Тённис Ф. Общность и общество (2002)

Каждая клетка, каждая ткань и каждый орган есть некий комплекс единой в себе воли в ее соотнесен­ ности с самою собой и со своим внешним окруже­ нием. Так и весь организм в целом. Его изменения, поскольку они представляют собой исходящие изнут­ ри (из нервных центров) движения, благодаря кото­ рым поддерживается жизнь, всегда обусловливаются также и впечатлениями, одновременно получаемыми извне. Применительно к человеку последние рассмат­ риваются лишь как животно-ментальные, в то время как выражения мыслятся исходящими из центров, за­ ведующих органической жизнью, и таковы инстинк­ тивные движения или проявления воли, посредством которых содержание ощущения утверждается или от­ рицается. С помощью чувств совокупная воля словно задает вещам вопросы, испытывает и проверяет их свойства; но она сама решает и судит о том, сораз­ мерны или несоразмерны они ее расположенности, хороши они или дурны. Животные и ментальные цен­ тры (спинного и головного мозга) и органы здесь мыс­ лятся задействованными лишь постольку, поскольку они сами являются выражениями растительной жизни (зависят от центров симпатической системы). Именно поэтому сами органы чувств (если их мыс­ лить в этой взаимосвязи) во всех деталях их индиви­ дуального устройства, насколько оно покоится лишь на развитии первоначальных задатков, дают пред­ ставление ровно о таком же количестве видов распо­ ложенности как утверждающей (или отрицающей) воли. Такие по существу своему субъективные чувст­ ва, как осязание, обоняние и вкус, отчетливее всего предстают именно в этом качестве: они наиболее не­ посредственным образом выступают как наслаждаю­ щиеся [genießende] органы.

142

§ 7. Вторая форма: привычка — Опыт и развитие —

Субстанция животно-человеческого духа

В качестве второй, а именно животной формы от вышеописанной следует отличать привычку [Gewohn­ heit]. Это воля или склонность, возникшие благодаря опыту: изначально безразличные или неприятные идеи благодаря их ассоциации и смешению с изна­ чально приятными сами становятся более приятными, вплоть до того, что включаются, наконец, в кругово­ рот жизни и словно впитываются в кровь. Опыт — это упражнение, а упражнение здесь понимается как формирующая деятельность, подобно тому как в пер­ вом случае в качестве причины выступало только само развитие. Упражнение сначала включено в раз­ витие и должно быть объяснено исходя из того, как оно обособляется от последнего и в качестве само­ бытного фактора утверждает себя вне и наряду с ним, по мере все более решительного воздействия обстоя­ тельств или условий индивидуального бытия, кото­ рым отвечает более сложная работа по координации получаемых от них впечатлений. Развитие и рост (при их нормальном протекании) просты, надежны и все­ общи (охватывают весь организм); упражнение, пона­ чалу трудное, становится легким благодаря многок­ ратному повторению, делает неуверенные и неопре­ деленные движения уверенными и определенными, формирует особые органы и запасы сил. Ради дости­ жения такого результата накапливаются бесчислен­ ные минимальные эффекты. Как все отвратительное, враждебное вызывает боль, так все чуждое, непривыч­ ное, в меру своей кажущейся силы поначалу вызы­ вает страх (инстинктивный страх), который благодаря часто повторяющемуся воздействию слабеет, если опасность остается позади, не причинив боли. Таким

143

образом и то, что вызывало страх и отвращение, сна­ чала становится вполне терпимым, а под конец даже и приятным. Опытом обусловливается и обратное превращение, как своего рода деградация и отвыка­ ние. Сопротивление, препятствующее спокойному и легкому ощущению (апперцепции) или усвоению (ас­ симиляции) предмета, преодолевается собственными, наращиваемыми в упражнении силами. Но этому на­ ращиванию положены определенные границы. Чрез­ мерное упражнение ведет к перенапряжению и либо осуществляется за счет других органов (причиняя им вред), либо имеет своим непосредственным следствием утомление упражняемых мышц, а косвенным — всего организма, т.е. исчерпание накопленных сил без достаточного возмещения. Этим объясняется и то, что первоначально легкая и естественная деятель­ ность, если она длится долгое время, становится все более затруднительной, а в конце концов, и невоз­ можной; что отрадные ощущения и занятия становят­ ся безразличными и даже болезненными, подобно тому как голод и жажда после их непомерного утоле­ ния сменяются пресыщенностью, половое влече­ ние — отвращением, и вообще воля к чему-либо — своей противоположностью. Однако в первую оче­ редь привычкой становится то, к чему нас подвигает также и изначальная склонность, а еще скорее то, что было приятным изначально. Поэтому особые виды деятельности, покоящейся на расположенности, тем скорее и тем своеобразнее проявляются как привыч­ ные: определенный образ жизни (а потому и приро­ дное окружение) в качестве привычного становится для животного приятным и, наконец, необходимым; то же самое относится к определенной пище и к его сородичам по виду. В этом отношении человек цели­ ком и полностью остается животным, хотя и своеоб­ разным; часто говорят, что он — животное, кото-

144

рое ко всему привыкает, что он раб своих привычек и т.п., и в этом выражается всеобщее и верное знание. Поскольку человек как животный вид со- и противо­ полагается другому обширному разряду органических существ, постольку привычка существенна и субстан­ циальна для его духа. Всякое упражнение, а стало быть, и привычка, предполагает какие-либо чувствен­ ные восприятия, а человеческая привычка — также и понимание словесных знаков. Но если животное пре­ жде всего прочего привыкает к предметам и к пользо­ ванию предметами, которые непосредственно взаи­ мосвязаны с его жизнедеятельностью, то в дальней­ шем (и в частности) оно привыкает к некоторым необходимым для него и обусловленным особы­ ми восприятиями движениям, к труду, в котором ему приходится упражняться, и наконец — к сопутст­ вующим этим движениям, воздействующим на них и испытывающим их воздействие процессам и взаимос­ вязям восприятий и представлений, на которых поко­ ится присущее высшим животным действие умозак­ лючения как дополнения каких-либо данных устойчи­ выми ассоциациями, т.е. рассудок, если мы различаем его как способность к такому действию. В человечес­ кой природе эти разновидности лишь специализиру­ ются и модифицируются, так что человеческие при­ вычки можно различать на относящиеся к жизни, к ТРУАУ и к представлению, хотя все они связаны между собой многочисленными переплетающимися нитями. Как известно каждому, более всего здесь примечательно то обстоятельство, что с тем, что чело­ век знает и может, согласуется то, что он любит, к чему он испытывает склонность. Ибо, без сомнения, сама способность мочь [Können], само ощущение силы заключает в себе тягу и волю к действию, как наличествующая для организма необходимость вести такой образ жизни, чтобы, по крайней мере, сохра-

145

10 Ф. Тённис

нять себя в своем конкретном совершенстве, ведь неиспользуемый орган, неупражняемая сила чахнут

иатрофируются, тогда как их деятельность составля­ ет условие и действительность их воспроизводства. Отсюда становится понятно, в какой мере привычка, собственный принцип способности мочь, есть в то же время активность воли. Ведь то, что мы знаем и можем, мы делаем с легкостью, а стало быть, с охотой

иготовностью; напротив, чем в большей мере чтолибо нам чуждо, тем с большей мукой и усилием, тем с меньшей охотой мы за это принимаемся. В этом от­ ношении показательны выражения, используемые в древних языках: греческое philein1, которое и в наших наречиях передается как «любить», «делать

что-либо по обыкновению», а также особое выраже­ ние ethelein2, в своем смысловом изобилии означаю­ щее «хотеть» и просто «быть готовым», но в то же время и «иметь обыкновение». Далее, стоит задумать­ ся над латинским consuetudo3, которым обозначается то, что дух создал и соединил для себя самого: если suum4 (корень: sva-) означает дыхание и кровь как на­ следуемое достояние, то предыдущим словом обозна­ чается вновь приобретенное имение, которое, однако, ставится наравне с первым. Наконец, можно рассмот­ реть и смысл самого слова Gewohnheit, как и соответ­ ствующего эллинского ethos5: оба указывают как бы на места обитания идей или побуждений; они обрели свое постоянное место, родную почву, с которой свя­ зана их общность и деятельность, почву, к которой они приспособились и приудобились, получив благо­ даря ей еще более крепкую внутреннюю связь друг с

1 Любить (др.-греч.).

2Хотеть, желать [др.-греч.).

3Привычка, обыкновение (лага.).

4Свое (лат.).

5Привычка, обыкновение; обычай [др.-греч.).

146

другом. — С привычкой соотносится рассудок как специально формирующийся наряду с ней sensus communis1, подобно тому как с расположенностью со­ относятся отдельные органы чувств и их функции.

§ 8. Третья форма: память — Изучение взаимосвязей — Речь — Фантазия — Разум

Третью форму сущностной человеческой воли я называю памятью [Gedächtnis]. Она представляет собой лишь особую эволюцию второй и в отношении высших, лучше всего развитых у человека церебраль­ ных центров имеет то же самое содержание, что в от­ ношении всего ствола спинного мозга присуще более общему понятию. Таким образом, память понимается здесь как принцип ментальной жизни и тем самым как специфический признак сущностной воли челове­ ка. Однако с точки зрения изначального тождества сущностной воли с органической жизнью в целом вполне позволительно будет также сказать, что собст­ венная природа воли вообще наиболее отчетливо рас­ крывается как память или как связь идей (ибо в ка­ честве таковых ощущения или фрагменты опыта достигают сравнительно обособленного существова­ ния). В самом деле, о памяти часто говорили как о всеобщем свойстве и способности органической ма­ терии (Геринг, Геккель, С. Батлер, а в новейшее время, в частности Земон) и пытались истолковать животные инстинкты как наследуемую память. Но последние могут быть в не менее всеобщем смысле поняты и как привычки, да и не являются ничем иным, если рассматривать их в связи с видом, а не в

1 Общее чувство (здравый смысл) (лат.).

147

связи с индивидуумом, поскольку органические первовлечения — которые уже не могут быть сведены к чему-либо еще — вобрали в себя такие способности и склонности и в виде все более сильных и все теснее связанных с ними ростков стремятся преодолеть гра­ ницы индивидуальной жизни. Подобным образом соотносятся между собой привычка и память: позд­ нейшее понятие выделяется из более раннего, но в то же время имеет тенденцию вновь в него погружаться как все более сильная потенция. В этом смысле английские психологи (Льюис, Ромене) сформули­ ровали теорему lapsing intelligence1 касательно того хорошо известного явления, когда так называемые произвольные [willkürliche] действия, т.е. действия, осуществляемые с участием мышления или, как у жи­ вотных, с участием определенных актов восприятия или представления, становятся непроизвольными или бессознательными, т.е. для того, чтобы проявиться, нуждаются во все менее сильном или все более уни­ версальном раздражителе — процесс, всеобщее со­ держание которого состоит в срастании интеллек­ туальной деятельности с кинетическими импульсами вообще, причем, однако, следует помнить, что и каж­ дый способ получать что-либо, и каждый способ отда­ вать может быть объяснен только исходя из единства организма, и потому возможная связь того и другого должна содержаться в последнем в виде ростка. Если в обычном значении этого слова память есть способ­ ность воспроизводить впечатления и теперь обобщает­ ся в научном понятии до способности возобновлять целесообразную деятельность, то это оставалось бы непонятным, если бы не было известно, что впечатле­ ния сами являются деятельностью и что такая двойст­ венность в неразвитом виде содержится в понятии

1Ошибающийся разум (англ.).

148

органической жизни (в качестве модификации кото­ рой выступает всякая особая жизнь) как единства пропитания и воспроизводства. Но если единство от­ части поддерживается развитием, отчасти формирует­ ся упражнением, то существует, в конце концов, и некая особая связь, для поддержания которой необхо­ димо научение [Erlernen]. И последнее имеет место в любой деятельности, которая в существе своем обус­ ловлена сугубо человеческими дарованиями. Науче­ ние отчасти состоит в накоплении собственного опыта, отчасти — в подражании, в особенности же — в получении указаний и наставлений относительно того, как нужно поступать, чтобы это было правильно

ихорошо, и какие вещи и существа обладают благот­ ворной силой и ценностью. Поэтому истинное сокро­ вище памяти состоит в том, чтобы знать, что хорошо

иправильно, для того чтобы любить это и стремиться к этому. Ибо знать это как таковое и это утверж­ дать — одно и то же; равно как одно и то же — иметь к чему-либо привычку и утверждать это, быть к чемулибо расположенным и это утверждать, хотя ни одно их таких утверждений само по себе еще не ведет с необходимостью к соответствующим действиям, да и их сочетание ведет к таким действиям лишь в том случае, если удается преодолеть сопротивление, кото­ рое всегда значительно. — Всеобщим выражением ментальной жизни является речь: сообщение собст­ венных ощущений, желаний и всевозможного интел­ лектуального опыта другим людям или, в безгласном размышлении, самому себе. И хотя сам язык, как зна­ ние значений и ценности словесных знаков и как спо­ собность связывать и употреблять их, должен быть изучен, — в чем, разумеется, огромную роль играют упражнение и привыкание, — все же (именно благо­ даря владению искусством) то, что говорится, мало зависит от мышления, а, как правило, только от сию­

149

минутной расположенности, от наитий [Einfälle], смысл которых вытекает из состояния говорящего и из конкретных обстоятельств речи, в частности — из формы обращения, приглашения к беседе, заданного вопроса. Расположенность, без сомнения, всегда можно истолковать как бессознательное суждение, да и в языке нашем она определяется как благоусмотре­ ние [Gutdünken]. И если, осуществляя свой выбор, она господствует во всякой жизни, то значит, — и в жизни фантазии, той формы памяти, которая еще от­ нюдь не обусловлена словесными знаками, но, коль скоро она наличествует, постоянно воспроизводит их в разнообразных сочетаниях наряду с другими идея­ ми. Но точно так же и массы привычных идей приоб­ ретают величайшую значимость как функции фанта­ зии или памяти. Наконец, существуют и такие идеи, связь с которыми сама коренится в памяти, а значит, требуется воспоминание или особое наитие и мысль, как бы некое мерило или весы, для того чтобы разли­ чить их, познать их ценность и лишь после этого ут­ вердить их в качестве своих. Но речи подобен и вся­ кий другой человеческий труд, существенно обуслов­ ленный фантазией, памятью или разумом, труд, который, будучи творческим и искусным, четко отли­ чается от труда большинства животных, в особеннос­ ти, наиболее родственных ему. — Следовательно, в том же смысле, в каком рассудок соотносится с при­ вычкой, а чувственность — с симпатией, разум [Ver­ nunft] как способность к использованию языка, мыш­ лению и мыслящему действию соотносится с па­ мятью. И если память есть в то же время ментальная расположенность и привычка, то привычка есть па­ мять более низкого уровня (животная память), а рас­ положенность — элементарная (общеорганическая) память.

150

Примечание. Спиноза был тем, кто вновь рас­ познал память в человеческой воле. Следует пе­ речитать то место в конце схолии ко второй тео­ реме III части «Этики», которое начинается со слов: «Я в особенности хотел бы указать на то, что мы ничего не можем сделать по решению духа, если не вспомним этого. Так, например, мы не можем произнести слова, если оно не найдет­ ся. Но вспомнить о чем-либо или забыть не нахо­ дится в свободной власти духа»... — и по рас­ смотрении одного возражения оканчивается так: «поэтому необходимо согласиться, что то реше­ ние духа, которое считается свободным, не отли­ чается от самого воображения или памяти и есть не что иное, как то утверждение, которое заклю­ чает в себе идея, поскольку она есть идея. Следо­ вательно, эти решения духа возникают в нем с той же необходимостью, что и идеи вещей, в дей­ ствительности существующих. Таким образом, те, которые уверены, что они говорят, молчат или что бы то ни было делают по свободному реше­ нию духа, грезят наяву»1.

Мы полагаем, однако, что сможем дать этой истине еще более точное выражение позднее, когда речь пойдет о формах избирательной воли.

1 Цит. по: Спиноза Б. Этика. М.;Л.,1932. С.87. Пер. с лат. Н.А.Иванцова, с небольшими исправлениями, внесенными в соот­ ветствии с приводимым у Тенниса немецким текстом. (Прим.

ред.).

151