6 Баллов (По л. Н. Толстому)

№8

Метель.

Метель становилась сильнее, и сверху снег шел сухой и мелкий. Казалось, начинало подмораживать: нос и щеки сильнее зябли, чаще пробегала под шубу струйка холодного воздуха, и надо было запахиваться. Так как я, не ночуя, ехал уже шестую сотню верст, несмотря на то, что меня очень интересовал исход нашего плутанья, я невольно закрывал глаза и задремывал. Раз, когда я открыл глаза, меня поразил, как мне показалось в первую минуту, яркий свет, освещавший белую равнину: горизонт расширился, со всех сторон были видны белые косые линии падающего снега. Одно, что я видел ясно, - это были мои сани, лошади, ямщик и три тройки, ехавшие впереди: первая – курьерская, в которой на облучке все так же сидел один ямщик; вторая, в которой, бросив вожжи, сидели двое, и третья, в которой никого не было видно и, предположительно, ямщик спал в середине.

Все белело и мерещилось. Напрасно глаза искали нового предмета: ни столба, ни стога, ни забора – ничего не было видно. Везде все было бело и подвижно: то горизонт казался необъятно далеким, то сжатым на два шага во все стороны, то вдруг белая высокая стена вырастала вдоль саней. То вдруг исчезала.

Однако чем дальше мы ехали, тем чаще кучер заговаривал со мною: казалось, он боялся упасть духом. И было от чего: хотя лошади были добрые, дорога с каждым шагом становилась тяжелее и заметно было, как лошади бежали неохотнее. Действительно, страшно было видеть, что мороз все усиливается, лошади слабеют, и мы решительно не знаем, где мы и куда ехать, не только на станцию, но и к какому-нибудь приюту, - и смешно и страшно было слышать, что колокольчик звенит так непринужденно и весело…

6 Баллов (По л. Н. Толстому)

№9

Лес шумел…

В этом лесу всегда стоял шум – ровный, протяжный, как отголосок дальнего звона, спокойный и смутный, как тихая песня без слов. В нем всегда стоял шум, потому что это был старый, дремучий бор, которого не касалась еще пила и топор лесного барышника. Высокие столетние сосны с красными могучими стволами стояли хмурой ратью, плотно сомкнувшись вверху зелеными вершинами. Внизу было тихо, пахло смолой; сквозь полог сосновых игл, которыми была усыпана почва, пробились яркие папоротники, пышно раскинувшиеся причудливой бахромой, стоявшие недвижимо и не шелохнув листом.

Я ехал лесною тропой, и, хотя неба мне не было видно, но, по тому, как хмурился лес, я чувствовал, что над ним подымается тяжелая туча. Между стволов кое-где пробивался еще косой луч заката, но в чащобах расползались уже мглистые сумерки.

На сегодня нужно было уже отложить всякую мысль об охоте; впору было только добраться перед грозой до места ночевки. Мой конь постукивал копытом в обнажившиеся корни, храпел и настораживал уши, прислушиваясь к гулко щелкающему лесному эху. Он сам прибавлял шагу к знакомой лесной сторожке.

Залаяла собака. Между поредевшими стволами мелькают мазаные стены. Синяя струйка дыма вьется под нависшей зеленью; покосившаяся изба с лохматою крышей приютилась под стеной красных стволов; она как будто врастает в землю, между тем как стройные и гордые сосны высоко покачивают над ней своими головами. Посередине поляны, плотно примкнувшись друг к другу, стоит кучка молодых дубов.

Здесь живут обычные спутники моих охотничьих экскурсий – лесники Захар и Максим. Но теперь, по-видимому, обоих нет дома, так как никто не выходит на лай громадной овчарки. Только старый дед сидит на завалинке и ковыряет лапоть.