Азадовский

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

Аналогичные интересы характеризуют и другие литературные объединения, входящие в орбиту влияния «Тайного общества». В одном из заседаний «Зеленой лампы» Ал. Улыбышев прочел статью о петербургском обществе, построенную в виде письма

176

к другу в Германию. Это живая и остроумная статья с резкой критикой современного высшего общества.

Александр Дмитриевич Улыбышев (1794 — 1858) — участник «Зеленой лампы», включен в «Алфавит декабристов», но принадлежал к тем, которые были «оставлены без внимания»; впоследствии известный писатель по истории музыки, автор обширной биографии Моцарта, вышедшей в 1843 г. на французском языке и в 1890 г. переведенной на русский язык. Ему же принадлежит ряд драматических произведений, из которых опубликована только, уже посмертно, драма «Раскольники» («Русский архив», 1886, № 1). Последние годы жизни провел в Нижнем Новгороде, где его дом являлся центром культурной жизни в губернии.

Свод биографических сведений о А. Д. Улыбышеве сделан Б. Л. Модзалевским («Декабристы и их время», I, M., 1927, стр. 41 — 43). В доме Улыбышевых бывал молодой Добролюбов и пользовался его библиотекой.

Исторические интересы «Соревнователей» находили отражение главным образом в журнале Ф. Булгарина (тогда еще примыкавшего к левым кругам

иусиленно стремящегося к установлению связей с участниками тайных обществ) «Северный архив»; в нем сотрудничали Корнилович, Муханов и др. Появились в нем и материалы по народной словесности, хотя и в незначительном количестве. В 1822 г. была помещена «Украинская песня о Богдане Хмельницком» (ч. I); в том же году (ч. III) был помещен переведенный с польского очерк И. С. — «О забавах и увеселениях нынешних греков», с большим количеством включенных в изложение песен

ипословиц; в том же году (ч. III — IV) — приведенное выше объявление Цертелева и несколько текстов из его сборника; в части IV «Эфология или наука о нравах и обыкнове-

177

ниях. Остатки славянской мифологии, сохранившейся у белорусских поселян». Сочинение девицы Черноцкой (перевод с польского) — один из ранних очерков мифологических представлений в областном разрезе. В указанной статье Улыбышев бичует некультурность высшего общества, царящие в нем чинопочитание, искательность, протекционизм, низкопоклонство. В Петербургском обществе, т. е. в «свете», существуют две партии: «первые, которых можно назвать правоверными (погасильцами), — сторонники древних обычаев, деспотического правления и фанатизма, а вторые — еретики — защитники иноземных нравов и пионеры либеральных идей. Эти две партии находятся всегда в своего рода войне, кажется, что видишь дух мрака в схватке с гением света; из этой-то борьбы происходят умственные и нравственные сумерки, которые покрывают еще нашу бедную родину» («Декабристы и их время», I, 1928, стр. 44). Статья в целом представляет собой замечательную параллель к «Горю от ума» и монологам Чацкого. Подобно Чацкому и самому Грибоедову, Улыбышев нападает на подражание, которое создает

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

«режущий диссонанс с истинным национальным характером», черты же последнего заметны в тех, «кто говорит только на своем языке и никогда не покидал своей страны».

Это не значит, оговаривается автор, что он стремится «прославить старинные русские нравы». Он прекрасно понимает, что они больше не согласуются «ни с духом нашего века, ни даже с человеческим достоинством», однако это ничуть не связано с народным характером, а то, «что в нравах оскорбительного — происходит от варварства, от невежества и деспотизма». Поэтому не лучше ли, вместо того чтобы усиленно ввозить и заимствовать всякого рода культурные ценности, не лучше ли сохранить то, что составляет «национальную самобытность» (курсив наш. — М. А.). И далее, перечисляя различные проявления этого самобытного, он особенно выделяет «русские песни» — «самые трогательные, самые выразительные, какие только можно услышать» (там же, стр. 48). Те же мысли и в другом произведении — «Сон» — своеобразной утопии, изображающей будущую Россию. В этой будущей стране целиком рухнул деспотизм, нет уже ни священников, ни монахов и уже создалась цветущая и могучая литература; руководитель автора по новой стране вскрывает ему историю и причины этой мощи и силы литературы: «Великие со-

178

бытия (т. е. революция. — М. А.), разбив наши оковы, вознесли нac на первое место среди народов Европы и оживили также почти угасшую искру нашего гения. Стали вскрывать плодоносную и почти нетронутую жилу нашей древней народной словесности, и вскоре из нее вспыхнул поэтический огонь, который и теперь с таким блеском горит в наших эпопеях и трагедиях» (там же, стр. 55). Оба эти памятника по своей идеологии, по стилю чрезвычайно типичны для раннего периода декабризма, и очень характерно, что народная поэзия в данном случае как бы органически вплетается в революционное сознание автора; обращение к народной поэзии мыслится им как главный источник обновления литературы и основной элемент будущей литературы, которая создается в будущем свободном обществе. Такого рода концепции тесно связаны с декабристским пониманием задач русского исторического процесса, задач исторического исследования и задач построения национальной литературы.

§ 8. Современное литературоведение установило (и это вошло уже в учебники), что понятие «декабризм» не ограничивается только кругом лиц, непосредственно участвовавших в восстании или в тайных обществах. Под этим понятием следует разуметь всю революционно или оппозиционно настроенную интеллигенцию первой четверти XIX века, формирование которой относится к годам, следующим за Отечественной войной 1812 г. Декабристская среда не была монолитной. По формулировке новейшего исследователя, она объединила представителей разных социальных слоев и различных политических взглядов1. Декабризм выработал свое понимание задач культуры, исторического процесса, задач развития литературы и т. д.; другими словами, была определенная декабристская философия истории и декабристская эстетика2. Конечно, и в данном случае нельзя говорить о какой-либо монолитности и абсолютном единстве воззрений: взгляды

1Н. Дружинин, Декабрист Никита Муравьев, 1933, стр. 57.

2Вопросы декабристской эстетики, сущности и характера декабристской прозы и поэзии

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

179

отдельных представителей декабристской мысли часто существенно расходились между собой, и иногда по кардинальным вопросам; но при всем том оставалась некая единая направленность мысли, дающая возможность говорить об основном принципиальном единстве. Всех декабристских (в широком смысле слова) литераторов объединял повышенный интерес к русской истории, к роли народа в исторической жизни страны, к тем учреждениям древности, в которых, по их мнению, был отчетливо выражен героический и свободолюбивый дух народа. В области литературы основной проблемой была идея национального самоопределения или «национальной самобытности», как писал Улыбышев.

В этих идеях принято видеть прямое и непосредственное отражение романтических концепций Запада; однако такие утверждения приводят к одностороннему пониманию данной проблемы и в неверном свете изображают историю возникновения и ее сущность и дальнейшее развитие. Действительно, вопросы своеобразия национальных культур входили в основную проблематику ранней романтической литературы в Англии и Германии, но это было только одним из каналов, по которым шли и развивались эти идеи. Совершенно самостоятельно и вне прямой зависимости от западноевропейской литературы, независимо от английских писателей XVIII века и Гердера, а иногда и ранее их, эти проблемы выдвигались, как уже было показано выше, русской просветительской мыслью. Эти вопросы уже стояли в центре внимания наших историков и публицистов XVIII века — Ломоносова, Татищева, Болтина, Новикова и др.; в решении их они шли различными путями и исходили из различных позиций; но все они неизменно стремились осмыслить формы построения собственной национальной культуры, свободной от подражания и создающейся на основе исконных особенностей народа и отечественной истории.

Едва ли в данном случае возможно говорить о каких-либо прямых литературных воздействиях. Конечно, декабристы были прекрасно знакомы и с концепциями французских энциклопедистов, решительно поставивших вопрос о типах различных национальных культур и о национальном характере; прекрасно были ознакомлены и с идеями «народного духа», которые культивировали деятели раннего романтизма. Но проблема национальной самобытности, завещанная XVIII веком новому поколению,

еще недостаточно освещен в истории литературной науки. Еще не так давно вопрос о существовании особой «декабристской художественной литературы» решался совершенно отрицательно (см., например, М. П. Алексеев, Поэты-декабристы. Сборник стихов, под редакцией и со вступительной статьей М. П. Алексеева, Одесса, 1921; Н. Гудзий, Поэтыкабристы, «Каторга и ссылка», 1925, № 8 и др.). Ю. Н. Верховский считал возможным отметить только одну черту, объединяющую всех поэтов декабристского круга — наличие гражданских мотивов (Ю. Н. Верховский, поэты-декабристы, ГИЗ, 1926). Еще менее выяснен вопрос о декабристской прозе. Впервые этот вопрос поставлен в статье автора настоящей книги Мемуары Бестужевых» (в книге «Воспоминания Бестужевых», М., 1931); частично затронут вопрос о декабристском стиле г. А. Гуковским в статье Пушкин и поэтика русского романтизма» («Известия Академии наук. Отделение языка и литературы», 1940, № 2, стр. 56 — 92) и более подробно книге «Пушкин и русские романтики» (Саратов, 1946). См. также А. г. Цейтлин, Русская литература первой половины XIX века. Учебник высших учебных заведений, М., 1940.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

не была только узконациональной, и ее происхождение не могло быть ограничено рамками одной какой-либо страны. В каждой стране она разрешалась своеобразно и вытекала из различных источников, отражая свой путь общественного развития.

В России эту идею пропагандировали все общественные и литературные группировки начала столетия: и круг Андрея Тургенева, и деятели «Вольного общества», и «Арзамаса», и румянцевский кружок с его стремлением создать национальную фило-

180

логическую науку; за нее же ратовали — с разных позиций — и Шишков и Греч, тогда еще близкий к прогрессивному кругу, положивший в основу своего «Опыта краткой истории русской литературы» теорию национального своеобразия народов1.

Вначале XIX века вокруг этой проблемы, как позже вокруг идеи народности, шла кипучая и напряженная борьба, в которую были втянуты все литературные группировки. Для декабристов проблема национального своеобразия не была только литературной проблемой, как например для основных деятелей «Арзамаса»; но они вкладывали в нее четкое общественно-политическое содержание. Причем в трактовке этой проблемы, в самой форме ее постановки отчетливо проявилось отличие русского понимания от современных и несколько более ранних западноевропейских трактовок. Пути русского романтизма и романтизма западноевропейского были различны, и это отличие с наибольшей наглядностью проявилось в истории фольклористических идей и художественного фольклоризма. Резче всего русский фольклоризм в целом отличался от немецкого, с которым так часто неосновательно сближали его многие исследователи.

Расцвет немецких фольклористических изучений связан главным образом с деятельностью так называемых гейдельбергских романтиков, к которым принадлежат Арним, Брентано, Геррес, отчасти братья Гримм; впрочем, деятельность последних и ее идейное содержание ни в коем случае нельзя замкнуть в рамки романтизма гейдельбержцев.

Вобщественном смысле литературная деятельность гейдельбергских романтиков знаменует тот этап романтизма, который свидетельствует о спаде общественной волны и о наступившей реакции. Это, по выражению К. Маркса, «первая реакция» на французскую революцию и связанное с ней просветительство: «Все получало средневековую окраску, все представлялось в романтическом виде, и даже такие люди, как Гримм, не свободны от этого»2.

Эта реакция захватила самые широкие общественные круги. Крах французской революции активизировал деятельность ее идейных противников и внес глубокое разочарование в ряды ее недавних поклонников. Реакционная ревизия ухватилась за действительно слабое место в построениях просветителей — недостаточное внимание к проблеме развития; она подчеркивала односторонность метафизического материализма и объявила всю просветительскую философию

несостоятельной. Идеи последней были объявлены отвлеченными,

1См. «Обозрение русской литературы 1814 года», «Сын отечества», ч. XIX, 1815.

2К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т, XXIV, 1931, стр. 34.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

рассудочными, не соответствующими исторически сложившимся условиям жизни европейских народов. В этой обстановке на первое место выдвигаются науки

181

исторические и этнографические; в противовес широким космополитическим тенденциям XVIII века выдвигаются тенденции националистические, причем в заостренно-шовинистической форме: устанавливается культ «народного духа». Историческая школа права и фольклоризм гейдельбержцев были основными вехами этого нового умственного движения; рядом с ними шла новая романтическая философия, которая в лице Шеллинга поставила во главу угла учение о смысле мировой истории и о национальном самосознании.

Этот переход от идей прогресса к идеям реакции начался уже внутри первого периода романтического движения, он характерен, например, для обоих Шлегелей, для Новалиса; с наибольшей же силой он отразился именно у гейдельбержцев, выдвинувших на первый план идеи религиозные и узконационалистические тенденции. Самым ярким и полным выражением этой борьбы с идеями французской революции и французской философии явилась историческая школа права, главным представителем которой был Савиньи (1779 — 1861), оказавший глубочайшее влияние на формирование мировоззрения гейдельбержцев и братьев Гримм. Идеи великих просветителей XVIII века подверглись у него решительному пересмотру и отрицательной критике в самых основных и политически актуальных моментах — в области правовых отношений и происхождения права. Рационализму просветителей он противопоставляет идею «исторического чувства» и «национального сознания». Право возникло не путем какихлибо «общественных договоров», не в результате определенного исторического и политического пути народа, который столь же присущ ему, как язык, обычаи, система нравственных воззрений. «Право», «язык», «поэзия» — все это составляет единый целостный организм, который является выражением и сущностью «народного духа» и который может измениться лишь тогда, когда изменится и этот последний.

Все это прямо направлено против идей о революционном переустройстве общества; всякое революционное изменение правовых отношений заранее объявлялось неорганическим, незакономерным и противоречащим историческому развитию народа.

Призывая к народным истокам права и к изучению народных начал для того, чтобы положить их в основу политического строительства, историческая школа как будто смыкалась с идеями Гердера и развивала их далее. Но это было чисто внешнее сходство: Гердер в народной жизни видел воплощение прогрессивного развития человечества. Савиньи и его школа мыслили «народные начала» и всю систему «народной жизни» как некий закостенелый организм, не нуждающийся в дальнейшем развитии; в обращении к народным истокам Гердер видел оправдание идей прогресса, Савиньи — консерватизма. Оказывалось, что вся система политической и социальной жизни Германии являлась по своей сущности народной, находившей свое оправ-

182

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

дание в обычном праве, в народной психологии, в народных восминаниях о своем прошлом. Историческая школа, — писал Маркс, — «подлость сегодняшнего дня оправдывает подлостью вчерашнего»; это школа, «которая объявляет мятежным всякий пик крепостных против кнута, если только этот кнут — старый, наследованный, исторический кнут; школа, которой история показывает, как бог Израиля своему слуге Моисею, только свое posteriori, — эта историческая школа права изобрела бы поэтому немецкую историю, если бы сама не была изобретением немецкой истории»1.

Вэту постулируемую консервативную систему традиций, образующих «народный дух» и определяющих смысл национального самосознания, входила и народная поэзия во всех ее многообразных проявлениях. Она являлась одним из важнейших элементов в системе литературных и философско-эстетических воззрений романтизма. Проблема народной поэзии для гейдельбержцев не только центральный вопрос их литературной теории и литературной практики, но и существеннейшая проблема общественно-политического порядка.

В1811 г. вышла в свет книга историка Г. Лудена «Руководство государственной мудрости или политики» (Handbuch der Staatsweisheit oder der Politik», 1811), представляющая собой характерный опыт раскрытия и определения понятия «народность» («Volkstum») с позиций исторической школы2.

Задача правительства, по Лудену, в том, чтобы единая человеческая культура принимала в каждом государстве формы своеобразной народной культуры. Нужно уметь сочетать задачи государства с своеобразием народной культуры, не посягая, однако, на какие-либо принудительные попытки ее насаждения. Культура народа должна явиться органическим результатом всей его прошлой жизни и должна развиваться свободно и самостоятельно. Свободно должна развиваться и научная мысль; однако, добавляет Луден, если окажется, что ее развитие направляется в опасную сторону, если оно может быть опасным для религии, отечества и самой народности, мира, — конечно, правительство обязано выступить против нарушения порядка и общественного спокойствия и благополучия. В дальнейшем Луден рассматривает различные стороны и интересы научной мысли и находит, что наиболее ценной и особенно поощряемой должна быть наука, занимающаяся отечественной историей и воскрешающая нам жизнь и деяния предков.

Эта теория легла позже в основу политических концепций реакции; возможно, что она была использована позже и у нас в эпоху установления лозунгов официальной народности. Идеи

183

Лудена, как и учение самого Савиньи, как ряд других возникших в то время реакционно-шовинистских идей, прочно вошли в систему идей младших романтиков, в свете которых они и интерпретировали идеи Гердера о «народном духе» и «народной поэзии».

Фольклоризм «младших романтиков» выступает в определенно реакционных очертаниях. Для Арнима народная поэзия — оплот против

1К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 1, М., 1955, стр. 416.

2Подробно о ней см. в книге Б. Чичерин, История политических учений, ч. IV, М., 1887.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

надвигающихся форм новой культуры. Это основной канон эстетики и литературной политики гейдельбержцев. Гейдельбержцы мечтали о новой эстетической культуре; она должна была выразить подлинные, с их точки зрения, устремления национального духа, оживить угасшее прошлое и в нем найти идеал и критерий для современности. Народные песни, предания, сказки являлись только одним из элементов этой созидаемой ими культуры. Народное творчество противопоставлялось ими культу индивидуализма, космополитическим тенденциям, идеям протеста и революции. Фольклор же представлялся тем орудием, с помощью которого можно было вмешаться в современные жизненные процессы и пытаться направить их по иному пути. Арним мечтал о создании школ поэтов, которые должны понести в народ поэзию, «потерянную в высших классах». Он мечтал об устройстве специальных типографий для народа, о школах для народных певцов, об убежищах для странствующих певцов, мечтал об организации школы поэзии, которая должна будет заняться обработкой немецкого языка для песен и созданием новых поэтических произведений в духе новой романтической культуры1.

Гибель и утрата народной песни свидетельствует, по утверждению Арнима, об утрате нацией великих духовных ценностей. Так происходит во Франции, где еще до революции исчезла старая народная песня; этот процесс исчезновения национальных песен наблюдается также и в Италии, в Англии и даже в Испании. А это означает, что исчезают в каждой нации и те ценности, хранителем которых является только народ.

В утрате старой песни Арним видит символ утраты всех светлых прежних форм жизни и причину современного мрачного положения. Следствием этого же явилась, по Арниму, и сама французская революция. «О боже, — восклицает он, — где же те деревья, под которыми мы еще вчера отдыхали? Где исконные, древние знаки твердых границ? Что сталось с ними? Что творится с ними? Они уже почти забыты в народе. Мы же испытываем болезненное чувство, когда цепляемся за их корни. Если на вершине высокогорного хребта вырубить весь лес, дождь смоет землю и деревья перестанут расти. Наши усилия должны

184

быть направлены к тому, чтобы не допустить до этого Германию».

Гейне характеризовал эти тенденции как опасное заглядывание «в могилы прошлого», несущее гибель «свободе и благоденствию» страны. Оно тем опаснее, писал Гейне, что «немецкое средневековье не лежит сгнившим в гробу, наоборот, его воскрешает иногда злое привидение, и среди белого дня оно вступает в нашу среду и высасывает из нас горячую кровь и жизнь»1. Этот «культ могил» в еще большей степени характерен для книги Герреса, которую вообще можно с полным правом назвать типичнейшим памятником гейдельбергского романтизма.

Иосиф Геррес (1776 — 1848) проделал большую духовную эволюцию: в молодости якобинец, восторженный поклонник французской революции, он постепенно переходит к политическому консерватизму и боевому клерикализму. «Народные книги» отражают как раз этот переломный этап

1 См. В. Жирмунский, Проблема эстетической культуры в произведениях гейдельбергских романтиков, «Записки Неофилологического общества», 1915, вып. VIII, 52 — 75.

1 Генрих Гейне, Собрание сочинений, т. VII, стр. 299.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

его жизни, когда от революционных мечтаний он перешел к поискам идеалов в патриархальном прошлом. По собственному его выражению: он «ищет жизни среди умерших»; «в засуху нужно копать глубокие колодцы, чтоб отыскать источники».

Позже Энгельс в одной из своих ранних статей — в рецензии 1839 г. на новое издание «Народных книг», выпущенное Марбахом и Зимроком, — вскрыл всю политическую односторонность воззрений романтиков на народную поэзию. Энгельс считает большой заслугой романтиков, что они «разыскали, переработали и прославили» народные книги. Он высоко ценит содержание последних. «Эти старые народные книги, с их старинной речью, — пишет он, — с их опечатками и плохими гравюрами, обладают для меня исключительной поэтической прелестью»2. Одни, как сказание о «Фаусте» и «Вечном жиде», принадлежат, по характеристике Энгельса, «к самым глубоким творениям народной поэзии всех народов», другие — «Эйленшпигель», «Соломон и Морольф», «Поп с Каленберга», «Семь швабов», «Шильдбюргеры» — поражают своим остроумием, естественностью замысла и добродушным юмором. Но такого рода произведения нельзя рассматривать только с поэтической стороны, они подлежат и иной оценке — с точки зрения интересов и дальнейшего культурного роста народа. «Будучи продуктами средневековья, они, конечно, не могут удовлетворять тем особенным требованиям, которые вправе ставить им наше время. Несмотря на внешнее богатство этой области литературы и несмотря на декламации Тика и Герреса, они оставляют желать еще очень многого»3. Энгельс подчеркивал, что некоторые из сюжетов народных книг представлены не как произведения народной фан-

185

тазии, а как творения рабского суеверия, и требовал дифференцированного к ним подхода. Немецкие народные книги должны быть расценены не только со стороны поэтической и этнографической, не только со стороны их старинности, но и с точки зрения их возможного значения в борьбе за свободу народа, в борьбе мысли с пиэтизмом, в борьбе «ясности духа с остатками угрюмого аскетизма»1. Таким образом, реакционному гробокопательству Герреса Энгельс противопоставлял творческие начала народной поэзии.

Этот строй идей и мыслей реакционного немецкого романтизма был совершенно чужд деятелям прогрессивного русского романтизма, главными представителями которого были декабристы. Декабристы никогда не порывали связи с великим революционным наследием; идеи и опыт революций конца XVIII века сохранили для них свое неизменное обаяние; никогда не порывали они и с просветительскими идеями, что с особенной силой отразилось в их понимании народной поэзии.

Фольклоризм декабристов является продолжением и дальнейшим развитием просветительских точек зрения. Как для просветителей, так и для них на первом плане стоит вопрос о роли и значении памятников народного творчества в процессе развития культуры народа и о составе

2К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. II, 1929, стр. 33.

3Там же, стр. 28.

1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. II, 1929, стр. 26.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

идейного содержания этих памятников. От просветителей же они заимствовали мысль о необходимости дифференцированного отношения к национальному прошлому; от них же ведет свое начало и характерный для декабристов дидактизм в отношении к фольклору. Существеннейшим же моментом в эстетике декабризма (тесно связанным и с их пониманием народной поэзии) был историзм. Исторические темы выдвигались ими как основные и ведущие в художественной литературе, причем эти темы должны были иметь специфический характер. Историзм декабристов не был простым обращением к древней старине, но поисками в ней тех сторон, которые могли бы лечь в основу складывающейся национальной литературы. Декабристы выдвигали темы героического прошлого России, темы свободных учреждений старой Руси (вече, новгородская община), борьбы за освобождение России от ига татарских тиранов и преимущественно темы мятежей и восстаний. В кругу этих тем искали они элементы для определения национального характера, и в эту же систему идей включался ими и фольклор.

Фольклоризм декабристов (т. е. их понимание народной поэзии и задач ее изучения, понимание задач ее использования и отображения в художественной литературе, формы и методы этого отображения) вытекал непосредственно из их понимания исторического прошлого народа. Это было и основной позицией

186

Соревнователя» в вопросах фольклора. Во второй книжке журнала за 1818 г. была помещена статья А. Гевлича «Нечто о народных русских песнях», в которой народная песня трактовалась в духе воззрений Радищева — как отпечаток народного характера, как отображение политических переворотов в стране, чем объяснялось «то влияние, какое имели они (т. е. политические перевороты) на изменение нравов и характера» народа. В статье Андрея Пушкина «О скифах» («Соревнователь», 1824, ч. 28) историческая ценность народных «изустных преданий» сводилась почти всецело к воссозданию прошлой героики народа1. Эту сторону декабристской эстетики и декабристского понимания процессов народной жизни превосходно выразил Пушкин в коротенькой заметке, набросанной после беседы с одним из вождей декабризма: «Только революционная голова, подобная Михаилу Орлову или Пестелю, может так любить Россию, как писатель только может любить ее язык. Все должно творить только в этой России и в этом русском языке»2.

Декабристы не только стремились к воспроизведению в творчестве великих исторических событий, отражающих «свободолюбивый дух» русского народа, но они искали отражений его и в народной поэзии. Поэтому они отказывались, например, видеть подлинную и искомую народную поэзию в русских лирических песнях с их скорбными напевами и с мотивами тоски и покорности. Эту точку зрения отчетливо выразил А. Бестужев-Mapлинский. Он считал, что русские народные песни, т. е. те

1Автор этой статьи, капитан гвардии артиллерии Андрей Львович Пушкин, также принадлежал к декабристскому окружению; как установлено архивными изысканиями В. г. Базанова, он был очень близок с Ф. Н. Глинкой и сотрудничал в «Военном журнале», находившемся, как известно, под прямым воздействием декабристов. За сообщение этих сведений приношу глубокую благодарность В. г. Базанову.

2Более подробно в кн.: М. Азадовский, «Литература и фольклор», 1938, стр. 12.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературнообщественной борьбе первой четверти XIX века.

песни, которые «русский поет за трудом и на досуге, в печали и в радости», возникли в более позднее время и едва ли древнее трехсот лет; другими словами, он относил их происхождение к XVI веку. События этой поры, беды, перенесенные отечеством, отразились на их содержании и форме, — отсюда характерное для них уныние, однообразие, угнетающая бедность мысли и отсутствие пылких страстей. «Возвышенные песнопения старины русской исчезли, как звук разбитой лиры; одно имя Соловья — Баяна отгрянуло в потомство, но его творения канули в бездну веков, и от всей поэзии древности сохранилась для нас только одна поэма о походе Игоря Северского на половцев».

«Слово о полку Игореве» было для Бестужева именно той народной поэмой, где в полной мере сохранился «непреклонный и славолюбивый» дух русского народа. «Славолюбивый» в дан-

187

ном случае — эвфемизм, внесенный автором из цензурных соображений1. В этой трактовке Бестужев не был вполне оригинален, по существу он

повторял Карамзина, впервые давшего такое объяснение «унылому тону» русских песен; но Бестужев вкладывал в это объяснение иное содержание. Карамзин все сводил только к определенным политическим событиям и главным образом к татарскому порабощению. Бестужев выдвигал на первый план былое свободное состояние народа. Подлинные народные песни — не те, которые поет современный крепостной крестьянин, но те, которые возникли в то время, когда еще не было крепостного права. Фольклоризм декабристов органически вплетался в их борьбу с крепостничеством в целом, и прежде всего с крепостным правом, как противоречащим всему историческому укладу русской жизни. Таким образом, фольклоризм декабристов включался в арсенал орудий для борьбы с крепостным правом.

Это обусловило и своеобразную фактическую (не теоретическую) периодизацию и классификацию народных песен. Песни оказались разделенными на два больших основных раздела: исторические песни, являющиеся древней и подлинной народной поэзией, и лирические, отражающие семейно-бытовую жизнь народа, возникшие в позднюю эпоху. Характерно, что гранью для Бестужева являлось не татарское нашествие, как для Карамзина, но XVI век, т. е. время, когда окончательно складывалось и закреплялось крепостное право.

Таким образом, подлинная народная поэзия, поэзия, связанная с былой русской свободой и отражающая «исполненный свободы» дух русского народа, до нас не дошла или дошла в весьма слабой степени. Поэтому-то декабристы главным образом обращали внимание на те песни, в которых в какой-то степени сохранились мотивы свободы и удали. Отсюда

1 К проблеме народной поэзии и ее места в развитии национальной культуры Бестужев вернулся позже в рецензии на роман Полевого «Клятва при гробе господнем» (1833), в которой пытался дать целостную концепцию происхождения и развития народной поэзии. Однако его позиции в данном вопросе мало оригинальны и представляют собой популяризацию воззрений немецких романтиков, главным образом Шлегеля. Позже Белинский (т. XI, стр. 152), вспоминая эту рецензию, писал: «Его (БестужеваМарлинского — М. А.) знаменитая статья о «Клятве», блещущая остроумием и живым изложением, уже показывала в нем отсталого представителя умершего романтизма, казалась шумливою битвою с мельницами».