Новелла шестая

Бруно и Буффальмакко, украв у Каландрино свинью, побуждают его сделать

опыт найти ее при помощи имбирных пилюль и вина верначчьи, а ему дают одну

за другой пилюли из сабура, смешанного с алоэ. Выходит так, что похититель -

он сам, и они заставляют его откупиться, если не желает, чтобы они

рассказали о том жене.

Только что кончилась новелла Филострато, над которой много смеялись,

как королева приказала Филомене продолжить рассказы, и она начала: -

Прелестные дамы, как имя Мазо побудило Филострато рассказать новеллу,

которую вы слышали, так и меня не что иное, как имя Каландрино и его

товарищей, побуждает рассказать вам о них другую, которая, полагаю, вам

понравится.

Кто такие были Каландрино, Бруно и Буффальмакко - о том мне нечего вам

рассказывать, потому что о них вы уже много наслышались прежде. Потому я

пойду далее и скажу, что у Каландрино было не особенно далеко от Флоренции

именьице, полученное в приданое за женою, из которого в числе других доходов

он ежегодно получал свинью; и было у него обыкновение в сентябре всегда

отправляться с женою в деревню, колоть свинью и там же ее солить.

Случилось, между прочим, однажды, что жена была не совсем здорова, а

Каландрино один отправился колоть свинью; когда Бруно и Буффальмакко

прослышали о том и узнали, что жена туда не поедет, отправились к одному

священнику, большому своему приятелю, в соседстве с Каландрино, чтобы

провести с ним несколько дней. В то утро, когда они прибыли, Каландрино

заколол свинью и, увидев их с священником, окликнул их, сказав: "Добро

пожаловать; хочется мне, чтобы вы посмотрели, каков я хозяин", - и, поведя

их в свой дом, он показал им ту свинью. Они увидели, что свинья -

чудеснейшая, и узнали, что Каландрино хочет посолить ее для домашнего

обихода. На это Бруно и говорит: "Эх, как же ты глуп! Продай ее, деньги мы

прокутим, а жене твоей скажи, что ее у тебя украли". - "Нет, она этому не

поверит и выгонит меня из дому, - отвечал Каландрино, - не хлопочите, я ни

за что этого не сделаю". Разговоров было много, но они ни к чему не привели.

Каландрино пригласил их поужинать, чем бог послал, но те ужинать у него не

захотели и расстались с ним. Бруно и говорит Буффальмакко: "Не украсть ли

нам у него ночью ту свинью?" - "Как же это нам сделать?" - спросил

Буффальмакко. Бруно сказал: "Как, это я уже наметил, лишь бы он не перенес

ее с того места, где она теперь". - "Коли так, сделаем это, - ответил

Буффальмакко, - почему бы нам того и не сделать? А затем мы полакомимся ею

здесь вместе с батюшкой". Священник сказал, что это ему будет очень приятно.

Тогда Бруно и говорит: "Тут надо пустить в ход некое художество; ты знаешь,

Буффальмакко, как скуп Каландрино и как он охотно выпивает, когда платит

другой; пойдем, поведем его в таверну, а там пусть священник прикинется, что

платит за все, чтобы учествовать нас, и ему не даст платить; он охмелеет, а

затем нам легко будет все сделать, ибо дома он один".

Как Бруно сказал, так и сделал. Каландрино, увидев, что священник не

позволяет расплачиваться, принялся пить, и хотя ему немного и нужно было,

нагрузился порядком; было уже поздно ночью, когда он ушел из таверны, не

желая ужинать; вошел в дом и, воображая, что запер дверь, оставил ее

открытой и лег спать. Буффальмакко и Бруно пошли ужинать с священником;

поужинав, захватив кое-какие орудия, чтобы проникнуть в дом Каландрино в

месте, которое наметил себе Бруно, они тихо отправились туда, но, найдя

дверь открытой, вошли, сняли свинью, отнесли в дом священника, припрятали и

улеглись спать.

Каландрино, у которого винные пары вышли из головы, встал утром и, лишь

только спустился вниз, посмотрел и увидел, что его свиньи нет, а дверь

открыта; потому, расспросив того и другого, не знают ли, кто взял свинью, и

не находя ее, он поднял страшный шум, что у него, бедного, у него,

несчастного, украли свинью. Бруно и Буффальмакко, поднявшись, пошли к

Каландрино послушать, что он станет говорить о свинье. Как увидел он их,

окликнул, чуть не плача, и сказал: "Увы мне, товарищи мои, украли у меня мою

свинью!" Подойдя к нему, Бруно шепнул ему тихонько: "Вот так чудо, хоть один

раз ты был умен!" - "Увы, - твердит Каландрино, - я ведь правду говорю". -

"Так и говори, - продолжает Бруно, - кричи так, чтобы в самом деле

показалось, что так и было". Тогда Каландрино закричал еще сильнее:

"Клянусь, я правду говорю, что ее у меня украли"; а Бруно подсказывает:

"Отлично ты говоришь, отлично; так и надо, кричи сильнее, пусть тебя

хорошенько услышат, чтобы показалось, что это так". Каландрино сказал: "Ты в

состоянии заставить меня продать душу нечистому! Я говорю, а ты мне не

веришь; пусть меня повесят, если ее не украли у меня". - "Как же может это

быть? - спросил тогда Бруно. - Я еще вчера видел ее здесь. Не хочешь ли ты

уверить меня, что она украдена?" Каландрино отвечал: "Как я тебе говорю, так

и есть". - "Может ли это быть?" - спросил Бруно. "Поистине так, - говорит

Каландрино, - оттого я, несчастный человек, не знаю, как и домой вернусь,

жена моя мне не поверит, а если и поверит, то у меня весь год не будет с нею

лада". Тогда Бруно сказал: "Господи упаси, скверно это дело, коли так! Но

знаешь ли что, Каландрино, я еще вчера научил тебя так причитать, и я не

желал бы, чтобы ты заодно наглумился и над своей женой и над нами".

Каландрино принялся кричать и причитать: "Зачем заставляете вы меня выходить

из себя, хулить бога и святых, и все что ни на есть? Говорю вам, что свинью

у меня украли сегодня ночью". Тогда Буффальмакко сказал: "Если так, то надо

найти, какое сумеем, средство, чтобы достать ее". - "А какое средство нам

найти?" - спрашивает Каландрино. Тогда Буффальмакко отвечал: "Разумеется, не

из Индии же пришел кто-нибудь стянуть у тебя свинью, должно быть, кто-нибудь

из твоих соседей; если бы тебе удалось созвать всех, я умею испытывать на

хлебе и сыре, и мы наверно тотчас бы увидели, кто ее похитил". - "Ну, -

говорит Бруно, - много ты поделаешь хлебом и сыром с некоторыми молодчиками

из соседей, ибо, я уверен, кто-нибудь из них стащил ее; они догадались бы, в

чем дело, и не захотели бы явиться". - "Как же быть?" - спросил

Буффальмакко. Бруно отвечал: "Следовало бы это сделать пилюлями из имбиря и

хорошей верначчьей и пригласить их выпить; они не догадались бы и пришли, а

имбирные пилюли можно так же освятить, как хлеб и сыр". - "Поистине, ты

прав, - говорит Буффальмакко, - а ты что скажешь, Каландрино? Сделать это,

что ли?" Каландрино отвечал: "Разумеется, я и прошу вас о том, ради бога;

мне бы только узнать, кто ее украл, я был бы наполовину утешен". - "Коли

так, - говорит Бруно, - для тебя я готов отправиться во Флоренцию за этими

снадобьями, если ты дашь мне денег".

У Каландрино было сольдов до сорока, которые он ему и отдал.

Отправившись во Флоренцию к одному аптекарю, своему приятелю, Бруно купил у

него фунт хороших имбирных пилюль и велел изготовить еще две из сабура,

сваренного с свежим алоэ; затем приказал покрыть их сахаром, как и другие, а

чтобы не смешать их или не перепутать, сделать на них известный значок, по

которому он мог легко их отличить; купив бутыль хорошей верначчьи, он

вернулся в деревню к Каландрино и сказал ему: "Завтра утром позаботься

пригласить к себе выпить тех, кого ты подозреваешь; день праздничный, всякий

придет охотно, а ночью я с Буффальмакко произнесу над пилюлями заклинание и

завтра принесу их тебе на дом; по дружбе к тебе я сам буду их раздавать и

стану делать и говорить, что следует говорить и делать".

Каландрино так и поступил. Когда на следующее утро под ольхой перед

церковью собралась порядочная толпа, частью молодых флорентийцев, бывших в

деревне, частью крестьян, Бруно и Буффальмакко явились с коробкой пилюль и

бутылью вина; поместив всех кругом, Бруно сказал: "Господа, мне надо

объяснить вам причину, почему вы здесь, дабы, если бы случилось что-нибудь

вам неприятное, вы не жаловались на меня. У Каландрино, который здесь

налицо, вчера ночью похитили чудесную свинью, и он не может разыскать, у

кого она, а так как никто не мог украсть ее у него, кроме кого-нибудь из

нас, здесь присутствующих, он с целью узнать, кто ее стянул, предлагает вам

съесть по одной пилюле на человека и выпить. Знайте теперь же, что у кого

окажется свинья, тот не в состоянии будет проглотить пилюлю, напротив, она

покажется ему горше яда, и он ее выплюнет; потому, прежде чем такой срам

учинен будет кому-либо в присутствии такого множества народа, лучше будет,

если похититель покается в том батюшке; а я это дело оставлю".

Все там бывшие сказали, что готовы съесть; потому, разместив их, и

между ними и Каландрино, Бруно, начав с одного конца, принялся давать

каждому по пилюле; когда он был против Каландрино, взяв одну из горьких

пилюль, сунул ему в руку, Каландрино тотчас же положил ее в рот и стал

жевать, но лишь только его язык ощутил алоэ, он, не будучи в состоянии

вынести горечи, выплюнул пилюлю. Каждый смотрел другому в лицо, чтобы

увидеть, кто выплюнет свою; не успел еще Бруно все раздать, притворяясь,

будто ничего не замечает, услышал, как кто-то сказал сзади: "Э! Каландрино,

что это значит?" Потому, быстро обернувшись и увидев, что Каландрино

выплюнул свою пилюлю, он сказал: "Подожди, быть может, что другое заставило

его выплюнуть, возьми-ка другую"; и, взяв вторую, положил ему в рот, а сам

кончил раздавать другие, какие еще оставались.

Если первая пилюля показалась Каландркно горькой, то вторая горчайшей;

несмотря на то, он, стыдясь выплюнуть ее, некоторое время держал ее во рту,

разжевывая, и, пока держал, стал испускать слезы, точно орехи, такие

крупные; под конец, не вытерпев, выплюнул и ее, как сделал с первой.

Буффальмакко и Бруно поили всех; увидев это вместе с другими, все сказали,

что, наверно, сам Каландрино стащил свинью; были и такие, которые жестоко

его выбранили.

Когда они ушли и Бруно и Буффальмакко остались с Каландрино,

Буффальмакко стал ему говорить: "Я всегда был уверен, что ты сам ее

присвоил, а нас хотел уверить, что у тебя ее украли, чтобы не дать нам

выпить на деньги, которые взял за нее". Каландрино, еще не успевший

выплюнуть горечь алоэ, начал божиться, что свиньи у него нет. Буффальмакко

говорит: "А что тебе дали за нее, братец, по правде? Флоринов шесть?"

Услышав это, Каландрино готов был выйти из себя. Тогда Бруно сказал:

"Послушай толком, Каландрнио, один из тех, что с нами ели и пили, сказал

мне, что у тебя здесь девочка, которую ты держишь про себя и которой даешь,

что можешь скопить; он уверен, что ей ты и послал эту свинью. Ты научился

издевкам: раз ты повел нас всех по Муньоне собирать черные камни и, оставив

нас на судне без сухарей, покинул нас, а потом хотел нас же убедить, что

нашел тот камень; так и теперь ты точно так же хочешь клятвенно уверить нас,

что свинью, которую ты подарил либо продал, у тебя украли. Мы к твоим

проделкам привычны и знаем их, больше тебе нас не провести; но так как мы

положили много труда на то художество, мы и порешили, что ты дашь нам двух

каплунов, иначе мы обо всем расскажем монне Тессе". Увидев, что ему не

верят, полагая, что у него достаточно горя и без того, и не желая, чтоб еще

и жена погорячилась, Каландрино дал им пару каплунов. А они, посолив свинью,

повезли ее во Флоренцию, оставив Каландрино при уроне и осмеянным.