское движение в России не просто преследовало задачи достижения национального суверенитета, а выдвигало идеологию имперского шовинизма. Знаменем польского освободительного движения являлась идеологема восстановления Речи Посполитой «от моря до моря», включавшей бы территории заселенные не только этническими поляками. Панфиская держава, идея создания которой была поднята на щит в самоопределившейся Финляндии, мыслилась ни больше ни меньше как на пространстве от Ботнического залива до Тихого океана. Популярный писатель Ю. Ахо мечтал о финском Александре Македонском, который обратит в прах мощь новой Персии (России) и воссоздаст на ее территории Великую Финляндию. В тех же географических масштабах фигурирует национальный идеомиф «Великой Эстонии», восточная граница которой достигает Китайской Стены. Последователи Султан-Голиева имели целью не возрождение Казанского ханства, а создание государства, по меньшей мере, в границах Золотой Орды. Украинские «незалежники» имеют претензии в Словакии на Прешовский район, в Польше – на польскую Галицию и Холмщину, в Белоруссии – Брестщину, а то и все белорусское Полесье, в России – на Курскую, Белгородскую, Воронежскую, Ростовскую области, Кубань, Ставрополье и даже каким-то образом на Восточную Сибирь, для связи с которой, по логике вещей, должен понадобиться территориальный коридор. Стратегия достижения успеха видится по одному из такого рода проектов в военном союзе Украины с Китаем, которому передается российский Дальний Восток. Идеомиф вайнахского государства также оперирует не региональными, а евразийскими параметрами. Известны идеологемы «Великой Греции», «Великой Сербии», «Великой Албании», «Великой Армении» и др., значительно превосходящие пространственными рамками современные территории названных государств. Помимо государства как политической реальности, у многих народов обнаруживался проект сверхгосударства.

Примеры этнических фобий

Мифологическая парадигма определяла в значительной мере этнофобские мотивы восприятия образа «чужого» в массовом национальном сознании. Проявления этнофобских мифологем фиксируются и в имагологической семантике повседневной культуры межэтнической коммуникации русских с их историческими соседями. Родовая самоидентификация выразилась в характерном для мифологического восприятия конструировании истории по принципу дихотомии «мы» - «они», «русские люди» - «варварское окружение», «Святая Русь» - «окаянная нерусь» и т.п. Деятельность исторических противников носит лишь отрицательный характер («анти») по отношению к позитивной оси координат – России.

Русские – шведы.

Шведы о русских.

В средние века русские фигурируют в шведских источниках как «язычники», «нехристи», «вероломные партнеры». Только в 17 веке шведы признали, что имеют дело не с язычниками, а христианами, пусть и схизматиками.

Образ России в шведской культуре был закреплен устойчивой на протяжении последних трех столетий дефиницией «наследственный враг». «Русская угроза» являлась своеобразным национальным комплексом шведов.

Среди потока антирусских памфлетов в шведской публицистике широкий резонанс вызвала утопия Свена Хедина «Слово предупреждения». Памфлетист в своем сочинении начала 20 века представил футурологическую проекцию русского завоевания Швеции. Шведы низводились в ней завоевателями до положения африканцев. Впрочем, и сама Африка относилась автором к среде завоевательных вожделений России.

Стереотипы о восприятия современными шведами русских наглядно характеризует связанная с последними атрибутика повседневного шведского лексикона:

сорт грубой кожи – русская кожа;

вид сорняка – русский мужичок;

земляная печь- русская печь;

грипп – русская болезнь;

грубый человек – русский;

произвол властей – русский порядок.

Русские о шведах.

Шведы, взятые в плен во время Северной войны и расселенные на территории России, неизменно воспринимались местным населением в качестве колдунов. Известны даже заведенные на них следственные дела о сношениях с дьяволом.

В российской политической карикатуре эпохи Екатерины II фигура шведа традиционно изображалась стоящей на весах, что подразумевало двуличность шведского государства. Под изображением помещался своеобразный этнический девиз – «кто больше даст».

В отношении к шведам доминировал мотив подчеркнутого пренебрежения, отказа в миссии исторической нации. Об этом свидетельствуют шведская тематика русских пословиц. «Погиб, как швед под Полтавой». «Эх ты, швед, нерублена головушка». Даже В.В. Маяковский писал в «Стихах о советском паспорте» о «всяких прочих шведах».

Современная фразеологема «шведская семья» отражает представления российского человека о западной распущенности и мало соответствует реальному характеру семейно-брачных отношений в Швеции.

Русские – немцы.

Немцы о русских.

Теория об «унтерменшах» получила в германской общественной мысли вполне завершенный вид задолго до зарождения национал-социализма. Уже к началу XX века этнические стереотипы немцев в отношении ведущих европейских наций определялись константными характеристиками. Англичане, согласно традиционным немецким представлениям, это «бездушные, лицемерные капиталисты». Нарицательной в германском повседневном лексиконе стала фразеологема об «английском коварстве». Французская нация характеризовалась целым рядом негативных качеств, среди которых «лживость», «двуличие», «упадничество». Им противопоставлялись онтологические немецкие черты – «мужественность», «твердость», «прямота», «честность». Русские же вообще выводились за рамки европейского культурного процесса. Их этническая характеристика определялась немцами парадигмой «азиатчины». Среди имманентных качеств русской нации традиционно назывались «необузданность», «леность», «нечистоплотность», «беззаботность», «эмоциональность», «бесплановость».

Карикатурный образ русского Ивана в германской имагологии имел столь же гротескные черты, как и облик немецкого Фрица в российской этносемантике. На тиражированных в Германии плакатах периода обеих мировых войн русский человек преподносился в виде демонического духа, вампира, с ярко выраженными монголоидными чертами внешности, восстающий на фоне колыхающего пожара. Русофобские стереотипы столь укоренились в массовом немецком сознании, что даже такиее признанные представители гуманистического направления общественной мысли Германии, как А. Цвейг и Э. Ремарк в публикациях, относящихся к осмыслению событий Первой мировой войны, высказывали в отношении русских (главным образом пленных) крайне уничижительные оценки.

Даже германская справочная литература, изданная не только до выхода «Майн кампф», но и до 1914 года, была переполнена русофобскими постулатами.

Путеводитель Бедекера: «Унылый и замкнутый, упорный и цепляющийся за привычное, полный жертвенности и верноподданнических чувств по отношению к царю и церкви… мало склонный к самостоятельному мышлению и энергичному действию – такое в среднем обычный великоросс. Он представляет собой основу политической и экономической отсталости. Но и образованным русским присуща склонность то к уныло-расслабленному, то к необузданному поведению, которое направляется не столько реальными требованиями жизни, сколько чувствами и настроениями».

Школьный учебник 1908 года: «Российские племена являются полуазиатами. Их дух несамостоятелен, понятие истины у них заменено верой, им чуждо стремление к познанию. Раболепство, продажность, нечистоплотность – это чисто азиатские свойства». В пропагандистских листовках Первой мировой войны особенно подчеркивались такие черты русских, как «жестокость», «бессовестность» и «свирепость». «Русский характер, - декларировалось в одной из них,- отличается, в первую очередь, контрастом меланхолии с чисто славянской добродушностью и жестокими кровожадными инстинктами…».

Политический взлет президента Германии П. фон Гинденбурга стал, по-видимому, сублимацией комплекса русской угрозы в немецкой национальной рефлексии. «Две битвы выиграл генерал – полковник Гинденбург на земле Восточной Пруссии, - сообщала германская печать после отражения недостаточно подготовленного наступления российской армии в августе – сентябре 1914 года. – Но русские войска были подобны полчищам бродячих крыс, которые во времена особенно тяжелых несчастий выходили из своих убежищ в сибирской тундре, чтобы сожрать все дочиста на населенном пространстве. Можно было убить сотни тысяч, но коричневатая масса вновь и вновь выплескивалась из бурлящей степи». Победа получила даже религиозную санкцию: «Кровь невинно убиенных и жалобы оскверненных женщин в Восточной Пруссии вопиют к небу. Святой и праведный в горних услышал их и послал мстителя – нашего Гинденбурга».

Русские о немцах.

Германской теории об «унтерменшах» российская общественная мысль противопоставила конструирование метафизического образа «немецкого зверя». Русская германофобия периода Первой мировой войны не уступала по масштабности и категоричности соответствующим процессам русофобии, охватившим германское общество. Так, в статье с характерным названием «Немецкие зверства» содержался следующий пассаж: «На поверку вышло, что немецкие офицеры, в особенности цвет их – пруссаки, лишены нравственных понятий культурного человека, потому что только нравственный урод и половой психопат способны на глазах родителей убить их ребенка или изнасиловать дочь или в присутствии оскорбленной и униженной девушки расстрелять ее отца только за то, что несчастный осмелился протестовать против наглого и циничного обыска, произведенного немецким лейтенантом. Пусть об этой предсмертной пощечине, полученной прусским наглецом, помнят внуки и правнуки, чтобы они знали, какой зверь, похотливый и кровожадный, таиться в немце, выжидая лишь момента, когда ему будет позволено дать волю своим низменным инстинктам…».

«Немцы … просто озверелый народ, - декларировалось в другом антигерманском памфлете военной эпохи, - на котором пленка культуры была тоньше папиросной бумаги… Подуло ветром – она и слетела… Просто люди опились пивом, завалили сердце жиром и чувствуют себя превосходно со своим толстокожим кайзером. Ведь у них шкура толще гиппопотамовой, мозги совершенно заспиртовались в угаре своей безнаказанности и миражного владычества над миром… А немка глупа, холодно-развратна, продажна без темперамента и приторно сентиментальна».

Собеседник одного из российских публицистов в качестве достижении германской цивилизации указывал железные дороги, отели, уборные, при каждой из которых – женщина с полотенцем… Последний из доводов вызвал у патриотически настроенного представителя страны, традиционно испытывающей дефицит отхожих мест, особое негодование: «Вот она, двучленная формула мощи великой германской нации. Школьный учитель разбил французскую армию, немецкая уборная повела за собой культуру. Немецкий кулак и уборная всегда были доступны для наблюдения; их рост и блеск говорили, что росла и крепла мощь, культура и дух народа…… Я пришел к твердому решению, что немцы – низшая раса, … Свиньи в идеально чистых уборных».

Российская печать периода Первой мировой войны пестрила сообщениями о невиданных в цивилизованном мире немецких зверствах. Солдаты вермахта отрубают руки попавшим в плен русским медсестрам. Немецкие сестры милосердия добивают кинжалами раненых русских солдат. В Германии апробируется машина по перемолке костей убитых, используемых после проделанной процедуры для удобрения почвы.

Случаи проявленного героизма со стороны противника либо замалчивались, либо относились на счет алкогольного опьянения. Российская военная пропаганда утверждала, что немцы идут в бой исключительно в пьяном виде. То же самое сообщали о русской армии германские средства массовой информации.

Даже советская, официально интернационалистская, пропаганда в период Великой Отечественной войны вынуждена была апеллировать к германофобским этномифологическим установкам. Прослеживается ее трансформация от тезиса о немцах, обманутых фашистским руководством, к идеологеме о борьбе с самими немцами, как извечном историческом враге славянского мира. Слова кинофильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», о том, что «была и другая Германия»… станут для бывших фронтовиков своеобразным откровением. «С начала войны, - признавался Илья Эренбург, - у меня было глубокое убеждение, что мы воюем не только против гитлеровцев, но и против немцев. Это убеждение основывалось на моем предшествующем знакомстве с Германией. Но мне всякий раз слово «немец» переправляли на «гитлеровец». Однако постепенно это стало входить в жизнь и побеждать. Проблема в том, что немец психологически несложен. Тип современного немца в человеческом смысле наиболее примитивен. Я определяю его как одноклеточное существо, а писать о нем каждый день приходится что-нибудь новое». Сами за себя говорят названия эренбурговских статей военной поры: «Враги», «Людоеды», «Ненависть», «Убей», «Убей немца», «Немцы». Именно немцы, а не фашисты, то есть этнический, а не идейный враг определял специфику советского идеомифа «священной войны».

Русские – поляки.

Поляки о русских.

Польские литературные салоны XIX - начала XX вв. являлись главными центрами конструирования русофобских идеомифов на Западе. Франциск Духинский писал о «туранской московщине», пытавшейся сокрыть от цивилизованного мира свое хамское происхождение за именем русские. Представители этого азиатского племени – природные рабы, они являют собой самую отсталую звероподобную этническую общность, люди которой отличаются природной леностью, трусостью, неряшливостью. Русофобские мотивы проходят красной нитью через все творчество национального польского поэта Адама Мицкевича. Польская традиционная русофобия трудно скрываема и в рассуждениях современных изобличителей имманентной авторитарности России З. Бжезинского и Р. Пайпса. Доминирующим стереотипом восприятия поляками русского народа неизменно в различные исторические эпохи являлось представление о присущей ему склонности к деспотии.

Впрочем, и к соседям с Запада - немцам поляки относились столь же негативно. Немецкая нация характеризовалась в польской повседневной имагологии крайней тупостью и тяжеловесностью. В свою очередь немцы считали национальной польской чертой – отсутствие порядка. Образ Польши в Германии представляли дырявые мосты. Поляки упрекались немцами за чрезмерное легкомыслие и пьянство.

Русские о поляках.

Основными качествами поляка, согласно русским этностереотипам, является чванство и фальшь. Этнофобские установки восприятия польской нации прослеживаются в русских традиционных фразеологемах и пословицах. Выражения «поляк надутый», «поляк безмозглый», «поляк безначальный» приобрели нарицательный характер. «На всю Польшу комар мозгу принес». О шуме и бестолочи говорили: «Как на польском сейме». «У нас не Польша, есть и больше». «У нас не в Польше, муж жены больше». «Чем дальше в Польшу, тем разбою больше». И, наконец, речевой оборот позднесоветского происхождения: «Плохо, как в Польше».

Крайне радикальных полонофобских воззрений придерживался Ф.М. Достоевский. Он даже посчитал целесообразным оспорить утверждение так же недолюбливавшего поляков Н.И. Костомарова, о том, что среди них все-таки попадаются хорошие люди. Нет, возражал Ф.М. Достоевский, все поляки враги, предатели, поскольку каждый представительно польской нации инстинктивно ненавидит России. Цель, преследуемая Польшей, усматривалась им в том, чтобы «стать на месте России в славянском мире». Поэтому писатель призывал не пускать поляков, подобно евреям, во внутренние регионы страны. В целом же Польша преподносилась в правом спектре русской общественно мысли как синоним предательства и политической нестабильности.

Русские - турки.

Турки о русских.

Русские в традиционном восприятии турок есть нация, погрязшая в пороках. Их отличает неумеренное пьянство. Русские, согласно турецким представлениям, склоны к чревоугодию. Процесс приема пищи является у них основным времяпрепровождением. Разврат русских женщин стал в турецком обществе нарицательным понятием. Образ русской проститутки сложился в Турции после притока туда первой волны эмиграции, многие представительницы которой действительно были вынуждены осваивать древнейшую профессию.

Этнофобскими мифологемами переполнено содержание современных турецких учебников. Главными историческими врагами турецкой нации, понимаемой как симбиоз всех тюркских народов, преподносятся китайцы и славяне. Именно турки приобщили варварские славянские племена ко всем благам цивилизации. Даже любовь к родине явилась турецким даром славянству. Но славянские народы отличались крайней неблагодарностью, ведя под предводительством России постоянные войны против Турции. Характерно, что пантюркистская идейная канва турецких учебников, со специфическими мифологемами в настоящее время активно переносится на страницы учебной исторической литературы самоопределившихся среднеазиатских государств.

Русские о турках.

Слово «турок» в русском повседневном лексиконе служило синонимом обозначения глупого человека. Впрочем, и в самой Турции понятие «турки» относилось лишь к простолюдинам, тогда как представители высшего слоя турецкого общества именовали себя османами.

Согласно другому русскому имагологическому стереотипу, турецкая нация не обладает чувством отваги. Поэтому турки считались плохими воинами, вступающими в бой лишь при заметном численном превосходстве. «Ты турок, не казак», - говорили человеку, не проявившему должной удали или храбрости.

Еще более уничижительные характеристики туркам, по сравнению с поляками, давал Ф.М. Достоевский. Национальная черта турок, рассуждал он на страницах «Дневника писателя» - а соответственно и их армии – оборона, в противоположность русским, склонным к атаке. Турция не имеет какого бы то ни было «правильного и здорового национального организма», никаких «национальных жизненных сил», «это азиатская орда, а не правильное государство», «люди с телами слизняков», «скоты называемые турецкой нацией», «изверги», «подлая нация», с которой нельзя поступать по человечески и т.п.

В период Русско-турецкой войны 1877-78 гг. широкое распространение получила расовая карикатура турецкого черепа по проекции анатомической модели доктора Галля. Каждый участок мозга турка характеризовался в соответствии с определенными национальными качествами.

1. .0- Это означает состояние ума.

2. . Орган или шишка душевных стремлений и убеждений. Турок стремится от трубки на покой от покоя к трубке и уверен, что за такое праздное поведение получит рай Магомета.

3. . Умеренность и наклонность к благородным наслаждениям (рисунок сцен разврата).

4. Смирение там, где над ним палка.

5. Справедливость и добродушие (рисунок истязания турком славян).

6. Твердость духа. Достает духа поджигать болгарские деревни.

7. Прилежания (изображение турка лежащего на диване).

8. Турецкая дружба. Она основана на золоте.

9. Любовь. Турки любят по своему; у них любая жена запоет под час «ах вы сени», хоть и по русски не знает.

10. Склонность к семейной жизни. У турок заметна только по численности детей.

11. Храбрость. Надеются на массу. Стенкой берут, как кулачные бойцы, а чуть что, неприятелю пятки кажут.

12. Самоуважение и честолюбие. Надень на кочан капусты очки, издали близорукому рожей покажется.

13. Стремление к приобретению. Вола уводить у болгарина.

14. Веселость нрава значит не подходи когда веселюсь - расшибу.

15. Любознательность. Подальше от турка спальни, у него орган любознательности развит не в меру.

16. Сила убеждения. Некраснобайствует, а где можно – оружием!

17. Орган музыки. Знает один барабан.

18. К поэзии и литературе вообще наклонности чрезвычайно малые, шишки этого нумера незаметно, должно быть у них не только Пушкина, а даже никакого литератора не было кроме Магомета.

19. Орган живописи. Развит только у тех, кто по малярной части.

20. Орган естественных наук тоже за недостатком времени мало развит и ограничивается только исследованием женской красоты в серали.

21. Орган познания Философских истин ограничивается весьма летучим газом особого свойства, который не производит на мозг ни какого давления, и потому у турок этот орган до сих пор нетронут.

Этнофобия и квазинаучное конструирование

Существуют принципиальные отличия этнических мифов традиционного сообщества и современной эпохи. Этномиф домодернового периода имел органический характер. Он представлял собой способ самоидентификации народа в условиях дефицита знаний о внешнем мире и средств из межпоколенной трансляции. Посредством мифологического аналогового языка осуществлялось закрепление в коллективной народной памяти базовых для существования соответствующей этнической общности положений.

«Чужак» в мифологическом этноцентристском мировосприятии ассоциировался с потусторонними силами, он не похож на «людей», его поведение аномально. Образ «чужака» противостоит традиционным ценностям, обычаям и символам народа. Двойственное отношение к иноэтническому персонажу может быть выражено в восприятии его, как носителя сакрального откровения (пророк приходит извне замкнутого мира), или демонического разрушителя устоев. Ломка традиционного общества привела к дополнительной актуализации образа противостоятеля традиции.

С начала эпохи модерна этномиф утрачивает органическую природу и приобретает конструктивистский характер. Он становится составной частью национальной идеологии. Этнические мифы конструируются теперь различного рода пропагандистскими средствами. Нет ни одного национального государства, которое не использовала бы на том или ином этапе своей истории инструмент этномифологического конструирования в идеологических целях. Апелляции при этом выдвигались уже не к преданиям предков, а к данным науки. Научный авторитет был необходим для легитимизации выдвигаемых этнополитических конструктов. Права на владения той или иной территорией - одно из главных направлений такого рода обоснований. Понятно, что для политики нужна была в данном случае не подлинная наука, а имитация научности, квазинаучный суррогат. О возможном масштабе квазинаучных подмен и манипуляций этническим материалом можно судить, в частности, по идеологии германского национал-социализма. Однако уроки из последствий фвашистской этнизации оказались к настоящему времени в значительной степени забыты.

Эпоха постмодерна еще более усилила конструктивистские тенденции оперирования категорией этничности. Искусственно, со ссылками на науку, формируются не только новые неведомые ранее этносы, но и целые цивилизационные миры. Раскрутка этномифов при помощи СМИ деконструирует, соответственно, и прежние этноидентификации. Результат – перекройка политической карты мира, крушение режимов и государств.

А что же наука?

На древе познания произрастали как плодоносящие ветви, так и сухие или зараженные прутья, инородные прививки. Адекватно оценить состояние всего древа, а соответственно, определить верную процедуру излечения нельзя лишь на основе изучения его здоровых частей. Как правило, особо активное продуцирование этнических мифологем приходилось на периоды переходных эпох, ломки традиционных систем координат. Этномифология в этом смысле выступает в качестве своеобразного индикатора кризисных процессов в соответствующем социуме.

Процесс научного познания генерируется при прохождении триады этапов – выдвижения рабочей гипотезы, ее эмпирической верификации и теоретического обобщения накопленного опыта. Ложные, также как и истинные гипотезы, являются предметом рассмотрения науки. Мифологический шлак науки является канвой, отражающей сложный путь развития историографии. Признано, что без исследования феномена средневековой алхимии, оцениваемой в качестве паранаучного увлечения, нельзя постичь генезис естественнонаучных дисциплин. Ведущий специалист по изучению философии алхимических изысканий В.Л. Рабинович пишет: «Вне алхимической картины мира история физики и химии предстает разорванной, а современная наука о превращающемся, дискретно ускоренном веществе лишается собственной исторической памяти, выглядит обедненной, не подкрепленной мыслью и делом предшественников».

Доказательством этномифологических построений выступают, как правило, разоблачительные документы – «откровения». Подлинность их по меньшей мере сомнительна, а зачастую – это научно доказанная фальсификация. Примеры такого рода «документов» - «Протоколы сионских мудрецов», «Арльский документ», «Велесова книга», «Русские веды», «Тайна еврейства», «Речь Раввина», «Воззвание А.И. Кремье», «Документ Альбера Пайка», «Сон Кайзера», «Записка об анархистах» В.Н. Ламздорфа, «Документ Цундера», «Материалы Сиссона» и др.

Казалось бы, историософские построения германской ариософии могут восприниматься лишь в качестве библиографического курьера. Первооткрыватели проблематики оккультной эзотерики Третьего Рейх Л. Повель и Ж. Бержье обращали внимание на парадоксальный успех абсурдных положений национал – социалистских теоретиков: «Земля полая. Мы живем внутри ее. Звезды – ледяные глыбы. Множество их уже упало на Землю. И наша упадет. Вся история человечества объясняется борьбой между льдом и огнем. Человек еще не завершен. Он стоит на пороге грандиозной мутации, она даст человеку то могущество, которое древние приписывали богам. И в мире уже существует несколько экземпляров нового человека, явившихся, может быть, из-за пределов времени и пространства. Возможно, есть связи с Властелином Мира, «Королем Ужаса», царствующим в городе, скрытом где-то на Востоке. Те, кто подпишут с ним договор, на тысячелетия изменят жизнь на Земле и придадут смысл судьбе человечества. Таковы «научные» теории и «религиозные» концепции, питающие зарождавшийся нацизм, в них верил Гитлер, верили члены группы, куда он входил, эти теории и концепции в значительной степени определили социальные и политические факты недавней истории. Это похоже на сумасбродство. Объяснение современной истории, даже частично, на основе таких идей и верований может показаться отвратным. Но мы думаем, что раскрытие правды никогда не может быть отвратно». Фантомы древнегерманской мифологии Вальгала, Туле, Один, Зигфрид, Валькирии преподносились в университетских кругах как исторические факты, достоверность которых не подлежат сомнению. Канвой горбигеровской версии праистории являлись сюжеты о взаимоотношениях сверхрасы великанов – атлантов с их выродившимся в процессе мутагенеза потомством – современными людьми и завистниками человеческого рода, особями принципиально иной биологической природы – евреями, неграми, цыганами. Развитие великих цивилизаций прошлого прерывалось периодически происходящими катастрофами космического масштаба, кульминациями которых являлись столкновения Луны и Земли.

«Верую, потому что нелепо». Фантасмагории национал – социалистского изложения истории не помешали, а возможно даже способствовали ее социальному успеху. Позиция по умолчанию существования проблемы мифологизации науки на основании вопиющего дилентатизма авторов конспирологических или ариософских разработок, представляется неоправданной, поскольку не приводит к их свертыванию. Напротив, отсутствие серьезной критики со стороны академической науки используется такими мистификаторами в качестве доказательства правоты своих гипотез, против которых якобы не имеется веских доводов. Высокомерие академических кругов сами мистификаторы объясняют своим читателям как «заговор молчания».

Мифологизация этнического прошлого не представляет собой специфический российский феномен. В настоящее время процесс исторического мифотворчества охватил все республики постсоветского пространства, для которых задача создания квазинаучного эпоса исторического прошлого автохтонной нации рассматривается как одна из приоритетных в процессе государственной конституализации и самоидентификации. Принцип их конструирования аналогичен мифотворческой традиции «Сказания о князях Владимирских», отражая сходный с контекстом создания русской летописи период обретения национального суверенитета.

В украинской самостийнической литературе статус официальной версии истории приобретают сочинения, перефразирующие содержательную канву таких источников как «История руссов», давно разоблаченных в качестве документа сфабрикованного (по-видимому, усилиями Г. Конисского) в сепаратистских кругах. Утверждается факт существования в античные времена сверхразвитой державы украинцев – руссов. Украинскому народу приписывается решающее участие чуть ли не во всех крупных свершениях мировой истории, от взятия Трои до величайших открытий в науке. Вместе с тем, как русские (москали) объявляются генетическим симбиозом татар и народов Севера («людей ледникового периода»), присвоивших, дабы скрыть свое азиатское происхождение, гордое имя руссов, принадлежавшее исторически украинцам. Именно коварству псевдорусских соседей Украина обязана всеми бедами своей истории, от закрепощения крестьян до сталинской коллективизации.

Показательно, что аналогичная методология интерпретации этнической истории характера для историографии вышедших из под колониального бремя стран третьего мира. В свое время большой общественный резонанс получила книга сенегальца Ш.А. Диопа «Негрские нации и культура», которую он безуспешно пытался защитить в качестве докторской диссертации в Парижском университете. Основополагающим тезисом его концепции являлось утверждение о принадлежности древних египтян к негроидной расе. Провозглашалось, что представителям чернокожего населения мир обязан изобретением всех точных наук, религии, искусства, медицины, календаря, письменности, техники, архитектуры и т. п. В развитие «школы Диопа» конголезский историк Т. Обенги привнес утверждение, что древнеегипетское население говорило на языке родственном речи народов банту. Камерунец Э. Мвенг считал, что колыбелью цивилизации выступала Эфиопия, откуда негры управляли основанной их представителем Осирисом колонией Египтом. Согласно мвенговской концепции, все древнейшие культуры, вклюая государственные образования доколумбовой Америки, формировались под влиянием негроидной цивилизации. Идеологи Ливийской джамахирии обнаруживали арабское происхождение у наиболее выдающихся деятелей истории и культуры, включая, к примеру, Колумба и Шекспира, а из российских персонажей – Пушкина, Менделеева и Толстого. Если у Пушкина действительно можно отыскать элемент африканской крови, то каким образом она найдена у предков Менделеева и Толстого, остается загадкой. На явные расхождения подобных теоретических построений с данными науки их адепты заявляют, что оперируют особым «чисто африканским» методом исторического познания – «мулонги».

Классическим, с точки зрения методологии осуществления научной критики этномифологических конструкций, трудом явилась монография историка эмигранта волны «ди - пи» Н.И. Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма». Автору удалось проследить генезис самостийнической мифологии, провести ее историческую констектуализацию, выявить факты преднамеренного искажения и подлога источников. Резюме исследования Н.И. Ульянова гласило: «В противоположность европейским и американским сепаратизмам, развивавшимся, чаще всего, под знаком религиозных и расовых отличий, либо социально-экономических противоречий, украинский не может оставаться ни на одном из этих принципов. Казачество подсказало ему аргумент от истории, сочинив самостийническую схему украинского прошлого, построенного сплошь на лжи, подделках, на противоречиях с фактами и документами».

Идеомифология этнического заговора основывается на теории «малого народа», т.е. вере в то, что определенные инородцы и этнические меньшинства ведут тайную подрывную деятельность против автохтонного большинства с целью его подчинения или геноцида. Наиболее глубоко в общественных науках подверглась изучению тема генезиса идеомифологемы еврейского заговора. Остановимся на ней как на наиболее проработанной модели, с точки зрения выявления механизмов формирования ксенофобских мифов, подробнее.

Вариации этнического заговора строились в зависимости от выдвижения на первый план либо расового (принцип крови), либо национального (принцип культуры) аспектов. В первом случае еврейский заговор приобретал расистское обрамление, во втором – иудейское.

Расовая теория интерпретации еврейского заговора не стала доминирующим концептом отечественной конспирологической мысли. Преобладало рассмотрение проблемы через призму культурологического анализа. Расовый вектор в конспирологической литературе был связан с развитием «ариософского» направления в среде российской эмиграции в Германии, оказавшим заметное влияние на формирование национал-социалистской идеологии и реанимируемом в постсоветской печати националистического толка.

Чаще всего аргументация наличия еврейского заговора проистекала из конспирологического истолкования доктрины иудаизма. При этом единого мнения о приоритете библейской, талмудической или каббалистической традиции в консолидации тайных сил достигнуто не было. Доминирующим мотивом конспирологического анализа иудаизма являлось установление его антихристианского характера. Иудаизм, возникший задолго до христианства, оценивался лишь в качестве антитезы последнего. Еврейская цивилизация рассматривалась как антипод христианской в силу представления о приоритете в ней материалистических ценностей, приверженности стяжательству. В конспирологической литературе сложилась традиция идентификации иудейского Машиаха с грядущим Антихристом. Одним из наиболее популярных сюжетов антисемитской конспирологии являлась тема ритуальных убийств, приписываемых евреям, являющаяся наглядным примером попыток мифологизации истории

Согласно получившей распространение в конспирологической литературе интерпретации правомонархиста рубежа XIX – XX вв. А.С. Шмакова, тактика еврейского заговора сводилась к триединому действию тайных сил для достижения господства в духовной, экономической и политической сферах. Каждому из направлений соответствовал мифологизированный персонаж еврея газетного, биржевого и политического. Согласно конспирологическому объяснению, контролируя финансовые потоки, евреи стояли за кулисами всех национальных катаклизмов в истории. Еврейская тематика в выявлении причин военных конфликтов обосновывалась значительным дивидендом финансовых кругов (= евреев) при развертывании войн. Глобальной задачей еврейско-масонского заговора в развязывании мировых войн было принято считать непосредственное осуществление технологии покорения мира. В интерпретации теории этнического заговора тайная цель революций заключалась в достижении эмансипации евреев. Социально-политическая эмансипация, при наличии еврейского экономического преобладания, должна была, в понимании конспирологов, привести к захвату евреями власти.

Видное представительство евреев в руководстве оппозиционных партий России начала XX в. фиксировалось в различных вариациях конспирологической литературы. Рассеяние по разным политическим объединениям интерпретировалось как политическая уловка по созданию видимости выбора. Давалось произвольное определение этнического состава руководства партии, что позволяло акцентировать внимание на еврейских фамилиях. В разряд евреев записывали видных политических деятелей, относящихся к другим национальностям. Абсолютизация еврейского фактора на основе анализа генеалогии лидеров большевизма не представляется корректным приемом. Особенно важен в этой связи вопрос о национальной самоидентификации рассматриваемых лиц.

Теория «малого народа» связывалась не только с заговором евреев, но и иных национальных групп. Периферийное расположение этнического ядра ряда национальностей в Российской империи обусловило интерпретацию их тайных чаяний в ракурсе центростремительных сепаратистских тенденций.

На возникновение конспирологических версий мифологизации влияет комплекс исторических факторов. Их устойчивое мотивационное проявления в различные эпохи позволяет говорить о существовании определенных закономерностей формирования «теории заговора». Популярность концепций заговора обусловливается:

- разрушением традиционного уклада и потерей социальной стабильности: человек, застигнутый врасплох революционной ломкой традиционных структур и не способный объяснить ее следствием действия реально существующих причин, приходит к заключению о существовании тайной силы, находящейся за кулисой развертываемых событий;

- социальной и культурологической мобильностью современной цивилизации: динамичная урбанистическая культура «общества новых кочевников» вызывает у человека неосознанное чувство тревожности, преломляющееся в поиске внешнего источника дискомфортного состояния;

- переходными периодами развития общества: процесс формирования нового мировосприятия, выбор оси мировоззренческих координат связаны с конструированием модели антисистемы и выявлением ее носителей;

- поражением от внешнего противника, что при этноцентристской традиции мысли, основанной на стереотипах «коллективного нарциссизма», находит объяснение в заговоре вражеской агентуры и выливается в комплексы шпиономании;

- изоляционистским положением государства или локальной субкультуры (русская диаспора за рубежом), приводящим к отторжению всего исходящего извне, как экспортных инноваций врагов по осуществлению конспирологических замыслов;

- социальной некомплиментарностью: представители нетипичного фенотипа и маргинальной субкультуры (образ «чужака») подсознательно воспринимались как носители антагонистической духовной традиции;

- дуалистическими традициями христианской эсхатологической мысли (Христос – Антихрист);

- сознательным мифотворчеством, обусловленным как персональной инициативой, так и следствием идеологического заказа;

- маргинальным статусом ряда конспирологов, который в процессе самоанализа оправдательно объясняется следствием заговора тайных сил, при переносе персональной драмы на макроисторический уровень;

- маниакальной депрессивностью ряда авторов конспирологических теорий, что может являться как источником, так и следствием разработок конспирологических сюжетов.

Вопросы для обсуждения.

1. Когда и при каких условиях обостряются этнофобские настроения в обществе.

2. Как и при помощи, каких инструментов формируются этнические мифы? Реконструируйте структуру этнического мифа.

3. Насколько процесс распространения и продуцирования этнофобских мифологий проектируем и управляем? Рассмотрите феномен провоцирующих катализаторов разжигания национальных конфликтов.

4. Каковы истоки и причины формирования идеамифов русофобского содержания?

5. Каковы различия этнического мифа в периоды традиционного общества, модерна и постмодерна?

Темы для докладов и рефератов

1.Образы «чужого» в этномифологии традиционных сообществ.

2. Ариософия и национал-социализм: от теории к газовым камерам.

3. «Дело Дрейфуса» и «Дело Бейлиса»: сравнительный анализ.

4. Этническое мифотворчество на постсоветском пространстве.

5. Этномифология и погромные рецидивы в мировой истории.

6. Современные информационные технологии провоцирования этнических конфликтов.

7. «Теория заговора» как исторический феномен.

Литература

Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001.

Багдасарян В.Э. Проблемы мифологизации истории в отечественной литературе 1990гг. М., 2000.

Багдасарян В.Э. «Теория заговора» в отечественной историографии второй половины XIX – XX вв. М., 1999.

Верховский А.М., Прибыловский А.В., Михайловская Е.В. Национализм и ксенофобия. М., 1998.

Дробижева Л.М., Аклаев А.Р. Коротеева В.А., Солдатова Г.У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М., 1996.

Дугин А.Г. Конспирология (наука о заговорах, тайных обществах и оккультной войне). М., 1993.

Кон. Н. Благословение на геноцид: Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов». М., 1990.

Лакер У.Г. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994.

Лившин М.А. Мифология древняя и современная. М., 1980.

Поляков Л. История антисемитизма. М., 1997.

Проблемы этнофобии в контексте исследования массового сознания. // Сборник научных статей. М., МГОУ. 2004.

Реальность этнических мифов / Под ред. А. Малашенко и Марты Брилл Олкотт. М., 2000.

Степанов С.А. Черная сотня в России (1905 – 1914 гг.). М., 1992.

Топоров В.Н. «Образ соседа» в становлении этнического самосознания «русско-литовская перспектива) // Славяне и их соседи. Вып. 2. Этнопсихологический стереотип в средние века. М., 1990.

Трахтенберг Дж. Дьявол и евреи. Средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М.-Иерусалим, 1998.

Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. Нью-Йорк, 1966.

Флад К. Политический миф: Теоретическое исследование. М., 2004.

Хомяков П. Человек, государство, цивилизация, нация (развенчание мифов и поиск гармонии). М., 1998.

Шнирельман В.А. Этногенез и идентичность: националистическая мифология современной России // Этнографическое обозрение. 2003. № 4.