320 Внимание и память лекция 34

превращения прежде сознательных движений вот в эти обслуживающие операции со­знательного действия, то есть преследующего сознательную цель, а лишь в результате повторения стереотипов, которые образуются просто в силу повторений. В поведении человека и его деятельности, в жизни человеческой мы встречаемся с образованием, с удержанием, фиксацией операции, которая представляет собою автоматизирован­ное, но бывшее сознательное действие. Всякий пианист, например, знает, что, читая нотную запись, то есть играя с листа, никакое совпадение двух-трех последователь­ных движений с той же аппликацией, то есть совершаемой на тех же клавишах теми же пальцами руки, не вступает в столкновение с тем же самым порядком, множество раз повторившимся либо в другой музыкальной фортепьянной пьесе, либо, чаще все­го, в этюдах, специальных упражнениях, даже просто при проигрывании гаммы. Там очень часто повторяют эти кусочки. Это элементарное наблюдение: никакой интерфе­ренции нет. Разве бывает интерференция при переходе от записи русскими буквами к записи латинскими буквами? Конечно, у нас среди латинских букв могут вылезти рус­ские (или наоборот), это приводит к задержке, столкновению, но это не интерферен­ция, это действие совсем другого механизма, так сказать механизма настройки, — что называется установкой. Конечно, если мне показывать непрерывно латинские слова и я их должен читать вслух, а потом мне дают написанное по-русски слово «ресторан», то я читаю «пектопа». Но дело вовсе не в интерференции, потому что если я прочитаю знаменитую тетрадочку для запоминания слов (слева иностранное, справа русское, или наоборот), то никакой интерференции здесь не возникает.

Я рассказал немножко об опытах Ленина потому, что мне хотелось выделить собственно память, как она выступает в настоящих операциях, а не в тех операциях, которые являются просто задолбленными, будем говорить так, движениями, элемен­тарными по своей структуре стереотипами, а не автоматизированными действиями. Итак, мы встречаемся дальше с памятью на уровне операций, и это своеобразная память, об этом я уже говорил в связи с опытами с непроизвольным запоминанием. Наконец, мы встречаемся с памятью как мнемическим действием. Есть такие дей­ствия у человека, а у животных нет. Цель — запомнить, и тогда это мнемическое дей­ствие выполняется различными операциями. Какие из них наиболее подходящи? Это вопрос особый. Они разные, эти наиболее подходящие операции, в зависимости от того, как конкретизируется сама мнемическая цель, то есть сам целевой процесс за­поминания. А конкретизируется эта цель очень по-разному. И старые авторы, кото­рые писали в начале нашего века о памяти, с недоумением констатировали такой, например, факт, что иногда произвольный, то есть целеподчиненный, процесс за­поминания приводит к тому, что запоминание является относительно кратковремен­ным, а в других случаях мнемическая цель приводит к тому, что это запоминание относительно гораздо более длительно. В чем разница между «запомнить до завтраш­него дня» и «запомнить надолго»? Разный состав операций, теперь это совершенно ясно. Ничего таинственного здесь нет. Не намерение определяет судьбу мнемического процесса, а способ, каким это мнемическое действие выполняется. А он изменяется, когда меняется цель. В самом деле, мне сказали номер телефона, и мне нужно не­сколько секунд, чтобы дойти до телефонного аппарата, поднять трубку и начать на­бор сообщенного мне номера на диске. Ну, какой я буду здесь применять прием? Ка­кую операцию совершу? Да очень простую: когда я услышал номер, я повторяю его один или два раза и в это время подхожу к диску и в третий раз набираю. Я не искал никаких связей между этим цифровым материалом, ни с чем его не пробовал свя­зать. Ну что мне стоит его удержать в течение десятка или двух десятков секунд? Дос-

ПАМЯТЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ 321

таточно просто про себя его воспроизвести, рассчитывая на продолжение инерцион­ного действия от моего повторения. Все.

Другое дело, когда мне не на чем записать номер телефона: я встретил знако­мого, который дал мне свой номер телефона, а записать его не на чем. А мне надо его запомнить, я договорился с ним, что позвоню ему по телефону в тот же день вечером или на следующий день. Мне нужно запомнить не на секунды, не на десятки секунд, а относительно длительно. Я приведу реальный пример, как я запомнил но­мер. Я знал отчетливо набор первых трех цифр, потому что они стандартны для дан­ного учреждения. А дальше шли 37-89. Я и запомнил: первая группа есть 3, а потом простая последовательность: 7-8-9. Все. Вот я открыл сейчас книжечку только для того, чтобы проверить, помню ли я до сих пор. Оказывается, помню правильно. Я убедился в том, что это так. Группа первых цифр, я ее знал, мне нечего было запо­минать, как у нас на факультете таинственное, но устойчивое 2-0-3, 203. По какому бы телефону вы ни звонили, вы начинаете с 203. Так же и в том учреждении, о кото­ром идет речь, тоже есть три постоянных знака. Итак, после этой группы — 3-7-8-9. Значит, я устроил какой-то порядок, осуществил какие-то мнемические операции, здесь очень простые, и удержал номер в памяти, мне не нужно было идти и весь путь повторять или применять какие-нибудь другие способы.

Надо сказать, что эта разница, казавшаяся в начале века таинственной, — зависимость от намерения — расшифровывается, раскрывается очень просто: цели меняются, конкретные формы целей, конкретное их содержание меняется, соот­ветственно с этими целями подбираются системы разных операций, которые и дают, соответственно, разные эффекты. Итак, мы имеем дело, стало быть, с про­цессами памяти на уровне теперь уже действий. Но остается еще один уровень, где память действует уже совершенно удивительным образом. Я имею в виду уровень де­ятельности по тому определению, которым я обычно пользуюсь, разумея под дея­тельностью процесс, который побуждается и направляется мотивом, конкретизиру­ющим в себе ту или другую потребность. Это есть известная единица человеческой жизни, человеческой деятельности в собирательном значении этого слова. Как же обстоит дело с этой же самой способностью или функцией, которую мы называем памятью, если подойти к анализу памяти на этом уровне? Вот здесь-то и открыва­ется неожиданность. На этом уровне память в своих обычных проявлениях исчезает. Она скрывается прежде всего от нашего самонаблюдения, мы ничего не знаем о том, что мы делаем и делаем ли мы что-нибудь, в результате чего происходит фик­сация, запоминание на уровне деятельности, то есть на уровне мотивации, а не цели, не условий, в которых протекает действие, то есть на уровне операций. И тем более не на уровне исполнительских механизмов, реализаторов. Дело все в том, что существует как бы своеобразное несовпадение эффектов того, что мы называем за­поминанием, на уровне, повторяю, механизмов, реализующих процесс, на уровне способов выполнения деятельности и на уровне действия, наконец. Дело в том, что запоминание идет, если так можно выразиться, без запоминания, без специально­го процесса. Нам, по крайней мере, этот процесс субъективно неизвестен, а еще более отчетливо особенность эта проявляется в том, что мы ничего не припомина­ем, содержание оказывается не хранящимся на складах памяти, а актуальным, оно становится, так сказать, как бы принадлежностью субъекта, а не его памяти. Я по­ясню сначала на примере, который я повторяю, когда обычно говорю об этой про­блеме в учебных курсах. Иллюстрация немножко нарочитая и смешная. Представьте себе (я обращаюсь к женской половине нашей аудитории) что некий молодой и прелестный человек всячески выражает чувства глубокой привязанности, влюблен-