Тённис Ф. Общность и общество (2002)

неустанные или часто возобновляемые попытки здесь, в свою очередь, тоже подобны стремлению и борьбе, как если бы мы хотели стать господами само­ го случая. И в самом деле, правильное предвидение событий есть своего рода господство над ними: хотя их и нельзя изменить, зато по ним можно править свои действия, чтобы использовать благоприятные и избежать дурных. Таким образом, оно позволяет сэ­ кономить на напрасных попытках и вдохновляет на другие, более перспективные. Но как раз такое пред­ видение возможно только в ограниченных областях: как чисто фактическое познание оно крайне нена­ дежно, как познание из причин — крайне несовер­ шенно. Там, где оно было бы одновременно и надеж­ но, и совершенно, упразднялось бы понятие случая, за которым, однако, во всех областях происходящего, где имеют место непривычные и неизвестные обстоя­ тельства, сохраняется широчайшее игровое простран­ ство, которое тем обширнее, чем дальше мы от цели и чем меньше успех зависит от нашей собственной силы и от того, как она детерминирована качествами неизменной воли, хотя и они лишь от момента к мо­ менту бывают надежным фактором в ее судьбе. — Но если мы стремимся к счастью, преследуем его, то бла­ годаря мышлению будущее событие уподобляется та­ кому предмету, действительность которого будто бы обусловливается его причинами, а эти причины, повидимому, находятся в нашем распоряжении как наши собственные возможные способы поведения. И определяя в связи с этим свою избирательную волю как возможность распоряжаться теми или иными средствами, человек превращает частицу своей вооб­ ражаемой свободы в ее противоположность — снача­ ла тоже всего лишь воображаемую, но по мере осу­ ществления становящуюся реальной. Будучи обычно господином над самим собой, он связывает себя и

172

становится своим собственным должником и рабом. Ибо, разумеется, вся эта концепция может быть вос­ принята в своей чистоте только если любая такая произ­ вольная деятельность представляется некей жертвой и, следовательно, такой деятельностью, которая сама по себе осуществляется неохотно, против воли, так что только мысль о цели (единственно желанной), т.е. о наслаждении, выгоде, счастьи может подвигнуть к ней как к добровольной деятельности. А доброволь­ ный характер последней есть как раз несвобода в от­ ношении самого себя, или самопринуждение, коль скоро внешнее принуждение и нужда этот характер разрушает. Всякая избирательная воля содержит в себе что-то неестественное и фальшивое. Этим объяс­ няется и то ощущение, которое возникает у бесприст­ растного зрителя и сказывается в том, что такую дея­ тельность часто называют «деланной», «форсирован­ ной», «тенденциозной» или «преднамеренной»: ощущение эстетической и моральной неудовлетво­ ренности, которая нередко прорывается в жизни и в поэзии.

§ 14. Стремление к власти и деньгам

Однако (как достаточно широко известно) к на­ слаждению, выгоде и счастью стремятся в высшей степени многообразными способами; высшее благо подозревают обретающимся в самых различных вещах. Но такие предметы можно, в свою очередь, подразделить по их соотнесенности с тремя видами жизни. Внутри каждой категории можно, опять-таки, провести дихотомию: ведь цели выглядят по-разному, когда само мышление оставляет за собой возмож­ ность наслаждаться и черпает это удовольствие глав­ ным образом в своей деятельности, и когда наслажде­

173

ний в принципе требуют собственно содержащиеся в нем, подчиненные ему, но оттого, пожалуй, не менее сильные влечения и вожделения. Таким образом, в последнем случае мы имеем дело с удовольствиями низших «частей души» и, стало быть, широких масс, в первом же — с удовольствиями высших частей, т.е. немногих избранных и благородных. Можно быть субъектом весьма ярко выраженного произвола (даже и в ментальной сфере), и тем не менее знать только низменное счастье и оставаться в неведении относи­ тельно наслаждений мышления, так что такому субъек­ ту и в голову не придет к ним стремиться — разве что ради других целей, представляющихся ему более истинными. С другой стороны, встречаются и такие, которые не придают большого значения низменному счастью, однако считают себя вправе применять любые средства ради того, что кажется им достойньГм вожделения. И тем не менее все сходятся в том, что им нужны некие средства или власть, гарантирую­ щая, что, применив ее, они смогут обрести для себя столько наслаждений, сколько каждый раз пожелают. Поэтому прав Гоббс, когда он называет «общей склонностью всего человеческого рода постоянное и неутомимое желание все большей и большей власти,

желание, прекращающееся лишь со смертью».1 «И причиной этого (говорит он) не всегда является на­ дежда человека на более интенсивное наслаждение, чем уже достигнутое им, или невозможность для него удовлетвориться умеренной властью; такой причиной бывает и невозможность обеспечить ту власть и те средства к благополучной жизни, которой он обла­ дает, без обретения большей власти» (Левиафан. Гл.Х1).2 Именно поэтому такое вожделение по своему

1 Гоббс Т. Соч. М., 1991. T.2. С.74. 2 Там же. С.74—75.

174

содержанию почти совпадает со стремлением обла­ дать деньгами, ведь деньги — в определенном социаль­ ном состоянии — означают власть над всеми бла­ гами и наслаждениями, которые они способны вза­ мен себя предоставить; они суть всеобщее благо, абстрактное наслаждение. — Однако действительные цели [Ziele] различаются между собой примерно таким образом, что их можно теперь охарактеризо­ вать по разновидностям стремлений. В общем и целом на первое место я в один ряд ставлю: а) своеко­ рыстие и аа) тщеславие. Своекорыстие [Eigennutz] прогрессирует от всеобщих, грубых и «чувственных» предметов (которые сами в себе претерпевают мно­ госложное развитие) к особым, рафинированным и интеллектуальным формам. Мысленный же мотив, лежащий в его основе помимо органически-живот- ных раздражителей, был метко охарактеризован в положении только что процитированного автора, гла­ сящем, «что все духовное удовольствие состоит в том, что человек, будучи окруженным другими людьми и сравнивая себя с ними, может проникнуться величай­ шим уважением к самому себе» (О гражданине. I, 5).1 Именно здесь коренится тщеславие [Eitelkeit], или желание нравиться [Gefallsucht], стремление выде­ литься и блеснуть, вызвать удивление, заставить счи­ таться с собой, произвести «импонирующее» впечат­ ление. Если это наслаждение собственной властью или тем воздействием, которое она оказывает на дру­ гих, становится непосредственной целью [Ziel] стрем­ ления, то тяга к наслаждению [Genußsucht] становит­ ся общей характеристикой, которая роднит его со своекорыстием: ведь и полезного взыскуют только ради итогового наслаждения, даже если корыстолю­ бец гордится тем, что может отказаться от наслажде­

1 Там же. Т.1. С.289.

175

ний, как разумный человек задумываясь о будущем и отдавая предпочтение полезному перед приятным. — Своекорыстие, как и тщеславие, составляет мотив об­ щительности [Geselligkeit]: тщеславие нуждается в других людях как в зеркале, своекорыстие — как в своем орудии. — Особый облик, в котором оно в ка­ честве своей особой цели [Ziel] рассматривает средст­ ва ко всем возможным наслаждениям, своекорыс­ тие — и на это мы уже указывали — принимает в виде Ь) сребролюбия [Geldgier]. Тем самым тщеславие превращается в особого рода стремление к самоус­ лаждению с помощью внешних благ — в bb) стяжа­ тельство [Gewinnsucht] как утонченную форму среб­ ролюбия: стремление, нацеленное, скорее, на постоян­ ный рост накопления денег и добра, нежели на какое-то их абсолютное количество, и потому никак не ограниченное последним, а, скорее, возрастающее в соотношении с ним по мере того, как собственно сребролюбие насыщается и, отходя на второй план, уступает место помыслам стяжательства. То, что есть между ними общего, проще всего выражается в поня­ тии алчности [Habsucht]. — Но если своекорыстие пользуется другими людьми как орудиями, то как стремление к таким нематериальным и только в мыш­ лении постижимым средствам, каковые представляет собой возможность распоряжаться волей людей и их мнениями о собственной силе, оно может быть назва­ но с) честолюбием [Ehrgeiz]. Но, в определенном смысле, совершенное господство над вещами, и тем более над людьми, достигается благодаря «науке», превосходство которой состоит в том, что она высту­ пает как знание взаимосвязей, всеобщих условий происходящего и, следовательно, как предвидение и предвозвещение будущего. Поэтому сс) любознатель­ ность [Wißbegierde] может стоять на службе у всех прочих целей, но, разумеется, также и отступать от

176

такой службы и существовать лишь ради себя самой. Даже в наиболее чистом своем выражении она ос­ тается дальнейшей разновидностью тщеславия, хотя мыслитель или исследователь может быть доволен и счастлив тем мнением, которое он имеет о себе самом, сознавая высоту и содержательность своей точки зрения (что выражено в знаменитом стихе: felix qui potuit rerum cognoscere causas1), так что благород­ ная любознательность намного возвышается над обыкновенным тщеславием. С другой же стороны, друг в друга неприметно перетекают честолюбие и

стремление к господству [Herrschsucht]. Господин хочет, чтоб его почитали, он хочет видеть и прини­ мать внешние знаки того, что его власть признана, вызывает страх или любовь. Честолюбец хочет гос­ подствовать, хотя бы и только ради того, чтобы быть избавленным от господства других и одержать победу над их собственным рвением.

§ 15. Желания — Просвещение

Сообразно такому воззрению, все эти побудитель­ ные причины суть не что иное, как пустые мыслен­ ные желания, или непроизвольные влечения и разно­ видности самой расположенности, поскольку ее пред­ меты были обращены в объекты и конечные цели мышления, и в соответствии с такими желаниями формируются, стало быть, отдельные акты произвола, находящиеся в систематической взаимосвязи с ними: они не являются (в отличие от свойств сущностной воли) ни непосредственной склонностью или тягой, ни в известной мере наличествующей способностью к тому или иному труду, к поступкам и деяниям, цен-

1Счастлив, кто мог познать причины вещей (лат.).

177

12 Ф. Тённис

ностью и благотворностью которых измерялась бы их собственная ценность; из них следует лишь то, что их субъект будет применять многие уже имеющиеся и находящиеся в его распоряжении средства, которые, по-видимому, могут вызвать желаемые последствия. Речь тут не идет о каком-либо оригинальном поступ­ ке, коим выражается и характеризуется индивидуаль­ ность субъекта; но средство оказывается тем более правильным, чем в большей мере оно соответствует тому, чего хотел и что делал бы некий абстрактный субъект, в неограниченном количестве получающий извне свои пригодные для любых целей средства, знаю­ щий их и видящий свою задачу только в том, чтобы соразмерить объем затрат с тем воздействием, кото­ рого он стремится достичь, причем в качестве испол­ нения такой задачи сразу напрашивается в высшей мере простая и легкая манера: «отделаться» от нее и «пристроить» где-нибудь в подходящем месте. Поэто­ му волю здесь нельзя похвалить и назвать «доброй» в отношении ее задачи, в отношении труда, который должен быть завершен; похвалить как волю, выражаю­ щуюся в попытках и усилиях, которыми, для того чтобы стать созидательной, всегда должна сопровож­ даться даже совершенная способность: избиратель­ ная воля не противополагается ни завершению, ни способности мочь, но ей противополагается лишь во­ площение; последнее хотя и запечатлевает ее в не­ коем деянии, произведении, которое можно хвалить или порицать, однако похвала и порицание никогда не будут связаны с волей к нему ни в морально-индиф­ ферентном, ни в моральном смысле; в первом — по­ тому, что избирательная воля не есть реальность, при­ сущая существу человека; во втором — потому, что она никогда не может заключать в себе прямое утвер­ ждение других существ, каковое определяется только настроением, нравом и совестью. Ибо чистое и сво­

178

бодное мышление вынуждено вновь и вновь задавать­ ся вопросом об основании или цели такого утвержде­ ния и может открыть это основание или цель только в связи с собственным благополучием; только в связи с ним может иметь смысл чужое благополучие, и по­ тому последнее должно быть подчинено первому и поставлено от него в зависимость. Предметом призна­ ния, восхищения будет тут только благоразумие как своеобразная добродетель и сноровка самого мышле­ ния, благодаря которой оно выбирает правильные средства для данных целей, предвидит возможный успех своих действий и вообще, насколько это воз­ можно, пользуется всеми известными ему обстоятель­ ствами. Благоразумие есть добродетель мозга, как «быстрота» есть добродетель ног, а «острота» — до­ бродетель зрения или слуха. Оно не является добро­ детелью человека, потому что в нем не выражается вся его воля. Благоразумный человек рефлексирует, рассуждает о своих задачах и стремлениях; он хитро­ умен, когда благодаря расчету ему удается найти не­ обычные средства и построить на их основе сложные планы, он просвещен, т.е. его понятия ясны и отчетли­ вы, когда он обладает достоверными и правильными абстрактными знаниями о внешних взаимосвязях че­ ловеческих дел и не дает себя запутать никаким чув­ ствам или предрассудкам. Из связи и единства этих качеств вытекает непреклонность [Konsequenz] изби­ рательной воли и ее осуществления, которая, как из­ вестное превосходство, как редкое и значительное ка­ чество, опять-таки становится предметом восхище­ ния, но так же и боязни.

179

§16. Оценка — Сопротивление

Несколько иначе дело обстоит, когда эти виды стремления и избирательная воля вообще оценивают­ ся исходя из сущностной воли, где они, однако, вы­ ступают лишь как ее высокоразвитые модификации. Именно: все, что принадлежит ей в непосредственном

исобственном смысле, может теперь рассматривать­ ся как абсолютно благое и дружественное, поскольку выражает взаимосвязь и единство между людьми — каковое в самом деле проступает как в телесном, так

ив душевном или волевом облике, как своего рода субстанция, которая от рождения соприсуща каждо­ му такому существу; «эгоистическое» же мышление, в котором принцип индивидуации возводится в наи­ высшую степень, напротив, — как абсолютно враж­ дебное и злое. Тогда, согласно такой точке зрения, ко­ торая не верна, но глубоко обоснованна, нрав, или сердце, а также настроение и совесть связываются и даже отождествляются с добротой, как если бы она была их необходимым атрибутом; расчетливый же и сознательный человек, считающийся «бессердечным»

и«бессовестным», представляется поэтому также дурным и злым, а эгоизм — равнозначным неприяз­ ненному и враждебному настроению. В действитель­ ности же чем более ярко выраженным эгоистом явля­ ется человек, тем равнодушнее он к благополучию и горю других; до их бед ему непосредственно столь же мало дела, что и до их счастья, но он может намерен­ но способствовать и тому, и другому, если ему кажет­ ся, что это послужит его целям. Чистая же и всеобщая злобность столь же редка, почти невозможна, что и чистая и всеобщая доброта «сердца» — и коррели­ рует с ней. Каждый человек по природе добр и дру­ жествен по отношению к своим друзьям и к тем, кого он мог бы считать таковыми (поскольку они добры к

180

нему)-, но зло и враждебно настроен против своих врагов (которые жестоки к нему, посягают на него и ему угрожают). Вышеупомянутый абстрактный, или искусственный, человек не имеет ни друзей, ни вра­ гов и сам не является ничьим врагом или другом, но знает лишь союзников или противников в связи с преследуемыми им целями; и те, и другие суть для него лишь некие силы или субъекты власти, и чувства ненависти и гнева столь же неуместны в отношении одних, что и в отношении других — чувства любви и сострадания. Если такие чувства когда-либо у него на­ личествуют или возникают, то его мышление ощу­ щает их как нечто чуждое, мешающее, неразумное, что следует, скорее, подавить и даже искоренить в себе, а не хранить и лелеять; ибо они подразумевают утвер­ ждение и отрицание, которые уже не обусловлены и не ограничены его собственными интересами и пла­ нами, и таким образом подбивают на необдуманные действия. Конечно, поступая враждебно или вообще обращаясь со всеми другими людьми как с вещами — своими средствами и орудиями, он может быть и ка­ заться злым вопреки своему собственному нраву и совести, но это все же предполагает, что такие начала еще живы в нем и взывают к противоположному по­ ведению, как в действительности дело обычно и об­ стоит, по крайней мере, в отношении его родственни­ ков и друзей. О том же свидетельствует нрав и со­ весть других людей, если они помещают себя на его место. А с мнением о том, что злодеи на самом деле все же обладают еще сдерживающим их нравом (и, стало быть, свойственной ему природной добротой), что голос совести не совсем «заглушен» или мертв в них, люди, насколько мы их знаем, расстаются не­ охотно (явление, причин которого мы здесь не будем касаться): потому-то всегда и считается, что даже «не­ добрая совесть» еще свидетельствует о каких-то ос­

181