Библиографический список

Баранов А.Н. Прикладная лингвистика: учебник для вузов. – М., 2000.

Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М., 2007.

Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. – М., 1981.

Галяшина Е.И. Основы судебного речеведения. – М., 2003.

Галяшина Е.И. Сборник методических материалов по курсу «Лингвистическая конфликтология». – М., 2007.

Голев Н.Д., Матвеева О.Н. Лингвистическая эспертиза: на стыке языка и права // Юрислингвистика-7: Язык как феномен правовой коммуникации / под ред. Н.Д. Голева. – Барнаул, 2006. – С. 168–185.

Демьянков В.З. Намерение в интерпретации и интерпретация намерений // Текст. Структура и анализ. – М., 1989. – С.41–46.

Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ в. // Язык и наука конца ХХ в. – М., 1995. – С. 339–320.

Ермакова О.П., Земская Е.А. К типологии коммуникативных неудач в естественном диалоге // Земская Е.А. Слово. Язык. Деятельность. – М., 2004. – С. 604–647.

Информационные споры: как в них победить? Решения, рекомендации, экспертные заключения Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ. – М., 2002.

Кара-Мурза Е.С. Предупреждение речевых преступлений в СМИ – Общественная повестка дня и коммуникативные практики: мат-лы Всеросс. науч.-пр. конф. – М.: Изд-во МГУ, 2009. – С. 409–411.

Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экспертиза как направление политической лингвистики // Политическая лингвистика. – 2009. – № 27.

Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: учебник для вузов. – М., 2009.

Лебедева Н.Б. О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии. – Барнаул, 2000. – С. 56–71.

Муравьева Н.В.Язык конфликта. – М., 2002.

Орлова Н.В. Наивная этика: лингвистические модели (на материале современного русского языка). – Омск, 2005.

Ратинов А.Р. Послесловие юриста. «Когда не стесняются в выражениях...» // Понятия чести, достоинства и деловой репутации. Спорные тексты СМИ и проблемы их анализа и оценки юристами. – Изд. 2, переруб. И доп. / под ред. А.К. Симонова и М.В. Горбаневского. – М., 2004. – С.101–116.

Рождественский Ю.В.Теория риторики. – М., 1997.

Коссинская Е.Р. Судебная экспертиза в гражданском, арбитражном, административном и уголовном процессе. – М., 2008. – С. 384–406.

Смирнов А.А. Заметки о лингвистической экспертизе (менталитет). – Электронный ресурс: www.textology.ru.public/lawyer.http//tis 2004

Третьякова В.С. Конфликт глазами лингвиста // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии / под ред. Н.Д. Голева. – Барнаул, 2000. – С. 143–158.

Третьякова В.С. Конфликтное функционирование языка // Юрислингвистика-7: русский язык и современное российское право /под ред. Н.Д. Голева. – Барнаул, 2007. – С. 286–300.

Формановская Н.И. Речевое взаимодействие: коммуникация и прагматика. – М., 2007.

Е. В. Кишина

Функционирование концептов «мы», «они»

В политических дискурсах

Разных исторических формаций

Политическая лингвистика является одним из новых направлений современного языкознания. Эта область исследования носит ярко выраженный междисциплинарный характер: в ней интегрируются достижения социолингвистики, лингвистики текста, когнитивной лингвистики, стилистики и риторики. Политические тексты как сфера реализации манипулятивного воздействия привлекают внимание лингвистов с позиции когнитологии, лингвопсихологии, прагмалингвистики, теории речевых актов, функционально − стилистической организации средств массовой информации (Водак, ван Дейк, Блакар, Болинджер, Беркнер, Муравьёва, Кара-Мурза, Шарифуллин, Купина и др.). Основная задача лингвистического анализа политического дискурса – раскрыть характер, механизм сложных взаимоотношений между властью, познанием, речью и поведением.

Одним из продуктивных направлений исследования политического дискурса в современной лингвистике является описание концептуальной составляющей политических текстов. Ядерными концептами политического дискурса признаются концепты «власть», «политик», «демократия», «народ» и др. Как представляется, системообразующие ментальные единицы базируют единую концептуальную сеть политических дискурсов.

Данная работа посвящена определению особенностей функционирования концептов МЫ, ОНИ в политических дискурсах разных исторических формаций.

Концепты МЫ, ОНИ в средствах массовой информации предстают сложным образованием, состоящим из разнокомпонентных элементов [Чернышова, 2005; Чудинов, 2001]. Рассмотрение функционирования данных взаимосвязанных концептуальных образований в политической коммуникации разных исторических формаций позволяет выявить динамические процессы как в языке средств массовой информации, так и в социально-политической ситуации в целом. Так, одним из значений, приобретённым в результате функционирования в советских политических дискурсах концептов МЫ, ОНИ, является выражение национального единства.

В средствах массовой информации 60-х-нач. 80-х гг. МЫ (= советский народ) предстаёт как сплочённая, монолитная нация. МЫ в данных текстах наполняется двумя основными смыслами:

1. Мы как социально-политическая общность: мы – советский народ; граждане СССР; новая историческая общность; представители рабоче-крестьянского государства; люди коммунистического общества; советские работники и т.д.

2. МЫ как представители определённых групп и слоёв общества: мы – коммунисты; партийные люди; комсомольцы, рабочий класс; люди труда; советские, рабочие интеллигенты; люди умственного, физического труда; труженики полей и т.д.

Функционирование двух выделенных компонентов значения в доперестроечных дискурсах выполняет интегративную функцию: МЫ подчёркивает социально-политическую сплоченность и монолитность советского народа. Индивидуальному Я, ассимилированному в совокупном МЫ, отводится значительная роль в общественно-политической жизни страны. Каждый член советского государства как представитель единой нации обязан вносить свой вклад в общее дело: каждый член ВЛКСМ; каждый молодой человек; роль и место всех участников; личный вклад / героизм и т. д.

МЫ в значении «представители определённых групп и слоёв общества» лишено коннотации отчуждения и разобщённости советских людей. Парадигматические и синтагматические контексты использования подобной семантики актуализируют признаки единства и равенства всех социальных слоёв: общность коренных интересов всех социальных групп и слоёв; стирание различий между умственным и физическим трудом; незыблемый союз рабочего класса и крестьянства; монолитность блока коммунистов и беспартийных; социалистическая интеграция и т.д.

Образ государства как единой сплочённой семьи неразрывно связан с осмыслением субъектов политической коммуникации в роли разных членов одной семьи. Подобная интерпретация, концептуализирующая отношения в семье, позволяет метафорически выразить не столько социальную иерархию, сколько подчеркнуть близость и единение всех представителей советского социума. Субъектами подобного осмысления являются и представители власти.

Политический лидер страны получает устойчивое именование главного члена семьи – отца, дедушки: Сталин – отец народов; Ленин – дедушка всех пионеров. Представление первого политического лица в образе отца подчёркивает его близость, духовное родство с каждым членом большой семьи. В политическом контексте данная метафора имплицирует выражение стиля правления именуемого субъекта: «отец»-правитель может быть только мудрым руководителем, справедливо относящимся к каждому «домочадцу».

Единение правителя с народом подчёркивается функционированием метафорических образований, именующих главного политического деятеля сыном советского народа: Л.И.Брежнев – верный сын Коммунистической партии и советского народа. Амбивалентное метафорическое представление (отец – сын) создаёт образ патриархальной семьи, верной идеям своего основоположника. Правящий «отец народов» является продолжателям идей «праотца» (верный продолжатель бессмертного ленинского дела; бессмертных идей Ленина), а члены «единой семьи» несут в себе лучшие черты «семейного сходства» (верный, стойкий ленинец; юный, маленький, молодой ленинец; потомственный пролетарий).

Представители социалистического социума традиционно именуются советскими детьми (сыновья – дочери) и кровными родственниками (братья – сёстры): сыны и дочери советского народа; замечательные сыны и дочери нашей страны; славные сыны рабочего класса; сыны советской страны; братья и сёстры нашей страны; младшие братья коммунистов; дети партии, советского комсомола; братья по классу; братья по оружию и т.д.

Образное изображение социальных субъектов как группы кровных родственников (детей одной «матери-Родины») акцентуализирует идею близости и сплочённости советских людей, проецирует характер взаимоотношений между членами семьи: Безграничны любовь и уважение, которые питают дети партии к Л.И.Брежневу, то огромное доверие, которым он пользуется у трудящихся нашей Родины, у всех прогрессивных людей земли (Комсомольская правда, №45 (16751), 23 февраля 1980г.). Примечательно при этом, что утрата советским гражданином прежнего мировоззрения под воздействием чуждой среды, идеологии трактуется как «перерождение», то есть измена родовым началам, отчуждение от единой семьи (буржуазный, классовый перерожденец): Нам понятна злоба и беспринципность этих на всё готовых буржуазных перерожденцев, ненавидящих нашу партию.

Детищем в доперестроечных дискурсах именуется и само советское государство. Подобное уподобление подчёркивает родительскую любовь советских людей к своей стране, их духовную привязанность к родному государству: Тридцать пять лет тому назад потерпела невиданную катастрофу снаряжённая в антисоветский поход армия фашистской Германии, пытавшаяся в угоду международному империализму ликвидировать детище Октября – Союз Советских Социалистических Республик (Кузбасс, №108 (17039), 9 мая 1980г.).

Таким образом, в тоталитарных дискурсах группа, объединенная понятием МЫ, репрезентирует основное значение: «МЫ − советский народ, объединённый идейно-политическими принципами». Границы между понятием народ и власть размыты, все едины, все члены единой большой семьи.

Меньшая частотность употребления МЫ в значении «национальное единство» в современных политических дискурсах позволяет сделать вывод о снижении эмоционально-когнитивного процесса объединения себя с другими представителями одной этнической группы. Под влиянием идеологических факторов смысловое поле «национальное единство» модифицировалось, наполнялось новыми смысловыми компонентами.

Современное российское общество в политической коммуникации последних лет наделяется такими чертами, как гетерогенность и расчленённость. Доминирующее место в многоступенчатой социальной конфигурации занимает противопоставление двух классов: «народ – власть». При этом МЫ в преобладающем большинстве является базовым коррелятом класса «народ», ОНИ − «власть». Смысловое пространство событийных концептов «МЫ (= народ)», «ОНИ (= власть)» образуют номинации представителей разных социальных группировок:

МЫ («народ»): люди труда, общественность, крестьяне, рабочие, учителя, пенсионеры;

ОНИ («власть»): политики, избранники, депутаты, чиновники, власть держащие.

Смена прагматической направленности политических дискурсов мотивирует видоизменение функциональной значимости репрезентантов, означающих субъектов современного российского социума. Представление россиян в образе близких родственников всё чаще приобретает коннотацию отчуждения, семантика родственных отношений становится индикатором разобщенности нации. Так, советский образ правитель – отец в современный период получает дискретный характер: отцом сегодня именуется не только первое лицо государства, но и большая группа крупных политических деятелей − губернаторы, министры, партийные руководители: отец – президент; отцы − основатели партии; отцы − основатели всего и всех; отцы побед; отец «оранжевой» революции; отец перестройки; «большой» папа; отец «родной»; президент − батюшка и т.д.

Одновременное сосуществование нескольких отцов является свидетельством распада единой семьи во главе с одним отцом народа. В идеальной семье, образ которой моделировался в советскую эпоху, статус отца носил единоличный и непререкаемый характер. Широкая вариативность рассматриваемой лексемы в современной речевой практике является индикатором гетерогенности общества: По словам ещё одного отца-основателя партии, «десять лет назад ситуация была очень опасной для страны, и мы объединились, чтобы создать настоящую гражданскую партию» (Аргументы и факты, №7 (211), 2003г.).

Родственные отношения всё чаще становятся вербализаторами криминогенного характера обозначаемых субъектов. Так, в примере: Нынешняя власть и криминальный бизнес – не то чтобы родственные души или близнецы-братья, а скорее, близнецы сиамские (Правда, №78 (28839), 21 июля 2005г.) − путём родственного отождествления властвующей группировки с криминальными структурами подчёркивается преступный характер действующей власти.

Вопреки провозглашаемым в демократическом обществе этическим императивам «равенство» и «равноправие» характер отношений между социальными классами обладает обратным знаком: разделённость, конфронтация, авторитарность. Конфликтность отношений «власти» и «народа» актуализируется рядом смысловых компонентов, содержательная часть которых раскрывается с помощью лексических единиц, находящихся в отношениях контекстуальной антонимии.