Новелла восьмая

Гвильельмо Борсьере в тонких выражениях укоряет в скупости мессера

Эрмино де Гримальди.

Рядом с Филострато сидела Лауретта; выслушав похвалы, которые расточали

находчивости Бергамино, и, зная, что ей придется рассказать нечто, она, не

ожидая приказания, так начала свой рассказ: - Предыдущая новелла побуждает

меня, дорогие подруги, рассказать, каким образом один умелый потешник

подобным же образом и небезуспешно укорил в скупости богатейшего купца; и

хотя эта новелла по своему содержанию и походит на прошлую, она будет вам не

менее приятна, коли вы возьмете в расчет, какое в ее развязке получилось

благо.

Итак, жил в Генуе много времени тому назад родовитый человек по имени

мессер Эрмино де Гримальди, далеко превосходивший, как все полагали,

богатством в громадных имениях и деньгах богатейших граждан, каких только

знали в Италии. И как богатством он превосходил всех итальянских богачей,

так, и через меру, скупостью и скаредностью всех скупцов и скряг на свете,

ибо не только не открывал кошелька, чтобы учествовать других, но и сам,

против обыкновения генуэзцев, привыкших богато рядиться, претерпевал, лишь

бы только не тратиться, большие лишения во всем, равно как в еде и питье.

Вот почему, и по заслугам, его фамилия - де Гримальди - предана была

забвению, и все звали его мессер Эрмино Скареда. В то время как, ничего не

тратя, он преумножал свое достояние, случилось, что в Геную прибыл умелый

потешный человек, благовоспитанный и красноречивый, по имени Гвильельмо

Борсьере, не похожий на нынешних, которых, к стыду людей развращенных и

презренных, желающих в наше время зваться и считаться благородными, скорее

следовало бы прозвать ослами, воспитанными среди грязной и порочной черни, а

не при дворе. Тогда как в те времена ремеслом и делом потешных людей было

улаживать мировые в случае распрей и недовольств, возникавших между

господами, заключать брачные и родственные союзы и дружбу, развеселять

прекрасными, игривыми речами усталых духом, потешать дворы и резкими

упреками, точно отцы, укорять порочных в их недостатках - и все это за малое

вознаграждение: теперь они ухитряются убивать свое время, перенося злые речи

от одного к другому, сея плевелы, рассказывая мерзости и непристойности, и,

что хуже, совершая то и другое в присутствии людей, возводя друг на друга

все дурное, постыдное и мерзкое, действительное или нет; и тот из них более

люб, того более почитают и поощряют большими наградами жалкие и

безнравственные синьоры, кто говорит и действует гнуснее других: достойный

порицания стыд настоящего времени - ясное доказательство того, что

добродетели, удалившись отсюда, оставили бедное человечество в подонках

пороков.

Возвращаясь к тому, с чего я начала и от чего удалило меня немного,

против ожидания, справедливое негодование, скажу, что упомянутого Гвильельмо

встретили с почетом и охотно принимали именитые люди Генуи. Пробыв несколько

дней в городе и услышав многое о скупости и скряжничестве мессера Эрмино, он

возымел желание увидеть его. Мессер Эрмино слышал, что Гвильельмо Борсьере -

человек достойный, и так как в нем, несмотря на его скупость, была искорка

благородства, принял его с дружественными речами и веселым видом, вступил с

ним во многие и разнообразные беседы и, разговаривая, повел его и бывших с

ним генуэзцев в новый красивый дом, который построил себе, и, показав его,

сказал: "Мессер Гвильельмо, вы видели и слышали многое, не укажете ли вы мне

что-нибудь, нигде не виданное, что бы я мог велеть написать в зале этого

дома?" Услышав эти неподходящие речи, Гвильельмо сказал: "Мессер, не думаю,

чтобы я сумел указать вам на вещь невиданную - разве на чох или что-либо

подобное; но коли вам угодно, я укажу вам на одно, чего, полагаю, вы никогда

не видали". Мессер Эрмино сказал: "Прошу вас, скажите, что это такое?" Он не

ожидал, что тот ответит, как ответил. На это Гвильельмо внезапно сказал:

"Велите написать: "Благородство". Когда мессер Эрмино услышал эти слова, им

внезапно овладел стыд настолько сильный, что он изменил его настроение духа

в почти противоположное тому, каким оно было дотоле. "Мессер Гвильельмо, -

сказал он, - я велю написать его так, что ни вы и никто другой никогда не

будете иметь основания сказать мне, что я не видел и не знавал его". С этих

пор и впредь (такую силу оказало слово Гвильельмо) он стал наиболее щедрым и

приветливым дворянином, чествовавшим иностранцев и горожан, чем кто-либо

другой в Генуе в его время.