III. Экспрессия, или третья часть риторической науки, целью которой является подбор вербальных средств риторической аргументации

Основные понятия:

экспрессия, правила экспрессии: правильности (latinitos), ясности (saphnetia), уместности(релевантности) (prepon, decorum), эмоциональной выразительности (ornatus, catasceue), правила речевых актов, виды речевых актов: ассертивы(репрезентативы), директивы; комиссивы, декларативы, экспрессивы, локутивные, иллокутивные и перлокутивные речевые акты, речевые акты прямые и косвенные, принцип оптимальности риторической экспрессии, фигуры речи, мысли. тропы.

В истории риторики для обозначения третьей части классического пятиэлементного канона риторической науки, целью которой является подбор вербальных средств риторической аргументации, использовались различные понятия.

Аристотель эту часть риторической науки называл лексисом (λεςις), Цицерон – элокуцио (elocutio – в переводе с латинского языка на русский – слог, красноречие, стилистика), Квинтилиан фразисом (φραδις).

В отечественной риторической литературе данную часть риторики чаще всего именовали элокуцио, а, по-русски, – украшением (М.В. Ломоносов), сочинением (Н.Ф. Кошанский), слогом (стилем) и др. Данные названия, как представляется, неоправданно абсолютизировали связи риторики с грамматикой и оставляли в тени единство логики и риторики убеждения. С этой точки зрения более удачным для выражения единства риторики, логики и грамматики для обозначения третьего раздела риторической науки является понятие экспрессии.

Экспрессией (лат. expressio – выражение) называется и оптимальное вербальное выражение аргументации, и раздел риторической науки, в котором оно изучается.

Вербальное выражение аргументации осуществляется с помощью речевых действий, или актов, которые регламентируются определенными правилами, обязательными для аргументатора. Значение данных правил переоценить трудно.

Некоторые из них были открыты уже древнегреческими и древнеримскими риторами. Согласно Аристотелю и Цицерону, хорошо вербально организованная убедительная аргументация должна, во-первых, соответствовать требованиям грамматической правильности (latinitos), т.е. соответствовать нормам лингвистики, во-вторых, ясности (saphnetia), т.е. соотвествовать нормам лексики ( по своему содержанию быть, например, общепонятной), в-третьих, уместности(релевантности) (prepon, decorum), т.е. соответствовать по своему стилю предмету речи и, наконец, в-четвертых, эмоциональной выразительности (ornatus, catasceue), т.е. быть специально украшенной и благозвучной.

Для М.В. Ломоносова – экспрессия или, по его терминологии – украшение речи, было процессом специальной вербальной обработки найденных в процессе риторического поиска идей. Оптимальной в целом экспрессия считалась в том случае, если обеспечивалась через единство оптимальности ( по его терминологии – чистоты) стиля, выражения, убедительности и последовательности (плавности течения речи).

Оптимальность, или чистота стиля аргументатора зависит в первую очередь от его знания языка (не только обыденного, а и литературного); коммуникативного опыта, например, знакомства с хорошими книгами, фильмами, общения с другими людьми.

В наши дни эта сторона оптимальности практически, чаще всего означает обладание аргументатором иммунитета на плохо подобранное и(или) выраженное слово, который, конечно, не является врожденным, а формируется в процессе образования и самообразования аргументатора.

Оптимальность выражения, или, по выражению Ломоносова, «ораторская организация» (numerus oratorius), характеризует эстетическую(эмоциональную) экспрессивность риторического сообщения, которое тесно зависит, например, от месторасположения в нем ударений, чередования гласных и согласных звуков, а также использования различных оборотов речи и мысли.

Как Вы уже знаете, высказывания, имена, выводы тесно связаны с такими формами мысли, как, суждения, понятия, умозаключения. Следует, однако, иметь в виду, что имена, высказывания, выводы связаны не только с грамматикой слова, предложения, абзаца и периода, и с их риторикой. Точно также, как одна и та же структура мысли может выражаться с помощью разных языковых средств, так и одна и та же языковая структура может иметь, по крайней мере, два вербальных выражения. Множество вербальных выражений языковых структур, или вербальный плюрализм и является стратегическим ресурсом разнообразия содержания и формы экспрессивности риторической аргументации.

Изучая особенности экспрессивности риторической аргу- ментации, нельзя забывать о следующих мыслеречевых закономерностях: Правильно построенные логические структуры мысли и операции над ними (деление, классификация, дефиниция и т.п.) выражают минимально убедительное содержание некоторой мысли и ее простейшую вербальную форму, т.к. рассчитаны на понимание взрослыми, психически нормальными людьми со средними способностями. Оптимально построенные риторические вербальные структуры аргументации выражают максимально убедительное содержание некоторой мысли с помощью ясных, точных и эффективных для убеждения конкретной аудитории средств.

Таким образом, не только логика и риторика, а риторика и грамматика также органично дополняют друг друга. Об этом, впрочем, догадывались уже организаторы высшего образования в Древнем мире, установившие опытным путем, что логика студентами должна изучаться после грамматики, а риторика после логики и предложившие называть данную последовательность изучения наук тривиальной (тривиумом).

Риторические операции с вербальными структурами можно рассматривать по аналогии с логическими операции над структурами мысли и грамматическими конструкциями, образуемыми по правилам языка из слов и предложений. В этой перспективе вторичный по отношению к грамматике, или, так сказать, надграмматический характер риторики состоит в том, что она является аргументационным видоизменением лексики, семантики, синтаксиса, морфологии, фонетики и интонации слова и предложения.

Для обозначения риторических вербальных структур обычно использовались понятия фигур(схем) мысли и речи, а также тропов. С ними еще Аристотелем, Цицероном, Квинтилианом в Древнем мире и М.В. Ломоносовым и др. в Новое время как раз и связывалась экспрессивная убедительность риторической аргументации. Несмотря на то, что некоторые ученые и писатели уже предлагали сдать в архив риторическое учение о фигурах и тропах, а французский писатель В. Гюго даже гордился тем, что он «обратил в бегство всю армию испуганных тропов», для обозначения вербальных средств риторической экспрессии трудно придумать более подходящее название, чем фигуры и тропы.

Современное учение о фигурах (от греч.figura –изгиб слова, или по лат. schemata, т.е. схема, поза) речи покоится на старой и проверенной историей идее об оптимальном сочетании слов в эффективной аргументации. Риторическое учение о фигурах мысли базируется на представлении о важности для убеждения оптимального выделения и(или) сочетания мыслей. И в прошлом, и в наши дни концепции фигур речи и мысли тесно увязаны с учением о тропах (τρεπάς – с греч. букв. оборот) речи, которое основано на идее об аргументационном значении изменений речи.

Фигуры речи выражают, по преимуществу, эмоциональную сторону риторической аргументации, а фигуры мысли – ее рациональную сторону. И первые, и вторые являются не только условиями, а и следствиями взаимодействия аргументатора и аудитории. Тропы речи являются языком выражения единой эмоционально – рациональной убедительности аргументации. В отличие от тропов, фигуры речи и мысли в значительной степени являются результатами своеобразной игры аргументатора с осмысленным словом. Играми со словом в повседневной жизни занимаются не только поэты и ученые, а и практически все люди. Именно это имел в виду французский мыслитель Дю Марсе, утверждавший, что на парижском рынке можно больше услышать тропов и фигур речи, чем на заседании академии наук. Если предположить, что наша речь изначально выражает не истину, а лишь правдоподобное знание, или мнение, можно даже придти к выводу о том, что речь – риторична по своей природе. Можно пойти еще дальше, утверждая, что фигуры и тропы – выражение аргументационной функции речи. С этой точки зрения, научное познание будет по существу очищением речи от всего аргументационного (контекстуального) с помощью сравнения и абстрагирования, анализа, синтеза и т.п. Говоря иначе, не приспособленным для аргументации будет лишь созданный с познавательными целями искусственный язык науки, тогда как естественный язык насквозь риторичен, а его слова – не что иное, как тропы – метафоры, метонимии. Это, прозорливо отмечал еще Ж.Ж. Руссо, утверждавший, что научное понятие «человек» является следствием познавательного акта сравнения первобытного дикаря с его соплеменниками или, как замечает современный философ Поль де Ман, второй метафорой, преодолевающей первоначальную и ошибочную метафору «гигант», которой пользовался первобытный человек, считая окружающих его соплеменников более высокими и сильными, чем он сам (См. Поль де Манн. Аллегории чтения. Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. Екатеринбург: Изд-во Ур-го ун-та, 1999. – С. 180 – 181).

Вопрос о том, что лежит в основе тропов – изначальная ли риторичность естественного языка, логически ли некорректное его использование, буйство ли человеческого воображения или, наконец, остроумная игра человеческого ума – до сих пор для специалистов является открытым.

Признавая аргументационную природу тропов, нельзя сказать, что они – следствие шутливого отношения аргументатора к окружающему миру и себе самому. Неверно также и мнение французского мыслителя Ш. Балли, полагавшего, что фигуры и тропы есть не более, чем ошибки, т.к. человек, впервые назвавший парусное судно просто парусом, совершил грамматическую ошибку. Не забывая об оценках фигур и тропов, как злоупотреблений (П. Валери), насилия над языком (Ж. Коен) и т.п., гораздо точнее, не отрицая на самом деле присущего тропам нарушения стандартов правильного мышления, а также зависимости от человеческого воображения и бессознательного, рассматривать их как серьезную и ответственную имитацию пользователем языка нарушения требований правильности мыслевыражения с аргументационными целями.

С высказанным утверждением, так или иначе, соглашались многие мыслители, например, Гегель, видевший в остроумии заострение существенных различий между предметами. Гегелю, как бы вторили, современный ученый Л. Витгенштейн, полагавший, что « серьезная и хорошая философская работа может быть написана, только если будет состоять полностью из шуток», психолог З. Фрейд, предполагавший, что в основе тропов лежит бессознательное сгущение и замещение смыслов слова, а также двусмысленная игра с ним.

Не забывая о том, что среди ученых до сих пор нет единства в понимании содержания понятий «фигура речи, фигура мысли, троп речи», полезно иметь в виду следующее.

Фигуры мысли, в первую очередь, акцентируют внимание аудитории на определенной мыслеречевой единице в структуре аргументации. Фигуры речи заостряют внимание аудитории на определенной части речи в структуре аргументации. Фигуры речи и фигуры мысли отличаются друг от друга в том отношении, что вторые, т.е. фигуры мысли, не зависят существенно от выбора аргументатором слов, тогда как первые зависят. От фигур речи отличаются тропы речи. Одно из отличий между ними состоит в том, что фигура не изменяет речи и мысли, тогда как троп является результатом изменения. Действительно, о ком – либо вполне можно сказать и, что «у него зимой снега не выпросишь», и, что: «он – скупой», а словосочетание «утренняя и вечерняя звезда» мы можем использовать вместо слова «Венера» и, наоборот. В учебной литературе по риторике тропы иногда делят на тропы слов и тропы предложений.

В наши дни старое риторическое учение о формах речи и мысли следует не заменить, как это предлагают некоторые горячие головы, а дополнить современным лингвистическим учением о делении речи на локутивные, иллокутивные, перлокутивные акты. В основе предложенного современными философами Дж. Остином и Дж. Серлем деление речевых актов на виды лежала идея о том, что с помощью языка мы можем не только информировать кого-либо о чем-либо, но и выражать свои эмоции , побуждать кого-либо что-либо делать, в том числе и изменять окружающий мир. Согласно теории речевых актов, иллокутивными актами являются приказ и вопрос, отрицание, подтверждение. Грамматически эти акты обычно выражаются с помощью повелительных, вопросительных и т.п. предложений.

Локутивным актом является описательная информация о чем-либо, передаваемая обычно повествовательным предложением. Перлокутивным актом называется речевая конструкция, способная управлять сознанием аудитории. Согласно Серно, речевые акты делятся на ассертивы (репрезентативы), информирующие о мире и характеризующиеся истинностью (ложностью); директивы – побуждающие адресата к определенным действиям; комиссивы, раскрывающие обязательства, взятые на себя субъектом коммуникации, декларативы, которые закрепляют новое положение дел; и, наконец, экспрессивы, выражающие психологические отношения к какой-либо конкретной ситуации. Риторическая аргументация в отличие от логического доказательства, может состоять из всех видов речевых актов, имеющих единое иллокутивно-перлокутивное содержание. При этом следует иметь в виду, что перлокутивные особенности речевых актов хорошо раскрываются не в прямых, а косвенных речевых актах. Косвенные речевые акты всегда связаны с внешне не артикулируемыми предпосылками человеческой коммуникации.

Аргументационный смысл косвенных речевых актов обычно не лежит на поверности, как, например, даже в таком простом, на первый взгляд, вопросительном предложении: «А не могли бы Вы передать мне соль?» В нем, очевидно, содержится не только прямой, адресованный аудитории вопрос, а и вербально явно не выраженная просьба, недвусмысленно побуждающая ее адресата к определенному действию. Если грамматические правила описывают отношение между звуком, синтаксисом и значением, то правила иллокутивных и перлокутивных речевых актов раскрывают отношения между людьми по поводу слов.

Одним из первых на роль правил вербальной коммуникации обратил внимание П. Грайс. Опираясь на его идеи, голландские ученые Ван Эемерен и Грутендорст выделили пять правил, регламентирующих речевые акты:

1. Не совершай непонятных речевых актов.

2. Не совершай неискренних речевых актов.

3. Не совершай избыточных речевых актов.

4. Не совершай бессмысленных речевых актов.

5. Не совершай речевых актов, которые не связаны соответствующим образом с предшествующими речевыми актами.

Эти правила реализации речевых актов применительно к риторической аргументации, имеющей, как мы уже знаем, не только рациональные, а и эмоциональные стороны, установленные еще в старом риторическом учении о фигурах и тропах, следует дополнить еще одним правилом:

6. Не совершай убедительно невыразительных речевых актов.

Содержание всех шести правил реализации речевых актов можно представить в виде Принципа оптимальности экспрессии (выражения) риторической аргументации.

Для его глубокого и корректного понимания, полезно иметь в виду, что единство эмоциональности и убедительности аргументации и является ничем иным, как ее экспрессивностью (выразительностью) , а сам принцип оптимальности раскрывает как минимально необходимую для эффективной аргументации эмоциональность, так и ее вербальную максимально возможную убедительность. Другими словами, оптимальная экспрессивность риторической аргументации возможна тогда и только тогда, когда «Аргументатор точен и ясен, честен, искренен, эмоционален и эффективен».

Принцип оптимальности экспрессии риторической аргументации выражает единство логической и грамматической правильности, познавательной честности, эстетической выразительности и, наконец, практической эффективности аргументации. Для того чтобы риторическая аргументация была точной, ясной, эмоциональной и эффективной аргументатору необходимо знать особенности риторических фигур и тропов.