Глава I. — товар 93

Но чтобы не забегать вперед, мы ограничимся здесь еще одним примером, касающимся самой формы товара. Если бы товары обладали даром слова, они сказали бы: паша потреби­тельная стоимость, может быть, интересует людей. Нас, как вещей, она не касается. Но что касается нашей вещественной природы, так это стоимость. Наше собственное обращение в качестве вещей-товаров служит тому лучшим доказательством. Мы относимся друг к другу лишь как меновые стоимости. "Послушаем теперь, как душа товара вещает устами экономиста:

“Стоимость” (меновая стоимость) “есть свойство вещей, богатство” (потребительная стоимость) “есть свойство человека. В этом смысле стои­мость необходимо предполагает обмен, богатство же — нет” ³⁴⁾. “Богат­ство” (потребительная стоимость) “есть атрибут человека, стоимость — атрибут товара. Человек или общество богаты; жемчуг или алмаз драго­ценны... Жемчуг или алмаз имеют стоимость как жемчуг или алмаз” ³⁵⁾.

До сих пор еще ни один химик не открыл в жемчуге и алмазе меновой стоимости. Однако экономисты-изобретатели этого “химического” вещества, обнаруживающие особое притязание на критическую глубину мысли, находят, что потребительная стоимость вещей не зависит от их вещественных свойств, тогда как стоимость присуща им как вещам. Их укрепляет в этом убеждении то удивительное обстоятельство, что потребительная стоимость вещей реализуется для людей без обмена, т. е. в не­посредственном отношении между вещью и человеком, тогда как стоимость может быть реализована лишь в обмене, т. е. в известном общественном процессе. Как не вспомнить тут добряка Догбери, который поучает ночного сторожа Сиколя ³⁶, что “приятная наружность есть дар обстоятельств, а искусство читать и писать дается природой” ³⁶⁾.

³⁴) “Observations on certain verbal disputes in Political Economy, particularly relating to Value, and to Demand and Supply”. London, 1821, p. 16.

³⁵) S. Bailey, “A Critical Dissertation on the Nature etc. of Value”, p. 165.

³⁶) Автор “Observations” и С. Бейли обвиняют Рикардо в том, будто он не заметил относительного характера меновой стоимости и превратил ее в нечто абсолютное. В действительности наоборот: ту кажущуюся относительность, которой обладают эти вещи, например алмаз, жемчуг, как меновые стоимости, он свел к скрытому за этой их внешностью истинному отношению, к относительности их как простых выра­жений человеческого труда. Если рикардианцы ответили Бейли грубо, но не доказа­тельно, то лишь потому, что у самого Рикардо они нe нашли указания на внутреннюю связь между стоимостью и формой стоимости, или меновой стоимостью.

 

94 Отдел первый. — товар и деньги

ГЛАВА ВТОРАЯ

Процесс обмена

Товары не могут сами отправляться на рынок и обмени­ваться. Следовательно, мы должны обратиться к их хранителям, к товаровладельцам. Товары суть вещи и потому беззащитны перед лицом человека. Если они не идут по своей охоте, он может употребить силу, т. е. взять их ³⁷⁾. Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых рас­поряжается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, — все равно закреплен ли он законом или нет, — есть волевое отношение, в котором отражается эконо­мическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением ³⁸⁾.

³⁷⁾ В XII веке, столь прославленном своим благочестием, между товарами часто попадались очень деликатные вещи. Так, например, один французский писатель того времени среди товаров, находившихся на ярмарке Ланди ³⁷, называет наряду с мате­риями, сапогами, кожами, сельскохозяйственными орудиями, шнурами и т. и, также “femmes folles de leur corps” [публичных женщин].

³⁸) Прудон сначала черпает свой идеал вечной справедливости, justice éternelle, из юридических отношений, соответствующих товарному производству, чем дает, кстати сказать, столь утешительное для всех филистеров доказательство того, что форма товарного производства столь же вечна, как справедливость. Затем он ста­рается, наоборот, преобразовать в соответствии с этим идеалом справедливости дей­ствительное товарное производство и соответствующее ему действительное право. Что мы сказали бы о химике, который, вместо того чтобы исследовать действительные законы обмена веществ и разрешать на основе их определенные задачи, захотел бы преобразовать обмен веществ сообразно “вечным идеям” “naturalité” и “affinité” [“естества” и “сродства”]? Когда нам говорят, что ростовщичество противоречит “jus­tice eternellé” [“вечной справедливости”], “équité éternelle”, “mutualité éternelle” [“вечной правде”, “вечной взаимности”] и другим “verités éternelles” [“вечным исти­нам”], то разве мы узнаем о ростовщичестве хоть немного больше, чем знали еще отцы церкви, когда они говорили, что ростовщичество противоречит “grâce éternelle”,