2. Презумпция действительности международного договора

Проект статей о праве договоров, разработанный Комиссией международного права ООН, не давал определения понятия действительности международного договора. Но этот вопрос обсуждался на XI, XV, XVII и XVIII сессиях комиссии. После того как было решено отказаться от формального определения действительности, предложенного Дж. Фицморисом, X. Уолдок в своем втором докладе сформулировал положение о презумпции действительности каждого международного договора. На основе этого XV сессия комиссии приняла следующую формулировку ст. 30 проекта: "Каждый заключенный и вступивший в силу в соответствии с положениями части I договор рассматривается в качестве имеющего силу и действие в отношении любого государства, которое стало участником договора, если в результате применения настоящих статей не имели место недействительность договора, прекращение или приостановление его действия или выход определенного участника из договора".

Как видно из этой формулировки, в ней не только смешивались понятия действительности и действия международного договора, но и важнейшее свойство действительного международного договора - его юридическая обязательность для договаривающихся государств - здесь не упоминалось. Между тем еще на XI сессии была принята ст. 4, в которой эта связь была четко и правильно подчеркнута, хотя она и опиралась на формальное определение действительности, данное Фицморисом: "Договор имеет обязательную силу только в случае, если в данный момент он отвечает всем условиям действительности, указанным в предыдущей статье".

Формулировка ст. 30 о презумпции действительности, принятая на XV сессии Комиссии международного права, и новая редакция в четвертом докладе Уолдока, в которой была сделана неудавшаяся попытка отграничить понятие действительности от действия международного договора*(383), вызвали замечания ряда правительств и дискуссию в комиссии на ее XVII сессии. Некоторые члены комиссии отстаивали презумпцию действительности, указывая, что действительность - нормальное состояние международного договора. Другие видели в презумпции залог стабильности договоров, поскольку, как говорил Уолдок, сторона, решившая оспорить международный договор или прекратить его действие, должна будет "установить основания в соответствии с положениями проекта статей"*(384).

Однако в формулировке Уолдока эта статья носила довольно формальный характер, излагая очевидный факт, что "договор является действительным, поскольку он не является недействительным", на что указали многие члены комиссии*(385).

В результате на XVII и XVIII сессиях была принята новая формулировка ст. 30, ставшей ст. 39, в которой говорилось: "Действительность договора может оспариваться только на основе применения настоящих статей. Договор, недействительность которого установлена на основании настоящих статей, является ничтожным (void)".

Как видно, эта статья носила общий характер, устанавливая презумпцию действительности всех международных договоров, за исключением тех, которые являются недействительными. В ней не имелось в виду устанавливать конкретные последствия недействительности: этим вопросам были посвящены специальные статьи. Главная задача ее состояла в том, чтобы увязать действительность с обязательной силой международного договора, принципом pacta sunt servanda, и в этом отношении она представляла собой шаг вперед по сравнению с прежней формулировкой.

Не случайно на Венской конференции ст. 39 как ключевая в концепции действительности, выраженной в проекте Комиссии международного права, подверглась ожесточенным нападкам западных государств. Роль основной ударной силы против нее должны были сыграть швейцарские поправки. В них предлагалось заменить термин "действительность" терминами "признание недействительности" или "оспаривание" международного договора и так же назвать весь разд. 2 ч. V проекта. В то же время исключалось важное положение проекта ст. 39, что "договор, недействительность которого установлена, является ничтожным".

Таким образом, швейцарские поправки коренным образом меняли подход к проблеме действительности, подрывали всю систему проекта, выработанного Комиссией международного права. Они исключали из него понятие "абсолютная недействительность", или "ничтожность", международного договора и сводили все случаи недействительности к относительной недействительности, или оспариванию, в то время как проект в ст. 48, 49 и 50 для противоправных договоров устанавливал абсолютную недействительность договоров ab initio. Принятие швейцарских поправок означало бы, что договоры, заключенные под влиянием принуждения или в нарушение норм jus cogens, были бы поставлены по своим последствиям в то же положение, что и договоры, заключенные, скажем, под влиянием ошибки или в нарушение полномочий представителем государства, с чем никак нельзя было согласиться и на что указала советская делегация на конференции*(386). Статья 39 создавала определенные гарантии законности в международных отношениях, что препятствовало попыткам сильных империалистических держав диктовать условия договоров более слабым партнерам - развивающимся странам Африки, Азии и Латинской Америки.

Не случайно швейцарские поправки встретили единодушное одобрение западных государств. Основное внимание при обсуждении этого вопроса они сосредоточили на необходимости установления международной обязательной юрисдикции, посредством которой должна устанавливаться недействительность международных договоров во всех случаях. Это было второй важной целью швейцарских, а также перуанских и австралийских поправок, согласно которым материальное понятие "действительность" заменялось процессуальной формой, процедурой, посредством которой должна определяться недействительность. Авторы поправок этого не скрывали. Швейцарский представитель так и заявил, что "оспаривание означает процедуру, которая должна осуществляться одним или большим числом беспристрастных органов". До тех пор пока такая процедура не начата, договор, по мнению авторов поправок, должен считаться действительным. Приводились разные аргументы в пользу поправок. Швейцарский представитель говорил, что недействительных договоров меньшинство, что нужно заботиться о стабильности договорных отношений. Представители США, Англии, Франции, Швеции, Италии, Японии, Австралии и других западных стран говорили о необходимости процессуальных гарантий, которые якобы не предоставляет ни ст. 39, ни ст. 62. Указывали на противоречия между первым и вторым предложениями п. 1 ст. 39. Все эти доводы были необоснованными, что было убедительно показано в выступлениях представителей социалистических, а также многих развивающихся государств Африки, Азии и Латинской Америки.

В результате обсуждения на Венской конференции поправки Швейцарии, Перу и другие, им подобные, были отклонены. По устному предложению французской делегации вторая фраза п. 1 ст. 39 о том, что "договор, недействительность которого установлена на основании настоящих статей, является ничтожным", была перенесена в ст. 65 (в конвенции ст. 69)*(387). Это снижает значение ст. 39 (в конвенции ст. 42), поскольку ослабляет связь между понятиями "действительность" и "обязательная сила" международного договора.

Тем не менее эта статья Венской конвенции сохраняет важное принципиальное значение для применения всех ее других статей ч. V, имеющих дело с основаниями и процедурой установления недействительности, прекращения и приостановления и их юридическими последствиями:

1. Прежде всего следует иметь в виду, что ст. 42 конвенции является статьей материального, а не процессуального права. Процедура, относящаяся к вопросам, связанным с установлением недействительности, прекращением и приостановлением международных договоров, предусмотрена в других статьях конвенции (а именно ст. 65-68). Однако, указывая, что действительность договора (или согласие государства на обязательность для него договора) может оспариваться "на основе применения настоящей конвенции" (а следовательно, и ст. 65-68), ст. 42 не обходит вопроса о процессуальных гарантиях стабильности международных договоров вопреки утверждениям западных юристов на Венской конференции.

2. Еще более несостоятельным было утверждение, что эта статья не дает материальных гарантий принципу стабильности, поскольку якобы она устанавливает презумпцию недействительности, как утверждали швейцарский, английский и французский представители. Мы видели, и история обсуждения этой статьи показывает, что в ней выражена презумпция именно действительности международных договоров. Как говорится в комментариях к этой статье, действительность является (или должна считаться) нормальным состоянием. И наоборот, недействительность договора должна быть установлена. В противном случае международный договор будет считаться действительным. Это важное положение, из которого исходит ст. 42 конвенции, укрепляет стабильность договорных отношений и применение принципа pacta sunt servanda вопреки утверждениям И. Синклера и П. Ретера.

3. Венская конвенция ограничивает основания недействительности (и прекращения) международных договоров рамками статей конвенции. Иначе говоря, основания для недействительности (и прекращения), предусмотренные в ч. V, являются исчерпывающими. Это также укрепляет принцип стабильности международных договоров, так как исключает возможность произвольного прекращения или объявления недействительными договоров.

4. Статья 42 конвенции проводит четкое разграничение между действительностью договоров (п. 1) и действием договоров (п. 2) и разграничивает основания недействительности и прекращения международных договоров. Это подтверждает положение, высказанное многими представителями государств на Венской конференции, в том числе делегатом Советского Союза, что не всякий международный договор, который вступил в силу и не прекратился, юридически обязателен, а лишь законный договор. Нераспространение на недействительные договоры принципа pacta sunt servanda не только не ослабляет, но, напротив, укрепляет этот принцип.